Идеология и Церковь: 2010-е

Развал Советского Союза породил не только геополитические, но и национальные конфликты, многие из которых были заложены как в самом устройстве коммунистического государства, так и в закономерном развитии общества. Вчерашний советский человек оказался абсолютно неприспособлен к новой реальности, возникшей на основе старого мира. В капиталистическую жизнь национальных государств вступала уже не империя и не союз государств, а государство Россия во главе с русскими как титульной нацией. Надежды на скорую демократизацию и построение капиталистического рая очень скоро сменились состоянием растерянности на фоне экономического кризиса, поразившего Российскую Федерацию.

На месте, ранее отведенном коммунистической идеологии, образовался вакуум, который поспешила занять Русская православная церковь. Отныне РПЦ провозгласила, что православие является не только «фундаментом нашей цивилизации», но и «государственной идеей» России.

РПЦ, настрадавшаяся от множества гонений и притеснений советской власти, обретя независимость и свободу, пошла по пути тесного сотрудничества с государством, в котором вчерашние партийные чиновники стали в одночасье верующими. Окончательно Церковь взяла курс на максимальное сотрудничество с властью, если не вхождение во власть, после прихода к власти В.В. Путина. Фактически, 31 декабря 1999 года можно считать тем самым моментом, когда Церковь, тогда в лице Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, вернула себе то господствующее положение, которое она занимала до революции, благословив передачу власти Путину и его дальнейший путь. Менее чем за десять лет русская церковь проделала путь от инстанции, к которой обращались для легитимации новой власти, до органа, формирующего государственную идеологию.

Представления Церкви о своей роли в истории современной России совпали с консервативным поворотом, который произошел в большей части общества и власти. Консервативные политологи уже тогда, чутко уловив умонастроения, писали: «Не существует никакого старого, нового стиля, а существует православный стиль и неправославный. Людям нужно рассказать, что любая альтернатива между православием и псевдоправославными религиями невозможна. Строго говоря, именно из-за невоцерковленности общества произошла революция — чтобы увести народ от православного стиля жизни. Поэтому ничего не надо придумывать, а вернуться на круги своя. В идеале государству нужно вернуться на тот православный стиль, который сохраняется в Церкви. По нему и должна жить Россия». Этот «православный стиль» оказался в итоге достаточно радикальным и включал в себя идентичность через русское православие и отрицание западных и либеральных ценностей.

В борьбу против некоего мифологизированного Запада включились многие архиереи, которые поспешили осудить, по словам митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия (Тарасова), «европейничанье». В этом митрополит видит опасность растворения русской жизни и русского православия. «Сейчас действуют принципы разложения России: ясно видна рука именно западноевропейских государств», — провозглашал архиепископ Новосибирский Тихон (Емельянов).

Однако самое точное определение неприятию Запада и либерализма дал сам будущий патриарх еще в 2001 году. Он прямо заявил о своем отрицании либеральных взглядов: «Либеральная идея является антихристианской, ибо диаметрально противоположна христианской идее (поскольку не основана на понятии греха)».

Все эти антизападнические взгляды, которые зародились в недрах национал-патриотического движения еще в СССР, в 90-е годы оказались сперва уделом маргинальных групп и крайних консерваторов во главе с митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном (Снычевым), постепенно были приняты на вооружение самой Московской Патриархией. «Кредо “патриотов” содержится в нескольких принципах: сильное государство, империя, национализм, антисемитизм, традиционализм, либерализм», — провозглашали противники национал-патриотического возрождения.

Поразительно, как многие из этих постулатов совпали с представлениями власти. Так, в 1999 году в «Независимой газете» в статье «Россия на рубеже тысячелетий» В.В. Путин выделил несколько важных моментов, которые должны были консолидировать растерянное общество, лишенное всяческих ориентиров после распада Советского Союза. В.В. Путин тогда отмечал такие ценности консервативного российского общества, как патриотизм, державничество, государственничество, социальная солидарность.

Важно отметить, что все эти моменты не всегда присутствуют в полном объеме и у всех представителей национально-патриотического лагеря. Например, одним из самых спорных моментов остается вопрос о России как империи. Фактически, в русской церковно-консервативной идеологии можно наблюдать эволюцию от отрицания империи и ее противопоставления православию до признания необходимости ее сохранения, построения и, если есть возможность, ее расширения. И дело тут заключается не только в том, что, говоря об империи, приходится сталкиваться с двумя различными подходами — «красным» и «белым», которые идеализируют Советский Союз и Российскую империю соответственно. Например, признанный лидер «белых» национал-патриотов русский писатель, диссидент и эмигрант А.И. Солженицын не видел никакой взаимосвязи между империей и православием. Наоборот, он отрицал такую взаимосвязь, утверждая, что «именно православность, а не имперская державность создала русский культурный тип. <…> Если в предстоящие десятилетия мы будем терять и объем населения, и территории, и даже государственность, то одно нетленное и останется у нас: православная вера». Все тот же А.И. Солженицын, в своем антиимперском пафосе, заходил и гораздо дальше. После падения СССР он размышлял в более жестких категориях: «Нет у нас сил на империю! — и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель».

Точно так же мыслили и национал-консервативные политологи А. Ципко и А. Мигранян, утверждавшие, что «не было и нет никакой органической связи между православием и империалистической практикой покорения других народов». Таким образом, на заре XXI века многие национал-патриоты пытались развести православие и имперскую идею. Парадигма если не демократической власти, то уж точно некой демократизации общества и власти была востребована и популярна.

Однако дальнейшее развитие событий, продолжение слияния Церкви и власти вело к признанию взаимосвязи православия и империи. В среде русских православных националистов в итоге восторжествовала точка зрения, что империя должна противостоять другим странам, а ближние включать в сферу своего влияния.

Но на основе чего должна строиться империя? Империя не может существовать без идеологии и народа, который бы был носителем этой идеологии. Так представление об империи становится «вещью в себе», выступая одновременно в качестве как элемента идеологии, так и некой конструируемой реальности. Русская православная церковь же не столько сама создает определенный идеологический миф, сколько аккумулирует то, что находится «вне церковной ограды». Именно поэтому невозможно обойти вниманием тезисы консерваторов, на которые постоянно делает отсылку иерархия РПЦ МП.

Проще говоря, внутри Церкви практически нет людей, которые задавали бы однозначно консервативный или либеральный тон. Последний, конечно, находится в меньшинстве и не играет практически никакой роли. Единственной по-настоящему значимой фигурой является в недавнем прошлом митрополит Смоленский, а ныне Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. Именно поэтому говорить о какой-то уникальной консервативной идее внутри РПЦ не приходится, но можно прекрасно видеть, как она аккумулирует запросы общества и транслирует их в измененном виде обратно.

Главный тезис национальной доктрины русской церкви заключается в необходимости совместить национальный и религиозный факторы, что с евангельских позиций сделать нелегко. Впрочем, Московская Патриархия пошла по цивилизационному пути, который позволял бы включить в себя не только русский народ, но и другие народы, фактически объявив их русскими. Хотя, несомненно, находятся те иерархи РПЦ, которые не видят никаких разногласий с Евангелием, утверждая, что «теперь богоизбранный народ — русский», как утверждает архимандрит Амвросий (Юрасов). В целом же, такая позиция выглядит маргинальной даже в самой РПЦ, где слияние двух этих позиций чаще принято сводить к духовным корням, чем воспринимать подобные тезисы буквально.

В этом плане показательно мнение, которое сформулировано наместником Валаамского монастыря архимандритом Панкратием (Жердевым): «Всегда считалось, что русский человек — православный человек. Его национальность, происхождение уходили на второй план <…> Невозможно говорить о русском человеке, если он не православный. “Русский баптист” — это воспринимается уже как нечто инородное, нечто извращенное».

Разумеется, что все эти идеи неновы. Тезис о равенстве между православием и русскостью высказывали в XIX веке и П. Чаадаев, и Ф. Достоевский. Эта же идея перекочевала в XXI век, никак не изменившись.

Начиная с 90-х годов XX века будущий патриарх Кирилл высказывал свои идеи о державно-мессианском характере своей будущей идеологии, которую он воплощает в настоящее время, находясь на патриаршем престоле. Уже тогда, в мае 1993 года, на Всемирном русском соборе, который проходил при непосредственном и активном участии митрополита Смоленского Кирилла (Гундяева), являвшегося и вдохновителем, и инициатором собрания, было принято обращение к Верховному Совету с требованием признать де-юре русский народ разделенной нацией и признать его право на воссоединение. Всемирный русский народный собор не изменял себе и далее. В 1995 году все речи, которые произносились на нем духовенством и представителями различных политических сил от коммуниста Г.А. Зюганова и до В.Ф. Жириновского, постоянно содержали в себе две идеи: православие и русскость, которые не были разделены.

Все это демонстрирует крайнюю идеологическую бедность в РПЦ при том немаловажном факте, что вопрос о количестве православных отнюдь не праздный или академический. Это вопрос о степени влияния Церкви на общество, где Церковь в лице Патриарха Кирилла говорит не только о необходимости крещения в качестве приобщения к русской цивилизации, но и о «причастности» к русской культуре. Однако Русская православная церковь, понимая свою слабость не только как политического игрока, как агента влияния, но и как Церкви в целом, стремится обзавестись союзниками, которые согласны признать гегемонию русского народа и православия. Причем эти неправославные союзники, они же конфессиональные меньшинства, оказываются терпимы внутри «единой общины веры», но «исключаются из ее основной социальной и мистической миссии», как утверждает председатель отдела Патриархии по взаимоотношениям Церкви и общества прот. Вс. Чаплин.

Таким образом, Церковь заявляет о своей особой культурной, социальной и фактически политической миссии, в которой она оказывается лидером, способным объединить разрозненные группы граждан России и привести их к новому миру. Отсюда вытекает мысль не только о новой форме утверждения старого тезиса об уникальном и особом пути России, но и важной мессианской роли, которая способна конструировать нацию. Так, преподавание «Основ православной культуры» является не просто неким религиозным воспитанием детей в рамках светской школы, но претендует на роль идеологического курса, из которого следует, что православие есть конституирующий момент во всей истории Отечества от Рюрика до наших дней. При этом желание влиять не только на верующих граждан, но и на тех, кто «причастен», оказывается сопряжено с желанием российской власти видеть в РПЦ МП залог возрождения чувства патриотизма у россиян, которое они утратили после распада Советского Союза.

Очевидно, что этот патриотизм должен быть антизападным. То, что неоднократно провозглашалось в среде Московской Патриархии, снова совпало с желанием властей и консервативной элиты. Русская православная церковь — это некий бастион в России, который противостоит всему западному, начиная с ценностей, заканчивая политическим устройством. По сути, стремление многих русских национал-патриотов к империи, а не к демократии как внутри Церкви, так и вне ее обусловлено не столько самим убеждением о превосходстве империи над демократией, сколько в отрицании условного Запада. Отсюда следует и то, что РПЦ поддерживает антизападную внешнюю политику и выступает за переход к некой особой форме авторитарного правления. Тезис о превосходстве авторитаризма идет не только из старых национал-патриотических диссидентских кругов времен СССР, но и от современных последователей таких взглядов.

Данное убеждение сводится к одному простому факту: и «белые», и «красные» национал-патриоты видят в западной модели демократии слабую форму государственной власти. В то время как русские консерваторы от демократа В. Аксючица до сталиниста А. Проханова убеждены в необходимости сильного государства. При этом сходстве «белые» и «красные» державники абсолютно непримиримы. Если последние считают, что «русский консерватизм является левым», то «белые» видят именно в нем угрозу не только для нормального развития страны, но и для Церкви, утверждая, что подобные теории «опасны тем, что они не только сближают, но отождествляют русскость, православность со сталинщиной».

Отрицание западного пути исходит не только из неприятия слабого государства, которое является источником всевозможных угроз: начиная от военных, заканчивая духовными и мировоззренческими. Русская православная цивилизация противостоит западной материалистической цивилизации. «Православная Россия никогда не была частью западноевропейской цивилизации в тех ее аспектах, которые выросли на индивидуализме, философском рационализме и идейном багаже Французской революции», — провозглашало движение «Держава» А. Руцкого.

Этот самый тезис абсолютно идентичен тем постулатам, которые пропагандирует Русская православная церковь (неслучайно первоначально до расстрела Белого дома в 1993 году РПЦ делала ставку на союз с Руцким, а не с «западником» Б.Н. Ельциным). Это можно заметить не только в речах, которые произносятся иерархами РПЦ МП, но и в программных документах — «Основах учения Русской православной церкви о достоинстве, свободе и правах человека», где наличие достоинства связано с отсутствием грехов, а права человека — с «традиционной моралью». Фактически, РПЦ утверждает приоритет традиционного общества над современным секулярным, которое, по сути, базируется как раз на западных ценностях и идейном багаже Французской революции.

Свое видение различий между западноевропейской и восточнохристаинской цивилизацией будущий патриарх Кирилл видел в том, что последняя привержена «религиозному идеалу, связанному не только с личной, но и общественной жизнью, с устроением семьи, коллектива, народа, государства».

Русская православная церковь стала выразителем тех ценностей и идеалов, которые оказались в начале третьего тысячелетия наиболее близкими и понятными. На месте идеологического вакуума после падения большевизма и бесконечных споров интеллектуалов о выборе пути развития постепенно выросла национал-церковная идеология. Бывший заместитель митрополита Кирилла (Гундяева) в Отделе внешних церковных сношений прот. Всеволод Чаплин озвучивал те мысли, которые были близки его непосредственному начальнику: «80% населения нашей страны относят себя к православным верующим. Православие доказало, что на протяжении веков оно объединяло людей. Я считаю, что православие как национальная идея не затронет интересы верующих других конфессий».

На момент избрания В.В. Путина Президентом России в третий раз фактически можно уже стало говорить о сложившейся православной идеологии, которая заняла свое место в умах российских граждан и на постсоветском пространстве. Пожалуй, никто не выразил это более точно, чем актер, запрещенный в служении священник и медийная личность Иван Охлобыстин, выступивший перед многотысячной аудиторией со своей «Доктриной-77» накануне выборов: «Слава мудрости Русской православной церкви! Посмотрите на результат — национал-патриотизм легитимен, мы задаем тон в общественном обсуждении будущего государственного устройства, органично из рубрики “светская жизнь” мы перешли на первые полосы федеральных изданий. Вот теперь-то нас не остановить. Теперь это навсегда. Теперь мы движемся к созиданию новой нации. К строительству Империи. К утверждению нового образа мысли. И теперь с нами все верующие люди».

Очевидно, что «верующие люди» — это не только русские православные, но и представители в первую очередь украинского и белорусского народов, являющиеся прихожанами церквей Московского Патриархата. Именно это постоянно подчеркивает РПЦ в лице ее нынешнего предстоятеля патриарха Кирилла (Гундяева). Например, выступая в Пскове в 2010 году, он подчеркивал, что нет никаких разделенных народов (т.е. русских, украинцев и белорусов), а есть Святая Русь, а народ этой Руси обладает единственной ценностью — православием.

В рассматриваемой проблеме не стоит углубляться в вопрос о том, как и каким образом Русская православная церковь взаимодействует и влияет на русских и русскоязычных на постсоветском пространстве и в мире, но ограничимся лишь мыслью, что концепция «Святой Руси», включающей в себя эти народы, могла родиться только из представлений начала 90-х о русских как разделенной нации, а потому РПЦ МП считает себя вправе представлять интересы русских и говорить от их лица. Наиболее очевидно это стало в 2011 году, когда в Москве произошли националистические беспорядки на Манежной площади. Московская патриархия предложили свои услуги для урегулирования межнациональных отношений, причем представители патриархии заявляли о своей готовности говорить от лица всех русских.

Причем в эти моменты меняется язык Церкви. Вместо типичного религиозного языка, который должен быть обращен к пастве, РПЦ прибегает к языку политическому, из которого выпадает все религиозное. То, что РПЦ перестает упоминать в проповеди важные христианские догматы, почти не ведет речь о Христе, обусловлено лишь одним — желанием донести свою мысль не столько до практикующих верующих, сколько до тех, кто о христианстве ничего не знает и не понимает, т.е. она обращается к секулярному обществу и секулярной власти.

Можно сказать, что РПЦ МП за все время существования вне коммунистической идеологии добилась очень многого. Ее национал-церковная идеология, включающая в себя отрицание всего западного, либеральных ценностей, провозглашающая православие национальной идеей и русский народ — носителем уникального цивилизационного кода, пустила свои корни глубоко. Эта идеология, которая была присуща части архиереев и лично нынешнему патриарху Кириллу в начале 90-х годов, из полумаргинальной и почти забитой стала фактически доминирующей. Православие в качестве национальной идеи предлагают уже не только представители Русской православной церкви и некоторые интеллектуалы, но и власть [1].

Однако за кажущимся единством власти и Церкви, власти и народа лежит нечто, что в настоящий момент не позволяет взять на себя абсолютно лидирующие позиции, — слабость поддержки РПЦ, малочисленность практикующих христиан и многочисленная критика со стороны СМИ и противников Церкви. Русская православная церковь Московского Патриархата лишь стремится стать подлинным лидером русских и русскоязычных как в России, так и за ее пределами, пытаясь консолидировать нацию.

Меж тем нельзя не заметить, что РПЦ не предлагает воссоединиться с Белоруссией или Украиной (в частности, патриарх Кирилл не вывел из состава Украинской православной церкви Московского Патриархата крымские епархии), не предлагает восстановить монархию, хотя всячески апеллирует к сильной авторитарной власти и отрицает демократические институты государственного управления.

В настоящее время русская церковь имеет лишь смутные перспективы на то, чтобы оказывать существенное влияние на развитие общества и власти. Скорее, власть все больше превращает РПЦ в один из своих инструментов, через который обеспечивает свою легитимность и лояльность населения. Русский же народ способен к мобилизации и даже признает многие идеалы (антизападничество, антилиберализм) своими взглядами и выражает им симпатию, но подлинное единство он так и не обрел.

Примечание

↑1. В 2010 году партия «Единая Россия» провела совместное заседание своих клубов, где был представлен доклад «Нравственные основы модернизации», в котором предлагалось создать официальную идеологию, взяв за основу православие.