Маркс о войне с Украиной

«Британская публика в напряжении и страхе следит за событиями в Крыму… Верная старой азиатской системе мелких подвохов, Россия играет на легковерности западного мира… Рассчитывая на трусливость и страх западных держав, она запугивает Европу и заходит в своих требованиях так далеко, как только возможно, чтобы потом сохранить лицо, если получит только то, что хочет получить во что бы то ни стало… Русский медведь способен на все, если знает, что другие звери ни на что не способны».

Читающий сегодня эти строки представляет себе этакого британского «сокола», который в своем праведном гневе на русскую политику не остановится ни перед каким клише. Еще одна цитата:

«Наступит время, когда естественные границы России будут простираться от Данцига… до Триеста — это так же верно, как то, что одно завоевание влечет за собою другое, одна аннексия — следующую». Все так, только Данциг уже 70 лет как Гданьск — это-то по крайней мере наш автор мог бы знать.

Нет, знать он этого не мог. Данциг носил это название в 1852–1861 годах, когда и был написан текст, который я процитировал выше и который еще буду цитировать в этой статье. Тогда, как, впрочем, и всю свою жизнь, автор был в затруднительных обстоятельствах и был рад скромному гонорару, который ему предложили в New York Daily Tribune за статьи на актуальные темы современной международной политики. Автора звали Карл Маркс.

Что лежит в основании этой яростной марксовой критики русской политики — критики в равной степени острой и зоркой (формулировка «от Данцига до Триеста» довольно точно, кстати сказать, соответствует границам Восточного блока в период 1945–1989 годов)? Что двигало «красным пруссаком» в его инвективах против варварства Востока и бездействия Запада? Что так поразительно актуально в его замечаниях, которые писались без какой-либо претензии на научность, как газетные заметки об актуальной политической ситуации, как нечто, что уже на следующий день должно было быть забыто и все же пережило несколько исторических эпох? Откуда это dejà vu при взгляде на две кризисные ситуации, разделенные расстоянием в 160 лет, это ощущение, что и место действия (Крым), и поведение актеров, и даже формулировки дипломатических (и недипломатических) нот идентичны? И тут нам нужно подробнее припомнить те более отдаленные события, потому что, как говорится, «кто не учил историю, должен пройти ее заново».

 

Экскурс первый: Крым 1.0

Гений князя Меттерниха подарил Европе 40 лет мира. Равновесие между пятью наиболее могущественными государствами (Великобританией, Францией, Пруссией, Россией и Австрией) имело лишь один изъян: шестая великая империя Европы — Турция — осталась в стороне. Этот недостаток в целом красивой картины Россия использовала для того, чтобы в течение первой половины XIX века за счет слабеющей Османской империи (как тогда говорили, «Босфорского больного») укрепить свою первенствующую роль в Европе, не нарушая формально Венских соглашений. Ситуация обострилась после успешного военного вмешательства России в качестве «жандарма Европы» в революционные события 1848 года. 82 процента российского населения были крепостные; русские солдаты были рабами и не могли понимать, что их используют в качестве инструмента для подавления свободы других людей. Операция 1848 года утвердила царя в убеждении, что Западу не хватит духу остановить продвижение русских.

В 1853 году русская армия без объявления войны (характерный признак русского ведения военных действий) заняла княжества Молдавию и Валахию, находившиеся под протекторатом Турции. Предлогом служила, разумеется, «защита» живущих на этих территориях христиан. Ибо если Россия завоевывает другие земли, то делает она это исключительно из сострадания и ради защиты. К этому моменту она уже защитила и поглотила Польшу, Латвию, Крым, Грузию, Северный Кавказ и многие другие области.

Никого, конечно, не интересовало, что в обоих княжествах не было засвидетельствовано ни одного факта угрозы той части населения, которая, якобы, подлежала защите, и что договор 1828 года давал России право в случае опасности встать на защиту христианской церкви в Стамбуле, но никак не всех христиан между Нилом и Карпатами! «Широк русский человек», — скажет 20 лет спустя Достоевский. Соответственно широко и его толкование международных договоров — что в XIX, что в XXI веке.

Четыре других державы некоторое время пассивно наблюдали происходящее. Русские дипломаты в Лондоне, Париже, Берлине и Вене следовали той же тактике, что и сегодня: игра в невинность происходящего («а мы что, мы не делаем ничего»); дипломатические проволочки с целью выиграть время для изобретения фактов (Маркс: «Россия заваливает западных дипломатов нотами — так собакам накидывают костей, чтобы отвлечь их внимание и выиграть время»); но и подкуп западных средств информации, чтобы создать благоприятствующее России общественное мнение. Так, в 1853 году Гардиан писал о The Times: «Эта газета издается на английском языке. Но это все, что в ней есть английского, — в остальном она русская». Если кто-то хочет узнать, что сейчас соответствует той The Times, достаточно заглянуть в ближайший газетный киоск… Сатирический талант, с каким Маркс вскрывает подобные русские трюки, сделал бы честь любому нынешнему политическому сатирику.

Только когда очевидным образом более слабая Турция все же подняла перчатку и война перешла в агрессивную фазу, правительства Лондона и Парижа уже не могли обманываться насчет истинных целей России. Попытки русской дипломатии убедить западные державы в том, что и им при разделе Турции достанутся лакомые куски, на этот раз били мимо цели, так как стало ясно, что господство царя над всеми Балканами и над восточной половиной Средиземного моря окончательно похоронит длившееся несколько десятилетий равновесие сил в Европе. Англии и Франции не оставалось ничего другого, как поддержать Турцию в этой войне. В самый момент, когда нависла угроза военного поражения, скончался Николай — как говорили современники, «от крымского гриппа». Крымская война была первой масштабной войной в Европе со времен Наполеона I и первой в истории позиционной войной, предшественницей Первой мировой войны.

Хотя мирный договор 1856 года был в высшей степени благоприятным для России (которой вменялось восстановление статус кво), это первое за 150 лет военное поражение произвело невероятное впечатление в стране и привело к глубочайшим реформам во всех сферах общественной жизни — прежде всего, к отмене крепостного права и к упразднению старой системы сословий.

Гигантским экономическим и культурным рывком в период между 1860-м и 1914 годом Россия обязана британским и французским солдатам, сражавшимся в Крыму, так как без унижения 1850-х годов не было бы реформ 1860-х.

Параллелизм тогдашнего и нынешнего кризисов поражает тем более, что Маркс предвидел и наше сегодняшнее dejà vu. В 1854 году (а как будто сегодня) он написал: «Наиболее заметное свойство русской политики — это традиционное постоянство не только ее целей, но и способа их достижения. В нынешнем кризисе нет ни одного осложнения, ни одного действия, ни одного официального документа, которого бы уже не нашлось на известных страницах истории… Если успех исконной политики России обнаруживает слабость западных держав, то единообразие принципов этой политики обличает в то же время внутреннее варварство самой России».

На чем держится это постоянство «исконной» русской политики, ее целей и средств, независимо от внешней идеологической оболочки, будь то традиционализм Ивана (Грозного) или просвещенная повадка Екатерины, коммунизм Сталина или зверский капитализм Путина?

 

Экскурс второй: Третий рейх Священной римской империи

Нынешняя Средняя Россия в XIII веке была востоком Древней Руси, центр которой лежал к юго-западу (на территории современной северной Украины). После нашествия монголов этот восток страны в течение 240 лет был верным подданным, союзником и данником Золотой Орды. Более того, русское население этого региона целиком переняло государственную систему монголов, монгольское устройство должностей и военного дела и, в особенности, абсолютную автократию, в сравнении с которой правление короля-солнца выглядит республикой. Князья должны были получать подтверждение своего титула в ордынской столице и соперничали между собой за благосклонность ханов. Третьестепенные правители из маленького городка Москва в сервильности превзошли всех, стали любимцами монголов и вопреки всем династическим правилам получили от них титул великих князей. Когда же в усобицах и войнах с Тимуром монголы утратили прежнюю силу, Московское государство окрепло и в конце концов (в XVI веке) завоевало небольшие ханства, на которые к этому времени распалась Золотая Орда.

Одновременно на юге погибла другая империя — Византия, от которой Древняя Русь в свое время приняла религию, искусство, алфавит, архитектуру и т.д. Падение Константинополя имело для русских большое значение. Монах Филофей, главный идеолог великого князя, около 1500 года сформулировал политическую доктрину «третьего Рима», исторической действенности которой мог бы позавидовать сам Маркс (хотя и его историческая концепция не осталась без последствий). Согласно Филофею, человеческая история складывается из трех периодов империи: первый Рим (где Рим — столица античной Римской империи), второй Рим (Константинополь как столица Византии) и третий Рим (Москва как столица будущей империи). В тот момент, когда вокруг Москвы сложится новая мировая империя, история человечества завершится, ибо, полагает Филофей, «четвертому Риму не бывать».

Упрощая, Московское государство можно определить как синтез Золотой Орды и Византии, или лучше как Золотую Орду, мечтающую о том, чтобы быть Римской империей. Россия принципиально неспособна видеть себя иначе как мировой империей.

Если США однажды потеряют свой статус сверхдержавы, то обделенными почувствуют себя разве что некоторые имперские элиты, огромному большинству фермеров на Среднем Западе или фрикам в Калифорнии не будет до этого никакого дела до тех пор, пока не пострадает их благосостояние.

У русских совершенно иначе: они представить себе не могут быть просто одной из наций наряду с другими такими же. Империализм для России не просто фаза в развитии, у которой есть начало и конец, и не болезнь, которая приходит и уходит, но основа существования. «Русский синдром империализма впитывается с молоком матери», — это свидетельство не диссидента-пессимиста и не какого-нибудь западного ненавистника России, а абсолютно встроенного в систему россиянина, бизнесмена, депутата Думы и владельца крупнейшей сети автоторговли в стране.

В этом русское и украинское понимание истории радикальным образом расходятся. Россия возмущена, что до тех пор подчиненная, но исторически важная часть мировой империи, включая колыбель русского народа, отпадает. С точки зрения украинцев, их страна является истинной наследницей древнего, домонгольского русского национального государства, Россия же выступает как наследница Золотой Орды, а ее агрессия продолжает дело завоевания 1240 года. То обстоятельство, что украинские крестьяне оставались лично свободными даже под польским владычеством, а после присоединения к России попали в рабство, любви к этой стране украинцам не прибавляет.

Однако восточноримская империя — не вполне империя, если она не господствует над Средиземным морем. Босфор был и остается желанной целью российских устремлений всех оттенков. Азовские походы Петра и политика Екатерины на Черном море были необходимыми ступенями одного процесса. Не было русского царя, который бы не вел войну за выход к Средиземному морю. С целью овладения Стамбулом и морскими путями вступил ровно 100 лет назад в мировую войну Николай II, и это стоило ему и его семье жизни. Россия и теперь пытается выстроить коридор вокруг Черного моря: от аннексированной в 2008 году Абхазии через русскую территорию, вновь присоединенный Крым, юго-восток Украины и не признанное ни одним государством Приднестровье вплоть до Молдавии. В геостратегическом отношении весь этот ареал призван стать плацдармом для действий, нацеленных на Босфор. Но первый свой большой шанс достигнуть этой цели Россия почувствовала в 1850 году, когда Турция была занята внутренними проблемами, а Западная Европа еще не оправилась после шока 1848 года. Как Николай I попытался этот шанс использовать и что из этого вышло, мы уже видели.

 

Неудобный патриарх марксизма

Ненависть Маркса к России и его недвусмысленное сочувствие Западу для нас непостижимо, потому что не укладывается в схемы наших представлений о политике. Мы думаем, что критическая позиция по отношению к собственному правительству неизбежно сопряжена с отрицанием всех преимуществ собственной цивилизационной модели. Чем с большей строгостью в Германии пытаются изгнать из языка слова führen «вести» и Führung «правление, букв. предводительство», тем настойчивее проявляется желание, чтобы в какой-нибудь другой стране был «единый народ и один вождь (Führer)», как бы его ни звали — Путин, Кастро, Чавес или Ассад. Мы думаем, что проявляем критическое мышление, когда упрекаем наших политиков в вечно недостаточном понимании чувств террористов и тиранов, ведь неосторожный жест какой-нибудь фрау Меркель может — о ужас! — показаться тирану обидным или, не дай бог, угрожающим. Мы закипаем от ярости, когда наш политик оказывается под подозрением в хищении размером в 700 евро, и остаемся равнодушны, если генеральный прокурор соседней страны за четыре года пребывания в должности скапливает миллиардное состояние. Каким бы высокомерием было, возьмись мы на Западе поучать наших соседей, как им следует жить! Кто знает, быть может, там у них генеральные прокуроры с годовым доходом в миллионы евро — элемент местной культуры, которую нам надлежит уважать!

Вот такой взгляд на вещи был Марксу совершенно чужд. И тут я говорю не просто о том, что позднейшие марксисты зачастую имели иные взгляды, чем сам Маркс. Это тривиальное утверждение верно в отношении любого основателя идеологии. Не требует пояснений и тот очевидный факт, что критические высказывания Маркса о России в странах Восточного блока были под строжайшим запретом.

Речь, скорее, идет о том, насколько извращено на Западе представление о роли прогрессивного («левого») интеллектуала.

Маркс был одним из ядовитейших критиков современного ему общества, один из самых острых во всей европейской истории. Однако, в отличие от нас нынешних, он не смешивал самокритику с мазохизмом. Даже в текстах 1852–61 годов он неумолимо берет под прицел малейшие просчеты западных политиков. Его критика была бы уместна и сейчас. Его саркастические пассажи о бессилии европейских политиков, об их нерешительности, об отсутствии концепции, близорукости реакций, неспособности проводить единую линию писаны будто в 2014 году. Но вся эта критика не отменяет в его глазах преступления противоположной стороны. Хорошо известно, что ни к кому Маркс не испытывал большей ненависти и презрения, чем к Наполеону III, «этому разбойнику с большой дороги». Однако в войне с Россией он стопроцентно был на стороне Наполеона и желал ему всяческого успеха. Противоречия в том не было: за отвратительным реакционером Бонапарте он видел Францию — прогрессивную, продуктивную, современную культурную нацию. Россия же, по его мнению, в социальном отношении не дошла и до уровня европейского рабовладельческого общества, так как таковое предполагает, по меньшей мере, существование класса независимых людей, а именно крупных рабовладельцев, в то время как в России XIX века даже князья были превращены в рабов — точно так же, как в XX веке каждая партийная «шишка» у коммунистов, а сейчас каждый бизнесмен в одночасье может потерять власть, состояние и угодить в лагерь.

Марксу было совершенно ясно, что конструктивная критика западной цивилизации (которая, кстати сказать, — и это Маркс тоже понимал — была и остается единственной цивилизацией в истории, которая такого рода критику последовательно культивирует!) может и должна осуществляться лишь на основе фундаментальных ценностей самой этой цивилизации. В этом отношении он вовсе не был оригинален, ибо ясное сознание собственных ценностей было в то время совершенно нормальным для любого критически мыслящего человека. Еще Иоанн Креститель призывал людей к покаянию и обращению, но не к отвращению от своих основ и не к низкопоклонству перед богами чужими.

Мартин Лютер, объявивший тысячелетнюю традицию христианства целиком ложью, не призывал к обращению в турецкую веру. Мечта второго Мартина Лютера состояла в том, чтобы чернокожие американцы могли идти своим собственным американским путем (american way) свободы, основанным, разумеется, на Конституции Соединенных Штатов, а не на законе конголезских джунглей.

Идея относительности «жизненных форм» — цивилизованных и варварских, — представляющаяся нынешним западным интеллектуалам столь естественной, всем названным деятелям культуры была бы столь же чужда, как и Марксу. Они бы ее даже не смогли осмыслить.

Все развивавшиеся Марксом исторические конструкции были предусмотрены для развития западных обществ. Страны за пределами Западной Европы, в частности Россия, могли бы в лучшем случае присоединиться к этому развитию, если бы им когда-либо удалось очнуться от тысячелетнего сна о мировом господстве и обратиться к продуктивной жизни. Если в XIX веке европейский народ восставал против своих коррумпированных элит и если азиатский варвар со своей бесчисленной армией пытался эту революцию подавить, то ни у одного тогдашнего человека, осмеливавшегося называть себя «прогрессивным», не возникало сомнений в том, на чьей стороне должны быть его симпатии. Аргументы «правда на 100 процентов ни на чьей стороне!» или «ах, мы тоже ошибались!» и им подобные приобретали в тогдашних суждениях о политической ситуации не больше веса, чем если бы сегодня в суждении об изнасиловании сказать: «нечего ночью по улицам шляться».

 

Крымская война: Версия 2

27 февраля 2014 года началась новая эра, хотя большинство из нас этого не заметило — примерно так же наше внимание регистрирует одного сдохшего от бешенства быка и минует тысячи умерших от астмы людей. Трагическая ирония состоит в том, что из всех стран мира именно Украина имела абсолютно надежные гарантии безопасности. Три из пяти атомных держав в 1994 году торжественно пообещали выступать гарантами неприкосновенности украинских границ. Если эти гарантии не функционируют, то не функционирует уже ничто. Международное право стало теперь достоянием истории. Все договоры, все нормы поведения разом оказались нарушены, даже те, что сохранялись в периоды великих войн XX столетия. Генеральный секретарь ООН видит в этом явный сигнал для Северной Кореи и Ирана к продолжению их атомных разработок, так как после 27 февраля 2014 года никакие договорные гарантии в мире больше не действуют.

В тактическом отношении инновации Путина нисколько не уступают приемам Аль-Каиды. Впервые на фронт посылают вооруженные формирования без опознавательных знаков, так что оценка их действий может быть произвольно обращена в прославление или осуждение. Впервые выпущенных из тюрем опасных уголовников посылают через границу соседней страны с тем, чтобы они давали там волю накопленной фрустрации. Впервые во время военных действий гражданских лиц, главным образом женщин, нападающие используют в качестве живого щита, чтобы оградить своих солдат от ответного удара. Тактику эту и не думают скрывать — напротив, в официальном интервью о ней заявляет президент страны!

Не хватает больше воображения, чтобы осознать в ее нынешних масштабах русскую патриотическую паранойю. Московские профессора-политологи объясняют нам, что для сильнейших в военном отношении никакие международные договоренности не являются сдерживающей силой. Участники проправительственной демонстрации 15 марта в Москве — формально частные люди, но одетые в форму — говорят о «священной войне». Но и официальные лица от них не отстают. Министр иностранных дел Лавров еще в 2008 году сформулировал доктрину, согласно которой Российское государство может осуществить военное вмешательство повсюду на земле, где только усмотрит угрозу для своего гражданина. 7 марта 2014 года пресс-секретарь Президента РФ Дмитрий Песков развил эту доктрину до масштабов безумия, объявив российского президента защитником и гарантом прав так называемого «русского мира», то есть всех людей, укорененных в русской культуре, независимо от их гражданства.

Для Путина достаточно «обоснованного подозрения», что где-то на земном шаре ущемлены права хоть одного русского, чтобы считать себя вправе и даже обязанным применить любые средства, включая военные.

Этот вызов не стоит недооценивать. Николай I был слишком консервативен, а прежняя коммунистическая власть в Москве имела в запасе чемодан с атомной кнопкой, да и вооружена была получше, чем нынешняя. Советы столь высоко ценили стабильность границ внутри Европы, что терпели даже ненавистные дискуссии о правах человека — потому лишь, что два эти принципа (права человека и стабильность границ) были взаимосвязаны. Нынешняя российская власть нарушает этот принцип, как и все договоры, нормы и правила политики и ведения войны.

Здравомыслящий европеец мог бы снисходительно отнести все это к области психиатрии, если он уже успел забыть свою собственную историю XX века, из которой он, вообще говоря, мог бы отлично усвоить, каковы могут быть политические последствия такого рода психиатрических явлений. Диктатуры обладают множеством достоинств. Если не считать горстки оппозиционеров, народ верит диктатору, аплодирует его внешнеполитическим успехам независимо от состояния внутренних дел и бездумно следует ему — и в пропасть тоже. Нас же, напротив, мучат пресловутая усталость от политики, коррупционные скандалы (речь в которых идет, как правило, о суммах, которые любой восточный политик постеснялся бы дать своему ребенку в качестве карманных денег), «бесконечные дебаты о трех лампочках» (цитата, в качестве исключения, не из Маркса, а из Саркози) и засилье живущего в квартальном ритме менеджмента (который постоянно путают с капитализмом).

Скажем словами Карла Маркса:

«(Запад) отшатывается от единственно возможной политики, которая одновременно сохранила бы его уважение к себе и укрепила бы мир. На апломб самодержца он ответил жестом трусости. Если бы с самого начала он говорил языком мужества, достойного силы Запада и его ответственности перед миром, если бы он продемонстрировал, что бахвальство и кичливость ему не по нраву, тогда бы царь не только оставил свои попытки, но и выказал бы по отношению к Западу иные чувства, чем то презрение, которое он, должно быть, питает в душе сейчас».

Потому что есть один-единственный пункт, по которому в России едины все, даже политические враги поверх всех партийных перегородок — от фанатов Путина до его низвергателей, от лояльных бюрократов до непримиримых диссидентов, и этот пункт — безграничное презрение к Европе. Каждому русскому ясно одно: Европа не будет играть в этом конфликте никакой роли. Европа — континент кастратов и импотентов. А как еще можно относиться к людям, которые в тот момент, когда интернациональные гарантии атомных держав превращаются в предмет туалетной гигиены, делают трагедию из падения акций на 0,5 процента?

Но бросим в последний раз взгляд на эпоху первого Крымского кризиса. Обладая большой военной силой, Россия в политическом и экономическом отношениях была отсталой страной. С социологической точки зрения — более отсталой, чем во времена Екатерины, власть которой за 70 лет до Крымской войны была все же не вполне автократичной, но опиралась на независимую аристократическую элиту. В течение 40 лет не было проведено никаких реформ. Экономика пребывала в застое, крестьяне были закабалены, а буржуазия бесправна. Потребность в экспансии была обусловлена не столько военной силой, сколько социальной недостаточностью.

Такова же ситуация сегодня! Атомное оружие, колоссальные запасы нефти и газа, место в Совете Безопасности ООН обеспечивают России невероятное влияние на мировую политику. В то же время к 2014 году она все еще не сумела провести модернизацию и в отношении открытости и диверсификации экономики остается позади Арабских Эмиратов. За вычетом газо- и нефтепродукции, российский ВВП составляет лишь 2,4% ВВП Европейского союза. В России отсутствуют независимые от исполнительной власти суды. На коррупционной шкале 2013 года Россия занимала 126-е место между Пакистаном и Бангладеш, далеко позади Египта и Индонезии. Зато ей принадлежит почетное первое место в мире по скорости убывания населения и по числу детей, от которых отказались родители. В среднем русские мужчины не доживают до 60 лет. Средняя плотность населения двух третей российской территории (восток страны) составляет два человека на квадратный километр. А знаменитый русский газ так и оставался бы под землей, если бы не современные машины с маркой Made in Germany.

Слабые стороны Запада давно известны, однако они не стали существенным препятствием для его триумфа, потому что именно демократия, способность к компромиссам и самокритике — те качества, в которых люди Путина видят слабость Запада, — именно эти качества оказались его решающей силой! В экономике западный мир и Россия суть небо и земля. Нескольких процентов от сумм, которые мы тратим на экологию в надежде понизить температуру на Земле на 0,1 градуса, хватило бы, чтобы в считанные недели поставить на колени любого соперника. Не хватает лишь сознания собственной силы. Для этого самокритика должна быть обращена не назад, а вперед. Европейская интеграция должна быть нацелена на совместные действия свободных граждан, а не на «стандартизацию» европейских огурцов. Свободная конкуренция между европейскими государствами и регионами должна освободиться от чингисхановской идеи унификации, и в западной системе ценностей человеческое достоинство и уважение к праву вновь должны получить приоритет перед требованием все более высоких бонусов. Многочисленные болезни нашей демократии следует лечить не поклонением азиатски авторитарным системам Путина-Эрдогана-Орбана, а еще большим расширением демократии путем оптимизации в ней прямых связей и представительности.

И вновь mutatis mutandis мы согласимся со словами Маркса:

«…Если чуть глубже взглянуть на причины сравнительной слабости Запада, то мы найдем их ободряющими! Западная Европа слаба и пуглива, потому что ее правительства чувствуют, что век их миновал и что народ в них больше не верит. Нации выше своих правителей, они им больше не доверяют… При более достойных социальных условиях… свободной экономике (так! и это пишет не кто-нибудь, а Карл Маркс!) и свободе мысли западные народы вновь обретут решимость и единство, в то время как русский колосс будет сокрушенным развитием масс и взрывной силой идей. Нет никаких оснований опасаться завоевания Европы. Именно ее разобщенность и сиюминутная слабость, которые, казалось бы, делают подобное предприятие легко достижимым, являются надежной гарантией невозможности ее покорения».

Источник: Die Achse des Guten