«Худжум»: женская эмансипация в период ранних советских «экспериментов» в Советской Киргизии (1918–1930 годы)

Октябрьская революция 1917 года привела к смене не просто политического строя, но социального порядка, практик повседневности людей. Советский период ознаменовался «радикальным» переосмыслением детства, что было во многом связано с проектом освобождения/эмансипации женщин. Выведение женщины из приватного пространства дома и семьи закономерно требовало нового понимания репродуктивного труда, заботы о детях и т.п. Соответственно, начальный период становления советской власти охарактеризовался значительными изменениями в системе образования, охране материнства и детства, развитии детских учреждений, организаций. При этом условия, в которых оказались женщины в разных регионах огромной страны, были различными и накладывали свою специфику на официальную политику «на местах». Многие институции, системы, созданные в период 20-х годов, продолжают функционировать до сих пор, воспринимаясь часто как данность, а не результат коренных преобразований советского периода.

В рамках данной статьи нас будет интересовать советский проект «освобождения женщин Востока», в частности на территории Киргизии. Основными источниками исследования выступили статистические данные, исследования советского периода в отношении положения женщин в Киргизской (А)ССР. В задачи статьи входит проанализировать, каким образом происходила практическая имплементация «обещаний» и идеологий советской власти. Это может стать существенным моментом в осмыслении «неудачи» этого первого «женского проекта», а именно сильного отката к традиционным ценностям после 30-х годов, а также появлению (нео)консервативных тенденций уже в постсоветский период.

 

Эмансипация женщин

Проект «освобождения женщин» включал в себя переосмысление их роли в обществе не только как матерей, но и работниц, что становилось основой их гражданского статуса. Соответственно, в 20-е годы закладываются основания социальной политики государства в отношении охраны материнства и детства, которые призваны освободить женщин от части материнских обязанностей, высвободить время для образования и работы. Происходит формирование новой модели детско-родительских отношений. В дореволюционный период дети не являлись субъектами права и полностью «принадлежали» родителям. Советская же власть, ориентированная, особенно в первые годы, на трансформацию «традиционного» института семьи, вывела из сугубо приватного пространства семьи детей как отдельную категорию граждан. Соответственно, активно развивались практики дефамилизации: создание детских учреждений образования и здравоохранения, введение социальной службы в учреждениях образования и др.

«Женщины Востока» определялись как наиболее угнетенная категория в сравнении с европейской частью СССР. Основой этого гнета определялась специфика локального контекста: «В этом отношении женщины Средней Азии и Казахстана были угнетены в большей степени, чем женщины центральной России, ибо к классовому и семейно-бытовому гнету здесь присовокуплялся национальный гнет… Женщина была на положении домашнего обихода, вещи, частной собственности мужчины. Как вещь, ее покупали и продавали за калым (выкуп)» [1].

Во многих трудах советского периода, исследующих положение женщины в досоветской Киргизии, отмечаются такие негативные тенденции, как многоженство, продажа девочек с раннего возраста за калым, передача женщины по наследству (по смерти мужа — его брату), умыкание, избиение, убийство и т.д. Все имущественные и наследственные права в семье находились в руках мужа. Имущество умершего главы семейства, не имевшего наследников мужского пола, поступало в пользу ближайших родственников [2].

Более того, до установления советской власти в Средней Азии процент грамотных составлял среди таджиков 0,5; киргизов — 0,6; туркменов — 0,7; узбеков — 1,6; казахов — 2,1%. Женщины-киргизки, умеющие читать и писать, встречались крайне редко [3]. Согласно данным всесоюзной переписи населения 1926 года, грамотные женщины-киргизки составляли едва 0,3% [4].

Соответственно, в партийных документах с середины 20-х годов появляется даже специальное обозначение для кампании по «освобождению женщин Востока» — «Худжум» (араб. «наступление»). Эта кампания включала в себя, прежде всего, выведение женщины в публичное пространство, привлечение к общественно-политической работе и производственному труду, освобождение от части обязанностей по уходу и заботе о доме, семье и детях. Чаще всего «Худжум» связывают с такими радикальными акциями, как публичное снимание/сжигание паранджи как «символа угнетения и рабства».

14 июня 1921 года Центральный Исполнительный Комитет ТуркАСС [5] издал декрет об отмене калыма и повышении брачного возраста (для женщин 16 лет, для мужчин 18 лет). Наряду с отменой калыма запрещалось многоженство и принудительная выдача девушек замуж. В феврале 1925 года ревком Кара-Киргизской автономной области принял постановление об уголовной ответственности за принуждение женщины к недобровольному вступлению в брак, за выкуп невесты, за многоженство; был также определен возраст вступления в брак.

12 ноября 1919 года был создан отдел по работе среди женщин (женотдел) при Туркестанском краевом комитете Коммунистической партии. В областях отделы создавались в течение 1919 и 1920 годов. В функции женотделов входило повышение уровня политического сознания, общей грамотности работниц, крестьянок, домохозяек, их подготовка к деятельности в государственных и общественных учреждениях.

В июне 1918 года в Пишпеке (ныне — Бишкеке [6]) был организован союз «Трудовая женщина». Целью союза обозначалось «сделать из женщины вполне независимого в материальном отношении человека и полезного гражданина в общественной жизни», «поднять женщину и в умственном отношении, заинтересовав ее общественной и политической жизнью страны». Союз просуществовал всего полтора года, однако за то время они организовали сапожную и швейную мастерские, где женщины обучались бесплатно и изготовляли одежду для бойцов Красной армии. Также для поддержания этих мастерских были открыты общественная столовая и буфет. В конце 1918 года союз реорганизовался в «Союз защиты прав женщин», который просуществовал до организации женотдела при Пишпекском уездно-городском комитете партии (осень 1919 года) [7].

В 1918 году в Пишпеке был организован Союз мусульманок, объединивший девушек и молодых женщин. Члены союза боролись за искоренение пережитков старого семейного быта, против религии, за ликвидацию социальной отсталости женщин [8].

Среди основных форм работы с женщинами-киргизками в первое десятилетие советской власти, наряду с делегатскими собраниями [9], были специальные женские клубы и женские красные уголки, а также красные юрты, работавшие на кочевьях, которые являлись связующим звеном партийной организации с широкими женскими массами.

Первый женский клуб в Киргизии организовали в Каракольском округе в с. Талдысу Курментинской волости 8 марта 1925 года. При клубе работали школа-ликбез на 60 девочек и женщин-делегаток, врачебная консультация, драматический кружок, проводились женские собрания. Всего в Киргизии в 1925 году было открыто три женских клуба [10].

В связи с тем, что большая часть населения Средней Азии — это сельское и кочевое население, соответственно требовались иные формы работы, нежели в европейской части СССР. Так, распространение получили «красные юрты». Эти юрты играли роль пункта ликвидации неграмотности, клуба, читальни/библиотеки, консультационного центра по различным вопросам, лекционного зала, медицинского/акушерского пункта. Красные юрты занимались также вопросами организации женских артелей (рукоделие, швейное дело и т.п.). В 1925 году на территории Киргизии действовали пять передвижных красных юрт для кочевниц. При трех юртах работали делегатские собрания, которые включали в общем 63 женщин-делегаток [11].

Также следует подчеркнуть еще одну специфику работы с женским населением в Советской Киргизии: а именно то, что все проекты были сугубо для женщин. Это было связано с высоким уровнем сопротивления мужского населения, агрессией. Соответственно, женщины решались ходить только в те клубы, юрты, которые были только для женщин и не привлекали мужчин. Например, Ж.С. Татыбекова описывает следующие случаи насилия по отношению к делегаткам и активисткам:

«В Карасу (неподалеку от г. Оша) басмачи поймали двух женщин-активисток, проводивших агитацию за выборы делегаток на съезд, зверски убили их, а трупы повесили на мясном базаре» [12].

«22-летняя активистка, делегатка Алымкан Мамыткулова была убита мужем прямо на судебном процессе при разборе их дела о разводе. Она посещала женские собрания, училась в школе ликбеза без согласия мужа, который ее жестоко избивал после каждого собрания. Не выдержав такого издевательства, Алымкан подала в суд на развод, где во время заседания муж бросился к ней с кинжалом и убил ее» [13].

«Член сельсовета Айнабюбю Джалганбаева заведовала красной юртой, посещала ликбез, вела активную работу среди женщин в селе Кызыл-Туу Кочкорской волости. Муж и его родственники были очень недовольны этим. Муж жестоко избивал ее. Айнабюбю написала об этом в стенгазету и, перейдя жить к своим родителям, продолжала свою учебу и работу. Муж подкараулили ее и убил, нанеся 14 ножевых ран» [14].

«Вовлечение девочек-киргизок и женщин в школу проходило в очень трудных условиях. Манапы, баи и духовенство проводили усиленную агитацию среди киргизского населения, направленную против обучения женщины. Как вспоминает Турсун Усманова, работавшая некоторое время на юге Киргизии, однажды басмачи напали на школу в кишлаке Ичкилик Туя-Муюнской волости, избили учениц и часть девушек увезли с собой» [15].

Декларации равенства прав женщин и мужчин, особенно привнесенные извне, со стороны европейской части СССР и РСФСР, не способны были существенно изменить практики повседневности. Соответственно, в первые годы советской власти все еще были широко распространены «традиции», например, ранней выдачи замуж. Данные переписи 1926 года свидетельствуют о том, что удельный вес 15-летних замужних киргизок был самым высоким по стране (29,2%). Число 15-летних семейных женщин в СССР достигало 18 тыс. 276 чел., а в Киргизии — 1 тыс. 372. Из всего числа киргизок 16-летнего возраста уже больше половины (60%) были замужними. У «славянских народов» процент 15-летних женщин, состоящих в браке, колебался от 0,07 до 0,08% [16].

Также, несмотря опять же на принимаемые меры по общественно-политическому «усилению» женщин, их удельный вес в трудовой и политической сферах длительный период оставался не очень высоким. Среди рабочих и служащих на территории Киргизии в 1922 году женщины составляли 11%, а к 1940 году их процент поднялся всего до 29%. Вообще по Союзу численность женщин-рабочих и служащих в 1922 году была 25%, в 1940-м — 39%. Если обратиться к отдельным республикам, то, например, в Белорусской ССР эти показатели были соответственно 23% и 40%, а в Туркменской ССР — 12% и 36%, в Таджикской — 5% и 29%, в Армянской — 15% и 34% [17]. Удельный вес женского труда в промышленности Киргизии за 1930 год — 17,4%. В колхозах — 50% женщин [18].

Как видно из таблицы ниже, удельный вес женщин среди членов сельсоветов и особенно председателей имел тенденцию к сокращению в начале 30-х годов. Это может свидетельствовать о том, что теми или иными мерами женщины вытеснялись из органов управления.

Состав сельских советов в Киргизской АССР [19]

Если в 1927-28 учебном году в числе учащихся девочки по СССР в целом составляли 39,6%, то в Киргизии они составляли 29%. В 1929 году девочки составляли 36% от общего числа учащихся Киргизии в школах первой ступени. По официальным данным, в 1914 году девушки коренной национальности совершенно не обучались в школах, а девушки-европейки составляли приблизительно около 20% всех учащихся [20].

Таким образом, следует подчеркнуть, что в советский период на уровне официальных документов запускается проект «освобождения» женщины от культурного, социального, семейного гнета. Отдельное внимание уделялось специфике работы с «женщинами Востока» по усилению их общественно-политического положения, выведению из частного пространства семьи и домашнего хозяйства. Полученные в этот период права на образование, труд и т.п. стали существенным основанием эмансипации женщин, постепенного изменения их положения в обществе. Однако декларативные заявления далеко не всегда сопровождались эффективными мерами помощи и поддержки, именно поэтому в ранний советский период показатели участия женщин в общественно-политической работе, трудовой сфере были недостаточно высокими. Многие «нововведения» вызывали сильное сопротивление у населения.

 

Формирование системы охраны материнства и детства

«Пусть не пугаются работницы-матери, коммунистическое общество не собирается отнять детей у родителей, оторвать младенца от материнской груди или насильно разрушить семью. Ничего подобного! Оно “возьмет на себя” лишь “материальную обузу воспитания детей”, радость же отцовства и материнства оставит тем, кто способен понимать и чувствовать эти радости» (с. 21).
А. Коллонтай. Семья и коммунистическое государство, 1918.

Важным компонентом «освобождения женщины» было создание социальной системы помощи в уходе и заботе о детях: организовывались ясли, детские сады, детские дома и пункты общественного питания. С 1918 года создается отдел по охране материнства и младенчества (ОММ), в ведении которого находились дома матери и ребенка, женские и детские консультации, родильные дома, ясли, детские сады, молочные кухни, материнские льготы работницам.

Отдел ОММ разворачивает широкую работу по организации домов младенца, женских домов и детских больниц. С самого начала своего функционирования система ОММ сосредоточила усилия на развитии учреждений закрытого типа, таких как дома матери и ребенка, дома ребенка и прочих, то есть попросту — специализированных больниц. В декабре 1920 года первое совещание по ОММ вынесло решение о приоритете развития учреждений открытого типа, таких как ясли, консультации, молочные кухни и пр. [21].

В 1919 году в Москве были открыты первые курсы инструкторов-организаторов охраны материнства и младенчества. В 1920 году такие курсы уже работали в девяти крупных городах [22]. В 1922 году в Москве был создан научно-исследовательский институт охраны материнства и младенчества (ныне Институт педиатрии АМН СССР). Институты такого же профиля открывались на Украине (Киев и Харьков), в Азербайджане (Баку), Казахстане (Алма-Ата) и в ряде городов Российской Федерации (в Ленинграде, Ростове, Свердловске и др.) [23]. В начале 1920-х годов отделение охраны материнства и младенчества создает собственное издательство, которое выпускает книги и брошюры миллионными тиражами. Так, с 1926-го по 1927 год общий тираж изданий по уходу за маленькими детьми составляет 1,5 миллиона экземпляров. Учитывая тот факт, что почти половина женского населения неграмотна, печатная пропаганда подкрепляется массовым изданием плакатов, публичными выступлениями врачей-педиатров, созданием «уголков здоровья» в клубах и избах-читальнях [24].

В Советской Киргизии система охраны материнства и детства начинает формироваться только к концу 20-х годов, что было связано со спецификой политического контекста, преобладанием сельского/кочевого населения. Соответственно, те меры, которые получили широкое распространение в европейской части СССР, где количество городского населения было больше, не работали для сельских местностей, и особенно в отношении кочевого населения.

В 1922 году на 10 000 человек населения на территории Киргизии приходилось 0,5 врачей. К 1940 году этот показатель возрос до 3,8 врачей. Соответственно, в дореволюционное время уровень оказания медицинской помощи был достаточно низким, а акушерской помощи не было практически вообще.

Во многих работах исследователей/исследовательниц следующим образом описываются особенности родов у женщин: «…роды у киргизок бывают большею частью трудные. Киргизы же ненормальные роды приписывают наваждению злого духа и потому бьют, пугают рожениц, тянут им язык. Понятно, что при таких диких понятиях и, наконец, при совершенном отсутствии акушерок и бабок много беременных женщин умирает от родов или побоев» [25]; «здесь не было акушерок, и женщины рожали часто, будучи подвешенными по старому обычаю на веревки или над ямой с золой» [26].

В 1925 году в г. Фрунзе впервые был открыт родильный дом на 20 коек и детская консультация. В 1926 году существовало уже три детские консультации и две женские. С 1926-го по 1928 год было открыто девять детских консультаций, восемь женских консультаций и четыре родильных дома на 90 коек [27]. Для подготовки акушерок были открыты акушерские курсы, которые выпустили в 1928 году 29 акушерок.

С 1926 года в аппарате Наркомздрава Киргизской АССР утвержден самостоятельный отдел охраны материнства и младенчества.

Учитывая особенности медицинского обслуживания кочевого коренного населения, Наркомздрав ежегодно увеличивал число врачебно-подвижных отрядов. Организовывались подвижные консультации и родильные юрты. Как уже отмечалось выше, акушерские пункты организовывались и при красных юртах по работе с женщинами.

Количество учреждений охраны материнства и младенчества было очень небольшим, особенно в сравнении с показателями других союзных республик европейской части. Распространение передвижных консультаций было затруднено в связи со значительными материальными затратами на их оснащение, оплату работы персонала и т.п. Хотя именно такая форма в наибольшей мере подходила территории, где сельское/кочевое население составляло значительное большинство по отношению к городскому.

Кроме того, государственная поддержка материнства в республиках Центральной Азии сочеталась с патриархальным культом многодетности. Частые и многочисленные роды подрывали здоровье женщин. Отсутствие контрацепции приводило к увеличению количества абортов. Так, например, в Узбекистане у женщин 40–44 лет больше половины случаев беременности (52,7%) заканчивалось абортами, поскольку для многодетных матерей это был единственный доступный способ планирования семьи [28].

Отделы ОММ занимались также организацией первых бесплатных «народных» детских садов, яслей. В Киргизии первые детские учреждения появляются в 1918 году: 31 августа 1918 года исполком Ошского Совдепа выделяет 3000 руб. для устройства детсада в г. Оше. В сентябре организуется детский сад в Караколе, немного позже — в Пишпеке. К 1920 году в Караколе их было два, в Пишпеке — четыре. Для подготовки кадров воспитателей в 1918 году в г. Верном были открыты специальные курсы, которые за первые три года окончили 89 человек [29].

Дошкольные учреждения в Киргизской АССР [30]

Таким образом, в 20-е закладываются основания развития системы охраны материнства и детства, появляются первые бесплатные детские учреждения, женские и детские консультации. Однако в этот период количество подобных учреждений было еще столь незначительно, что с трудом можно говорить о существенной перестройке «быта» в этот период. Как показывают данные, более-менее развитая сеть учреждений охраны материнства и детства представлена уже в послевоенный период (с конца 40-х годов). Но важно подчеркнуть, что именно в этот период закладываются законодательные основания подобной системы.

 

Институциализация детства

За первое пятилетие после революции было принято много законодательных актов относительно воспитания несовершеннолетних, направленных на улучшение их жизни и воспитания. Декретом Совета Народных комиссаров от 4 февраля 1919 года был создан специальный орган для координации деятельности всех ведомств и организаций по охране детства — Совет защиты детей, позже реорганизованный в комиссию по улучшению жизни детей (Деткомиссия при ВЦИК). Еще ранее Декретом СНК от 9 января 1918 года была образована Комиссии для несовершеннолетних. В полномочия данных органов входило издание обязательных общегосударственных постановлений, касающихся охраны здоровья детей, организации питания, снабжения и т.д., а также претворение их в жизнь[31].

Становление социалистического государства сопровождалось утверждением превосходства общественного воспитания над домашним: «…женщина-работница не может не оценить всех благ общественного воспитания. Материнское чувство заставляет ее желать общественного воспитания детей» [32].

Катриона Келли, анализируя трансформации культуры детства в советский период, отмечает следующие основные черты:

1) широкое вмешательство государства в воспитание детей, которое производится не просто посредством образования в обычном смысле, но через институционализированную заботу о детях дошкольного возраста, назначение «детских инспекторов», проверяющих, как родители обращаются со своими отпрысками, и обеспечение субсидий семьям в обмен на очевидные требования к этим семьям вести себя надлежащим образом;

2) поощрение поставки необходимой или желательной продукции для детей, начиная с подгузников и кончая обучающими игрушками и детскими книжками;

3) распространяющаяся ассоциация между политической легитимностью и заботой о благополучии детей, выраженная в портретах политических лидеров с маленькими детьми и в том выдающемся внимании, которое уделялось вопросам образования и детского благополучия в политических манифестах, указах и на политических конгрессах;

4) акцент на воспитании детей как законопослушных граждан с ранних лет [33].

Соответственно, активно развиваются учреждения образования, направления внешкольной активности (пионерия), которые преследовали цель охраны детей от «неправильной» социализации в семье, а также «освобождения женщины» (привлечение девочек к образованию и высвобождение свободного времени для матерей). Президиум ЦИК СССР в январе 1925 года издал обращение ко всем народностям Советского Востока: «Создавая сеть школ и просветительных учреждений, ведущих работу на родном для населения языке, советская власть воспитывает молодежь в духе борьбы с закрепощением женщины, бытовыми предрассудками и привлекает девочек и девушек, наравне с мужской молодежью, в общие и профессиональные школы, клубы и иные просветительные учреждения, так же как и пионерские и юношеские организации» [34].

Накануне Октябрьской революции на территории современной Киргизии функционировало, по официальным данным, всего 107 школ (в том числе лишь одна средняя и три неполные средние) с 7041 учащимся, среди них киргизы составляли небольшой процент. Обучение было платным. Общеобразовательных светских школ с преподаванием на киргизском языке вообще не было [35].

Конституции РСФСР 1918 и 1936 годов провозгласили отделение школы от Церкви и дали возможность детям получать бесплатное образование. Важнейшее значение имело «Положение о единой трудовой школе РСФСР» (опубликовано 16 октября 1918 года), в соответствии с которым создавалась единая трудовая 9-летняя школа, состоящая из двух ступеней, обязательная для детей и подростков в возрасте 8–17 лет, с бесплатным и совместным обучением детей обоего пола на родном языке. С 1923-24 учебного года в сельских местностях на базе школы I ступени стали возникать школы крестьянской молодежи (ШКМ) с трехлетним сроком обучения в составе 5–7-х классов [36].

В конце октября 1918 года Наркомпрос РСФСР принял постановление «О школах национальных меньшинств», согласно которому все национальности пользуются правом организовывать обучение на своем родном языке обеих ступеней единой трудовой и высшей школы.

В Российской Федерации количество школ в конце 20-х годов увеличилось на 11% по сравнению с 1914-15 учебным годом, а в Киргизии — в шесть раз [37]. К 1927 году было организовано 190 школ ликвидации безграмотности. Для сравнения: в Туркменской ССР на этот момент функционировало 375 подобных школ, а в Белорусской ССР — 1750 [38]. Однако в 1925-26 году охвачено было начальным обучением около 35 тыс. учащихся, или 39% всех детей школьного возраста [39]. В 1929-30 учебном году в школах первой ступени обучалось только 43% всех детей от 8 до 11 лет [40].

С.С. Данияров отмечает, что хотя в 20-е годы принимаются меры по созданию единых трудовых школ на территории Киргизии, однако их количество длительный период остается незначительным, что было связано и с проблемами материально-технического обеспечения, и с установками населения в отношении советских школ. Достаточно сложно было привлекать к обучению девочек. По отчетам инспекторов народного образования, в 1924 году в Пишпекском уезде обучалось всего 200 девочек местных национальностей, в Нарынском — 538. Из 465 школ первой ступени только 280 имели пригодные помещения, а остальные ютились в юртах и избушках. Не было школьной мебели: «Проводимые мероприятия встречали упорное сопротивление со стороны баев, манапов, мусульманского духовенства и других классовых врагов, которые агитировали коренное население не пускать своих дочерей в советские школы. В более трудных условиях пришлось вести работу по обучению девочек в южных районах республики, где сильнее было влияние мусульманской религии» [41].

В 1925 году насчитывалось четыре школы для девочек, а в 1928 году уже было 15 женских школ первой ступени с 470 ученицами. В начальных школах вместе с мальчиками обучалось 7800 девочек, что составляло 23,2% от общего числа учащихся, в школах-семилетках — 1336 человек (38,4%) и в школах второй ступени — 450 человек (45,6%). В 1929-30 учебном году в школах первой ступени обучалось уже 19,5 тысяч девочек [42]. В общем к 1928 году число девочек в школах по отношению к общему числу учащихся данной национальности достигло: киргизок до 28,5%, уйгурок — 18%, узбечек — 16,2% [43].

Народное образование в СССР в 1926-27 уч. году (все обучающиеся) [44]

Помимо создания специальных учреждений образования, активно развиваются направления внешкольной работы. Уже в ноябре 1917 года, при создании Наркомата просвещения, в его состав был включен отдел внешкольного образования. Необходимость работы с детьми обуславливалась быстрым распадом семьи (что было связано с легализацией гражданского брака вместо церковного, упрощением процедуры развода / расторжения брака, социально-экономическими изменениями), увеличивающейся детской беспризорностью, усилением в этих условиях влияния на ребенка уличной среды и формированием негативного отношения у детей к порядку и дисциплине. Кроме того, преодоление «буржуазных» ценностей было возможно путем воспитания «нового человека», и эту роль на себя брало государство посредством распространения сети внешкольных учреждений, а именно развитием пионерского движения. До 30-х годов пионерские организации не приобрели еще большого масштаба, но всемерно поддерживались государством. Они были ориентированы на политические цели и активное приобщение детей к общественной жизни, классовой борьбе и т.д. [45].

19 мая 1922 года 2-я Всероссийская конференция комсомола приняла решение о повсеместном создании пионерских отрядов. 21 января 1924 года пионерской организации было присвоено имя В.И. Ленина. В марте 1926 года пионерская организация стала именоваться Всесоюзной пионерской организацией им. В.И. Ленина. Октябрятами в СССР считали школьников семи — девяти лет, объединяемых на добровольных началах в группы при пионерской дружине школы. Октябрятские группы готовили детей к вступлению во Всесоюзную пионерскую организацию им. В.И. Ленина. Первые группы октябрят возникли в 1923–24 годах в Москве при отрядах пионеров; в них принимались дети — ровесники Октябрьской революции 1917 года (отсюда и название «октябрята») [46].

«Новым и многообещающим явлением необходимо считать организацию юных пионеров, которая обнаруживает быстрый рост, но охватывает еще весьма ничтожный процент детей, причем главным препятствием роста организации служит отсутствие надлежащего внимания со стороны партии, профессиональных и государственных органов, а также соответствующего количества руководителей и материальных средств» [Из резолюции 13-го съезда РКП(б) 23–31 мая 1924 года] [47].

На территории Киргизии первые пионерские организации появляются в 1923 году. В 1927 году в школах Киргизии было 6500 пионеров и 2458 комсомольцев, а в 1929 году число пионерских отрядов доходит до 256 с общим количеством пионеров свыше 10 тыс. человек [48]. В 1925 году в комсомоле в Киргизии девушек 4882, в Узбекистане — 1782, в Туркменистане — 317 [49].

В 1920 году в Пишпеке начал издаваться журнал Семиреченского обкома комсомола «Юный пролетарий» (однако вышло только два номера). Силами комсомольской организации рудника Сулюкта 15 июля 1922 года вышел в свет первый номер молодежной газеты «Горняк сулюктинский». С 7 ноября 1926 года начала издаваться на киргизском языке молодежная газета «Ленинчил жаш» («Молодой ленинец»).

Украинская исследовательница Н.В. Аксенова, анализируя советский опыт институциализации сиротства, отмечает, что в 20-е годы появлялись успешные проекты общественного воспитания, которые впоследствии уже не реализовывались в таком виде. Исследовательница приводит пример Куряжской колонии под руководством А.С. Макаренко: «Но следует учитывать, что при внешнем слепом копировании опыта создания подобных детских учреждений упускалась одна немаловажная деталь — воспитанники А.С. Макаренко сами работали для обеспечения своей жизни. Само успешное существование Куряжской колонии было основано на экономических принципах НЭПа, с созданием прибыльного производства (завод фотоаппаратов ФЭД)… Подобная организация системы работы с беспризорными не правило, а исключение, вызванное десятилетним отклонением от курса советизации в рамках политики НЭПа… весь опыт “педагогики по Макаренко” следует считать проявлением социалистической утопии» [50].

В общем, именно в 20-е выдвигается целая масса проектов, призванных переопределить детей как отдельную категорию граждан и перевести их полностью на общественное воспитание. Например, проекты по организации новых социалистических городов. Проект первый: город кольцевой конструкции, в центре которого — детская часть. Там располагаются детские общежития, детские сады, школы, мастерские, кинотеатры; за ней — кольцо домов для взрослых; затем кольцевая зеленая зона, за которой — промышленная часть города. Другой вариант — это размещение детского городка в шести-семи км от города взрослых. Другие варианты: чередование взрослых и детских улиц, детские пристройки к обычным «взрослым» домам, где дети живут в общежитиях (по четыре в комнате) и т.п. [51].

Конец подобному роду дискуссий положило постановление ЦК ВКП(б) 1930 года «О работе по перестройке быта», в котором указывалось: «…наряду с ростом движения за социалистический быт имеют место крайне необоснованные полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей “одним прыжком” перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой — в необходимости в данный момент сосредоточить максимум ресурсов на быстрейшей индустриализации страны… К таким попыткам некоторых работников, скрывающих под “левой фразой” свою оппортунистическую сущность, относятся появившиеся в последнее время в печати проекты перепланирования существующих городов и постройки новых, исключительно за счет государства, с немедленным и полным обобществлением всех сторон быта трудящихся: питания, жилья, воспитания детей, с отделением их от родителей, с устранением бытовых связей членов семьи и административным запретом индивидуального приготовления пищи и др. Проведение этих вредных, утопических начинаний, не учитывающих материальных ресурсов страны и степени подготовленности населения, привело бы к громадной растрате средств и жестокой дискредитации самой идеи социалистического переустройства быта» [52].

Однако не отказ от утопий и возврат к здравому смыслу провозглашался в этом постановлении, а несколько завуалированное признание очевидного факта: страна бедна и не имеет материальных средств для реализации коммунистических утопий. Идея всеобщего общественного воспитания детей не была реализована в полной мере из-за экономических соображений. При этом система общественного воспитания, сформированная в советский период, продолжает функционировать и в постсоветский период.

 

Итоговые размышления

Многие меры, принятые в советский период, оказали радикальное влияние на положение женщины в обществе в Советской Киргизии. Именно в ранний период советской власти женщины получили такие права, как право на образование, труд, владение имуществом и т.п., были сформированы основы систем охраны материнства и детства.

Однако определенные трудности практической имплементации негативно влияли на активное разворачивание проекта «освобождения женщин Востока»: нехватка материальных ресурсов, негативные установки населения, неучет специфики локального контекста, что характеризует советскую политику как «колонизаторскую», отражающую взгляд европейской части на «женщин Востока». Гайятри Чакраворти Спивак формулирует эту проблему таким образом: «Белые мужчины спасают коричневых женщин от коричневых мужчин» [53]. Советское государство проводило свою политику, ориентированную на значительные социальные изменения, и с этой целью вмешивалось в сферы «обычного права» и семейной жизни. При этом «угнетение» понималось как результат «нецивилизованности» и «варварства».

Также в имплементации советской политики в отношении женщин можно наблюдать переплетение эмансипаторных процессов с сохраняющимися патриархатными традициями и трудностями включения женщин в общественно-политическую и трудовую сферу. Подобная модель сохранилась и постсоветский период, где гарантии равенства прав продолжают сочетаться с дискриминацией женщин в обществе. При этом после распада Советского Союза наблюдается усиление (нео)консервативных тенденций как ответ на «принудительный», «насаждающий» характер политики по «освобождению женщины Востока» со стороны государства.

Например, российская социологиня Ирина Тартаковская объясняет эту ситуацию следующим образом: «…когда равенство прав достается не в результате упорной борьбы женского движения, а дается как бы “в нагрузку” к социальным переменам, непосредственно на это не нацеленным, то это приводит не к партнерским отношениям, а к “накладыванию” нескольких гендерных ролей друг на друга» [54].

Кроме того, советский гендерный порядок, в свете особенностей положения женщины в нем, характеризовался, с одной стороны, декларированным равенством, при котором каждый человек, независимо от пола, становился гражданином, а с другой стороны, гендерная идеология воспроизводила биологический детерминизм, который наделял женственность «специфическими» естественными, физическими и психологическими свойствами, а женщин — статусом особых граждан. Подобный гендерный порядок может быть обозначен как конвенциональный в связи с тем, что наблюдались сохранение одних традиций (ценности материнства, разделения обязанностей внутри семьи) и разрушение других (экономической зависимости женщины от мужа). Соответственно, концепция решения женского вопроса в условиях советского социализма исходит из того, что женщина выполняет в обществе три основные социальные функции: гражданки, труженицы, матери [55].

Ни в советское время, ни в современных условиях женщины не принимают широкого участия в определении основных направлений государственной политики. Современные системы характеризуются той же гендерной асимметрией (сегрегацией женщин в трудовой, общественно-политической и домашней сферах), которая, несмотря на «радикальные проекты» 20-х годов, была основным симптомом, отражающим противоречивость политики в отношении женщин.

 

Примечания

1. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. Фрунзе: Кыргызстан, 1975. С. 12–13.

2. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. 172 с.; Каракеева С. Становление социалистических отношений в семье и быте киргизов // Утверждение социалистических отношений в Киргизии и коммунистическое воспитание молодежи / Институт истории Академии Наук Киргизской ССР. Фрунзе: Илим, 1978. С. 148–156; Любимова С. Как живут и работают женщины Средней Азии / Библиотечка работницы и крестьянки / Серия «Советский Восток». № 1. М.–Л.: Государственное издательство, 1925. 30 с.; Нухарт А. Октябрь и женщина Востока / Библиотечка работницы и крестьянки. М.–Л.: Государственное издательство, 1927. 92 с.

3. Данияров С.С. Осуществление ленинской программы культурной революции в Киргизии. Фрунзе: Кыргызстан, 1972. 264 с.

4. Каниметов А. Развитие народного образования в Советской Киргизии. Фрунзе: Мектеп, 1969. С. 33.

5. До 1924 года территория современной Киргизии после Октябрьской революции была включена в состав Советского Туркестана. 14 октября 1924 года была образована Кара-Киргизская автономная область в составе РСФСР. 1 февраля 1926 года — преобразована в Киргизскую АССР.

6. До революции Бишкек носил название Пишпек. 12 мая 1926 года Пишпек переименован во Фрунзе в честь Михаила Фрунзе. 1 февраля 1991 года — переименован в Бишкек.

7. Татыбекова Ж.С. Раскрепощение женщины киргизки Великой Октябрьской Социалистической Революцией (1917–1936 гг.). Фрунзе: Издательство Академии наук Киргизской ССР, 1963. С. 45.

8. Каракеева С. Становление социалистических отношений в семье и быте киргизов. С. 149.

9. Работа делегатских собраний подразделялась условно на «теоретическую» и «практическую» части. Непосредственно на заседаниях делегатских собраний участницам читались лекции разнообразной тематики, направленные, главным образом, на политическое просвещение. «Практическая» часть была призвана подготовить из них будущих управленцев, общественных активисток [Алферова И.В. Делегатские собрания 1920-х годов как проект подготовки советских женщин к управленческой деятельности // Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 1 (216). История. Вып. 43. С. 46–54].

10. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 28.

11. Нухарт А. Юрты-кочевки. К работе женских красных юрт. М.: Центриздат, 1929. 56 с.; О работе красных юрт. 22 июня 1925 г.

12. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 25.

13. Татыбекова Ж.С. Раскрепощение женщины киргизки Великой Октябрьской Социалистической Революцией (1917–1936 гг.). С. 62.

14. Там же. С. 104.

15. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 29.

16. Каракеева С. Становление социалистических отношений в семье и быте киргизов. С. 151.

17. Народное хозяйство СССР 1922–1982 / ЦСУ СССР. М.: Финансы и статистика, 1982. С. 403–404.

18. Татыбекова Ж.С. Раскрепощение женщины киргизки Великой Октябрьской Социалистической Революцией (1917–1936 гг.). С. 89, 95.

19. Рыскулов Т.Р. Киргизстан. М.–Л.: Государственное издательство, 1926. С. 112; Татыбекова Ж.С. Раскрепощение женщины киргизки Великой Октябрьской Социалистической Революцией (1917–1936 гг.). С. 102; Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 131–132.

20. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 125–127.

21. Фадеев А.В. Становление системы охраны материнства и детства и младенческая смертность в СССР в период 20-х — начала 30-х годов XX века // 12-я международная научно-практическая конференция по истории медицины и фармации: сборник материалов / Ред. колл.: Э.А. Вальчук (отв. ред.), Е.М. Тищенко (отв. ред.) и др. Гродно: ГрГМУ, 2012. С. 296–297.

22. Грошева Е.А. Деятельность партии по созданию и развитию советского здравоохранения (1917–1920 гг.): автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Л.: Ленинградский Ордена Ленина и Ордена трудового красного знамени Государственный университет им. А.А. Жданова, 1970. 26 с.

23. Новикова Е.Ч. Забота партии о женщине-матери // Опыт КПСС в решении женского вопроса. М.: Мысль, 1981. [Электронный ресурс] / Российские женщины в XX веке: опыт эпохи.

24. Черняева Н. Производство матерей в Советской России: учебники по уходу за детьми эпохи индустриализации. [Электронный ресурс] / Полит.ру.

25. Валиханов Ч.Ч. Сочинения. СПб., 1904. С. 105–106.

26. Любимова С. Как живут и работают женщины Средней Азии. С. 15.

27. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 37.

28. Развитие народонаселения и проблема трудовых ресурсов республик Средней Азии (социально-демографический анализ) / Под ред. Е.Ю. Юсупова. Ташкент, 1988. С. 62.

29. Данияров С.С. Осуществление ленинской программы культурной революции в Киргизии. С. 64.

30. Татыбекова Ж.С. Великий Октябрь и женщины Киргизстана. С. 37–43.

31. Социально-правовой статус ребенка // Дети страны Советов: 1917–1941 гг. (антропологический аспект): Хрестоматия / Отв. ред. Е.Г. Пономарев. Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2010. С. 8–26.

32. Крупская Н.К. Школьная муниципальная программа. Т. 1. М., 1957. С. 97.

33. Келли К. «Маленькие граждане большой страны»: интернационализм, дети и советская пропаганда // Новое литературное обозрение (НЛО). 2003. № 60.

34. Нухарт А. Октябрь и женщина Востока. С. 43.

35. Данияров С.С. Осуществление ленинской программы культурной революции в Киргизии. С. 264; Каниметов А. Развитие народного образования в Советской Киргизии. С. 8.

36. Образование и воспитание детей // Дети страны Советов: 1917–1941 гг. (антропологический аспект): Хрестоматия / Отв. ред. Е.Г. Пономарев. Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2010. С. 27–98.

37. Данияров С.С. Осуществление ленинской программы культурной революции в Киргизии. С. 104.

38. Народное образование в СССР в 1926/27 уч. году: краткие итоги текущего обследования на 1 декабря 1926 года / Центральное статистическое управление СССР. М.: Издание ЦСУ Союза ССР, 1927. С. 26–27, 30–31, 34–37, 42–45.

39. Данияров С.С. Осуществление ленинской программы культурной революции в Киргизии. С. 100.

40. Там же. С. 109.

41. Там же. С. 105.

42. Там же.

43. Народное образование в СССР / Под ред. М.А. Прокофьева и др. М.: Просвещение, 1967.

44. Народное образование в СССР в 1926/27 уч. году: краткие итоги текущего обследования на 1 декабря 1926 года. С. 26–27, 30–31, 34–37, 42–45.

45. Образование и воспитание детей // Дети страны Советов: 1917–1941 гг. С. 27–98.

46. Детские общественные организации // Дети страны Советов: 1917–1941 гг. (антропологический аспект): Хрестоматия / Отв. ред. Е.Г. Пономарев. Ставрополь: Изд-во СГПИ, 2010. С. 99–162.

47. Детские общественные организации // Дети страны Советов: 1917–1941 гг. С. 101.

48. Народное образование в СССР.

49. Нухарт А. Октябрь и женщина Востока. С. 79.

50. Аксёнова Н.В. История советского сиротства: между Родиной и матерью // Науковий вісник міжнародного гуманітарного університету. 2011. № 2. С. 20–21.

51. Литвин Л.Н. Общественное дошкольное воспитание в РСФСР, 1917–1940 гг. / Министерство образования России, Мурманский государственный педагогический институт. Мурманск, 1992. С. 31–32.

52. Там же. С. 33–34.

53. Спивак Г.Ч. Могут ли угнетенные говорить? // Введение в гендерные исследования. Ч. II. Хрестоматия. СПб.: ХЦГИ, 2001. С. 649–670.

54. Тартаковская И. Социология пола и семьи. Самара, 1997. С. 104.

55. Роткирх А., Темкина А. Советские гендерные контракты и их трансформации в современной России // Российский гендерный порядок: социологический подход: Коллективная монография / Под ред. Е. Здравомысловой, А. Темкиной. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге, 2007. С. 169–201.

Источник: Штаб