Putin friendly сегмент немецкого публичного пространства в контексте «украинского кризиса»

Предлагаемый текст — попытка картографии неоднородного сегмента немецкого публичного пространства, который я условно называю «дружественным Путину» или, если угодно, «пропутинским», имея в виду, что он, в той или иной степени, поддерживает актуальную российскую политику в «украинском кризисе» (именно такое обозначение происходящего после Майдана преобладает в немецких СМИ и считается нейтральным). Я сознательно не называю этот дискурс «пророссийским», оставляя право на это более широкое обозначение и для немецких критиков политики Кремля, которые, тем не менее (или именно благодаря этому), считают себя симпатизантами России. Моей целью является не разоблачение «пропутинского» дискурса, а попытка его критического описания и объяснения исторических и культурных соображений, на которые он опирается.

Ключевые тезисы

Предлагаемый ниже список с кратким изложением сопуствующих ему аргументов я составил как на основе немецких СМИ, так и из опыта личного (со)участия в разнообразных открытых дискуссиях о происходящем в современных России и Украине. Приводимые ниже тезисы могут сосуществовать в единой системе аргументации или упоминаться «в одиночном порядке». Итак,

— «В украинском кризисе виноват, в первую очередь, Запад». Основной довод состоит в том, что именно Запад первым нарушил принцип неприкосновенности послевоенных границ, поддержав и признав независимость Косово, а также легкомысленно разозлил Россию, последовательно расширяя НАТО на восток. Результаты крымского референдума при этом приравниваются к волеизъявлению Косово как проявление «права на самоопределение». В то же время выбор большинства украинцев в пользу евроинтергации характеризуется как навязанный извне, несамостоятельный и, что не менее важно, нереалистичный. Европейский союз обвиняется в безосновательной поддержке «завышенных ожиданий» Украины от Соглашения об ассоциации и, тем самым, провоцировании Путина, а Майдан — невозможным без «американских денег». В русле той же логики подчеркивается необходимость понимания «легитимных интересов России» на постсоветском пространстве. Как сказал под аплодисменты на одном из телешоу отставной генерал НАТО Харальд Куятт, искать решение конфликта на Украине следует «не вопреки Путину, но вместе с Путиным».

— «В Украине идет гражданская война востока и запада страны, главной причиной которой является национализм Запада и киевского правительства, пришедшего к власти в результате Евромайдана». Этот тезис опирается на устоявшееся десятилетиями (в том числе, благодаря текстам украинских писателей и эссеистов) изображение Украины как глубоко разделенной страны, в которой проевропейский (и в то же время ультранационалистический) «запад» противостоит пророссийскому или попросту русскому «востоку». Украина при этом описывается как неполноценное государство, случайный продукт распада СССР, страна без собственной историко-культурной субъектности, ставшая полем противостояния настоящих мировых игроков. Риторика «гражданской войны» позволяет отодвинуть на второй план (или вовсе убрать из поля зрения) вопрос о российской интервенции. А сила стереотипа «двух Украин» проявляется, среди прочего, в том, что в описании военных действий на территории Донецкой и Луганской областей само слово «Донбасс» употребляется крайне редко, что создает впечатление, будто противостояние Киеву охватило всю «восточную» Украину.

— «Русские и русский язык в Украине нуждаются в защите, особенно в регионах, где русские составляют большинство». Сформулированный как легитимная европейская норма, этот тезис часто превращается в отождествление русскоязычия в Украине с русской идентичностью и пророссийской политической лояльностью. В немецких, как и британских или французских, СМИ периодически печатаются карты «этнических зон» Украины, не учитывающие ни ситуативности украинского билингвизма, ни его социального измерения (русскоязычный город — украиноязычное село), ни динамики формирования русскоязычной украинской политической лояльности. На основе незнания специфики языковой ситуации Украины формулируются тезисы а-ля рекомендация вице-канцлера Зигмара Габриеля киевскому правительству сделать предложение о федерализации для «регионов с преобладающим русским населением» (интервью газете Welt am Sonntag 23 августа 2014 года).

— «Германия должна избежать новой войны, особенно если существует угроза применения ядерного оружия». Ценой предотвращения войны при этом называют уступки Путину и последовательную демонстрацию собственных мирных намерений. Существует и страх перед практически невообразимой, а стало быть, еще менее предсказуемой «Россией после Путина». Этот страх подкрепляет собой установку на необходимость непременно оставить хозяину Кремля возможность «сохранить лицо» и выйти из ситуации с минимальными имиджевыми потерями.

— «Экономическими и историческими аспектами немецко-российского сотрудничества не стоит жертвовать ради непонятной, далекой и слабой Украины». Этот тезис опирается на самоуспокаивающее убеждение, что проблемы Украины имеют локальную природу (см. упомянутый выше тезис о «гражданской войне») и не несут серьезных угроз для Германии. Ухудшение же отношений с Россией рассматривается как реальная угроза — экономическая, военная и культурная. Украина в такой схеме предстает обидной помехой продолжительному процессу поиска взаимопонимания с великим восточным соседом.

— «Критика Путина и современной российской политики — это русофобия». Тезис, сопоставимый с также присутствующей в немецком пространстве мыслью о том, что критика современной политики Израиля — это завуалированный антисемитизм. Манипулятивность такого отождествления не отменяет того, что у некоторых критиков Кремля русофобский компонент может присутствовать. Любопытно, что при этом он часто отталкивается от той же максимы, что и «дружественный Путину» подход, — невообразимости демократического развития России.

Перечисленные выше тезисы звучат симфонией разнокалиберных голосов, и их сторонники не составляют собой однородной социальной группы. Среди них — значительная часть приверженцев левых политических взглядов (в первую очередь, избирателей Левой партии — Die Linke); отдельные представители крупного немецкого бизнеса; часть консервативно настроенных немцев, скептичных по отношению к дальнейшему расширению ЕС (политическим выразителем этой группы стала новая, на данный момент еще не представленная в Бундестаге партия «Альтернатива для Германии», AfD).

Культурные ресурсы «дружественной Путину» позиции

— сильный антиамериканизм, прежде всего разделяющих левые и антиимпериалистические идеи людей, значительно усиленный откровениями Эдварда Сноудена (который, напомню, регулярно получает очередные немецкие «премии мира»);

— немецкая послевоенная культура консенсуса и пацифизма, согласно которой любые переговоры лучше силовых действий и любой конфликт можно разрешить, если его стороны выпьют вместе достаточное количество кофе. Именно поэтому среди немецких элит и общества преобладает негативное отношение к самой идее вступления Украины в НАТО или поставок Украине оружия. На полях можно заметить, что такого рода пацифизм не дает ответа на вопрос, как остановить насилие, которое сначала устанавливает новые границы и правила игры, а затем имитирует переговорный процесс;

— стереотип Восточной Европы как пространства политического хаоса, этнического национализма и устойчивого антисемитизма. Кремлевская пропаганда последовательно вписывает события в Украине в эту узнаваемую стереотипную схему, постоянно акцентируя темы «неонацизма», «угроз для меньшинств» и т.д. Если во внутрироссийской действительности повторение мантр о «фашистах на Майдане» позволяет создать образ врага, которого можно ненавидеть с чистой совестью, то в пропаганде на экспорт этот же образ вызывает постоянные подозрения к Украине и ставит любого сторонника ее активной поддержки в позицию оправдывающегося. Стоит добавить, что в стереотипную «Восточную Европу», кроме Украины, входят Польша и балтийские государства, но не Россия;

— чувства исторической вины перед Россией, прежде всего за преступления нацизма времен Второй мировой войны. Причем в массовом немецком сознании война на востоке, которая, в первую очередь, велась на территориях современных Украины и Беларуси, воспринимается как война «в России». Таким образом, чувство исторической вины и ответственности перед дважды в ХХ веке оккупированной немецкими войсками Украиной (сначала в 1918-м, затем в 1941 году) практически отсутствует и не влияет на восприятие современных событий;

— отсутствие культурных и исторических ассоциаций с Украиной. Во многих немецких энциклопедиях можно прочесть, что борщ — это «русский суп». В немецких университетах нет профессорских позиций по украинской истории и литературе. К этому можно добавить фактическое отсутствие немецкой украинистики и слабость культурных инициатив со стороны Украины.

В результате описанного выше многие немцы не воспринимают Украину как субъект исторического процесса и актуальной европейской политики, а видят ее лишь яблоком раздора для «полноценных игроков» (Запада и России). Когда ситуация на Украине оказалась в центре внимания мировых СМИ, на протяжении месяцев немецкое телевидение не приглашало на политические ток-шоу ни представителей посольства Украины, ни украинских экспертов. Позже ситуация несколько изменилась, но немецкое общество только начинает привыкать к мысли об историко-культурной субъектности Украины.

«Понимающие Путина» и «антипутинцы»

В немецком публичном пространстве активно присутствует разношерстная группа так называемых Putinversteher (тех, кто понимает Путина). В нее входят влиятельные бывшие политики (в частности, экс-канцлеры Хельмут Шмидт и Герхард Шрёдер); отставные военные (Харальд Куятт); журналисты и политические эксперты (Фриц Пляйтген, Александр Рар и многие другие). Мотивация «понимающих Путина» не исчерпывается бизнес-интересами, она часто опирается на описанные выше культурные стереотипы и личный опыт политики «разрядки» 1970–80-х годов, который для некоторых до сих пор служит интепретационной рамкой оценки актуальной ситуации. Они опасаются поддержать Украину точно так же, как в 1980-е остерегались поддержать польскую «Солидарность», дабы тем самым не злить Советский Союз. В любом случае, в такой ситуации Кремль имеет отличную возможность, как говаривал Виктор Черномырдин, «проводить иностранную политику иностранными руками».

Еще любопытнее игра кремлевской пропаганды с представлением о стандарте «сбалансированности изложения новостей» и императиве «выслушать другую сторону». Путин умело играет с постмодерной ситуацией, настаивая: правды нет в принципе, есть лишь интерпретации, каждая из которых — в той или иной степени — пропаганда. Соответственно, немецкоязычная версия Russia Today — это не более чем «еще одно мнение».

В этой связи главная цель кремлевской пропаганды мне видится в максимальной дезориентации общественных дискуссий и культивировании контекста, делающего невозможным политический консенсус по поводу активной ангажированности Германии в «украинский кризис». Иными словами, «дружественный Путину» дискурс производит не столько любовь и поддержку Президента РФ, сколько страх и растерянность перед его действиями. В книжке «Система РФ в войне 2014 года» Глеб Павловский сформулировал это так: «Мнимая мощь правителя равна силе ужаса перед ним».

Итак, принципиальная цель «пропутинской» позиции в Германии может быть описана одним словом: невмешательство. Согласно этой логике, Украина ни в коем случае не должна иметь перспективы членства в НАТО, а о членстве в ЕС стоит говорить — в лучшем случае — как об отдаленной и сомнительной перспективе. В то же время о политике санкций по отношению к России говорится критически-сдержанно, хотя после сбитого малазийского «Боинга» полностью отрицать необходимость санкций осмеливаются немногие.

Сторонники же позиции, которую условно можно назвать «антипутинской» (но не антироссийской!), подчеркивают право Украины самостоятельно выбирать свое будущее, обращают внимание на факты нарушения ее суверенитета и вмешательства российской стороны в конфликт на Донбассе, критикуют скованность немецкой внешней политики. В политическом пространстве такую линию отстаивает Партия зеленых, в немецкой прессе — такие историки и политилоги, как Анна Вероника Вендлянд, Карл Шлегель, Герхард Симон и другие.

***

В целом, растущее в Германии понимание глобального измерения «украинского кризиса» до сих пор не вылилось в формулировку осмысленной стратегии ни по отношению к Украине, ни по отношению к России. Что, пожалуй, еще более существенно: на всем протяжении конфликта позиция немецких политических элит остается реактивной, то есть растерянно ищущей ответы на очередные ходы Кремля и часто принимающей паузы в путинской политике за наступившую «разрядку» и «успех» переговорного процесса…