Фантастический шовинизм
2 285 
Когда русско-украинская война уже началась в головах и вот-вот начнется в действительности, наступает момент истины для каждого влияющего на общественное мнение. Тем, кто создает общественный conscience, сознание, или, если пользоваться немного затертыми штампами, совесть нации, гарантировано пристальное внимание к любому высказыванию «за» или «против». Наблюдать за этим процессом крайне интересно. Этим и занимаются многие пользователи в Интернете, составляя списки знаменитостей, высказавшихся за или против предполагаемой войны. Хотя инициатива составления списков, безусловно, принадлежит правительству, собирающему «телефонные подписи» под петициями в свою поддержку.
Однако далеко не всех известных людей вынуждают соглашаться с «политикой партии». Многие совершенно добровольно выражают солидарность с вооруженным вторжением в личных блогах. Удивительно, но в их числе оказались почти все российские писатели-фантасты. Хуже даже не то, что большинство из них не отличились какой-либо взвешенной гражданской позицией, но то, что их версии событий совершенно не оригинальны.
Вот, например, Ник Перумов описывает вторжение в Крым через параллели с гражданской войной в Приднестровье и не пытается даже сопоставить свои страхи с фактами. Больше всего это похоже не на свободное размышление о настоящем исходя из проектов будущего (что гораздо больше пошло бы фантасту), а на заключение, вызванное травматическими триггерами. Вот Андрей Лазарчук в своем быстром и легком стиле критикует позиции украинской стороны, однако постоянно отмечает действительное или желаемое применение силы «стороной Майдана». Почему-то попытки силового разрешения конфликта со стороны прежних властей его не пугают. Гневными, этатистскими, однозначными и скучными оценками полон ЖЖ Александра Громова. И, конечно, священную войну против Майдана ведет в своем блоге Сергей Лукьяненко.
Странно и то, что фантасты транслируют устаревшие этатистские идеи, что они призывают поддерживать стабильность и государство даже ценой остановки истории, и то, что они оказались совершенно глухими к совсем близким социальным движениям. Конечно, научные фантасты не обязаны быть глашатаями перемен в обществе, но, чтобы создавать фантастические миры, необходимо быть чутким к идеям, которые витают в воздухе. Можно сказать, что социальные движения и научная фантастика дышат одним воздухом — проектами будущего. Последние неизбежно есть в требованиях социальных движений [1], неважно, прогрессивные они или консервативные.
Можно объяснить это невысоким уровнем современных писателей-фантастов, но даже признанные мэтры советской фантастики точно так же не замечали проектов будущего вокруг них. Борис Стругацкий в свое время оказался нечувствительным к градозащитному движению, развернувшемуся в его городе. В разгар общественных дебатов о строительстве «Охта-центра» на вопрос о постановлении он вдруг высказался крайне расплывчато. Настолько расплывчато, что его реплику поняли как одобрение решения правительства Санкт-Петербурга, которым оно фактически и было. В разгар борьбы против строительства сказать, что спорный объект, если будет построен, станет достопримечательностью города — значит косвенно выразить ему одобрение. Но ведь к тому времени протестное движение уже было в разгаре, писатель не мог о нем не слышать. Почему же он не обдумал, что представляет собой «Охта-центр» с точки зрения проекта будущего? Почему не понял сторонников движения? Ведь если Эйфелева башня в Париже, с которой писатель сравнил проект «Охта-центра», создавалась великим инженером и стала памятником техническому прогрессу, в котором в XIX веке не сомневались и фантасты, «Охта-центр» явно не обещал стать произведением инженерной мысли. Да и кто, как не Стругацкие, своей работой утвердили сомнения в пользе технического прогресса?
Чем вызвана такая глухота писателей-фантастов? Возможно, тем, что их творчество развивалось в символической системе Советского Союза. Будущее же в социалистическом воображаемом было статичным, определенным раз и навсегда [2]. Можно было усомниться в том, насколько благим оно могло бы стать, но неопределенность будущего, где тысячи сценариев развития общества от полного провала всех лучших начинаний до совершенно неожиданных поворотов прогресса, была исключена общепринятой утопией коммунизма. Все или почти все сюжеты, где показываются недостатки общества, так или иначе относятся к предшествующим коммунизму формациям, то есть к той ужасной и неконтролируемой воображаемой реальности, которой казался любой несоциалистический общественный уклад советскому человеку. Тут и мрачное средневековье в «Трудно быть богом», и безжалостный капитализм в «Пикнике на обочине», и неправдоподобно темные подобострастные дикари в «Подземелье ведьм» Кира Булычева.
На фоне темных слепых масс, обычно в лице какого-либо типичного Пятницы из их среды, типичный советский фантастический сюжет изображает положительного и прогрессивного героя, предположительно из чудесного предопределенного коммунистического будущего. Пожалуй, этот сюжет «темные массы — просвещенный герой» (место которого иногда занимает взгляд читателя) составляет своеобразную канву советского ориентализма в фантастике. Как и классический ориентализм, этот советский сюжет скорее строится на проекции внутреннего конфликта коллективного воображаемого. Этот конфликт — антагонизм «прогрессора» из победившего коммунизма и «дикаря». Первый совершенен именно потому, что признает для себя правила, ограничения, мораль и нравственность, признает настолько, что в ходе цивилизаторской миссии почти всегда поначалу действует неубедительно миролюбиво. Пожалуй, образ прогрессора можно назвать фантазмом советского интеллигента уже потому, что их внутренняя жизнь почти идентична. Человек будущего равен представлению советского человека о самом себе, из неизвестных источников получившем волшебные артефакты и/или заброшенном в страшную сказку. «Дикарь», в свою очередь, может быть сколь угодно далек от аутентичного образа члена архаичного или средневекового общества и сколь угодно близок к «гопнику из подворотни». Главное, что он отвергает правила, нормы и систему ценностей «интеллигента». Все, что воплощает собой интеллигент, «дикарь» (или темная толпа дикарей) стремится проверить грубой силой. Но так как прогрессор — это альтер-эго интеллигента, этот образ вторгается в чужие миры, но сначала не оперирует силой. Он не только физически слабее «дикарей», но и не знает, что делать с их ущербным воинственным мышлением. Власть прогрессора — во владении deus ex machina, что сохраняет хоть какой-то баланс в его предсказуемых отношениях с «дикарями». «Пятница» обычно описывается как ограниченный, неопытный, младший, а также часто наделяется женским гендером, что (по мнению мужчин-фантастов) объясняет его невероятное благоговение перед «прогрессором». В этом основной конфликт советской фантастики почти полностью совпадает с ориенталистским сюжетом.
Конечно, существуют небольшие исключения из этого сценария. Когда Советский Союз рушится, в сюжетах остается один только грязный и неуправляемый внешний мир, лишившийся своего «прогрессора», например в «Опоздавших к лету» Лазарчука. А лучшие произведения Стругацких, такие как «Град обреченный» и «Улитка на склоне» в части про Управление, построены на разочаровании и в утопии блистающего будущего, и в прогрессорской миссии главного героя.
Может показаться, что в отличие от ориентализма западных писателей дискурс фантастов не является частью той или иной системы власти. Но эта уверенность исчезает после чтения блогов российско-советских писателей.
Такое высказывание напоминает отрывок из какой-то книги советского фантаста. Общая тема восстания масс, темных, невежественных, жестоких, идет красной нитью почти через все произведения советской фантастики. Общим является и страх перед протестным движением, которое стало насильственным только после попытки насильственного подавления. Одним из общих мест в этих блогах также остается тезис «государство любой ценой». Разрушение переставшего действовать в интересах своих граждан государства, пусть даже ради создания чего-то нового и пока неизвестного, кажется писателям-фантастам покушением на сами устои цивилизации. И в блогах, и в их произведениях сквозит страх перед спонтанным, самостоятельным действием против якобы созданных для общего блага норм. Но советско-российская фантастика (как, наверное, и само мироощущение) упускает из виду то, что эффективность достижений цивилизации часто поддерживается лишь угрозой регресса, возвращения к более примитивным и жестоким формам взаимодействия. Так, замещающие кровную месть законы действуют ради предотвращения этой кровной мести, но могут систематически нарушаться или искажаться, если сама возможность кровной мести уже исключена. Власть сохраняет относительно высокий уровень респонсивности, когда от нее этого требуют социальные движения. И, конечно, государства-«прогрессоры» далеко не так миролюбивы, как герои фантастов.
Эти неявные убеждения и фантазии, пропитывавшие основы самого миролюбивого советского государства, до сих пор проговаривают рожденные в СССР, особенно представители старшего поколения. Для одних это очевидно, для других — нелогично. И вместе с памятниками Ленину, ставшими, по сути, памятниками не великому государственному деятелю, а всеобъемлющему тоталитарному государству, в политических спорах разрушается микрофизика советской власти.
Примечания
Комментарии