Фрейд и неевропейцы

Психике дикаря тогда перестают приписывать неподвижность, когда читают Гомера глазами троянцев... а поэзию — глазами Фрейда.

Дебаты 29.01.2014 // 2 387
© Marie Bonaparte

В этой лекции я буду использовать понятие «неевропеец» в двух его значениях — в первом, которое ему придавалось во время жизни самого Фрейда, и во втором, появившемся уже после смерти Фрейда в 1939 году. Этот термин невероятно важен для понимания его трудов. Первое значение — простое обозначение мира, существующего за пределами мира Фрейда, венского ученого, философа и интеллектуала, который жил и работал в Австрии и Англии. Каждого, кто когда-либо читал или находился под влиянием выдающихся работ Фрейда, поражает его эрудиция, особенно в области литературы и истории культуры. Но в то же время удивляет тот факт, что за пределами Европы осведомленность Фрейда о других культурах (пожалуй, за исключением Египта), сформированная в пределах его воспитания в иудео-христианской традиции, несет на себе сильный отпечаток вестернизаторства, особенно в том, что касается его гуманистических и научных гипотез. Данный факт, скорее всего, указывает не на ограниченность знаний Фрейда, а на его принадлежность к времени, еще не аффицированному тем, что на нынешнем постмодернистском, постструктуралистском, постколониальном жаргоне мы бы назвали проблемой Другого. Безусловно, Фрейда глубоко интересовало все, находящееся за пределами разума, обычая и, конечно же, сознания: в этом смысле все его работы — о Другом. Но это всегда Другой, которого читатель может узнать, если он знаком с классическими трудами греко-римской и иудейской античности и их отражением в различных современных европейских языках, литературных произведениях, науках, религиях и культурах.

Фрейд, как и большинство его современников, прекрасно понимал, что существовали другие заслуживающие внимания и признания культуры. Он, например, упоминал Индию и Китай, но только мимоходом и только когда практика интерпретации снов представляла сравнительный интерес для исследователя-европейца. Гораздо чаще у Фрейда встречаются отсылки к «примитивным» неевропейским культурам (чаще всего цитаты Джеймса Фрейзера), которые он дает в исследованиях ранних религиозных практик. Ссылки на примитивные культуры составляют большую часть содержания работы «Тотем и табу»; но этнографический интерес Фрейда ограничивается рассмотрением и цитированием аспектов этих культур (иногда с поразительным повторением) как вспомогательных свидетельств в изучении вопросов выхода во взрослую сексуальную жизнь, запретов инцеста, моделей экзогамии и эндогамии. Для Фрейда тихоокеанские, австралийские и африканские культуры были оставлены позади и забыты как первобытные племена в ходе развития цивилизации; и даже несмотря на то что мы знаем, сколь много Фрейд уделял внимания восстановлению и признанию всего, что было забыто или не признано, я не думаю, что в качестве элементов культуры неевропейские примитивные народы и культуры были для него так же значимы, как народы Древней Греции, Рима и Израиля.

Тем не менее, если не сбрасывать со счетов расовые теории его времени, у Фрейда были свои собственные идеи относительно некоторых неевропейцев, например Моисея и Ганнибала. Оба были семитами, и обоих (особенно Ганнибала) Фрейд считал героями из-за их отваги, упорства и храбрости. В работе «Моисей и монотеизм» удивляет почти небрежное предположение Фрейда (которое также применимо и к Ганнибалу), что семиты, безусловно, были неевропейцами (по сути, Ганнибал провел всю свою жизнь, безуспешно пытаясь завоевать Рим, но даже не смог ни разу добраться до него), но в то же время были так или иначе ассимилированы европейской культурой. Это предположение весьма отлично от теорий в отношении семитов, сформулированных ориенталистами (например, Ренаном) и расовыми теоретиками (Гобино и Вагнером), которые подчеркивали чуждость и непричастность евреев (как, впрочем, и арабов) к греко-германско-арийской культуре. Взгляд Фрейда на Моисея как одновременно на «своего человека» и чужака невероятно интересен и в то же время неоднозначен, но я хочу поговорить об этом позднее. В любом случае, будет верно сказать, что взгляд Фрейда на культуру был европоцентристским, но почему он должен был быть иным? Его мир еще не был затронут глобализацией или деколонизацией, результатом которых стала доступность для Европы неизвестных и угнетаемых неевропейских культур. Фрейд не застал массовых миграций индусов, африканцев, турок и курдов в сердце Европе в качестве гастарбайтеров и не слишком желанных иммигрантов. Он умер до того, как от австро-германского мира, так ярко описанного его великими современниками Томасом Манном и Роменом Ролланом, остались одни руины, до того, как миллионы евреев были истреблены нацистами. По сути, этот был мир, воспетый в «Мимесисе» Эриха Ауэрбаха — изгнаннической книге, написанной в военные годы в Стамбуле, где этот знаменитый ученый и психолог cмог подвести итог уходящей традиции, увиденной во всей ясности и полноте в последний раз.

Второе, гораздо более политизированное значение понятия «неевропеец», на которое я хочу обратить внимание, связано с культурой, возникшей в период после Второй мировой войны, то есть после развала классических империй и появления множества независимых государств в Африке, Азии, Америке. Очевидно, я не стану углубляться в возникшие вследствие этого конфигурации властей, народов, политики, но мне бы хотелось сделать акцент на одной особенности, которая стала причиной усиления радикальности работ Фрейда о человеческой идентичности. Я имею в виду то, как в послевоенном мире совокупность слов и понятий, относящихся к Европе и Западу, приобрела гораздо более неоднозначный и даже сомнительный смысл, который в них увидели неевропейские исследователи. Во время Холодной войны существовало две Европы — Западная и Восточная; и затем, в то время как в периферийных регионах шла борьба за деколонизацию, Европа, прежде выступавшая в качестве представителя великих империй, была охвачена столкновениями, которые затем переросли в борьбу, уже не поддающуюся контролю со стороны Запада. Как-то я пытался описать, как видели Европу борцы с колониализмом, сейчас я не буду в это углубляться, ограничусь краткой цитатой из Фанона, главного полемиста среди последователей Фрейда, из заключительной части его последней, посмертно опубликованной работы «Проклятые земли». Глава, откуда я взял цитату, является дополнительной к книге и озаглавлена «Колониальные войны и психические расстройства», в которой, как вы помните, Фанон систематизирует и комментирует серию случаев заболеваний, которые, по его мнению, были результатом участия в колониальных войнах.

Прежде всего он отмечает, что для европейца неевропейский мир состоит из туземцев и «женщин в чадре, пальм и верблюдов, формирующих естественный фон для присутствия французов». Приведя в качестве примеров множество случаев, когда европейские клинические психиатры диагностировали туземцев как диких убийцы, убивающих без причины, Фанон цитирует профессора А. Поро, чья научная гипотеза заключается в том, что жизнь туземцев полна «диэнцефальных порывов», конечным результатом которых является примитивизм, не предполагающий возможности развития.

Отрывок из лекции

Источник: Said E.W. Freud and the Non-European. Verso, 2003. P. 13–18.

Комментарии

Самое читаемое за месяц