Первое советское поколение: испытание войной

От редакции: Отрывок из книги доктора исторических наук, профессора В.А. Сомова «Первое советское поколение: испытание войной» (М.: АИРО-XXI, 2015) печатается с любезного разрешения руководителя Международного совета научных проектов и издательских программ АИРО Г.А. Бордюгова.

Воспитание по-советски. Основные направления государственной политики в области воспитания

Игры

Тоталитарное государство — реальность, в рамках которой происходило взросление поколения 1930-х годов. Одним из трех основных видов деятельности человека (наряду с учением и трудом) является игра. В условиях всеобъемлющего влияния государства на частную жизнь игру и игрушку государство рассматривало одним из наиболее эффективных средств социального конструирования. Еще в 1924 году П.П. Блонский писал: «Игра — прообраз и копия всей человеческой жизни. Игры детского возраста суть как бы почки всей будущей жизни, потому что в них развивается и проявляется весь человек в самых глубоких своих зачатках» [1]. Основная идея, которую транслировало государство с помощью игры, — это идея неизбежности войны в ближайшем будущем. С начала 1930-х годов советская педагогика активно готовит детей к войне [2]. Среди игр преобладают военные — «Взятие крепости», «Взорвать отряд белых», «Маневры красных партизан» и т.п. [3]. Игры в определенном смысле азартны, вызывают живой интерес, эмоционально окрашены. В процессе игр дети приобретают практические навыки тактики и стратегии ведения «боя», маскировки, разведки и др.

В мае 1932 года состоялась первая сессия Всесоюзного научно-экспериментального института по игрушке, которая выработала тезисы, определявшие «требования к советской игрушке в свете коммунистического воспитания» [4]. Основываясь на теоретических работах Н.К Крупской, «Требования к советской игрушке» утверждали: «В условиях обострения классовой борьбы есть “игра” и есть игра, есть игры, вырабатывающие жестокость, развивающие национальную ненависть, плохо действующие на нервную систему, вызывающие азарт, тщеславие» [5]. В противовес им ставились игры, «укрепляющие волю, воспитывающие чувство справедливости, умение помочь в беде и т.п.» [6].

Одним из центров разработки, внедрения и изучения (наряду с г. Загорском) игрушки в СССР 1930-х годов был город Горький. Здесь в августе 1933 года прошла первая конференция по игрушке, в которой принимали участие представители этой отрасли со всей страны, причем ее участники говорили о конференции как о «начинании горьковского края» [7]. Мнения участников конференции интересны тем, что они отражают требования, предъявляемые этой отрасли властью и обществом: «Для каждого из нас понятно, что ребенку хочется иметь всамделишную игрушку, так, чтобы он исходил не из метафизики, чтобы ему не приходилось верить на слово, а чтобы он сам видел, что если это трактор, так чтобы он пыхтел, чтобы у него колеса двигались», — говорил на открытии конференции председательствующий Цехер [8].

Представитель всесоюзного института по игрушке (г. Загорск) Финцер отмечал, что в среднем по СССР производство игрушек значительно отстает от темпов, которые имеются в Германии: «Нам надо еще очень много сделать для того, чтобы догнать Германию» [9]. Делегат от Ленинградского географического музея Золотарев обратил внимание участников конференции на необходимость проецирования в детском сознании процессов, происходивших в стране: «Надо сейчас, когда страна занята такой стройкой, дать возможность ребенку самому строить» [10]. В этом же русле было выдержано выступление участницы конференции Якубовской: «Мы должны дать ребенку такую игрушку, которая вела бы его к коллективизму… В игре ребенок должен отвечать за определенный момент» [11].

Особое внимание на конференции было уделено производству кукол как наиболее доступного и эффективного средства формирования у детей образов реального человеческого общения: «Нам нужна такая кукла, которая была бы интересной, простой, давала тип нашего советского ребенка, пионера, рабочего, крестьянина, колхозницу и т.д.» [12]. «Мы должны бороться за то, чтобы давать игрушки, взятые из действительной жизни, давать такими, какие они есть на самом деле, а не давать колхозника такого мещанского типа, кулачка с цепочкой на груди», — отмечал один из участников конференции [13].

21 января 1934 года было принято постановление СНК РСФСР «Об утверждении Положения о Комитете по игрушке при Наркомпросе РСФСР» [14]. В нем, в частности, определялись функции комитета, который должен был осуществлять «политико-идеологическое руководство и контроль за созданием, производством и распространением игрушек для детей всех возрастов» [15]. Одновременно этим постановлением запрещалось производство и распространение игр и игрушек, «не отвечающих целям и задачам коммунистического воспитания» [16]. Председателем комитета по игрушке становился народный комиссар просвещения РСФСР, а при региональных отделах народного просвещения учреждалась должность уполномоченного комитета [17].

Уже в марте 1934 года комитетом по игрушке был утвержден список игрушек, которые разрешались или запрещались к производству и распространению [18]. Решения комитета были обязательными для всех организаций, производящих и распространяющих игрушку. Список также содержал недвусмысленное предупреждение: «За неподчинение данным решениям организации привлекаются к уголовной ответственности» [19].

Среди игрушек, рекомендованных комитетом «как особо ценные», преобладали механические игрушки, предметы быта, животные — всего 119 наименований. Вот первая двадцатка: 1) двигатель с часовым механизмом; 2) подъемный кран; 3) умывальный прибор; 4) чайник; 5) буденовец; 6) индюк; 7) гусь; 8) петух; 9) еж шерстяной; 10) еж бобровый; 11) обезьяна большая; 12) обезьяна малая; 13) бульдог; 14) мышь серая; 15) транспортер; 16) автокран; 17) миноноска; 18) глиссер; 19) грузовик № Н-64; 20) трактор малый [20].

Допущенных игрушек — 906 наименований. Среди них: столовая посуда, автомобили, сельхозорудия, животные, кукла «пионерка», кубики, пожарные, красноармейцы, револьвер, ружье, спорт-роллер (аналог современного самоката), игры: «Как ходить по улице», «Борись с вредителями», «Красная атака», «Крепи оборону СССР», «Юный фотограф» [21].

Запрету подлежали игрушки, способные вызвать нездоровые и ненужные с точки зрения государства эмоции и личностные качества. Запретный список содержал 293 наименования [22]. В основном причинами запрета были характеристики — «за уродливую форму», «искаженная форма», «антихудожественное оформление», «безобразная форма». Ряд игрушек запрещался по идеологическим соображениям: «Буденовец — уродливый, окарикатуренный образ… Буржуй — идеологически вредный образ, художественно-неудовлетворительно оформление…» [23]. Запрещались игрушки, вызывающие эмоции, связанные с половым воспитанием: «Девочка с ребенком — не игрушка… Люльки — антипедагогическая и ненужная игрушка» [24]. Интересно, что были запрещены все виды игрушек-копилок («Заяц № 3 — педагогически нецелесообразная (копилка)») [25]. Копить деньги для своих личных нужд в условиях всеобщего строительства нового государства считалось не соответствующим коллективистской идеологии. Учить детей держать деньги «в кубышке» — занятие, противоречащее государственной финансовой политике.

Заложить основы толерантного (интернационального) общения также предлагалось решать, в том числе, с помощью игрушки. В 1931 году в одной из статей журнала «Народный учитель» этот вопрос рассматривался в контрастном сравнении с недавним прошлым: «Раньше продавались куклы: негры, китайцы смешного карикатурного вида. Надо изъять существующие до сих пор такие игрушки, заменив их подлинным изображением трудящихся других национальностей» [26]. Внимание к практически портретному изображению игрушечных представителей других национальностей и рас должно было, по мнению создателей, воспитать соответствующее отношение к их реальным «прототипам». Это не игрушка, не «петрушка», а человек. Вот почему встречавшиеся среди игрушек образцы, не отвечавшие этим требованиям, либо отправлялись на доработку, либо не допускались к производству вообще. Так, например, Комитет по игрушке Горьковского областного отдела народного образования 7 января 1936 года вынес следующую резолюцию по игрушкам: «Китаец — допустить. Переработать уши и лучше окрашивать голову (волосы). Туфли дать снимающимися. Негр — в данном виде запретить. Голову исправить по образцу автора. Одежду дать снимающуюся, туфли — тоже» [27].

Спортивные игрушки для детей 7–12 лет должны были вырабатывать: «точность глазомера, ритмичность, быстроту, сообразительность, ловкость, умение соизмерять свои силы и координировать движения» [28]. Конструктивно-технические игрушки должны были быть реалистичными «в смысле правильности передачи технической формы, принципов разборности, скреплений и принципов движения» [29]. Познавательно-изобразительные игрушки координировались с программными материалами преподаваемых в школе предметов: «обществоведения, математики, естествознания, техники, географии и политехнического труда» [30]. На уроках по обществоведению в 1934/1935 учебном году третьеклассникам говорили: «Советский школьник должен быть вынослив, настойчив и смел. Он доводит начатое дело до конца, он не боится опасностей, не ноет, не хнычет. Стране нужны отважные и смелые люди. Физкультура и спорт делают ребят здоровыми. Физкультура и спорт развивают смелость, силу и сноровку… Советский школьник умеет веселиться» [31].

Наряду с поощрением развития физических качеств и сообразительности власть запретила те виды игровой деятельности, которые могли посеять сомнение или просто сформировать у молодого человека альтернативный взгляд на окружающую его действительность. Приказом Наркомпроса РСФСР № 714 от 9 сентября 1936 года категорически запрещалось проводить с детьми игры, «вредные» с точки зрения политической дезориентации школьников. Запрещались игры «политизированные, профанирующие и вульгаризирующие политическое образование», например: «“политбой”, “полит-викторина”, “полит-удочка”, “друзья и враги народа”, “политкегли” и тому подобные» [32]. Под запрет попадали «все “левацкие”, явно враждебные виды игр типа “голосование” или “кто за кого”, провоцирующие детей на нелепые или неправильные ответы» [33]. В силу специфики игры как соревнования при наличии двух соревнующихся сторон непригодными были признаны игры, «ставящие отдельные группы играющих или одного участника в положение, враждебное пролетариату: “Красные и белые”, “Белый, где ты?”, “Под обманом соглашателей”, “Боитесь ли фашиста?”, “Рабочие и прогульщики” и тому подобные» [34]. Кроме этого, были запрещены игры, «связанные с расплатой за проигрыш, носящие характер физической расправы», и игры, «оскорбляющие достоинство ребенка» [35].

Игры и игрушки постепенно становились проводниками государственной идеологии, средством социального конструирования. Изучение «игрового пространства» советских детей 1930-х годов как информационной среды, в рамках которой протекало взросление представителей поколения, дает основания для выводов о прямой взаимосвязи между характером воспитания и реальным поведением в годы войны. Воздействие военизированных игр и игрушек усиливалось тем, что они использовались системно в процессе воспитания. Этим, в частности, занималась пионерская организация.

Клятва и ритуалы

Военизация пионерской организации наглядно проявлялась при проведении военно-спортивных игр. По сути, они обретали форму подготовки армейских и партизанских соединений. Пионеры обучались топографии, азам маскировки, наблюдения. В методическом пособии по организации военно-спортивной работы содержались советы: «Как интересно, просто и с пользой обучить пионеров качествам разведчика» [36]. Задачи военного обучения пионеров заключались в том, чтобы «воспитать ребят в духе сознательной дисциплины, взаимопомощи, любви и преданности Красной Армии и готовности стать одним из ее славных борцов» [37]. Приветствовалась, по сути, армейская дисциплина. «Нужно стараться добиться в отряде такого положения, чтобы спайка, аккуратность, точность и быстрота выполнения каждой работы носили характер военной дисциплины. Если сбор отряда назначен в 11 ч. 30 мин., так надо, чтобы в 11 ч. 31 мин. пионеры были уже выстроены на линейке; отряд, звено — не просто собрание детей, а коллектив юных пионеров, а это значит, что все должны быть в форме или, по крайней мере, в галстуках» — говорилось в методическом пособии [38].

В пионерской организация к началу 1930-х годов состояли около 6 млн детей [39]. Цель пионерской организации определялась в Положении как «коммунистическое воспитание детей, подготовка из них будущих борцов и строителей коммунистического общества» [40]. В пионерские организации принимались все дети от 10 до 15 лет, выразившие готовность исполнять законы, активно участвовать в работе отряда и подчиняться всем постановлениям организации [41]. При этом приоритет отдавался детям рабочих и крестьян — бедняков и батраков [42]. Во всех городских школах, где были пионеры, надлежало иметь школьный форпост для «организованного проведения пионерского влияния на учащихся и школу» [43].

Одним из главных атрибутов деятельности пионеров была торжественная клятва, которая принимала характер ритуала посвящения. Прием в пионеры приурочивался обычно к главнейшим советским праздникам (1 мая, 7 ноября). Торжественная клятва, произнесенная в присутствии сверстников, взрослых, родителей, общественности, представителей партии и комсомола [44], производила неизгладимый эффект в сознании юного пионера. Текст обещания являлся своеобразной формулой, атрибутом новой социальной общности со своими понятиями о чести и достоинстве: «Я, юный пионер СССР, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю, что…» [45] Далее перечислялись «законы пионеров», среди которых можно выделить те, которые содержат образец трудового поведения советского человека. Седьмой закон: «Пионер — за дисциплину в учебе и труде, за бережливость к общественному имуществу» [46].

Торжественное обещание, клятва, данная «перед лицом товарищей» (то есть публично), должны были стать для молодого человека доминирующим элементом внутренней мотивации. Этот элемент воспитания позволяет понять смысл таких форм повышения производительности труда, как, например, социалистическое соревнование. Его смысл, скорее, не столько в «спортивном азарте» как средстве достижения максимального результата, сколько в публичности заявленных претензий на лидерство. О том, что ты запланировал выполнить в определенный срок некоторый объем работы благодаря соревнованию, знали все заинтересованные лица. Невыполнение ранее озвученного плана, как и нарушение данных обязательств, были для молодого человека с советской моралью неприемлемыми, поскольку могли повлечь за собой общественное порицание. Потребность в общественном признании в данном случае определяла трудовое поведение соревнующихся в соответствии с принципом «Дал слово — держи!».

Воспитание пионеров включало подготовку к взрослой активной трудовой деятельности. «Пионер не играет, а готовится к большому делу. Пионер не будет вечно пионером, а, набравшись сил и знаний, встанет рядом со старшими товарищами в ряды борцов за коммунизм» — говорилось в методическом пособии для пионервожатых [47]. Труд являлся одним из главнейших методов воспитания: «Пионер должен изучить какое-либо ремесло, для чего работает в мастерских. Пионер всегда помнит, что знания ему нужны не для себя, а для общего дела. Общие интересы — дело рабочего класса — выше личных интересов пионера» [48]. Отношение к труду формировалось как к естественному и очень ответственному делу: «Пионер не возьмется за дело, если он не может его почему-либо выполнить, но, взявшись за дело, доводит его до конца» [49]. Именно в коллективе любое дело будет приносить не только пользу, но и удовлетворение: «Пионер не боится работы и знает также, что, работая сообща, дело сделаешь быстрее и лучше… Нужно уметь работать коллективом» [50].

Характерным примером процесса воспитания пионеров в духе коллективной ответственности может служить следующий диалог, приведенный в пособии для вожатых:

«— Зачем ты ломаешь калитку? — спросили одного паренька.

— Да так. Она не моя.

Пионеру непонятен такой ответ. У него нет слова “мое”, а есть “наше”. Он знает, как трудно сделать каждую вещь, и поэтому уважает чужой труд» [51]. Именно на уважении к своему и чужому труду было основано отношение к результатам этого труда как к чему-то общественно-значимому: «Пионер всюду — на улице, в саду, на площадке — следит и охраняет общественное имущество» [52].

Сама форма функционирования пионерской организации подчеркивала коллективизм и чувство долга как основные качества пионера. Об этом можно судить, например, по материалам пионерского журнала «Барабан», который в качестве методического пособия по организации жизни пионерского звена, форпоста и отряда четко определял приоритеты пионерской работы. В журнале содержалась разнообразная информация, адресованная как «вожакам» движения, так и непосредственно пионерам. Методические статьи, статьи по обмену опытом, рассказы, повести, стихи, фотографии, схемы для конструирования, исторические портреты героев революции — все они были направлены на подчеркивание роли коллектива в строительстве нового общества.

Обложка одного из номеров содержала характерный фотомонтаж: стилизованная шестерня, на зубцах которой были размещены фотографии пионеров разных национальностей. Лозунг внизу гласил: «Много нас, но мы — ОДНО!» [53].

В качества эпиграфа к одной из статей этого номера были помещены такие стихи:

Десять нас, а сердце — как одно,
И звено — наш спаянный
Десяток,
Дружное и крепкое звено
Из веселых, боевых ребяток [54].

В статье «Укрепить звенья», например, говорилось: «Укрепить звенья, правильно построить работу — наша основная задача. Звенья — это кирпичики, из которых состоит наша организация. Крепкие звенья — крепок и отряд. Звено должно быть дружным, спаянным, крепко сплоченным коллективом» [55]. В статье «Дружное и крепкое звено» давались конкретные методические указания по формированию коллективистской психологии. В частности, трудом предлагалось воспитывать «бузотеров»: «Попадают в звено и “бузотеры”, которые своими выходками угрожают спайке звена. К ним нужно уметь подойти. В большинстве случаев это развитые, активные ребята, у которых жажда деятельности настолько велика, что буквально выпирает наружу и выливается в нездоровые выходки — хулиганство. Звено должно суметь направить эту активность в здоровое русло. Достаточно бывает нагрузить такого “бузотера” ответственной работой в звене, чтобы он исправился в лучшую сторону… Участие в общей работе сближает ребят. Интересная коллективная работа и является тем крепким стержнем, который скрепляет все звено в единое целое» [56]. Пионерская организация становилась для детей 1930-х годов «естественной средой обитания», способом самореализации, а для государства — инструментом создания коллективной идентичности нового поколения. С середины 1930-х годов в качестве примеров для подражания пионерам стали предлагать не только современников, но и героев прошлого.

Знание прошлого

После революции 1917 года отечественная история как учебный предмет длительное время не преподавалась школьникам. В результате, к началу 1930-х годов знания учащихся оставляли желать лучшего. В методичке Наркомпроса «Как преподавать историю в 1934–1935 учебном году» приводились такие данные: «Проведенное школьным управлением обследование, охватившее 120 школ в 14 краях (областях) с общим количеством учащихся до 100 тысяч, подтверждает неудовлетворительное состояние исторического образования подрастающих поколений» [57]. Основные недочеты: «1. Плохое знание исторических фактов. Зачастую события и личности заменены голыми схемами, формулировками общих положений, в которых учащиеся разбираются весьма плохо. Исторический процесс обезличивается. 2. Плохое знание хронологии, неумение подходить к исторической карте и использовать ее в работе. 3. Непонимание причинно-следственных связей исторических событий. У учащихся крайне слабо понимание исторической перспективы, поэтому нередко они историческое событие истолковывают как современное» [58].

В постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О преподавании гражданской истории в школе» от 15 мая 1934 года говорилось: «Вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей — учащимся преподносят абстрактное определение общественно-экономических формаций, подменяя таким образом связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами» [59].

В июле 1934 года в краевые и областные отделы народного образования поступило указание о преподавании истории в начальной школе. В нем обращалось внимание на то, что «интерес к прошлому у детей 10–11 лет, бесспорно, имеется. Всякий наблюдательный педагог знает, что к 10–11 годам интересы советского школьника уже значительно расширяются. Ученики 3-го класса жадно будут слушать рассказы преподавателя о прошлом и зададут ему многочисленные вопросы» [60]. Учитывая образность и конкретность мышления школьников данного возраста, в методическом указании предписывалось: «Все существенные вопросы курса должны быть показаны ученику в форме доступных для него образов» [61].

«Учащийся должен как бы увидеть питерских рабочих, идущих по улицам и площадям Петербурга к Зимнему Дворцу 9 января и почувствовать их настроение и переживание. Он должен пережить радость трудящихся, слушавших Ленина на броневике у Финляндского вокзала… Показывая учащимся образы прошлого, приучая разбираться в нем, учитель в то же время должен вырабатывать у детей определенное отношение к прошлому, определенную его оценку. На уроках истории не должно быть места для беспристрастного созерцания занимательных картин. Судьбы людей, с которыми их будет знакомить история, должны глубоко волновать детей. Они должны себя чувствовать как бы участниками борьбы, о которой им будут рассказывать на уроках, они должны горячо переживать и горечь поражения, и радость победы, они должны любить одних и ненавидеть других, одними восхищаться и другими возмущаться. Они должны в курсе истории увидеть героев, которым им захочется подражать… “Будь готов к борьбе за великое дело рабочего класса” — вот что должен сказать школьнику курс истории» [62] — так определялись в методическом письме задачи преподавания истории.

Партийные органы, никогда не остававшиеся в стороне от участия в разъяснении решений правительства, организовывали методические конференции учителей истории. Например, подобная конференция состоялась 14 февраля 1935 года при отделе культуры и пропаганды Горьковского краевого комитета ВКП(б). Выступавшие на ней учителя отмечали высокий интерес учащихся к истории, правда, в основном, к зарубежной. Учительница Вотякова, представлявшая Молитовскую школу им. Крупской, приводила на конференции такие данные: «Почему ребята интересуются историей? Ученик 8-го класса пишет: “История мне нравится, потому что дает богатые знания о жизни на земле. Из проработки по истории мне нравится Римская империя, культурная, от которой мы много заимствовали”. Ученик 6-го класса пишет: “По истории мне больше всего понравилась тема Завоевание Средиземного моря и Пунические войны, потому что я интересуюсь, как боролись полководцы. Также мне нравится тема — Британская империя, потому что эта страна имеет много колоний, военных баз и укрепляет там сильно свой морской флот”» [63]. Учительница Фагина из школы им. Ульянова также отмечала высокий интерес учащихся: «Я думаю, что интерес был бы 100%. За 5-е классы я уверена, за 8-е не знаю, потому что там материал трудный. В чем выражается интерес учеников? Если преподаватель заболел или почему-нибудь, как я вот сегодня, не пришел, то ученики ловят в коридоре и говорят, что давайте нам историю. Потом родители говорят: что у вас там такое, что покою нет дома» [64].

На учительском совещании не скрывался — наоборот, подчеркивался политический характер преподавания предмета. Инструктор отдела пропаганды так прямо и говорил: «Что мы требуем от преподавателей истории — чтобы они сделали свой предмет таким же центром, как была в старой школе история, литература, география, чтобы этот предмет был ведущим по-настоящему, чтобы его любили, чтобы ребята жили этой дисциплиной. Почему это нужно? Потому что история — это более, чем какая партийная наука. Более, чем какая другая наука пронизана политическим содержанием, что невозможно здесь при мало-мальски политической бдительности мещанского крена. Это, товарищи, очень категорическое требование. Что должна дать история? Она должна дать мировоззрение. (! — В.С.) Это значит, что у нас может быть большой ущерб, если мы скатимся к формальному перечислению фактов» [65].

В правительственном постановлении об организации конкурса на создание учебника истории, помимо прочего, утверждалось, что «изложение учебника должно быть ярким, интересным, художественным и вполне доступным для учащихся…» [66] В соответствии с этой установкой перестраивалась и работа учителей. Учителям рекомендовалось не «увлекаться» диктовкой учебной информации: «Центром урока по истории должны быть не записи учащихся, а систематическое изложение учителем в занимательной форме исторического материала и подведение на его основе учащихся к марксистскому пониманию истории» [67].

После того как учебник (А.В. Шестакова) был составлен и одобрен на высшем уровне [68], главе авторского коллектива была предоставлена возможность пояснить принципы работы со своим произведением. И здесь среди главных задач урока отмечается эмоциональность в подаче материала: «Мы старались также по возможности дать урок в яркой, драматизированной форме, но это не всегда удавалось» [69]. Обращает на себя внимание и откровенное предостережение: «надо с самого начала не отпугнуть ребенка от истории» [70]. Эмоциональность в подаче материала признавалась наиболее желательной: «Стремление красочно изложить на уроке исторические факты, увлечь ученика надо всемерно приветствовать. Но при этом нельзя забывать, что каждый образ, каждое слово воздействуют на сознание ребят, будят их мысль и поэтому должны выковывать определенные взгляды и понятия» [71].

Обращает на себя внимание мобилизационный, военизированный характер, который приобретают уроки истории: «Надо помнить, что мы воспитываем не пацифистов, мечтающих о мирной ликвидации войны: советский ученик должен понять, что война является неизбежным порождением классового общества. Наша социалистическая Родина живет в капиталистическом окружении. Фашистские правительства открыто говорят о нападении на Советский Союз. Поэтому нужно воспитывать у советских учеников готовность отразить фашистских агрессоров, вызвать сознание необходимости быть готовы к отпору, т.е. усиливать мощь и техническое оснащение Красной Армии, которая в случае нападения на нашу Родину должна бить врага на его территории» [72].

Наиболее успешные учителя делились своим опытом: «Преподаватель должен давать исторический материал не бесстрастно и аполитично, а так, чтобы его рассказ об исторических деятелях возбуждал в учащихся любовь к вождям мирового пролетариата и пролетарским революционерам и непримиримую ненависть к врагам народа» [73]. И еще: «Фашизм — эта открытая террористическая диктатура наиболее реакционных, наиболее шовинистических, наиболее империалистических элементов финансового капитала — стремится к войне против СССР… Преподаватели гражданской истории должны использовать все средства… всячески развивать горячее стремление нашей молодежи защитить свою прекрасную социалистическую Родину» [74].

Широкие возможности в достижении эффекта эмоционально-чувственного восприятия событий отечественной истории школьниками предоставляет использование художественной литературы. На первом месте среди таких произведений стоит исторический роман: «Исторический роман должен в яркой, эмоциональной форме дать ученику представление об изучаемой им эпохе… Правильно организованная работа с историческим романом возбудит внимание и интерес учащихся к истории, вызовет у них, с одной стороны, гнев и ненависть по отношению к эксплуататорам и поработителям, с другой стороны — любовь к эксплуатируемым классам, чувство гордости за революционное прошлое нашей страны» [75].

В условиях недостатка учебников и методических пособий учителям рекомендовалось использовать произведения советских писателей: «Изложенные в живой и занимательной форме, исторические события более прочно запоминаются учащимися, лучше усваиваются ими. Эмоциональное воздействие художественной литературы на учащихся используется в целях их коммунистического воспитания» [76].

А.А. Зиновьев вспоминал: «Вся история человечества во всех ее аспектах преподавалась нам как борьба лучших представителей рода человеческого против неравенства, эксплуатации, несправедливости, мракобесия и прочих язв классового общества, как борьба их за претворение в жизнь самых светлых благородных идеалов» [77]. Результатом, по его мнению, было то, «что система идейного воспитания, сложившаяся в стране после революции и достигшая расцвета в тридцатые годы, блестяще выполнила ту историческую задачу, какая на нее и возлагалась объективно. Благодаря этой системе достаточно большое число людей было сделано такими, как требовалось обстоятельствами, и массы людей были приведены в такое состояние, какое требовалось этими обстоятельствами… И что бы ни говорили о поведении миллионов людей в период войны, якобы свидетельствовавшем о крахе советской системы и идеологии, на самом деле именно война была самой показательной проверкой эффективности мощнейшей системы идейного воспитания тех лет» [78].

Видеть мир

Поколение 1930-х годов стало свидетелем и участником многих замечательных и трагических событий поистине переломного характера. Именно в этот период частью повседневности медленно, но верно становится кинематограф. Мало кто из молодежи 1930-х годов не вспоминал о кино как об одном из самых ярких впечатлений детства. В 1930-е годы кино как информационно-идеологический ресурс все более используется властью в качестве инструмента идейного воспитания. А.В. Луначарский считал кино «могущественнейшим оружием научной пропаганды» и сильнейшей — действующей прямо на воображение и чувства — агитацией [79]. Сила кино, по мнению А.В. Луначарского, заключается в том, что оно наиболее просто, «дешево, портативно и чрезвычайно наглядно» облекает идею чувством и увлекательной формой [80]. Эта сила, «необъятная мощь» делает кино оружием: «За обладание таким слугой не могут не бороться люди. Они за него и борются» [81].

Наиболее «художественно» мысль о возможности использования кино для создания «нового человека» выразил С. Эйзенштейн, эмоционально отозвавшись на документальный фильм «Киноглаз» Дзиги Вертова: «…нужно не созерцать, а действовать. Не “Киноглаз” нам нужен, а “Кинокулак”… Кроить кинокулаком по черепам, кроить до окончательной победы…» [82] И.В. Сталин подчеркивал классовый и политический смысл развития кинематографа: «Кино в руках советской власти представляет огромную, неоценимую силу. Обладая исключительными возможностями духовного воздействия на массы, кино помогает рабочему классу и его партии воспитывать трудящихся в духе социализма, организовывать массы на борьбу за социализм, поднимать их культуру и политическую боеспособность» [83].

По сути, руководители и идеологи советского государства выразили главную мысль, впоследствии подтвержденную Ю.М. Лотманом: «Каково бы ни было происходящее на экране фантастическое событие, зритель становится его очевидцем и как бы соучастником. Поэтому, понимая сознанием ирреальность происходящего, эмоционально он относится к нему как к подлинному событию… Кинематограф моделирует мир» [84].

Кинематограф в СССР, таким образом, никогда не существовал «сам по себе». По мере выхода страны из НЭПа государство все больше начинало контролировать процесс создания фильмов и их проката. В 1920-х годах отечественный экран в значительной мере заполнялся фильмами западного производителя. Это не могло не настораживать власть, ведь «буржуазная фильма захватывает воображение зрителя, наполняет его душу своими идеалами мещанской пошлости с ее размазыванием маленьких личных, преимущественно половых переживаний. В этом — главная опасность. “Невинная” по содержанию сентиментальная картина так же вредна и так же нетерпима на наших экранах, как и “религиозно-нравственная” или контрреволюционная фильма» [85].

Опасность такого кино для перспектив социалистического строительства вполне очевидна: подрастающее поколение в качестве подсознательно воспринимаемого образца для подражания имело совсем не героя-рабочего. Более того, специальные исследования, проведенные профессором П.И. Люблинским, показали связь роста детской преступности и содержания «коммерческих» фильмов. Ученым отмечались случаи «не только обострения нервного состояния под влиянием кино (кошмарные сны и т.п.), но и преступлений, совершенных подростками под впечатлением фильмы (поразительное хладнокровие во время совершения преступлений, так как действительность кажется скудной и скучной после виденного на экране)» [86].

В середине 1920-х годов исследователями кино отмечалось: «Нередко приходится слышать, как рабочая молодежь неодобрительно отзывается о советских фильмах и хвалит американские трюковые» [87]. Ученые, выясняя у молодежи мотивы посещения кино, получили следующие результаты: «Преобладает эмоциональная мотивировка (“иду в кино потому, что дома скучно”, “дает развлечение”, “тянет” и т.д.), составляющая в среднем 62,8%. Значительно слабее, хотя и увеличивается с возрастом, мотивировка интеллектуальная (“кино полезно”, “способствует развитию” и т.п.), составляющая в среднем 27,6%» [88].

Интересы городской молодежи в области кинопродукции практически совпадали в этот период с аналогичными запросами деревенского крестьянства. Вот как, например, об этом было сказано в отчете о кинофикации Арзамасского района за период с 15 июля 1928-го по 1 марта 1929 года: «Отзывы крестьян о картинах — позитивные. В некоторых деревнях и селах кинокартины смотрят впервые. Благодаря недооценке значения кино в деревне главным запросом крестьян является комедия. По сведениям механиков — “Агитки уже наскучили” и нужно что-то повеселее. Что объясняется тем, что в большинстве агитки скучны, не захватывают зрителя» [89].

На местном уровне проблема рассматривалась партийными органами: 23 апреля 1928 года при агитационно-пропагандистском отделе Нижегородского городского комитета ВКП(б) состоялось специальное совещание по вопросам кино. В резолюции совещания отмечалось позитивное влияние на воспитание и пропаганду таких картин, как «Броненосец Потемкин», «Мать», «Водоворот», «Шестая часть мира», которые были названы «несомненной победой советской кинематографии» [90]. Одновременно с этим участники совещания подвергли резкой критике появление на советском экране картин, «явно рассчитанных… на обывательского потребителя с оттенком фальшивого подлаживания, явно рассчитанных на вкусы городского мещанства, порой просто халтурных, а зачастую и идеологически вредных, таящих в себе опасность проникновения в рабоче-крестьянскую среду буржуазной или мелкобуржуазной идеологии. Таковы фильмы “В защиту касты”, “Рейс мистера Ллойда”, “Поцелуй Мэри Пикфорд”, “Предатель”, “Узел”, “Победа женщины” и целый ряд других фильмов альковно-приключенческого, трюкового и полупорнографического характера» [91].

В то же время возврат к прямолинейным агитационным формам идеологической работы в кино был невозможен. При этом главной задачей становилось сочетание занимательных форм подачи информации с ее идеологически безупречным содержанием. Неслучайно, говоря о западном кинематографе, А.В. Луначарский настаивал на необходимости заимствования тех методов создания фильмов, которые позволяют «захватить» зрителя, сделать его участником кинособытий: «Я утверждаю, что все лучшие способы художественного захвата, свойственные шедеврам мировой кинематографии, могут быть полностью сочетаемы с нашим киносодержанием. По этому пути нам нужно идти» [92]. Теоретики кино заговорили о «синтетической фильме», построенной «на сцеплении различных моментов из числа популярно-научных и беллетристических, глубоко драматических и комических, подлинной социальной хроники и политических киношаржей. Такая фильма смотрелась бы с большим интересом, ибо внимание не притуплялось бы однообразием — величайшим врагом кино» [93].

Процитируем еще резолюцию совещания при Нижегородском комитете партии: «Понятие об идеологической выдержанности картин ни в коем случае не следует трактовать как преподнесение советскому зрителю антихудожественных и грубых агиток. Эта примитивная стадия агитации — давно пройденный этап. Возросший рабоче-крестьянский зритель требует картин советских по содержанию, но и художественных и занимательных по форме» [94]. Перед советским кинематографом и киносетью ставилась задача производства и распространения фильмов, «освещающих текущие задачи социалистического строительства, обороны страны, военизации населения, культурных, деревенских, школьных, молодежных и детских фильм» [95].

При этом коммерческая составляющая кинематографии постепенно отступала на второй план: «Нельзя ориентироваться на коммерческие экраны, в большинстве своем обслуживающие обывателя, служащего. Это было бы политической ошибкой. Ссылаться на якобы нерентабельность кинотеатров в рабочих районах не приходится, ибо рабочая масса тянется в кино и усиленно его посещает… Политика цен нашей киносети должна носить определенно классовый характер. Рабочий должен иметь возможность пойти в кино с членами своей семьи за невысокую плату, без специальной надбавки на гардероб» [96].

Постановление ЦК ВКП(б) «О советской кинематографии» от 8 декабря 1931 года ставило перед деятелями кино задачу «создать кинокартины такого качества, чтобы обеспечить стремление рабочих и колхозников получить от кино развлечение, отдых, поднятие своего культурного и политического уровня как строителей социализма» [97]. Кино должно было «в высоких образцах искусства отобразить героическую борьбу за социализм и героев этой социалистической борьбы и стройки, исторический путь пролетариата, его партии и профсоюзов, жизнь и быт рабочих, историю Гражданской войны; оно должно служить целям мобилизации трудящихся на укрепление обороноспособности СССР» [98].

Несмотря на усилия власти, к середине 1930-х годов требования «возросшего зрителя» распространялись, в основном, именно на фильмы развлекательного характера. В стенограмме 4-го краевого совещания по кинофикации от 27 ноября 1935 года отмечалось: «…районные уполномоченные просят прислать фильмы с иностранными артистами “Сын Зорро”, “Знак Зорро”, “Я люблю”, “Три мушкетера”, “Окраина”, “Три барина”, “Хромой барин”, “Остап Бандура”, а еще такие, в которых участвуют Дуглас Фербенкс, Мэри Пикфорд и много других иностранных артистов, привлекающих внимание зрителей» [99].

А вот как охарактеризовал ситуацию с зрительским запросом один из киномехаников на краевом совещании лучших киноработников Горьковского края 20 января 1936 года: «По рублю билеты — один-два раза сходит. Я первый год когда работал (1927), билеты были по 5–10 копеек, за сеанс выручал по 30–40 рублей, а теперь отношение к сеансам изменилось, понадоели они, присмотрелись к этому. Ходит только любитель, молодежь, а старики нет. Говорят, когда будет хорошая картина — схожу, а сейчас недосуг — погожу» [100].

Анализ архивных документов показывает, что практически на всех этапах своего материального воплощения искусство кино испытывало значительные трудности. Отчеты с мест, выступления на профессиональных конференциях, материалы периодической печати содержат многочисленные упоминания о низком качестве пленки, плохом оборудовании мест для просмотра фильмов (особенно в деревне), проблемах с транспортировкой киноустановок в сельские районы и т.п. Не были редкостью случаи утраты или порчи пленки вследствие низкой квалификации сотрудников. Так, в постановлении Горьковского краевого исполнительного комитета от 18 ноября 1934 года «О состоянии киноработы в деревне» отмечалось: «Кинообслуживание колхозников продолжает оставаться неудовлетворительным. Кинофильмы посылаются в деревню чрезвычайно низкой технической годности, без начала и конца, с неполным сюжетом» [101]. Это довольно характерное для этого периода замечание.

Практически во всех документах подчеркивается недостаточное количество киноаппаратуры. Из отчета Нижегородского крайкома ВКП(б) за 1928 год: «Мизерное количество передвижек. 1500 по СССР и 30 по нашей губернии» [102]. В 1928 году в советской деревне было 714 стационарных кино, а на 1 апреля 1929 года их количество увеличилось до 863. В 1927 году в СССР было 1186 кинопередвижек, в 1928 году — 2038, в 1929-м — 3477 [103]. Несмотря на то что тенденция к количественному росту сохранялась, потребность в киноаппаратуре росла еще быстрее, особенно с распространением звукового кино.

Постановление СНК СССР от 11 декабря 1934 года «Об организации звуковых кино в районных центрах» [104] предусматривало оборудование до 1 июля 1935 года 19 звуковых установок в Горьковском крае [105]. По состоянию на 20 января 1936 года в Горьковском крае [106] имелось 29 звукофицированных районов [107]. При этом основную массу колхозников продолжали обслуживать кинопередвижки. Из предусмотренных по плану действующих 198 кинопередвижек к концу 1935 года имелось 192 [108]. В 1935 году с их помощью были обслужены 4 500 000 сельских жителей, а 12 городских кинотеатров посетили за этот период 2 134 000 человек [109].

Учитывая эти (и многие другие) обстоятельства, можно говорить о наличии серьезного дефицита кинопродукции в повседневной жизни советского (в особенности сельского) человека 1930-х годов. Но именно этот дефицит диалектически способствовал более сильному эмоциональному воздействию каждого отдельного фильма. По мере распространения кино и решения материальных проблем у советского массового зрителя возникло привыкание, снизилась эмоциональность восприятия, повысилось внимание к сопутствующим деталям (оформление фойе, буфет и т.д.).

Достижение активности зрителя в восприятии киноискусства постепенно приобретало значение главного идеологического способа формирования личности советского человека. Зритель, особенно в юном возрасте, «включенный» в события фильма, становился уже не просто зрителем, а активным преобразователем действительности, сам не подозревая при этом, что является объектом манипуляции. Именно об этом говорил А.В. Луначарский: «Теперь возьмем другую фильму — прекрасно сделанную американскую картину под названием “Летающий флот”. Здесь дана небольшая любовная комедийка, совершенно непретенциозная, — обычная борьба двух соперников из-за руки красавицы… Но не в этом сила… А сила в том, чтобы изобразить необычайную поэзию техники войны воздушного флота. Нам представляется подробно школа кадетов-пилотов, их экзамен, испытания, постепенный отсев неподходящих людей, постепенная выработка настоящих людей-орлов, их ловкость, находчивость, отвага, их прекрасная товарищеская связь, готовая на самоотверженность, их высокая дисциплина, беззаветная преданность родине, — все это в картинах исключительной силы показывается зрителю. И кто же из молодежи, смотря на всю эту поэму усилий, побед, подвигов, не будет думать о том, что нет участи краше и нет призвания благороднее, чем участь военного летчика» [110].

Дети и молодежь — основной, «стратегически важный» зритель. Государство организует специальные детские киносеансы. Практика специальных кинопоказов для детей предполагала важное «дополнение» — вступительное слово и последующее обсуждение картины. В отчете о детской и школьной киноработе в Горьковском крае за 1-е полугодие 1933 года говорилось: «Крайконтора “Роскино” с 1932 г. имеет специального работника, ответственного по детской киноработе. Кинообслуживание детей проводится кинотеатрами, стационарками и передвижками края. Из 28 кинотеатров края 25 кинотеатров проводят детскую киноработу, кинопередвижки не все ведут работу с детьми из-за отсутствия достаточного количества детских фильм… Всего пропущено детского зрителя за 1-е полугодие 1933 г.: театрами — 105 339 человек, стационарными киноустановками — 5537, передвижками — 19 571. Массовая педагогическая работа с детьми проводилась в незначительном виде. Преобладали большей частью следующие формы работы: вступительное слово, музыкальное сопровождение, выставки, небольшие доклады на тему фильмы, громкие читки и т.д. Обсуждение и пояснение фильмы проводилось в классах с педагогами [111]».

Позже стали практиковаться детские кинофестивали. Проводились они, как правило, в дни школьных каникул. Местные органы ВКП(б) составляли для организаторов фестивалей специальные инструкции, которые определяли в качестве задач «содержательный и интересный отдых детей во время каникул» и «широкое использование кино для коммунистического воспитания детей» [112]. Например, такой детский кинофестиваль проходил с 1 по 10 января 1937 года в Горьковской области. Кинофестиваль проводился в районных кинотеатрах, в крупных населенных пунктах и школах, где имелись свои стационарные установки, а также там, где было возможно использование кинопередвижек [113]. Интересно, что в первую очередь билеты на участие в кинофестивале получали отличники учебы, причем распределением билетов ведал районный комитет ВКП(б) или его уполномоченный [114]. Фестиваль был проведен в восьми районах г. Горького и 32 районах области [115]. По сведениям из районов во время кинофестиваля фильмы посмотрели 125 000 ребят [116].

Вот наиболее характерные отзывы детей о просмотренных фильмах. Пионерка Таня Митрошина: «Во время зимних каникул я просмотрела три кинокартины. Особенно понравилась мне картина “Коллежский регистратор”. Я плакала, и мне не было стыдно, потому что рядом со мной сидели и тоже плакали. Вот какое впечатление произвела на меня картина» [117]. Костя Абрамов: «5 и 6 января надолго останутся в нашей памяти. Ведь мы, никогда не видевшие звуковое кино, в эти дни его увидели. Смотрели картины: “По следам героя” и “Гибель эскадры”. Картины нам очень понравились и от всего сердца благодарим обком комсомола» [118]. Оля Кутузова: «Из просмотренных кинокартин мне больше всего понравился фильм “Джульбарс”. Старик Шамурад, колхозник пограничного колхоза, предан своей родине и стойко стоит за нее. И мы, ребята, должны всем сердцем любить нашу дорогую родину, как любит ее старый Шамурад» [119].

Особое внимание уделялось созданию исторических фильмов. В прессе шло обсуждение сценариев с привлечением профессиональных историков, общественности, как это было, например, с фильмом «Александр Невский» [120]. Результатом такого «творческого союза» стал кинообраз А. Невского, созданный актером Н.К. Черкасовым, который включал в себя черты, необходимые в ключевой исторический момент государству, — «преданность своему народу и любовь к своей стране, глубокое русское благородство, юношеский пыл и задор, военный гений и мужество» [121].

Знаменитый фильм «Чапаев» также создавался с максимальным приближением к реальности. По свидетельству одного из консультантов фильма, соратника В.И. Чапаева И.С. Кутякова, «режиссеры Васильевы проявили много упорства в создании фильма. Своими расспросами они “мучили” тех чапаевцев, которые знали личную интимную жизнь покойного Чапаева. Они ездили в Саратов, в Уральск, Лбищевск. Опрашивали на местах не только чапаевцев, но и тех белых казаков, которые по своей несознательности вели вооруженную борьбу против советской власти. Ими прекрасно изучено место гибели В.И. Чапаева, все помещения и пр.» [122]. Ради создания правдивого образа режиссеры просили консультанта показать, «как Чапаев сердится, как ругается, какой у него был выговор — на “о” или на “а”, как он картавил, какие буквы не выговаривал, пил ли он водку, курил ли он. Меня больше всего бесило, − вспоминал И.С. Кутяков, — когда они меня упрашивали точно воспроизводить ругань, похожую на его голос и интонацию» [123].

Результатом такой длительной кропотливой работы стал киношедевр, который повлиял на сознание молодого поколения в нужном власти ключе. Фильм «необыкновенно возбудил фантазию юных граждан», и они «по своей собственной инициативе играли в “чапаевцев”» [124]. В 1937 году одним из предприятий г. Богородска была даже выпущена игрушка «Чапаев на коне», дававшая возможность детям поучаствовать в игровой форме в событиях, знакомых им по одноименному фильму [125]. Сам фильм и игры по его «мотивам» формировали в сознании юных кинозрителей патриотические эмоции, которые были удачно актуализированы короткометражным роликом «Чапаев с нами» в июле 1941 года [126].

Фильмы 1930-х годов смотрелись и пересматривались, зрительский интерес к качественному, высокохудожественному фильму не снижался от просмотра к просмотру, а напротив — возрастал. Фразы, сюжеты, песни, имена героев фильмов входили в повседневность, образуя единый язык символов, знаков и образов, который стал коммуникационной основой процесса формирования советского человека. Как вспоминал Ю.А. Жданов, «поголовно распевали, в том числе и мой отец, песню Д. Шостаковича из кинофильма “Встречный” “Нас утро встречает прохладой”. Это был гимн нового мира, нового отношения к труду» [127].

Говоря о влиянии «оборонных» фильмов, Е.С. Сенявская отмечает: «…бодрые киноленты о непобедимости Красной Армии притупляли готовность к длительной тяжелой борьбе, вызывали самоуспокоенность и восприятие возможной войны как парадного шествия» [128]. Это утверждение, несомненно, имеет под собой веские основания, но абсолютизировать его было бы не совсем верно. Спектр эмоционального воздействия на мотивационную сферу молодого поколения 1930-х годов был гораздо разнообразнее и шире. Кино формировало не только образ «врага», в чем действительно было много ошибок, но и образ «героя» — того, на кого хотелось быть похожим мальчишкам 1930-х годов. И.В. Сталин на встрече с творческой интеллигенцией в марте 1946 года так оценил роль кино в предвоенные годы: «Художественный образ в кино великого летчика нашего времени Валерия Чкалова способствовал воспитанию десятков тысяч бесстрашных советских соколов — летчиков, покрывших себя в годы Великой Отечественной войны неувядаемой славой, а славный герой кинокартины “Парень из нашего города” полковник-танкист Сергей Луконин — сотен тысяч героев-танкистов» [129].

Военные киноленты не только «расслабляли» и настраивали «шапкозакидательски» по отношению к вероятному противнику, но активизировали самое необходимое в данный исторический период чувство готовности в любое время дать отпор любому врагу. Актуализировали само чувство этого момента. Довольно характерными и многочисленными являются такие вот воспоминания о предвоенном детстве: «Жили очень весело, постоянно посещали театр и кино, участвовали в антивоенных демонстрациях. В общем, были активными. Многие из нас уже посещали различные клубы: одни изучали морское дело, другие ходили в клубы связистов, парашютную школу, некоторые даже в летную. В 1941 году кончил я ремеслуху. Началась война, и мы всем училищем ринулись на штурм военкомата. Мне было тогда семнадцать лет» [130].

«Вмешательство» государства в кинематографическое творчество в 1930-х годах имело определяющий, но не довлеющий характер. При всей его неоднозначности, исторические результаты оного следует оценивать, исходя из тех задач, которые ставились государством в преддверии надвигавшейся мировой войны. Учитывая специфику исторического момента (коммунистическая идеология, политический контроль, техническая оснащенность, художественные возможности и т.п.), можно сказать, что 1930-е годы — это период активного влияния кинематографа на сознание и поведенческие реакции молодежи в СССР. Поэтому, перефразируя известное изречение Бисмарка, можно сказать, что Победа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов была достигнута не только благодаря советскому школьному учителю, но и благодаря советскому кинематографу.

 

Примечания

1. См.: Соколов Р.В., Вахтин А.В. Идея «воспитания будущего» и игровая культура первой трети ХХ века // http://www.igrologia.ru/izdania/Teoria_i_istoria_igri/9_Richard_Sokolov.htm; См. так же: Оршанский Л.Г. Игрушки. Статьи по истории, этнографии и психологии игрушек. М.–Петроград, 1923; Романов С.Г. Игрушки 1920-х годов в СССР (Размышления реставратора) // http://www.igrologia.ru/izdania/Teoria_i_istoria_igri/14_Romanov.htm

2. Яковлев В. Игры — на службу подготовке наших ребят к труду и обороне // За коммунистическое воспитание. 1932. № 6. С. 36–40.

3. Там же.

4. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 405. Л. 99.

5. Там же.

6. Там же.

7. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 404. Л. 18.

8. Там же. Л. 7.

9. Там же. Л. 89.

10. Там же. Л. 127.

11. Там же. Л. 23–25.

12. Там же. Л. 145.

13. Там же. Л. 182 об.

14. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 405. Л. 111.

15. Там же.

16. Там же.

17. Там же.

18. Список игрушек, разрешенных и запрещенных комитетом по игрушке наркомпроса РСФСР. Вып. 1 за время с 19 марта 1934 г. М.–Л.: КОИЗ, 1934.

19. Там же. С. 2.

20. Там же. С. 3–5.

21. Там же. С. 7–26.

22. Там же. С. 35–41.

23. Там же.

24. Там же.

25. Там же.

26. Розенталь Э. Об игрушке и «петрушке» // Народный учитель. 1931. № 10–11. С. 123.

27. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 1600. Л. 1.

28. Там же. Л. 103.

29. Там же.

30. Там же.

31. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 949. Л. 63.

32. «О детских играх». Приказ по Наркомпросу № 714 от 9 сентября 1936 г. // В помощь учителю: методический бюллетень ЛООНО. 1936. № 6. С. 5.

33. Там же.

34. Там же.

35. Там же.

36 Ганшин Н. Опыт военизации в пионеротряде. М., 1929. С. 71–78.

37. Там же. С. 6.

38. Там же. С. 7.

39. С 1923/24 учебного года пионерские организации стали появляться в школах в виде так называемых «форпостов». К 1925 году по стране насчитывалось более 10 тысяч таких форпостов. В 1929 году численность пионеров по стране возросла до 1,8 млн человек, а к 1932 году — до 6 млн. При этом влияние пионеров на жизнь школы и, соответственно, на воспитание постоянно усиливалось // Страницы истории юных ленинцев. М., 1976. С. 49.

40. Вожатому села. Хрестоматия для курсов вожатых деревенских пионеротрядов. М.–Л., 1930. С. 77.

41. Там же. С. 78.

42. Там же.

43. Там же. С. 79.

44. Вожатому села. С. 78.

45. Там же. С. 80.

46. Там же. С. 79.

47. Сорокин В. Законы и обычаи пионеров. Л., 1925. С. 9.

48. Там же. С. 24.

49. Там же. С. 23.

50. Там же. С. 25.

51. Там же. С. 27.

52. Там же. С. 28.

53. Барабан. Двухнедельный журнал юных пионеров. Орган МК ВКП(б), МК ВЛКСМ и МГСПС. № 18 (65). Сентябрь 1926.

54. Там же. С. 7.

55. Там же. С. 1.

56. Там же. С. 7–8.

57. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 949. Л. 6.

58. Там же.

59. Электронный ресурс: URL: http://base.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc;base=ESU;n=16624

60. ЦАНО. Ф. 2581. Оп. 1. Д. 949. Л. 98.

61. Там же. Л. 98 об.

62. Там же. Л. 98 об. — 99.

63. ГОПАНО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 2507. Л. 21.

64. Там же. Л. 31.

65. Там же. Л. 66, 68.

66. Борьба классов. 1936. № 3. С. 11–12.

67. Меерзон И. Записи учащихся в неполной средней школе // Исторический журнал. 1937. № 2. С. 119.

68. В постановлении жюри правительственной комиссии по конкурсу на лучший учебник говорилось: «Краткий курс истории СССР под редакцией профессора А.В. Шестакова считать одобренным Правительственной комиссией и рекомендовать в качестве учебника для третьего и четвертого классов» // Исторический журнал. 1937. № 8. С. 5.

69. Шестаков А.В. Как преподавать историю СССР по новому учебнику // Исторический журнал. 1937. № 9. С. 79.

70. Там же. С. 81.

71. Андреевская И. Воспитательная работа на уроках истории // Исторический журнал. 1937. № 12. С. 89.

72. Там же. С. 91–92. Последнее высказывание, без сомнения, можно отнести к воспитательным факторам, которые сыграют «злую шутку» в начале войны, но в тот момент это было сложно прогнозировать.

73. Поташева Н., Дубосарская М. Политическое воспитание на уроках истории в 8–9-х классах (из опыта работы) // Исторический журнал. 1938. № 4. С. 90.

74. Фохт А. Политическое воспитание на уроках истории // Исторический журнал. 1938. № 7. С. 91.

75. Вербицкий В. Исторический роман в преподавании истории СССР // Исторический журнал. 1937. № 5. С. 110.

76. Ефимов Д. Художественная литература на уроках истории СССР (Из опыта работы в 10-м классе) // Исторический журнал. 1939. № 5. С. 91.

77. Зиновьев А.А. Исповедь отщепенца. М.: Астрель, 2008. С. 88.

78. Там же. С. 89.

79. Луначарский А.В. Что должно дать кино? // Луначарский о кино: статьи, высказывания, сценарии, документы. М.: Искусство, 1965. С. 22.

80. Луначарский А.В. Революционная идеология и кино // Там же. С. 35.

81. Луначарский А.В. О кино // Там же. С. 46.

82. Эйзенштейн С.М. Избранные произведения. Т. 1. М., 1964. С. 115, 116.

83. Сталин И.В. Сочинения. Т. 14. М., 2007. С. 43.

84. Лотман Ю.М. Семиотика кино и проблемы киноэстетики. Таллин, 1973. С. 15, 99.

85. Вайншток В., Якобзон Д. Кино и молодежь. М.–Л., 1926. С. 9.

86. Там же.

87. Там же. С. 19.

88. Там же.

89. ЦАНО. Ф. 2518. Оп. 1. Д. 8. Л. 205 об.

90. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 5941. Л. 5.

91. Там же.

92. Луначарский А.В. О кино // Луначарский о кино: статьи, высказывания, сценарии, документы. М.: Искусство, 1965. С. 53.

93. Вайншток В., Якобзон Д. Указ. соч. С. 22.

94. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 5941. Л. 5.

95. Там же. Л. 9.

96. Рудой Я.Б. Боевые вопросы политики кино. М., 1930. С. 54.

97. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М.: Изд-во политической литературы, 1984. С. 371.

98. Там же.

99. ЦАНО. Ф. 5890. Оп. 1. Д. 4. Л. 136–136 об.

100. ЦАНО. Ф. 5890. Оп. 1. Д. 6. Л. 22.

101. ЦАНО. Ф. 5890. Оп. 1. Д. 1. Л. 2.

102. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 5941. Л. 7.

103. Рудой Я.Б. Указ. соч. С. 66–67.

104. ЦАНО. Ф. 5890. Оп. 1. Д. 1. Л. 3.

105. Там же. Л. 6.

106. В конце 1935 года Горьковский край включал в себя 93 района (вместе с Марийской АО и Чувашской АССР). См.: Государственный архив Нижегородской области: Путеводитель. Н. Новгород, 2000. С. 707.

107. ЦАНО. Ф. 5890. Оп. 1. Д. 6. Л. 3.

108. Там же. Л. 3–3 об.

109. Там же.

110. Луначарский А.В. Кино и милитаризм // // Луначарский о кино… С. 191.

111. ГОПАНО. Ф. 2. Оп. 1. Д. 2507. Л. 86.

112. ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 283. Л. 12.

113. Там же.

114. Там же. Л. 13.

115. После принятия Конституции 1936 года вместо Горьковского края была сформирована Горьковская область // Государственный архив Нижегородской области: Путеводитель. Н. Новгород, 2000. С. 707.

116. ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 283. Л. 19.

117. Общество и власть. Российская провинция. 1930 г. — июнь 1941 г. Т. 2. М., 2005. С. 783.

118. Там же.

119. Там же.

120. Кривошеев Ю.Р., Соколов Р.А. Периодическая печать о фильме «Александр Невский» // Новейшая история России. 2012. № 1. С. 183.

121. Там же. С. 182.

122. Кино-газета. 1934. № 55. С. 1.

123. Там же.

124. Глязер С. За историческую игрушку // Игрушка. 1937. № 10. С. 20.

125. Там же.

126. 31 июля 1941 года состоялась премьера короткометражного фильма «Чапаев с нами», в котором герой не погибал, как в главном фильме, а призывал на борьбу с фашистскими захватчиками // Электронный ресурс: URL: www.kino-teatr.ru/short/movie/sov/12285/annot/

127. Жданов Ю.А. Взгляд в прошлое: воспоминания очевидца. Ростов-на-Дону, 2004. С. 78.

128. Сенявская Е.С. Противники России в войнах ХХ века: Эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006. С. 76.

129. Сталин И.В. Сочинения. Т. 16. М., 1997. С. 50.

130. Бердинских В.А. Речи немых. Повседневная жизнь русского крестьянства в ХХ веке. М., 2011. С. 189.

Источник: Сомов В.А. Первое советское поколение: испытание войной. М.: АИРО-XXI, 2015. С. 21–49.