Промыслы Русского Севера — мифы и реальность. Часть вторая: охота на китов

— Алексей, коли вы упомянули в предыдущий раз китобойный промысел — несколько слов про историю правительственных инициатив, касающихся этого дела.

— Мне представляется, что и здесь история идет из XVII века — даже из более ранних времен. Потому что здесь есть некоторая сложная проблематика, опирающаяся на тогдашнее экономическое мировоззрение. Тогда мыслили категориями меркантилизма. Успешность экономической политики государства оценивалась по сальдо торгового баланса. Вы должны вывозить товаров на большую сумму, чем ввозить. Тогда у вас возникнет избыток серебра.

— …которое затем пойдет на оплату военных расходов, как писал Бродель.

— Так вот, проблемой России было то, что в ней до середины XVIII века не было собственных источников первичного серебра, не нашли еще. И потому приоритетной задачей было обеспечение этого положительного сальдо внешнеторгового баланса. И в XVII столетии на волне этих меркантилистских веяний появляется целая профессия в Европе — профессия прожектера. Это люди, которые предлагали правительствам проекты по резкому увеличению государственных доходов. По законам жанра подобный проект должен был быть исключительно эффектным, громогласным, кипучим, буквально из ничего делать безумные деньги. Даниэль Дефо, автор Робинзона Крузо, кстати, написал сатирический трактат о таких прожектерах… И вот эти прожектеры пытались предлагать себя в разных странах и областях, и кто-то из них ездил и в Россию с разного рода проектами, которые в XVII веке пытались предлагать русскому правительству. Но в XVII веке правительство было к таким вещам не предрасположено: это все было за пределами их культурных горизонтов. Они смотрели на вещи существенно более приземленно. Привозил такой проект знаменитый Юрий Крижанич — в результате отправился в Тобольск, где писал книжку о перспективах России. Книжка очень интересная, но написанная в Тобольске. Был такой Жан де Грон: он как раз предлагал проект совершенно в духе последующих петровских преобразований — и это за пятьдесят лет до Петра. Он пишет о том, что нужно на Русском Севере, поскольку там много леса, строить корабли на продажу. Корабли продавать за границу, получать за это серебро. Потом нужно ходить на этих кораблях на Шпицберген, бить там китов, получать ворвань. Ворвань пользуется огромным спросом в Амстердаме, надо продавать ее за границу, получать кучу денег — таким образом Русское царство станет процветающим, богатым, самой мощной страной в мире. Это вообще важнейшая часть любого подобного проекта — то, что в результате его осуществления государство станет самым мощным в мире. Это важнейшая часть риторики: вы должны обещать именно это, не меньше! Впрочем, проект Жана де Грона остался без последствий: правительство Алексея Михайловича на него не повелось. Потом Петр приезжает в Амстердам — и осенью 1697 года он совершает визит на борт китобойных кораблей. В тот момент, когда он находится на острове Тессель, при входе из Северного моря в Зёйдер-Зее, он видел, как возвращается флот со Шпицбергена. Он посещает корабли, облазил их от киля до клотика, и здесь очень важны две вещи. (А мы помним, что Петр — визуал, на любую попытку что-то ему вербально описать он говорит «я хочу это видеть».) Во-первых, все наблюдатели пишут, что он видит, как эти корабли появляются — в сильную бурю. Петр пишет, что много кораблей было разбито, даже военные корабли погибли, и вдруг появляется этот шпицбергенский флот, который эффектно, красиво, без единой потери входит в гавань! Второй момент, который подчеркивают все, кроме Петра, — он как раз был не в курсе дела, похоже. Так вот, флот тогда вернулся с небывало удачным уловом. Царь попадает на борт и видит там огромный улов — наполненные жиром бочки, матросов в отличном настроении. При этом в реальности конец XVII века — это время заката китобойного промысла в Голландии. В XVIII веке он практически уйдет в прошлое, а в XIX столетии его придется реанимировать. Про это есть интересная книга Йооста Схоккенбрука Trying out. По разным причинам в конце века количество добываемой ворвани год от года сокращалось и сокращалось. То, что для XVII века было плохим результатом, для XVIII — уже вполне нормальным. Все это Петру I можно как угодно объяснять — но он своими глазами видел успех: отличный улов, огромные совершенные суда, великолепно выученные команды… Это ключевой момент. И там же, в 1698 году Петр получает проект Бенедикта Небеля. Это такая загадочная фигура. Сам Небель представлялся Петру как опытный китобой-шкипер, с юных лет в море, на китовом промысле и во всяких других. Я, находясь в Голландии, общался со специалистами по истории голландского китобойного промысла — а этот промысел в Голландии давно и очень плодотворно изучается, так как был одним из столпов экономики страны в ее золотой век. И они мне сообщили, что фамилия Небель никому ничего не говорит. Более того, при проверке выяснилось, что не было такого амстердамского домовладельца — Бенедикта Небеля. И не было судов, оформленных на это имя. Да и имя скорее немецкое — хотя само по себе это как раз ни о чем не говорит: в Голландии XVII века люди могли даже французские имена носить… но в любом случае — довольно подозрительная история.

— Так что же у него был за проект?

— По сути, стандартный в своем жанре: «Россия обладает уникальными возможностями для…» Все базируется на такой географической иллюзии о том, что русский берег очень близко от Шпицбергена.

— Стоит, наверное, еще и принимать в расчет тогдашние проблемы с определением географической долготы на местности — что довольно сильно искажало представления о расстояниях.

— От Кольского полуострова до Шпицбергена недалеко, это так. Нужно основать базу на Кольском полуострове, плавать оттуда на Шпицберген, бить там китов, топить сало, продавать голландцам и в ус не дуть. Примерно такого порядка проект. И, по закону жанра, Небель в рамках проекта просит монополию для себя. Петр этот проект берет (он сохранился, лежит в РГАДА) и уезжает. И в 1703 году основывается так называемая «Меншиковская компания» — акционерное предприятие, получившее монополию на торговлю традиционными продуктами северного промысла в обмен на обещание развивать китобойный промысел. И до 60-х годов XVIII века подобные попытки более или менее регулярно повторяются. С разными нюансами, однако в целом это выглядит так: создается компания, получающая льготы и привилегии взамен на обещание развивать китобойный промысел, то есть доходы от держания привилегий она должна реинвестировать в китобойный промысел. Там в переписке 20-х годов XVIII века как-то промелькнула очень хорошая фраза: едва ли нашелся бы хоть кто-нибудь, кто согласился бы заниматься развитием китобойного промысла за собственный счет. Это не философские измышления, а вполне деловая правительственная переписка! То есть купцы, с которыми разговаривали правительственные агенты, не видели перспектив получения прибыли. Соответственно, можно сделать вывод, что основной задачей этих компаний было получение льгот по торговле продуктами традиционных видов промысла. Они ведь получали монополию не на промысел как таковой, а на скупку его результатов. Здесь надо понимать, что русские на самом деле были крупными производителями ворвани — просто ворвань брали не из кита, а из моржа и тюленя. Но в плане конечного продукта это не имеет никакого значения. По большому счету, ворвань и ворвань. Соответственно, традиционный русский способ добычи этого морского ресурса предполагал концентрацию преимущественно на ластоногих — они имели дело с моржом, тюленем, дельфином-белухой. А с большими китами дела не имели. Прежде всего потому, что моржа и тюленя вы можете брать прямо в Белом море. Для этого не надо никуда ходить. Вы весной выходите на лед, там идет миграция тюленя из Белого моря в Баренцево. И вы дрейфуете прямо со льдами и тюленями, бьете их, сколько можете, снимаете прямо тут же с них шкуры вместе с жиром, остальную тушку кидаете — вот таким образом добывалась ворвань. Плюс к тому, именно ворвань была основным интересом экспедиций на Шпицберген, а вовсе не клыки моржа. Это так и называлось — сальный промысел. Шли за ворванью.

— Теперь все-таки про русские китобойные компании…

— Давайте. Итак, именно китобойные компании, судя по документам, стали движителем присутствия русских на Шпицбергене. Наличие большого количества китов в окружающих водах — это как раз то, что отличает Шпицберген и от Новой Земли, и от Канина Носа, и от других мест, куда поморы традиционно ходили за моржом. Это важно. Таким образом, когда появляются китобойные компании, они начинают заниматься Шпицбергеном как единственным местом, пригодным для данного промысла. Лучше всего изучена история «Кольского китоловства» — китобойной компании, основанной по указу Петра I, но уже после его смерти. Она изучена сравнительно хорошо потому, что, как и положено казенной компании, она производила огромное количество бумаг. Эти документы лежат в разных местах — в центральных архивах и в Архангельске, и самое интересное получается, если их свести вместе. Компания эта работала по той же примерно схеме, что и все прочие компании: она получила некоторые привилегии, а на вырученные деньги должна была бить китов. Они построили китобойные суда — на Баженинской верфи под Архангельском, на Вавчуге. И отправились на Шпицберген. По плану полагалось устроить базу для китобойного флота — в Екатерингавани, к северу от Мурманска, на западном берегу Кольской губы, это сегодня город Полярный, база подводных лодок ВМФ России. Планировалось там организовать большую базу, с производственными мощностями, топить там сало, ремонтировать суда и все такое. Все это воплощение, как я уже говорил, географической иллюзии о близости Шпицбергена к России. Смотрите, Екатерининская гавань на тот момент — это совершенно глухой, безлюдный, обособленный уголок земли. Тундра без малейших признаков какой-либо жилой инфраструктуры, которая никак не связана с остальной Россией: дорог нет. С ними и сегодня-то не бог весть как хорошо… Единственная связь с цивилизацией — по воде. Но путь по воде из Архангельска в Екатерингавань проходит через горло Белого моря, которое очищается ото льда к июню. Соответственно, в вашем распоряжении — четыре месяца. В октябре все кончается: шторма.

— Да, обычная архангельская навигация…

— На все про все — четыре месяца. И вот, все эти люди — экипажи кораблей и обслуживающий персонал — должны там зимовать. Планировалось, что база будет на 4000 человек. Вы представляете базу на 4000 человек, большую часть года связанную с остальной страной исключительно собачьими упряжками? Это не шутка: поморы, когда ходили на прибрежные тресковые промыслы, выходили в феврале и добирались до Мурманска пешком и на собачьих упряжках… Вот такое снабжение четырехтысячной базы китобойного флота с помощью собачьих упряжек — это до крайности светлая идея, да. Учитывая, что туда не только еду надо везти, а древесину для ремонта судов, топливо и так далее. И все это сделать с таким расчетом, чтобы судно вышло в море в конце февраля — начале марта. То есть все работы должны делаться зимой. Забазировать же эту китобойную флотилию на Архангельск — совершенно бессмысленная затея ровно по той же причине: вы не выйдете из Архангельска ранее конца мая. То есть добираетесь до Шпицбергена хорошо если до конца июня. Если все удачно. Но промысел кита на Шпицбергене — весенний! Потом кит оттуда уходит. То есть, когда архангельские китобои там появятся, уже просто не будет никаких китов. Остатки. А голландцы из Амстердама идут по Гольфстриму, они оказываются у Шпицбергена в любое время, когда посчитают нужным. Вот такая разница между измерениями расстояний циркулем по карте и в реальности.

— И чем же кончилось?

— В итоге эту флотилию Кольского китоловства забазировали на Гамбург.

— И после этого получилось что-нибудь?

— Ничего у них, конечно, не получилось. Одно судно сразу разбило. Бить кита эти насильно зачисленные в китобои солдаты архангелогородского гарнизона не хотели, условия жизни на борту были ужасающие. Есть жалостливые челобитные о том, как они там, в Гамбурге, голодают — буквально, им там хлеба не дают. Зафиксированы, кроме того, случаи распада семей: они же семейные были у себя в Архангельске. Когда китобой домой вернулся, а у него жена ушла, не дождалась. И масса других историй печальных.

Например, известен случай, когда один из этих солдат-китобоев сошел с ума. Известен случай, когда один из этих солдат кричал «Слово и дело Государево!» на директора компании Якова Неклюдова. Обвинил его по совершенно вздорному делу: там была совершенно ерундовая, можно сказать, смешная история — он его обвинял в оскорблении величества. Он слышал, как во время стоянки в норвежском порту Неклюдов возвращался с берега, по-видимому в соответствующем состоянии, в каком обычно моряки с берега возвращаются, и на троекратный запрос вахтенного «Кто идет?» трижды ответил почему-то частью полного титула императрицы. Трижды в ответ прокричал «всероссийская», а что он имел в виду — никто не понял. И вот этот моряк, оказавшийся в ситуации, когда по приказу Неклюдова его должны были в очередной раз пороть за какую-то провинность, закричал «Слово и Дело». Пытался из этого составить политический донос. Здесь надо понимать, что он хорошо знал, что это очень рискованный поступок. Если вы кричите «Слово и Дело», то есть объявляете о том, что вы знаете за кем-то провинность государственного масштаба, вы становитесь по статусу доносчиком. И, собственно, вас, а не того, на кого вы донесли, заберут первым. И на вас лежит обязанность доказывать свое обвинение. И если вы не докажете, вам будет очень плохо. Собственно, вам будет плохо в любом случае: правило «доносчику — первый кнут» означало, что доносчика обязательно допрашивают с пристрастием. То есть надо понимать, что этот моряк был готов пойти на дыбу, чтобы только его забрали с этого судна. Представляете степень отчаяния человека? Причем надо понимать, против кого он выдвигает обвинения — против директора компании, который является племянником вице-канцлера Шафирова. Человек шел на гарантированную пытку и вероятную смертную казнь только ради того, чтобы его избавили от пребывания на китобойном корабле. Его действительно забрали, он не смог доказать своего обвинения, его должны были казнить, но помиловали по случаю коронации новой императрицы. Такая история. В общем, если люди не хотят бить китов, они бить китов не будут.

Экономически эта затея провалилась. Были зафиксированы гигантские убытки. Подсчитали, что казна вложила в предприятие 86 тысяч рублей, а за все время — около четырех лет — они убили четырех китов и сколько-то белых медведей. Всего добычи на 19 тысяч рублей. То есть 66 тысяч ушли в том направлении, в каком обычно уходят в подобных проектах деньги. Правительство, понятно, заинтересовалось этим роковым русским вопросом: где деньги? Стали проводить расследование. Отправили уполномоченных лиц. И там появляется довольно любопытная фигура — Соломон Вернизобер. Это такой как бы персонифицированный образ вороватого иностранца, приехавшего в Россию, чтобы ее грабить и делать ей хуже. Он в этом качестве даже выведен в отечественной художественной литературе: был такой сочинитель Константин Бадигин, он писал о поморах, у него есть несколько произведений «Путь на Грумант», «Чужие паруса». Вот у него там Вернизобер — прямо такой коварный злодей, страшное дело! И кино есть — «Море студеное». Это еще 50-х годов лента, снятая по произведениям Бадигина в характерном нарративе тех лет. Там звезды советского экрана заняты — в том числе Крючков. И там тоже выведен этот коварный Вернизобер. Он и на самом деле довольно любопытная фигура. Происходил из семьи французских гугенотов, бежавших из Франции после отмены Нантского эдикта в1685 году, осели они в Германии, оттуда Соломон попал в Россию и здесь как кальвинист попадает в голландскую общину. И его нанимают в эту Кольскую компанию, и потом одна компания сменяет другую — но Вернизобер остается на своем месте. Такой менеджер, который кормится при китах. Я долго не мог понять, в чем секрет его выживаемости, но потом наткнулся на его финансовые отчеты. И сейчас я полагаю, что его секрет состоял в том, что он был очень хорошим бухгалтером, способным нарисовать правильные цифры. У него всегда все замечательно, сходятся все концы с концами. Всегда мог объяснить, почему деньги потрачены. Довольно типический персонаж для такого рода предприятий — ничего особенно коварного, на мой взгляд, в нем нет. Так вот, приехала правительственная комиссия, которая стала разбираться, почему так печально все получилось. И в отчете они написали, что все им ясно. Виноваты, конечно, иностранцы. Ну, понятно. Кто же еще может быть виноват? Иностранцы, понятно. Во-первых, списали все на то, что суда оказались низкокачественные. Материалы, которые закупили, и инструменты — все оказалось низкокачественным. Нанятые иностранные специалисты: шкипер, гарпунеры, помощники гарпунеров и специалист по вытапливанию сала — вместо занятия делом исключительно пьянствовали, они не имели заявленной квалификации. В принципе, это могло быть и правдой: если халтура во всем, то и при найме специалистов тоже. Это возможно. Но дальше была совершенно прелестная фраза, вызвавшая у меня дикий восторг. Более того, писали проверяющие, есть подозрение, что эти люди прибыли на Русский Север, имея тайные инструкции от своих магистратов с тем, чтобы предотвратить развитие российского китобойного промысла! То есть они сознательно саботируют. И, что интересно, эти объяснения без малейшей критики кочуют до сих пор из одной книги в другую! Никто не задавался вопросом, что еще могли написать проворовавшиеся чиновники, отвечая на вопрос о том, куда делись государственные деньги.