Пока еще ничего не кончилось

Нойманн Ф.Л. Бегемот. Структура и практика национал-социализма 1933–1944 / Пер. с англ. В.Ю. Быстрова, вступ. ст. О.Ю. Пленкова. – СПб.: Владимир Даль, 2015. – 591 с.

Книга Ноймана давно стала классикой исследований национал-социализма — сначала в англоязычном научном мире, а затем, правда, с большим замедлением, с 1970-х годов — и в германских исследованиях. Тем отраднее появление ее русского перевода, восполняющего существующую лакуну: вообще следует отметить сравнительную ограниченность интереса к истории национал-социализма в России. Если публикаций, связанных с идеологией нацизма, с биографиями и мемуарами деятелей той эпохи, а также посвященных военной истории, в нашей стране выходило и продолжает выходить значительное число (впрочем, преимущественно переводных — оригинальных исследований по этой проблематике до огорчительного мало), то работ, претендующих на теоретическое осмысление исторического феномена национал-социализма и на анализ структуры и функционирования нацистского государства, весьма немного.

Это тем более любопытно, что спор о сходстве и различиях нацизма и коммунизма, Германии 1933–1945 и Советского Союза того же времени или времен складывания советской системы, неизменно страстен и актуален в России уже более четверти века: но если работы, посвященные тем или иными сторонам советского государства и общества первых десятилетий его существования, выходят каждый год в существенном числе — и, что важнее, расширяя наше представление о самом устройстве советской реальности в целом, а не только об отдельных ее сторонах, — то нацизм оказывается своеобразной «слепой» зоной: то, что легко осуждается и отвергается, объединенное до неразличимости смыслов термином «фашизм», и где пафос отвержения избавляет от необходимости осмыслять, а что именно отвергается. Единодушное отвержение «фашизма» лишь добавляет страсти спорам о сходствах и отличиях нацистской Германии и Советского Союза: утверждение сходства должно, видимо, сделать безапелляционным отвержение советского прошлого (и, что важнее, разумеется, настоящего — поскольку всякая «битва за историю» ведется за право интерпретировать ее в настоящем и применительно к настоящему, т.е. в конечном счете являет триумф антиисторизма — как радикальной версии историзации истины, в которой «историзм» предстает лишь как наиболее изощренный способ отмены реальности прошлого), тогда как утверждение различия толкуется как возможность (частичного) оправдания советского опыта, поскольку если «фашизм» является другим именем «абсолютного зла», то всякое отличие от него тем самым становится «отличием ко благу».

Книга Нойманна в данном отношении более чем полезна — в первую очередь своей дотошностью, вниманием к юридическим аспектам, в стремлении сочетать теоретический анализ и детальное эмпирическое исследование. Нойманн предельно далек от того, чтобы подменить моральным суждением изучение. Сколь бы ни был отвратителен на его взгляд национал-социализм, ключевой вопрос — что он из себя представляет; ключевой уже потому, что без ответа на него всякое осуждение и борьба с нацизмом оказывается «борьбой вслепую».

Эту оптику обеспечивает то обстоятельство, что текст пишется во время Второй мировой войны (1-е изд. вышло в 1942 году, 2-е, дополненное, с которого сделан перевод, — в 1944-м) — пишется как аналитика и адресован коллегам и тем, кто принимает решения. Потому Нойманн рассуждает в ситуации, когда не только нет победы, но и возможна перспектива «сосуществования». Отсюда, например, вдумчивый анализ подходов Третьего рейха к международному праву, динамика интерпретаций, даваемых ведущими немецкими юристами, и официальных установок. Для Нойманна остается открытым вопрос, не придется ли договариваться с Третьим рейхом, а если так, то необходимо понимание тех принципов, на которые опирается доктрина, даже если они неопределенны или внутренне противоречивы, так как и в этом случае возможно зафиксировать пределы вероятных интерпретаций.

Принадлежавший или, по крайней мере, близкий к Франкфуртской школе (сотрудником Института социальных исследований он стал только в эмиграции) [1] Нойманн был в конце 20-х — начале 30-х одним из наиболее ярких представителей «левошмиттианских» теорий государственного права. И именно Шмитт оказывается наиболее часто цитируемым автором на страницах «Бегемота»: сам этот текст предстает и как спор с Шмиттом, и как отказ от многого в своих прежних взглядах. Реальность национал-социализма демонстрирует возможную реализацию теорий, которые разделялись и самим Нойманном, и приводит его к признанию ценности того, что ранее решительно отвергалось. Работа имеет вводящий в суть дела подзаголовок — «структура и практика национал-социализма», а отнюдь не «национал-социалистического государства», поскольку суть нацизма видится Нойманном в разрушении государства — процессе, начавшемся в Веймарской республике. Здесь он сохраняет согласие с Шмиттом: фактически, анализ Веймарской Германии предстает кратким повторением тезисов последнего — о потерпевшей крах теории суверенного государства, которое Веймар пытался заменить теорией плюралистического государства, в которой «государство [понималось] не как суверенная единица, установленная отдельно от общества и выше него, но как одна социальная сила из многих, обладающая не большей властью, чем церкви, профсоюзы, политические партии или профессиональные и экономические группы» (с. 34). Либерализм делал все, чтобы обойти вопрос о суверенитете, в конце концов обойти и вопрос о парламенте, вводя наряду с политическим парламентом планы «парламента экономического», республику — с монархическим президентом и, в отсутствие республиканцев, суды, практикующие политическое правоприменение и т.д. Но, как писал сам Шмитт,

«политическое решение есть дело законодательства и руководства. Движение за свободную юстицию последних десятилетий требовало народнической юстиции, однако чаще всего не учитывало конституционно-теоретические взаимосвязи, поскольку оно недостаточно ясно осознавало, насколько независимость судей и строжайшая привязка к закону обуславливают друг друга и что закон должен оставаться законом, который осуществляет подлинную привязку, а не просто политизирующую юстицию — отсылку к неопределенной норме и к усмотрению судьи» [2].

Если сам Шмитт уходит от децезионизма к учению о «конкретном порядке» (изводе институционализма, от какового термина он отказывается, в том числе чтобы избежать прямой связи с томизмом), то Нойманн (ч. 1:V; ч. 3:II:8) ставит своей целью показать, что никакой «конкретный порядок» в итоге не образуется. На смену рациональному праву приходит «порядок» единичных решений, противоречащий самой сути права — его рациональности, предсказуемости, т.е. нормативной функции, и торжеством нерациональности становится отмена принципа непридания закону обратной силы: закон здесь более не является законом, сохраняя от него в лучшем случае имя — превращаясь в приказ.

Анализ национал-социалистического права — лишь частный, хотя один из наиболее убедительных примеров в защиту ключевого тезиса Нойманна: национал-социализм не создает тотальное государство, что бы ни заявлялось его ораторами — он завершает логику превращения государства «в одну из социальных сил» — наряду с партией, армией, бизнесом. Фюрер здесь — отмена рационального порядка и тем самым — отмена порядка государственного: он, в отличие от любого самого неограниченного монарха, не говоря уже о монархическом президенте и т.д., отрицает сам принцип государства, что не означает, что данный социальный порядок не может существовать продолжительное время, ведь государство (и новоевропейская рациональность, с которой оно соотносится) — лишь одна из форм, в которых протекает общественная жизнь.

То, чего многие ждали в 1934 году, — возвращения к нормальной диктатуре — нацизм, согласно Нойманну, радикально не приемлет: диктатура — путь Левиафана, восстановления государственного порядка, тогда как нацизм выступает его гоббсовской антитезой — Бегемотом, живущим за счет пожирания одной за другой сохранившихся частей мертвого Левиафана (пожиранием неизбежным, поскольку в противном случае эта сохранившаяся часть способна сама стать Левиафаном). Вопреки своим прежним глубоко критичным взглядам на нормативизм, на теорию правового государства Нойманн в «Бегемоте» переходит к восхвалению их. Перед лицом Бегемота они обретают то, чего были лишены до нацизма, — осознания их ценности: формальная справедливость, представлявшаяся завесой материальной несправедливости, оказывается теперь драгоценной — не перестав пониматься как «завеса», но, оказывается, не только скрывающая «реальные отношения», но и дающая шанс слабейшей в этих отношениях стороне. И Левиафан вновь предстает в своем величии смертного бога — единственного спасения от Бегемота.

Примечания

↑1. См.: Дмитриев А.Н. Марксизм без пролетариата: Георг Лукач и ранняя Франкфуртская школа (1920–1930-е гг.). СПб.: Изд-во Европ. ун-та в Санкт-Петербурге; М.: Летний сад, 2004. По указателю имен; там же — основная библиография по теме.

↑2. Шмитт К. Учение о конституции (1928) // Шмитт К. Государство и политическая форма / Пер. с нем. О.В. Кильдюшова. М.: Изд. дом Гос. ун-та – Высшей школы экономики, 2010. С. 147.