Инна Булкина
Третья Украина, или Повесть о двух городах
«Третья Украина» в ландшафтах памяти и эмоций
2 099 
Олександр Гриценко. Пам’ять місцевого виробництва. – Київ: К.І.С., 2014. – 352 с.
Название этой книги «Память местного производства» достаточно точно передает ее суть: стертая, но, тем не менее, вполне устойчивая по ощущению советская идиома про «изделия местного производства» (ср. также: «памятник местного значения») здесь накладывается на близость украинских слов «місце» (место) и «місто» (город). В книге Александра Гриценко речь идет о малых городах Центральной Украины, об исторической памяти, воплощенной в мемориалах и меморатах, в топонимике и малых краеведческих «брендах», иными словами, эта книга о том, как формировалось т.н. «символическое пространство» небольшого украинского города и как оно трансформировалось в течение двух постсоветских десятилетий.
Говоря о «символическом городском пространстве», автор ссылается на урбанистическую «семиологию» Р. Барта. Теоретические основания работы и терминологический аппарат восходят к современной культурантропологии, главным образом, — к французской и немецкой, к «местам памяти» (lieux de memoire) П. Нора, к трудам Рейнхарта Козеллека и Яна Ассмана [1] по «истории памяти». Между тем постсоветские городские сюжеты, так или иначе, связаны с актуальной темой «войны памятников», и есть своя логика в том, что издание книги буквально совпало с недавним украинским «ленинопадом». По сути, произошло то, что с книгами случается крайне редко: историческое исследование обратилось в реальность, умозрительные сюжеты продолжились в буквальном смысле — на городских улицах. С другой стороны, через немецкие источники неожиданным образом напрямую этимологизируется название — «память местного производства». Рейнхарт Козеллек однажды, объясняя, в чем состоит новое измерение истории и новые подходы в ее изучении и описании, привел цитату из Шеллинга: у человека есть история, «потому что он не просто участвует в ней — он ее производит (hervorbringt)».
Притом что научный аппарат этой книги соотносится с memory culture и новейшими историческими дисциплинами, одна из главных ее интриг продиктована украинской политической географией. Есть некое общее место, популярная линия мысли, предполагающая Украину исключительно аграрной страной. Возможно, еще в первые десятилетия ХХ века это соответствовало действительности, но в индустриальную эпоху ситуация коренным образом изменилась, и сейчас (по крайней мере, по состоянию на 1 января 2014 года) 70% населения Украины живет в городах. Из 460 городов, о которых сообщают справочники, больших городов не так уж много — «миллионников» всего три (Киев, Харьков и Одесса), не более 50 насчитывают от ста и больше тысяч жителей, а в основном Украина — страна малых городов, чье население не превышает 20–50 тысяч. Зачастую и городами они стали не так давно, многие получили этот статус в 1950–1960-е годы, образовавшись из рабочих поселков, т.н. «пгт» («поселок городского типа»). В этом смысле исследование, предметом которого стали малые города, составляет некий вполне репрезентативный социологический срез, но актуальный сюжет не только в этом. Малые города, о которых идет тут речь, Ватутино (родной город автора) и Звенигородка находятся в Черкасской области, это Центральная Украина, часть т.н. «Дикого поля», до 1954 года это была южная оконечность Киевской области. Это не Запад (который обычно связывают с Галицией и Волынью), не Восток — не Донбасс и не Харьков, это даже не Юго-Восток (не Херсон, не Одесса), — т.е. это не места, прочно прописанные на политической карте, со своей оформившейся культурной и идеологической харизмой. Это самая что ни есть срединная Украина, та, которую до недавнего времени называли «серой зоной», «третьей Украиной». Автор начинает свое исследование со ссылки на известную и во многом определившую современный украинский политический дискурс книгу М. Рябчука «Две Украины», где Львов и Донецк представляют два полюса, западный и восточный, и описаны как «бинарная оппозиция культур и идентичностей». Все, что находится между Львовом и Донецком, по мысли Рябчука, — «третья Украина»: «неозвученная, неопределенная и неопределившаяся, в большинстве случаев амбивалентная, обреченная быть объектом, а не субъектом политической борьбы, — это такое большое поле боя и одновременно главный приз в этом бою между двумя другими “Украинами”, которые составляют меньшинство, но исторически озвученное и проявленное» [2]. И автор книги о memory culture малых городов фактически ставит перед собой задачу проявить это «непроявленное» лицо «третьей Украины».
Ватутино и Звенигородка находятся ровно «посередине пути» между полюсами «украинской идентичности» Львовом и Донецком. Расстояние между ними — 10 км, 15 минут езды и два часа пешего хода. Однако гораздо более существенным оказывается историческое и культурное расстояние между административным центром Ватутино, основанным после Второй мировой войны на месте шахтерского поселка, и старым уездным городом Звенигородкой, который успел получить Магдебургское право от короля Станислава Августа. Соответствующие разделы называются «Історичне містечко в пошуках ідентичности» и «Наймолодше місто Черкащини», в первом случае мы имеем по большей части критический анализ исторических (краеведческих) нарративов — легендарных, как правило; во втором перед нами «попытка реконструкции проекта Юрбас». Ватутино создано в 1947 году на месте Юрковского угольного бассейна, в свое время город был ударной комсомольской стройкой и образцовой советской утопией (молодым соцгородом). Через 20 с лишним лет выработки угольные запасы были исчерпаны. Но смысл проекта был не только экономическим, Гриценко описывает его как проект геополитический: советизация западных регионов СССР — от Прибалтики до Приднестровья, строительство там промышленной инфраструктуры (зачастую оборонной), системное изменение демографического состава — наплыв «квалифицированных кадров» из восточных областей и, как следствие, фактическая русификация.
Итак, перед нами, в самом деле, два полюса, два разнонаправленных вектора:
с одной стороны, устремленная в будущее советская утопия, которая в реальной истории обратилась в свою противоположность: «самый молодой город» стал депрессивным «городом пенсионеров»;
с другой — «город с историей», каковая история зачастую подменяется легендарными домыслами, краеведческой мифологией с традиционными в подобных ситуациях попытками «отодвинуть» родословие назад, «состарить старину».
Последовательно рассматривая «городские тесты» — исторические, легендарные и художественные (со Звенигородкой, к слову, связан один из первых фильмов Александра Довженко, собственно, первая часть его «украинской трилогии» «Звенигора», «Арсенал», «Земля»), описывая систему городской топонимики, памятники и новейшие нарративы, Гриценко создает достаточно объемное и убедительное представление о «символическом пространстве», а кроме того, прослеживает трансформации «локальной идентичности» — украинской, советской и постсоветской. Характерно, что при сходстве диагнозов — «кризис идентичности» (в депрессивном Ватутино, когда-то бывшем «флагманом технического прогресса на Черкасчине», этот «кризис» очевиднее) — причины принципиально разные: в одном случае речь идет о «дефиците символического пространства», о слишком короткой и в известном смысле «прямолинейной» истории, в другом — о переизбытке «легендарности». Одно из немногих сходств memory culture исторического города и «проекта» в том, что «советская» идентичность неизменно оказывается в сильной позиции — или по причине своей символической безальтернативности (Ватутино), или как наследие советских учебников истории и присущих им стереотипов, по сей день правящих бал в провинциальном украинском краеведении.
Однако, в конечном счете, побеждает «разность», и, кажется, идея этой книги была в том, чтобы показать, до какой степени по-разному «звучит» и по-разному «проявляется» та самая «серая зона», «третья Украина», которая, согласно М. Рябчуку, «не проявлена» и «исторически не озвучена». В свое время оппонент М. Рябчука львовский историк Я. Грицак назвал свою статью «Двадцать две Украины», книга А. Гриценко — про две из двадцати двух, но кроме того, она про то, что у «двадцати двух Украин» столько же, если не больше, версий «исторической памяти».
В заключение нужно сказать, что книга эта писалась в 2010-м, последняя ее глава, содержащая «выводы», касается культурной политики двух украинских президентов — Л. Кучмы и В. Ющенко. С позиций сегодняшнего дня эти «выводы» сами по себе выглядят как часть истории. При этом актуальная украинская история, которая находится «в производстве», очевидным образом меняет акценты и «места силы», фактически «переписывая» memory culture «третьей Украины».
Примечания
Комментарии