Политическая культура и трудности демократизации в России

Но, если бы закон, или государь, или бы какая-либо власть подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели, пребудь в оной непоколебим.
А.Н. Радищев

Если у России и есть какой-либо «особый путь», то этот путь лежит к демократии, в основе которой — свобода гражданина. Разумеется, российская демократия не может быть такой же, как либеральные демократии Франции или Канады, как и не может одна демократия быть точной копией другой. Вероятнее всего, демократическая Россия будет похожа на латиноамериканские страны, где из-за наследия прежних авторитарных режимов глава государства наделяется широкими властными полномочиями. Однако, несмотря на это, и Аргентина, и Колумбия, и Чили больше не являются авторитарными. Эти страны связывают свое будущее со свободой и справедливостью благодаря становлению гражданского общества и независимых институтов, преграждающих путь диктатуре. Насколько важна политическая культура для демократии и почему демократия невозможна без гражданского общества? В 1963 году американские обществоведы и политологи Габриэл А. Алмонд и Сидней Верба охарактеризовали гражданскую культуру Англии как «плюралистическую культуру, основанную на консенсусе и разнообразии, разрешающую изменения посредством модернизации» [1]. В силу изолированности английского общества от континентальной Европы Британия смогла быстрее прийти к единству по большинству вопросов, касающихся национальной самоидентификации. Но что более важно, гражданская культура вкупе с эффективными институтами, появившимися в результате Славной революции 1688 года, позволила Англии со временем стать, по выражению Роберта Даля, «полиархией» [2] — либеральной демократией под названием Соединенное Королевство. Успех Англии на пути к демократии был затем повторен большинством европейских стран в течение первых двух волн демократизации XIX и XX веков. В ходе третьей волны, начавшейся в 1974 году после падения португальской диктатуры, сообщество демократий пополнилось странами Азии, Африки и Латинской Америки, где демократия ранее была немыслима и теоретически невозможна.

Хотя существующая в нынешнем виде демократическая теория не способна дать точный ответ на вопрос «что порождает демократию», тезис о невозможности существования «демократии без демократов» стал аксиомой в политической науке. Отсутствие демократической политической культуры в таких обществах, как Азербайджан, Бахрейн или Китай, непосредственно связано с низким уровнем свобод и жестокостью режимов в подавлении инакомыслия. Несмотря на то что протесты в Бахрейне в ходе «арабской весны» сплотили вокруг себя гражданское общество, народные волнения были подавлены силами безопасности Саудовской Аравии. Само по себе гражданское общество не способно оказать силовое противодействие репрессивным режимам. Но оно может контролировать власть после перехода к демократии, способствуя укреплению демократических институтов и предотвращая возврат к авторитаризму [3].

Насколько важным является существование гражданского общества и политической культуры для постсоветской демократии? Какие факторы позволят России и другим странам сохранить демократию? После изучения российской внешней политики и международных отношений в стенах МГИМО я решил обратиться к этим вопросам в своей магистерской диссертации, над которой работаю в настоящее время в США. Меня волнует вопрос, какие политические и экономические институты необходимы для успешного перехода от авторитаризма к демократии в странах СНГ. В этом очерке я рассматриваю ряд факторов, мешающих движению нашей страны к демократии.

Во-первых, демократию как общественно-политическое устройство сложнее всего, на мой взгляд, построить в государствах с этноконфессиональными проблемами. Появившаяся в результате кризиса феодализма западная политическая модель nation-state (нации-государства) стала первым образцом демократии в современной истории. Однако эта модель не нашла применения в большинстве бывших европейских колоний после Первой и Второй мировых войн. Новые государства на политической карте мира родились авторитарными из-за невозможности прийти к национальному консенсусу путем демократической процедуры [4]. Так, находящаяся сегодня в состоянии гражданской войны Сирия была одной из тех стран, где власть с 1960-х годов до недавнего времени держалась на доминировании одной конфессиональной группы над суннитским большинством. К сожалению, Россия из-за ее этноконфессионального состава не предрасположена к демократии. Хотя во времена Ельцина региональные элиты были способны де-факто лоббировать свои интересы на национальном уровне, состязательный федерализм пал жертвой последующей внутренней политики. Но без реального федерализма, как и без политической свободы, Россия вряд ли сможет стать современным успешным государством.

Как создать такую политическую систему, в которой национальные республики России могли бы на равных участвовать в демократическом процессе? В рядах оппозиции ответа на этот вопрос нет. Хотя очевидно, что именно оппозиция должна была бы приложить усилия для того, чтобы объединить региональных лидеров и избирателей в национальных республиках вокруг проекта свободной России. Тогда при наличии общенациональной гражданской культуры проблема сепаратизма утратила бы какую-либо значимость.

Наиболее сложно прививать демократическую культуру в беднейших регионах России из-за низких стандартов жизни населения; над повышением благосостояния наименее имущих граждан и искоренением расслоения должно работать государство. В своем трактате «О политической экономии» в XVIII веке Жан-Жак Руссо писал: «Самое большое зло уже совершилось, когда есть бедные, которых нужно защищать, и богатые, которых необходимо сдерживать… Вот почему одно из самых важных дел правительства — предупреждать чрезмерное неравенство состояний…» [5] Неравенство опасно для любого общества, так как именно оно приводит к подмене общественной выгоды частной, к взаимной ненависти граждан, их безразличию к общественному благу. В неравенстве лежит корень социального конфликта.

Вторая неприятная истина касается вопроса о реформах снизу. Авторитарные режимы, будь то режим Пиночета в Чили или режим Ли Кван Ю в Сингапуре, не допускают вмешательства в свои дела со стороны оппозиционно настроенных граждан и несистемной оппозиции. Все силы авторитарного режима зачастую уходят на маргинализацию оппозиции, подавление гражданской активности и предотвращение мобилизации населения (т.н. collective action) [6]. Попытки граждан противостоять репрессивной машине авторитарного режима заканчивались трагически в большинстве случаев, как, например, в Южной Корее в 1980 году [7]. Смена политического режима в сегодняшней России, как и в любом авторитарном государстве, может начаться только сверху. Полагая, что демократическое устройство является конечной фазой общественного развития, а авторитарное — начальной, американские политологи О’Доннелл и Шмиттер в книге «Стадии выхода из авторитарного правления» подчеркивают: «Не существует политического перехода, начало которого не являлось бы следствием раскола между умеренными и консерваторами внутри самого авторитарного режима» [8]. После всплеска протестной активности в России в декабре 2011 года умеренные силы политического режима согласились на фиктивную либерализацию, пойдя на уступки, чтобы сбавить накал общественного недовольства. Однако после консолидации во власти консерваторов в лице Владимира Путина и его окружения режим начал «закручивать гайки», а умеренные члены режима были вытеснены на второй план. Между тем именно умеренное крыло режима способно начать либерализацию политической системы, а не «марши миллионов» или иные кампании против правящей партии.

Третья «неудобная правда», наиболее важная для демократии в России, обусловлена зависимостью российской экономики от ресурсной ренты.

Продолжающийся с брежневских времен экспорт углеводородов стал для страны «ресурсным проклятием» [9]. Ни одно государство мира, отмеченное подобным «проклятием», не смогло создать стабильный демократический режим, основанный на экстрактных экономических институтах [10]. Все западные страны, обладающие запасами природных ресурсов, встали на путь демократического правления задолго до появления мирового рынка. А богатые ресурсами страны, включившиеся в мировые экономические процессы во второй половине XX века, с годами стали богаче и авторитарнее. Но конец авторитарных режимов — как, например, режима шаха Пехлеви в Иране — оказывался значительно страшнее, чем в странах без ресурсного капитала. Причина — в ресурсной ренте, вокруг которой разгорается политическая борьба. Природные ресурсы и рента вкупе мешают России и другим государствам создать эффективную экономику, способную служить фундаментом для демократического политического устройства. Развитие политической ситуации в Ливии после свержения Муаммара Каддафи, возможно, дает некоторое представление о возможностях демократии в государстве, ориентированном на извлечение ренты.

Таким образом, перед Россией стоят три важные задачи: развитие федерализма, реформирование авторитарных институтов и переход к эффективной экономической модели. От решения именно этих вопросов будет зависеть будущее российской демократии. Но без граждан, способных контролировать власть и свободно голосовать, демократический режим продержится недолго. Поэтому цель гражданского общества — обсуждать эти проблемы, искать решения и изучать опыт других государств, сталкивавшихся с похожими трудностями на своем пути к демократии. Конечно, в России есть и другие проблемы, такие как бедность, низкие темпы прироста населения, коррупция, сложные отношения с внешним миром и нашими ближайшими соседями. Но наивно было бы полагать, что их можно преодолеть при отсутствии эффективных институтов и граждан, требующих их решения. Заставить власть создать такие институты, вернуть политическую свободу и соблюдать права каждого гражданина России — важнейшие задачи, стоящие перед гражданским обществом сегодня. Без нас, свободных граждан, демократия в России невозможна. Те же, кто готов и дальше жертвовать свободой ради безопасности, выражаясь словами Бенджамина Франклина, в конечном счете не получат ни того, ни другого.

Примечания

↑1. Речь идет о книге «Гражданская культура», в которой Алмонд и Верба развивают тезис о взаимозависимости политической культуры и демократии. На примере пяти стран (Великобритании, США, Италии, Мексики и Германии) авторы исследуют вопрос о том, как стабильность демократии сочеталась с общественным отношением к ней. Хотя многие гипотезы о роли культуры в процессе демократизации впоследствии были опровергнуты научным сообществом, книга остается классикой политической науки. См.: Almond G., Verba S. The Civic Culture. Princeton: Princeton University Press, 1963.

↑2. Под «полиархией» Роберт Даль имел в виду идеальную форму демократического устройства и высшую точку в политическом развитии каждого государства. В политической науке эквивалентом этого термина выступает «либеральная демократия», под которой имеется в виду форма правления, характеризующаяся полной или почти полной подотчетностью государства гражданам. См.: Dahl R. Polyarchy: Opposition and Participation. Yale University Press, 1971.

↑3. Этот аргумент взят из работы Хуана Линца и Альфреда Степана о консолидации демократических режимов. Авторы считают, что помимо рыночной экономики и честных выборов консолидированная демократия включает в себя гражданское, политическое и экономическое общества, эффективный бюрократический аппарат и верховенство права. См.: Linz J., Stepan A. Problems of Democratic Transition and Consolidation: Southern Europe, South America, and Post-Communist Europe. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1996. P. 7–15.

↑4. Исключением является Индия. На сегодняшний день не существует научного объяснения того, почему эта страна, невзирая на ее этноконфессиональные проблемы и не самое удачное геополитическое положение, остается демократией.

↑5. Руссо Ж.-Ж. О политической экономии // Трактаты. М.: Наука, 1969. С. 124–125.

↑6. Коллективное действие — термин, используемый во многих общественных науках (социологии, антропологии и др.) для объяснения такого явления, как социальный протест. См.: Olson M. The Logic of Collective Action: Public Goods and the Theory of Groups. Harvard: Harvard University Press, 1965.

↑7. В 1980 году военная хунта в Южной Корее ввела войска в город Кванджу для подавления мирного протеста против прихода к власти нового диктатора Чон Ду Хвана. По неофициальным данным, тогда погибло до двух тысяч мирных демонстрантов, в основном студенты.

↑8. Гильермо О’Доннелл и Филиппе Шмиттер были одними из первых зарубежных политологов, кто подробно проанализировал влияние эндогенных фактов на демократизацию авторитарных режимов. См.: O’Donnell G., Schmitter P. Transitions from Authoritarian Rule: Tentative Conclusions about Uncertain Democracies. Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1986.

↑9. «Ресурсное проклятие» — политэкономический термин, используемый для объяснения неэффективности экономических и политических институтов в странах с крупными запасами природных ресурсов. В последние годы появилась научная литература о том, как вылечиться от «ресурсного проклятия». См., например: Humphreys M., Sachs J., Stiglitz J. Escaping the Resource Curse. N.Y.: Columbia University Press, 2007.

↑10. Экстрактные экономические институты — такие институты, с помощью которых небольшая группа извлекает ренту за счет большинства. Этот термин взят из работы экономиста Дэрона Асемоглу и политолога Джеймса Робинсона. Подробнее см.: Acemoglu D., Robinson J. Why Nations Fail: Origins of Power, Prosperity, and Poverty. Boston: MIT Press, 2012.

Источник: Academia.edu