Скучная революция. О фильме Сергея Лозницы «Майдан»

Делая революцию, нужно прежде всего отказаться от воображения. Воображение позволяет уйти на безопасную дистанцию от того, что происходит здесь и сейчас. Но само это «здесь и сейчас» становится таковым благодаря воображению: не-здесь и не-сейчас. Воображение терпеливо, но однообразно. У нет возможности быть/стать другим, так как его другое — это и есть реальность. Реальность разнообразна. Поэтому в ней можно писать, снимать фильмы, совершать революции. Разнообразие реальности так велико, что оно не помещается в камеру. Камера то перемещается, то апатично застывает — и все время пропускает что-то. Не то чтобы там, за кадром было что-то важное. Просто важнейшее свойство реальности и заключается в том, что ней всегда что-то пропущено. Реальность — как таковая — отсутствует, не появляется. Только по чередованию движения и покоя, пустоты и наполненности она угадывается. Она предоставляет нам угадать себя в чередовании пустого и полного. Ритм реальности не получается заклясть, заговорить формой. Да, на Майдане есть сцена — но нужна она только для того, чтобы усиливать приливы/отливы пустого и полного. Иногда их шум усиливается — где-то там, за кадром.

На сцене часто читают стихи, молятся, говорят речи. Но все это мимо. Стихи, молитвы, речи — все это способы установить порядок. Но реальность не знает порядка. Или, говоря точнее, мы (все мы, люди) не знаем порядка реальности. Объектив выхватывает то одно, то другое — он даже пытается выбрать что-то, подслушать разговоры. Массы людей бесцельно снуют по площади. За этим роем даже и не видно Майдана. Ноябрь, декабрь, начало января — массы снуют и снуют по площади туда и сюда. Они разыскивают интересное, фотографируются на фоне палаток и баррикад. И камера поначалу повторяет это движение, бродит тут и там. Но в конце концов сдается. Подолгу застывает, замедляется. Это определенно не развлечение. Здесь и сейчас определенно нет ничего интересного. Возрастает неудобство. Это не помещается в одну картинку. Это не собирается вместе — как ни ставь камеру. Вот и окончательное разоблачение порядка: камера стоит в подворотне и долго-долго снимает обрамленный линией здания кусок улицы: рамка есть, но картинка? Картинки нет. Кто искал в Майдане картинку, очередной выгодный ракурс, тот ничего не понял. Кто искал картинок Майдана, приникал к бесконечным трансляциям, тот ничего не понял. Как можно транслировать пустоту? Задача революции заключается не в том, чтобы открыть какое-то содержание, а в том, чтобы ясно заявить о пустоте.

О чем поют эти люди, которых снимают? О свободе? Что это такое? Горящие шины на площади — это свобода? Политик, выскакивающий на сцену, как черт из табакерки, из-за спин замерзших и испуганных детей, — это свобода? Огни экранов телефонов, снимающих посмертные почести погибшим, — может быть, это свобода? Как это представить, как соединить одно с другим? Не соединяется? Это и есть свобода. Свобода есть там, где реальность заявляет о своем многообразии. Свобода не связана ни с действием, ни с бездействием. Она утверждает себя поверх человеческой воли. Во всем фильме нет ни одного движения воли: почему тут горят шины? Почему там стреляют? Куда идут эти люди? Революция не является делом народной воли. Она вообще не является делом чьей-то воли. Это значит — нельзя захотеть революции. Революция не подчиняется вашим желаниям. Революция не подчиняется ничьим желаниям.

И вот тогда, когда мы перестаем желать хоть чего-то, когда пустота лукаво заявляет о своем первородстве, — тогда-то и случается революция. Революция рождается из медленного накопления пустоты. Там — что-то происходит. Здесь — пустота. Значит, здесь и случится революция. Сегодня, когда нас заваливают событиями, воззвать к пустоте очень не просто. Весь фильм Лозницы рассказывает одну мысль — мысль о силе пустоты. Гимн, флаги, выстрелы, баррикады — все это бесконечно длящаяся пустота. Хотели истории? Что ж, вот она. У революции нет ни положительной, ни отрицательной силы. У революции ничего нет. Как часто забывают об этом теоретики! Они хотят дать революции содержание, а у нее нет содержания. Ей нечего сказать. Майдан очень молчалив. И молчание Майдана только сильней оттеняет болтовню на сцене. Там, на сцене, будто бы что-то происходит — но как это жалко выглядит. Попса, дети, народные песни — все это больше всего похоже на плохо подготовленный концерт самодеятельности в провинциальном Доме культуры. Со сцены заигрывают, пытаются развлекать или возбуждать, пытаются шутить или даже приказывать. Но все это — впустую. То есть — в пустоту. Майдан стал пустым местом. И именно потому, что Майдан стал пустым местом, он совершил революцию.

Героям слава, героям слава, героям слава, героям слава — еще, и еще, и еще. Сколько ни повторяй, не разглядишь ни героев, ни славы. Навязчивое желание оформить, собрать, упорядочить преследует тех, кто «принимает решения» по ту и по эту сторону границы. Но что собирать, что оформлять, если ничего нет? Майдан — революция тех, у кого ничего нет. Может, и было что-то, но давно ничего не осталось. Те, кто был там хоть минуту, потеряли все. Нет никаких ориентиров, и при входе не дают в руки программку. Все идет не по расписанию, все подчиняется случаю — и именно поэтому работает. Но, черт побери, что все это значит? Победа гордого славянского народа? Но мы не видим на Майдане народа. Казачки на сцене и на площади даже не скрывают, что они ряженые. «Козацкий род» — это метафора, в пыль размолотая жерновами истории. Утверждение демократии? Но на Майдане не правит закон, здесь не голосуют и не уважают меньшинство. Антиконституционный переворот? Но люди на площади не слушают жалких «кукловодов» со сцены. Они никому не подчиняются. Просто бредут в разных направлениях. А чаще просто стоят.

Много часов снимать, как стоят люди, — это ведь скучно. Но это и есть революция. Люди стоят, сидят, спят — в пустоте. Они пришли и заняли пустоту. Революция обращается к пустоте. Революция обстраивает пустоту. Никакого содержания, никакой связности, никаких ярких образов. Все это удивительно скучно. Только такая революция и могла победить. Революция неизвестно-кого неизвестно-о-чем. Европейская интеграция — миф? Конечно. Демократия — миф? Конечно. Но Майдан нельзя было сбить этим с пути. Пока все спорили о содержании, он был в самом сердце пустоты. Майдан сохранил свою тайну нетронутой, как ни пытались разгадать ее сугубые аналитики. Майдан не приобрел ничего, но осмелился все потерять. В феврале 2014 года в Киеве одна страна решилась все потерять. Путешествие туда, где ничего нет, — вот что предлагает нам фильм Лозницы. Его фильм — фильм о скучной революции, ничего не достигнувшей, не совершившей, не решившей окончательно. А это посложней содержательной работы на будущее.