Отношение к будущему: штрихи к портрету темпоральной субъектности

Мы, европейцы, всегда тяготели к будущему и верили, что там лежит главное пространство времени, которое для нас начиналось с того, что «будет», а не с того, что «было».

X. Ортега-и-Гассет. Восстание масс

Человека влечет овладение временем. Для европейцев время — это прежде всего отношения с будущим [1]. Попытаемся рассмотреть его в деталях, взвесить различные объяснения того, что же происходит сегодня с нашим отношением к будущему. История знает два принципиально разных типа овладения будущим. Назовем их условно «мистика предсказания» и «рацио предвидения».

«Мистика предсказания». Внешний мир и будущее как его часть (когда природная, когда социальная) более сильны, чем человек. Поэтому человек пытается договориться, пытается играть с ними в их игры — по идущим извне правилам. Активностью обладает время. А человек, соблюдая правила игры, может только заглянуть в него (гадания и предсказания). Это богато обставленные ритуальные практики — хождение по границе миров, по грани дозволенного, поэтому легко оступиться, — подобные практики очень опасны. «Специалист» и даже просто замеченный в отдельных действиях легко может оказаться в социальной группе отверженных — ведьм, колдуний. За счет непререкаемого превосходства будущего как части внешнего мира сохраняется неопределенность времени данного модуса.

«Рацио предвидения». Человек сильнее внешних сил — и природных, и социальных; по крайней мере, таковым он себя считает. Поэтому он не заигрывает со временем, а уверенно и последовательно его колонизирует. Магию предсказания вытесняют рациональные практики научного предвидения, которые постепенно становятся рутинными, подобно тому как чудесный ковер-самолет стал банальным «перевозчиком» на авиалиниях.

У второго типа отношения имеются два важных следствия. Во-первых, будущее оказывается уже прожитым (см. 6). Оно не пугает неизведанностью, но и не манит ею. Будущее как бы утратило свои специфические черты и свернулось, обратилось в настоящее. Такое псевдо-будущее-псевдо-настоящее разочаровывает суррогатным проживанием будущего заранее. (Нередко ожидая какого-либо события, человек вытягивает из будущего все соки и, когда оно наступает, чувствует себя обманутым.)

Во-вторых, утрачена неопределенность будущего. Даже фиаско прогнозов расцениваются как отдельные досадные несовершенства работающей системы, в принципе устранимые. Чем это опасно? Дадим слово великолепному Ортеге-и-Гассету: «Эпохи свершений — и в их числе девятнадцатый век — в беспечном ослеплении не опасались будущего, приписав ему законы небесной механики. И либерализм прогрессистов, и социализм Маркса равно предполагали, что желаемый, а значит, наилучший вариант будущего осуществится неукоснительно, с почти астрономической предрешенностью. Видя в этой идее свое самооправдание, они выпускали из рук руль истории, теряли бдительность, утрачивали маневренность и везучесть. И жизнь, ускользнув от них, окончательно отбилась от рук и побрела куда глаза глядят. Под личиной прогрессиста крылось равнодушие к будущему, неверие ни в какие внезапные перемены, загадки и превратности, убеждение, что мир движется по прямой, неуклонно и непреложно» (7, с. 65).

Мысль испанского философа как будто подхватывает К. Мангейм, анализируя целеустремленность политических групп. Те относятся к будущему так, «как будто они могут устранить сомнительность в становящемся и поэтому вызывающем сомнение, аподиктически предвидя будущее таким, каким они его желают видеть» (8, с. 363). Для любой достижительски ориентированной деятельности, будь то политика или планирование поступления в вуз, такой подход сопряжен с серьезными рисками: «Преимущество, связанное с ориентацией на представляющуюся желанной возможность, имеет, однако, тот недостаток, что в решающих ситуациях, когда ошибки могут оказаться очевидными, догматический политик уже не может изменить свою установку. Самокорригирование, необходимое в групповой деятельности, может быть совершено лишь ценой тяжких спадов и больших жертв» (8, с. 363). Прямое и конкретное последствие — выхолащивание планов. «Недаром кажется, — продолжает Ортега, — что в мире уже перевелись идеалы, предвидения и планы. Никого они не заботят» (7, с. 65). И это было сказано в 1930 году, что же говорить о статусе предвидения и планов в наши дни!

Итак, мы имеем дело с неопределенностью будущего — то побежденной, то вновь заявляющей о себе. Какова же позиция человека, а точнее, современных молодых людей, жителей крупного города? Попытаемся ответить на этот вопрос, анализируя мини-сочинения учащихся четырех 11-х классов екатеринбургской гимназии [2].

Отношение к неопределенности будущего

I. Будущее как продолжение настоящего. Стабильное общество предполагает устойчивые отношения между модусами времени, когда настоящее плавно перетекает в будущее. Будущее ведет себя смирно, как потухший (или спящий?) вулкан. Сама его неопределенность подчиняется неким общим правилам, пронизывающим все социальное время (см. 8). На такой почве «рацио предвидения» укрепляется и расцветает до такой степени, что кажется единственно верным отношением к будущему.

Укрощенная неопределенность представляется податливым пластичным материалом. А если материал сопротивляется, то только раззадоривает полных сил «творцов истории». Каждое третье сочинение содержит упоминание трудностей. При этом их соотношение с собственными шансами калькулируется таким образом, чтобы извлечь активизирующий эффект: «Надо пробивать себе дорогу во взрослый мир. […] я не собираюсь отказываться от своей цели из-за трудностей [с поступлением]. Наоборот, эти самые трудности меня подстегивают» (Ж11в47).

Такова активистская, с переходом в волюнтаризм, модель П. Штомпки (9, с. 504), вполне распространенная в настроениях наших школьников, она проявляется в культе целеустремленности и уверенности в себе: «В жизни я всего хочу добиваться сама, как бы ни было тяжело. […] И я знаю, я уверена, что у меня все получится в жизни. Я буду идти только вперед и ни шагу назад» (Ж1162); «Я уверен в себе и считаю, что успех будет преследовать меня» (М11г25). Хотелось бы подчеркнуть, что наряду с несомненными достоинствами такой подход содержит и встроенную «бомбу замедленного действия».

Поскольку общество сохраняет множество барьеров социального неравенства, постольку далеко не все и не всегда зависит от самого индивида. Возведенная в абсолют установка на собственный активизм чревата утратой гибкости и маневренности, а «самокорригирование», действительно, может обернуться тяжкими спадами и большими жертвами.

Португальский исследователь Хосе М. Пейс такой тип отношения к неопределенности будущего, когда в него смотрят, уверенные в «твердой почве под ногами» (10, р. 122), называет «атопизацией». В условиях быстро меняющегося общества атопизация сводит будущее к заурядности настоящего — «банализирует» его. Получается, что это и не будущее вовсе, а просто расширенное настоящее. Оно подлежит индивидуальному биографическому планированию, которое, однако, обусловлено предзаданной социальной матрицей жизненного пути. Одиннадцатиклассники — с энтузиазмом или без — прорабатывают ближайший статусный эпизод данной матрицы — поступление в вуз, иногда говорят и о последующих (трудоустройство, карьера, семья, пр.).

II. «Будущее как иное» — это суверенное будущее, а не такое, которое ждет — не дождется, когда же придет царь природы и начнет его осваивать и эксплуатировать (см. 11). Суверенность конструируется благодаря признанию неопределенности как имманентной и неустранимой черты будущего. Но если не получается размахивать кувалдой (или засесть за сверхмощный компьютер, вынашивая планы всемирного господства, как изображают в импортных мультиках плохих ученых-гениев), легко может взять оторопь, ступор, «застревание» в настоящем. Неумение строить субъектные отношения с неопределенностью выливается в фатализм, свойственный и «мистике предсказания», и «рацио предвидения».

X. Пейс нечто подобное называет «утопизацией будущего». Как всякая утопия, такое будущее в принципе не может осуществиться, оно убегает от нас, как горизонт, как бы мы ни продвигались к нему. При этом признается влияние «удивительного, неожиданного и нового, что означает также понимание его [будущего] запутанной, лабиринтообразной структуры» (10, р. 124). Поскольку молодые люди заинтересованы в том, чтобы будущее оставалось максимально открытым, постольку они избегают любых шагов, которые могли бы изменить настоящее и таким образом внести определенность в будущее. Вместо этого они предпочитают до бесконечности растягивать настоящее — именно так Пейс интерпретирует эффект пролонгации молодости: они отсрочивают решения вступить в брак, принять на себя семейные обязанности и т.п. Когда возникает несколько рядоположенных вариантов, их прочитывают как конъюнкцию (и … и), а не дизъюнкцию (или … или), уходя таким образом от выбора. Сочинения наших старшеклассников также пестрят выражениями типа «поживем — увидим», «там видно будет». Но всегда ли это соответствует пассивной выжидательной позиции?

В условиях, когда неопределенность все более властно вторгается в нашу жизнь, сильная позиция действующего лица — субъектность — переносится в область настоящего. Применительно к старшеклассникам это опровергает «общее место» психологии развития про будущее как «аффективный центр ранней юности» [3]. Темпоральная доминанта настоящего становится способом справиться с неопределенностью будущего. В научном дискурсе распространена негативная оценка доминанты настоящего, что делает наше заявление весьма рискованным. Так, У. Бек в 1986 году (15) ввел понятие «безбудущность», что перекликается с «будущим, которое не может наступить» Н. Лумана (1976) и развитием этих идей X. Пейсом (2003). П. Штомпка считает фокус на настоящем презентизмом, который блокирует активность в отношении будущего. Название нашумевшей книжки Т.X. Эриксена «Тирания момента» (16) говорит само за себя. С точки зрения А.С. Панарина, за ориентацией на настоящее стоит корысть благоденствующих элит, заинтересованных в сохранении статуса-кво (17). На наш взгляд, «реабилитировать» настоящее может эвристичность категории «субъектность» (см. 6).

Субъектность проявляется в таких вещах, как целеполагание, готовность полагаться на свои силы и действовать. Проблема в том, что старшеклассники со своей целеустремленностью и самоуверенностью оказываются между двух крайностей. С одной стороны, бросается в глаза жесткость планирования (в основном — поступления в вуз), с другой — старшеклассники отдают дань неопределенности будущего, при этом пытаются застраховать себя от заведомо слабой, некомпетентной позиции, заявляя, что в принципе не заглядывают в будущее.

Визуальные отношения с будущим и субъектность

Характерные для изучаемых школьных работ выражения «не заглядываю», «видно будет», «поживем — увидим» и т.п. представляют собой не что иное, как вербализацию визуального отношения к будущему: можно ли уже сейчас туда заглянуть и что-нибудь увидеть?

В одном из четырех 11-х классов задание было сформулировано особым образом и содержало «двойную визуальную установку», которая задавалась, во-первых, самой темой «Как я вижу себя во взрослой жизни» и, во-вторых, просьбой нарисовать свое жизненное кредо. 10 информантов из 19 воспользовались в своих сочинениях словами «вижу» / «не вижу», предложенной формулировкой темы.

Из этих 10 двое категорически не видят себя в будущем. «Я не вижу себя в будущем. Я живу сегодняшним днем. Я не могу представить себя старым. Я никогда не загадывал наперед. Возможно, я стану архитектором. Может быть, музыкантом, а может, в армию загребут», — пишет Игорь (М11а68). «Я никак себя не вижу во взрослой жизни. Я вообще не заглядываю в будущее. Я планирую только ближайшие предстоящие дни», — вторит ему Дмитрий (М11а61). Как и в рассуждении Игоря, «не вижу» у него соседствует с «не заглядываю» / «не загадываю». Большое количество упоминаний личного местоимения «я», казалось бы, свидетельствует о субъектности информантов. Однако добрая половина этих «я» идет в связке с отрицательной частицей «не». В высказывании Игоря трижды фигурируют вероятностные «возможно», «может», а в конце появляется указание на безличное обстоятельство явно вне зоны субъектности молодого человека («в армию загребут»). От планирования никуда не деться — «тяжкое» наследие эпохи/культуры рационализма. Но для Дмитрия это вынужденное планирование, и он стремится его минимизировать. Сочинение Игоря представляет яркий пример утопизации: называются некие точки из будущего, связь которых с настоящим принципиально не проговаривается. Таким образом, они выталкиваются за пределы темпоральной субъектности. Не-видение и не-загадывание освобождают наших героев от ответственности за выбор, который и делает будущее. Такое отношение можно назвать «утопическим пофигизмом».

По критерию отказа от ответственности (который скрывается за заклинанием «не загадываю» / «не заглядываю») к этой компании примыкает еще один типаж — «перестраховочный реализм». Его представит Алла: «Вся жизнь человека состоит из постоянных выборов. Очень часто бывает тяжело определиться, но такова жизнь, и все через это проходят. […] В выборе вуза я советуюсь с родителями, так как считаю, что такой ответственный выбор я не в состоянии решить сама. [… ] Сама я собираюсь поступать в УрГЭУ (СИНХ) на финансовый факультет и иметь специальность “финансы и кредит”. Моя главная цель на данный момент — получить высшее образование. А дальнейшую жизнь я не загадываю. Все может еще много раз измениться» (Ж11г22).

Жизнь сложна, и Алла трезво смотрит на нее, находя способы (в приведенной фразе — дважды) снимать с себя ответственность. Сначала оправданием служит общее устройство «жизни человека», в силу чего «все проходят» через мытарства выбора. Затем, и это выход для нее, девушка делит ответственность с родителями. Показательны слова «сама я», которые как бы отделяют информантку от некой общей ситуации: вот «все» — а вот «сама я». Не избежать ассоциации с мотивом «сами мы не местные», который устанавливает дистанцию с понижением автора высказывания относительно адресата. Однако в нашем случае, похоже, наоборот, с этих слов субъектность начинает возрастать. Поначалу почти полностью растворенная в других и в родителях, теперь субъектность набирает обороты за счет плана, в котором определен и вуз, и специальность, и «главная цель». Именно определенность представляет проблему и ценность, и она достигнута «на данный момент» — т.е. в настоящем.

Будущее весьма приземленно и рационалистично выстраивается из настоящего. Рационализм и пассивность роднят и «пофигизм», и «реализм» с «рацио предвидения». Вместе они составляют характеристики малосубъектного (или, если угодно, бессубъектного) отношения к будущему. Сущность темпоральной компетентности здесь — перестраховка.

Рассмотрим теперь (более) субъектное отношение. В 8 случаях отзеркаливания темы из 10 молодые люди видят себя в будущем. Это ни в коем случае не означает ликвидации его неопределенности. По крайней мере в 4 из этих 8 сочинений «не» фигурирует во все тех же «не заглядываю» / «не загадываю», как, например, у Аси: «Я не заглядываю далеко в будущее и не загадываю ничего. Я стараюсь построить надежную опору сейчас и занимаюсь этим, насколько возможно. Если у меня все получится, то я вижу себя с надежной профессией, я вижу себя мамой своего ребенка (или детей). Вижу себя спортсменкой (возможно). Я буду стараться добиваться своей цели. Создавать свое будущее нужно сейчас, потом будет уже поздно» (Ж11а54). Интересно посчитать: две частицы «не» плюс два «возможно», двойное «стараться» и одно «если» (всего 7) говорят о том, как автор пасует перед неопределенностью будущего, ну, или по меньшей мере почтительно склоняет голову. Маркеры активной субъектности — три «вижу» и пять «я» (уже 8). На эту же чашу весов следует положить и выразительную лексику деятельного, созидательного и основательного отношения к своему будущему: в основном это глаголы («построить», «занимаюсь», «добиваться», «создавать»), но также и прилагательные («надежная», «своя»). В результате получается весомый перевес в пользу субъектности.

«Вижу» относится к достаточно отдаленному будущему, что само по себе является хорошим знаком — показателем сильной позиции индивида. Есть сочинение, в котором видение будущего простирается аж до пенсионного возраста: «ближе к пенсии буду писать докторскую диссертацию и преподавать в академии» (М11а67)! Кроме того, это означает, что доминанта настоящего не отвергает работы с будущим, вот только темпоральная компетентность, которая бы их гармонично сочетала, еще (или вообще) не имеет готовых рецептов. Поэтому, сколь бы ни были отчетливы и даже возведены в ранг «своих целей» образы будущего, то и дело возникают вездесущие «не заглядываю».

Принципиальное различие обусловлено тем, кто/что наделяется полномочиями позитивного деятеля. В отсутствие субъектности таковым оказывается будущее, а человеку остается избегать взаимодействия с ним и ответственности за выбор. Субъектная позиция вскрывает саму суть социального времени — это время, которое делается людьми, именно люди в их социальной жизнедеятельности — причина времени [4].

В рассуждениях молодых людей вырисовывается образ будущего, которое не просто суверенно, но своенравно и даже коварно. Активность будущего проявляется в: а) изменчивости («все изменится»), б) вероятностной природе (многократные «может»), в) внезапности («в любой момент») вероятностной реальности. Все это исключает тотальное самоуверенное прогнозирование, но отнюдь не исключает сильной позиции человека — его темпоральной субъектности. Сила в данном случае обеспечивается отнюдь не жесткостью, но гибкостью во владении темпоральными режимами, которые включают как уверенность в себе, так и признание неопределенности, как планирование, так и мечты.

Литература

1. Лоуэнталь Д. Прошлое — чужая страна / Пер. с англ. А.В. Говорунова. СПб.: Русский остров; Владимир Даль, 2004. 624 с.

2. Франция — память / Нора П., Озуф М., де Пюимеж Ж., Винок М.; Пер. с фр. Д. Хапаевой; Науч. конс. пер. Н. Колосов. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1999. 328 с.

3. Рикер П. Память, история, забвение / Пер. с франц. М. : Изд-во гуманитарной литературы, 2004. 728 с.

4. Память о войне 60 лет спустя: Россия, Германия, Европа. М.: Новое литературное обозрение, 2005. 784 с.

5. Гюйо М. Происхождение идеи времени. СПб.: Издание товарищества «Знание», 1899. Т. 1. 81 с.

6. Веселкова Н.В., Прямикова Е.В. Социальная компетентность взросления. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2005. 290 с.

7. Ортега-и-Гассет X. Избранные труды: Пер. с исп. / Сост., предисл. и общ. ред. А.М. Руткевича. 2-е изд. М.: Весь мир, 2000. 704 с.

8. Манхейм К. Диагноз нашего времени / Пер. с нем. и англ. М.: Юрист, 1994. 700 с.

9. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества / Пер. с польского С.М. Червонной. М.: Логос, 2005.

10. Pais J.М. The Multiple Faces of the Future in the Labyrinth of Life // Journal of Youth Studies. 2003. Vol. 6. No. 2. P. 115–126.

11. Тоффлер Э. Третья волна / Э. Тоффлер. М.: ACT, 1999. 784 с.

12. Практическая психология образования: Учебное пособие. 4-е изд. / Под ред. И.В. Дубровиной. СПб.: Питер, 2004. 592 с.

13. Обухова Л.Ф. Возрастная психология: Учебник для вузов. М.: Высшее образование; МГРРУ, 2006. 460 с.

14. Регуш Л.А. Психология прогнозирования: успехи в познании будущего. СПб.: Речь, 2003. 352 с.

15. Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. В. Седельникова и Н. Федоровой; Послесл. А. Филиппова. М.: Прогресс-Традиция, 2000. 384 с.

16. Эриксен Т.X. Тирания момента. Время в эпоху информации / Пер. с норв. М.: Весь мир, 2003. 208 с.

17. Панарин А.С. Глобальное политическое прогнозирование. Учебник для студентов вузов. М.: Алгоритм, 2002. 352 с.

18. Аксенов Г.П. Причина времени. М.: Эдиториал УРСС, 2001. 304 с.

Примечания

↑1. Пожалуй, прошлое может составить серьезную конкуренцию, и даже не только в молодых обществах, которые усиленно наращивают мышцы недостающих традиций (см. 1). К концу XX века старушка Европа ощутила натиск «тирании памяти» (см. 2; 3); мощный импульс осмысление механизмов взаимодействия с прошлым получило в связи с 60-летием окончания II мировой войны (см., напр., 4). Конечно, всякий модус — прошлое, настоящее, будущее — существует только в связке с другими, образуя «сплошность» (Гюйо (5)). И мы будем по мере необходимости апеллировать к другим модусам времени, но сфокусируем свой анализ на будущем.

↑2. 71 сочинение на тему «Мое место в социуме»: мое жизненное кредо, как я вижу себя во взрослой жизни, написаны в течение урока в сентябре — октябре 2005 года. Имена изменены, в шифре первая буква означает пол, далее идет указание на класс и порядковый номер сочинения. Сделанные при анализе сочинений выводы в целом согласуются с полученными ранее и другими методами данными (см. 6).

↑3. Эта классическая в отечественной психологии фраза Л.И. Божович, сформулированная ею в 1968 году, до сих пор кочует из учебника в учебник (напр., 12; 13, ср. с 14).

↑4. Постановка вопроса о причине времени, как и методология ответа, принадлежат Г.П. Аксенову (18).

Источник: Вестник ЮУрГУ. 2006. № 2 (57). С. 11–15.