Восток и Запад, власть и карикатура

10 октября 2012 года Мосгорсуд оставил приговор Толоконниковой и Алёхиной без изменения. Две безбашенные девицы, обвиненные, грубо говоря, в некой карикатуре на православный молебен, отправились в отнюдь не карикатурный лагерь. Российское общество долго потом спорило: адекватно или неадекватно наказывать за символическое кощунство физической угрозой здоровью и даже жизни (что там! лагерь в России — это не санаторий, и явно не все возвращаются), но так и не пришло к общему знаменателю. А 7 января 2015 года в Париже вооруженные критики так же кощунственной, а по мнению многих, и скабрезной карикатуры, наказали редакцию сатирического журнала Charlie Hebdo, расстреляв из автоматов Калашникова 12 человек.

Понятно, что в Европе, не забывшей свои Крестовые походы и либеральные революции, те же самые процессы осознания рамок индивидуальной свободы идут намного более пассионарно, чем в холодной России с извечно анемичными декабристами. Тем не менее, логика террористов братьев Шерифа и Саида Куаши вряд ли сильно отличалась от логики московских судей, за спиной которых стояли современные религиозная и политическая корпорации провластной ориентации. И московские власти, и возмущенные исламисты одинаково присвоили себе право физического наказания за сатиру и бурлеск, за клоунаду. И то, что в одном случае их действия были осенены услужливым законом, а в другом признаны террористическим актом, ничуть не упрощает проблему общественного реагирования на чьи-либо попытки ограничить свободу самовыражения. После теракта в Париже обязанность отложенной ранее моральной оценки открыло в России, по выражению ресурса «Спутник и погром», портал в ад. Снова все разделились на «русских европейцев» и «русских азиатов»…

Однако не будем идти вслед за ложной дихотомией, как будто у Европы и Азии разные ценностные установки, а Россия в результате геополитического разворота в обе стороны якобы с ними до сих пор не определилась. После ареста «Пусси Райот» в Москве тоже прошли акции протеста. В декабре — несогласованный «Марш свободы», в ходе которого было арестовано до 60 человек. А в январе 2013 года — согласованный «Марш против подлецов», собравший до 25 000 человек, что на фоне затянувшейся общественной апатии при желании можно было расценить как предвестие новой грозы. В обоих случаях отдельными колоннами поминалась и панк-группа «Пусси Райот» — как совершенно явный кейс неправосудного решения и ущемления прав человека.

Отличие Парижа (2,274 млн человек) от Москвы (12 млн человек) — разве что в масштабе солидарности и ее политическом качестве. После расстрела редакции сатирического журнала Charlie Hebdo на марш без всякой предварительной подготовки вышло больше миллиона человек. Причем к колоннам присоседились лидеры и главы государств около 50 стран, чем автоматически осуществилась и привязка политических координат этих стран по отношению к «новой берлинской стене». На самом деле, Владимир Путин тоже, может быть, был бы рад встать в одну шеренгу с Олландом, Ангелой Меркель и Дэвидом Кэмероном. Но по какому протоколу пересечь установленную им же самим границу миров, чтобы была обеспечена безопасность уникального по своему «суверенитету и независимости» российского президента? Но в итоге вместо Путина послали отдуваться в Париж по определению трансграничного Сергея Лаврова. Это не символизировало ровным счетом ничего!

Но главное вовсе не в этом, а в декларированном отношении к свободе слова и свободе выражения гражданской позиции.

Прецедент «Пусси Райот» привел к подписанию закона (1 июля 2013 года) «о защите чувств верующих», по которому, кстати говоря, вся редакция Charlie Hebdo была бы в России арестована и отправлена в места не столь отдаленные (отчего она, правда, уцелела во Франции). Но парижский прецедент 7 января 2015 года переставил все акценты. Карикатуристы Charlie Hebdo возглавили мировой западный тренд «за толерантность», «свободу, равенство и братство», и весь мир по западную сторону виртуальной «берлинской стены» переопределил свое отношение к «чувствам верующих», которым отныне было предписано оставаться лишь чувствами, а не инструментом давления на секулярное правовое общество, на демократию.

Тысячи и тысячи людей в разных странах вышли с листком бумаги, на котором было начертано «Я — Шарли». Бывший политзек Михаил Ходорковский призвал все уважающие себя СМИ перепечатать скандальные карикатуры, за что, однако, был одернут президентом российской Чечни Рамзаном Кадыровым. Но корпорация Би-би-си сняла запрет на изображения пророка Мухаммеда в своей продукции, отныне официально освободив авторов программ от уз излишней политкорректности по отношению к незападным поведенческим нормам. Теракт в Париже что-то капитально сдвинул и в понимании «западного единства», и в отношении к тоталитарным идеологиям и странам, терпимым к тоталитарным практикам. Множество экспертов не исключают вариант и последующей жесткой разборки с ИГИЛом военными средствами, чтобы снять разрастающуюся угрозу.

Где мы в этой поляризации — особый вопрос. Публицисты официозного курса вроде бы тоже против террора, но при этом оговаривают различные «но», тотчас же размывающие «против». Они де осуждают не только террористов, но и грубых карикатуристов. Не только однополярный мир (эвфемизм западного единства), но и мультикультурализм. Не только «вмешательство Запада в дела исламских государств», но и открытые границы, и легкую, по их мнению, доступность европейского паспорта для «мусорных гастарбайтерских наций». Как все это увязывается вместе — презрение к Гейропе и обиженность на то, что «мы по-прежнему не они», — не очень понятно. Но покуда министр иностранных дел Сергей Лавров упоенно изображал в Париже «своего», в Москве двое активистов тоже вышли с листком, на котором по-французски было написано Je suis Charlie. И их тут же повязала полиция за нарушение порядка проведения массовой (!) акции.

Вряд ли стоит в последнем искать особый политический подтекст. Скорее всего, московские полицейские просто не получили отдельной инструкции, как бы эдак «верно реагировать» на мировую повестку. Однако стоит начаться разбору полетов, Москве это наверняка припомнят. Мы этого хотели? Мы этого добились. Россия слишком целеустремленно отделяла себя от Европы, и отныне все, что по ту сторону «берлинской стены», — то самое «западное единство», многоголосый и сложный, не бесконфликтный, но живой мир.

Все, что по эту сторону «берлинской стены», — это царство иного, незападного, «правильного» в кавычках, мир мертвящей тишины.