Пустые идеи: критика аналитической философии

Рецензия на книгу Питера Ангера «Пустые идеи: критика аналитической философии» (Unger Peter. Empty Ideas: A Critique of Analytic Philosophy. Oxford University Press).

Метафизика снова в моде, по крайней мере, в аналитической традиции, доминирующей в англоязычном философском пространстве, хотя, впрочем, ее популярность растет во всем мире. Однако это движение вспять. В середине ХХ века аналитическая традиция была представлена двумя направлениями: логический позитивизм и философия обыденного языка. Логические позитивисты отрицали метафизику как познавательно бессмысленную, не верифицируемую ни наблюдением, ни логикой. Философы обыденного языка, как правило, были настроены не менее скептически и видели в метафизических спекуляциях патологическое проявление использования слов вне тех земных контекстов, которые их породили. Но все изменилось. Эти антиметафизические аргументы опирались на представления о смысле, не выдержавшие испытания временем. Кроме того, возрождение метафизики происходило под влиянием таких философов, как Сол Крипке и Дэвид Льюис, которые столь ясно и доходчиво изложили теории существенных свойств (Аристотель), возможных миров (Лейбниц) и тому подобного, что обвинения в бессмысленности были бы просто неуместны.

Современные аналитические метафизики считают, что могут свободно и последовательно рассуждать о самых глубинных и общих проблемах природы реальности. Но, по мнению Питера Ангера, они заблуждаются: они не в состоянии возродить классическую докантовскую метафизику, все их рассуждения — это лишь игра слов, а их идеи в большинстве случаев пусты. Данному обвинению Ангер подвергает всю аналитическую философию в целом. Впрочем, о неаналитической философии он также невысокого мнения: он даже не хочет тратить на нее свое время.

Можно подумать, что под «пустым» Ангер подразумевает «бессмысленное», но это не так. Он допускает, что некоторые пустые идеи могут быть истинными. Например, идея, что все красные предметы — цветные, истинна, т.е. не бессмысленна, но, по меркам Ангера, пуста. Он критикует пустые идеи не за отсутствие смысла или истины, а за то, что они неинтересны. Таким образом, Ангер вовсе не занимается самокритикой, когда говорит, что некоторые из его идей, высказанных в книге, пусты, а вот для аналитических философов — одним из которых является и сам Ангер — это должно быть достаточно скверно, настолько, чтобы заслужить скучную проповедь. Однако «пустой» — это не синоним слова «скучный», потому что в противном случае книга превратилась бы в один длинный зевок. Вместо этого Ангер утверждает, что пустота есть объективное свойство некоторых идей, обуславливающее то, почему они не должны возбуждать наш интерес.

Чтобы по достоинству оценить критические идеи Ангера, необходимо прояснить, что подразумевается под словом «пустой». «Пустому» он противопоставляет «существенное». Насколько мы смогли понять, чтобы быть «существенной», идее необходимо быть возможной, связанной с тем, что могло бы быть иначе. Идея о том, что Наполеон умер на острове Святой Елены, возможна, потому что он мог умереть и в другом месте, но идея о том, что все красные предметы окрашены, не является возможной. Таким образом, чтобы идея оказалась «пустой», ей достаточно не быть возможной: т.е. быть необходимой или невозможной. Но Ангер отмечает, что есть еще одно «но»: для всех математических истин необходимо, чтобы 5 + 7 не равнялось 13. Если математика поставляет только пустые идеи, то говорить о том, что аналитическая философия тоже поставляет только пустые идеи, — значит приравнивать ее к математике, а это не так уж и плохо. Чтобы отличить философию от математики, Ангер предлагает провести различие между конкретной реальностью (содержащей вещи в пространстве и времени) и абстрактной реальностью (содержащей числа). Можно предположить, что математика преуспела в том, что касается абстрактной реальности, в то время как аналитическая философия безуспешно пытается информировать нас о конкретной реальности. Согласно Ангеру, аналитическая философия не дает практически никаких «конкретно существенных идей», то есть никакой возможной информации о конкретной реальности.

Но апелляция Ангера к конкретной реальности не решает проблему. Во-первых, потому что логика и математика поставляют нам сведения не только об области абстрактных объектов. Они также могут быть полезны, поскольку применимы к самой конкретной реальности, например, в естественных науках. Они поставляют нам необходимые, но далеко не очевидные истины, руководствуясь принципом «если конкретная реальность удовлетворяет условиям А, то она будет удовлетворять и условиям В». Почему бы не предположить, что аналитическая философия делает то же самое? Тем не менее, по меркам Ангера, ее истины являются «конкретно пустыми». Хотя в таком случае многие самые ключевые философские идеи тоже будут «конкретно пустыми». Например, идея обозначения «бытия, которое с необходимостью обладает такими атрибутами, как всеведение, всемогущество, всеблагость, конкретность и существование» словом «Бог». Эта идея пуста, потому что Бог не-возможен, ибо нечто не может быть возможным, если оно необходимо. Но философ, рассуждающий о Боге, занимается метафизикой в старом классическом понимании этого слова. Действительно, характерной чертой метафизики, как прошлого, так и настоящего, является стремление понять глубинную, самую общую и необходимую природу реальности. Поэтому обвинения, которые Ангер предъявляет аналитическим философам в том, что они поставляют нам только конкретно пустые идеи, бьют мимо цели, поскольку именно этого они и добиваются.

Эта история с понятием «пустоты» у Ангера напоминает рекламный трюк, как если бы фирма-конкурент определила слово «пустой» как «содержащий фруктовый сок марки Х», а затем развешивала плакаты, предупреждающие, что коробки с соком марки Х пусты. Читая «Пустые идеи», вы как бы пробираетесь сквозь многочисленные сложные описания коробок фруктового сока марки Х различных типов, каждый раз убеждающие вас, что очередная коробка была пуста, а также приводимые вместе с тем сложные описания коробок фруктового сока марки Y, убеждающие нас, что эти коробки полны. Многословная и конъюнктурная проза Ангера ставит читателя примерно в такое же положение.

Ангер повышает градус критики за счет того, что выдвигает против аналитической философии еще один аргумент: ее идеи не просто конкретно пусты, они «аналитически пусты». Однако его рассуждения о том, что такое «аналитически пустое», более расплывчаты, нежели о том, что такое «конкретно пустое». Создается впечатление, что истинность и ложность аналитически пустых идей зависит от семантических взаимосвязей между нашими словами или понятиями, а не от свойств реальности, к которой отсылают эти слова или понятия. Например, предполагается, что истинность утверждения «Все красные предметы — цветные» зависит от семантической связи между словом «красный» и словом «цветной» или от отношений между нашими понятиями красного и цвета, а не от отношений между красным предметом и цветным предметом. С другой стороны, предполагается, что истинность высказывания «Наполеон умер на острове Святой Елены» зависит от взаимосвязи человека Наполеона и острова Святой Елены, а не имени «Наполеон» и имени «Святая Елена» или понятия «Наполеон» и понятия острова Святой Елены. Так что если идеи аналитических философов аналитически пусты — значит, они ставят вербальные задачи, не относящиеся к конкретной реальности, самые глубинные и основные принципы которой они стремятся понять.

К несчастью для Ангера, представления, на которых был основан его второй аргумент, оказались менее удачными, чем это может показаться на первый взгляд. Прежде всего, истинность и ложность любого произносимого высказывания зависит от значения слов или понятий, которые использует говорящий. Так, высказывание «Наполеон умер в месте, названном в честь Святой Елены» будет неверным, если под этим местом говорящий подразумевает городок Святой Елены в графстве Ланкашир, даже если все остальные слова используются правильно. Более того, истинное высказывание «Все красные предметы — цветные» говорит нам об отношениях между красными и цветными предметами: последние включают в себя первые. Разумеется, высказывание «Все красные предметы — цветные» выражает необходимую истину, тогда как истина высказывания «Наполеон умер на острове Святой Елены» лишь возможна, но это возвращает нас к исходному отличию между конкретно пустыми и конкретно существенными идеями и не добавляет ничего нового к первому аргументу. Таким образом, Ангер не обращает внимания на сложность этих вопросов и не предлагает ничего, что могло бы помочь ответить на них.

Некоторые философы применяли термин «аналитический» по отношению к тем случаям, когда смысловая или понятийная связь в предложении была очевидна для компетентного пользователя языка или для того, кто использует соответствующие понятия. Можно предположить, что второй аргумент состоит просто-напросто в том, что аналитические философы не заслуживают внимания, потому что говорят нам об очевидном: например, о том, что «все красные предметы — цветные». Но Ангер, вероятно, имеет в виду нечто иное, потому что многие из тех идей, которые он относит к аналитически пустым, касаются, и он настаивает на этом, предметов, далеких от очевидности, трудных и даже неразрешимых.

Ангер использует следующую процедуру: он приводит позицию какого-нибудь аналитического философа и затем безапелляционно и бездоказательно утверждает, что его идеи конкретно пусты, зачастую добавляя, менее уверенно, но также бездоказательно, что они еще и аналитически пусты. Создается впечатление, что если бы он действительно обнаружил какой-то страшный секрет аналитических философов, то, вероятно, дело приняло бы более серьезный оборот и даже могло дойти до суда.

Иногда Ангер делится с читателем некоторыми своими бурными фантазиями о разуме и материи, как бы намекая, в какую сторону следует двигаться конкретно существенной философии. Тем не менее, он воздерживается от утверждения, что эти фантазии истинны. По его словам, чтобы достичь настоящего прогресса на этом пути, необходимо сочетание такого высокого уровня таланта и познаний в философии и физике, какого достигла лишь горстка избранных, обществу которых Ангер не принадлежит. Книга заканчивается наставлением: «Мы, философы, должны воспитывать и поддерживать в себе качество интеллектуальной скромности». Кажется, он имеет в виду коллективную скромность по отношению к специалистам других областей знания, а не индивидуальную — по отношению к другим философам. Например, он заявляет нам: «Идеи этой книги, которые впервые были изложены в моей ранней работе “Вся власть мира”, возможно, заключают в себе больше нового существенного философского содержания, чем можно обнаружить во всем том, что было напечатано самыми известными представителями философского мейнстрима за последние 70 лет».

Однако, культивируя свою скромность перед нефилософами, он оговаривается, что, вероятно, в связи с отсутствием научного подтверждения своих спекуляций, он «мало касался — а возможно и вовсе не касался — тех сюжетов, которые заслуживают отдельного и подробного рассмотрения». Заметим, что если кто-то хочет опровергнуть претензии Ангера преодолеть мейнстрим с помощью новых субстанциальных философских идей, то он должен начать с последних работ в области философии сознания, посвященных человеческому разуму и тесно связанных с экспериментальной психологией.

Однако у «Пустых идей» есть несколько достоинств, характерных для хорошей работы по аналитической философии. Зачастую он делает смелые, точные, остроумные и оригинальные замечания. Попутно он вносит полезный вклад в аналитическую метафизику, предлагая удачные примеры, которые провоцируют на размышления, в частности, об эссенциализме. Но все эти достоинства теряются за непродуманной и не выдерживающей критики общей структурой.

Однако остается один важный вопрос: каким образом исследование необходимых истин может дать нам новое знание, если они не поставляют нам возможные высказывания? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо, прежде всего, понять, что он является частью более общего вопроса: каким образом на основе двух одинаковых истин можно приходить к разным выводам? Например, знание о том, что возможная истина «на полу 172 плиток» отличается от необходимо эквивалентной возможной истины «на полу 289 плиток», подобно знанию, что тривиальная необходимая истина «172 = 172» отличается от знания необходимо эквивалентной, но менее тривиальной необходимой истины «172 = 289». До сих пор неясно, на каком основании мы можем выстраивать наше понимание подобных вещей, хотя это позволило бы сформулировать ответ на вопрос, почему одно и то же положение вещей может быть описано различными высказываниями? Как бы то ни было, нет никаких оснований ожидать, что объяснение как-то зависит от различий между дисциплинами, преимущественно занятыми не-возможными материями, такими как математика, логика и философия, и другими, занятыми изучением возможных вещей. Различия в методологии этих дисциплин обусловлены более конкретными причинами, а критика, допускающая смешение таких фундаментальных вопросов, не должна смущать аналитических философов.

Источник: Williamson T. Review of Peter Unger’s Empty Ideas // The Times Literary Supplement. 2015. January 16. No. 5833. P. 22–23.