Страсти по памятникам

Колонки

Демократия в России?

15.06.2015 // 1 255

Журналист, публицист, политический обозреватель.

Четвертый пьедестал был пуст. На дороге валялась белая статуя без головы, вымазанная грязью и калом.
Йозеф Томан, «После нас хоть потоп», последний эпизод романа (1963)

Одно из впечатлений, — хотя оно, может быть, и ложное, — от романа Йозефа Томана, который я читал в далеком детстве и не перечитывал до сих пор, что в нем статуи императоров и богов наравне со всеми выступали в роли значимых персонажей. Или, по крайней мере, превращались в важные смысловые атрибуты ряда мизансцен. Герои разговаривали на их фоне, встревали в конфликты, решали проблемы и были соотнесены с ними во всех своих переживаниях, приключениях и размышлениях. Несомненно, что вымышленные «роли» памятников не возникли из ниоткуда. Автор скопировал отношение к монументалистике с только что почившего в бозе Третьего рейха, который, в свою очередь, покуда был жив, самоутверждался, стилизуя режим под эстетику Рима эпохи императоров.

Не секрет, что на другом полюсе в том же ключе действовал и сталинский тоталитаризм, о котором, когда я школьником читал Йозефа Томана, говорить с употреблением соответствующих образов, ассоциаций в СССР было запрещено. И оттого роман казался не в пример «горячим», а тема — запретной. Последнее, впрочем, не мешало искать связи везде и во всем и расшифровывать авторский замысел, когда на закрытом просмотре, например, шел «Конформист» Бертолуччи. Или когда нам приваливало счастье увидеть постановку Шекспира — допустим, «Юлия Цезаря» с Марлоном Брандо. XX век вообще проходил в интимной обстановке родственного сожития с монументами, а те становились немыми свидетельствами не эстетики, а государственных систем, лидерской спеси, крови войн…

Кадр из фильма «Юлий Цезарь» (реж. Джозеф Манкевич, 1953 год)

Кадр из фильма «Юлий Цезарь» (реж. Джозеф Манкевич, 1953 год)

 

На самом деле, они стали тотемами власти, перетянув на себя любовь и ненависть ничтожных людишек, точно так же, как в Древнем Риме. На каждой центральной площади в СССР стояло по гиганту в кепке, указывающему рукой путь к светлому будущему, хотя прототипом был абсолютно аморальный маленький лысый человечек, к тому же с необратимой болезнью мозга. Мраморные изваяния чиновников коммунистического ареопага — в очочках, с бородками, — поддерживали собой перспективу проспектов.

Как таковых, царей тогда уже не было — царей прихлопнула Великая Революция. И никто понятия не имел, что пройдет всего лишь два с половиной десятилетия, и накопится энергия новой социальности, которая за неимением политического компаса пойдет… куда? Громить бюсты узнанных в лицо вчерашних начальников.

Железный Феликс на Лубянке подвернулся весьма кстати. Иначе толпа ломанулась бы в центральный офис КГБ, и чем бы это кончилось, неизвестно. Но кто-то переключил толпу на Феликса, и с ним провели всю бурную ночь. А здание КГБ уцелело. По «Свердлову», помнится, били молотком, но крепок оказался гранит товарища Свердлова, откололи лишь маленький кусочек — и позже памятник увезли практически целым. Чем виноват был Свердлов, никто толком не вспомнил. История с сейфом, в котором хитрый первый глава правительства хранил бриллианты и паспорта на случай побега, еще не стала достоянием широкой читающей публики. Важно же то, что с этими отколотыми кусочками политический монументализм уступал человеческой скульптуре, веселому Чижику-Пыжику на Фонтанке, и так заканчивалась тоталитарная эпоха. Явственно пахнуло свежим воздухом — с озоном.

Но тот тут же и испарился. Хотя история наша, в общем-то, не об этом. Все города, все столицы мира полнятся скульптурами. Такими да сякими… Что там! Но по ним, как по кольцам деревьев, можно судить об общественном климате. Сколько в году поставили памятников военачальникам, сколько актерам, писателям, а то и развеселым чижикам-пыжикам. Меня совершенно не нервируют в Париже памятники Людовику XIV — символу абсолютизма и Жанне Д’Арк — на минутку, символу национализма. О ней, признаться, и вспомнили-то лишь пять веков спустя, когда тягались с немцами за Эльзас, постепенно обращая в святую.

Не нервируют они меня не потому, что Париж — город-музей. А оттого, что им там долго, сознательно искали правильное место — на сцене столицы и в памяти парижан. К тому же их уравновешивают донкихоты, фонтаны, руины, обнаженные девы в Люксембургском саду, фрейлины, веселые боги, мудрые старцы… Но вот что способно меня и впрямь нервировать: империя, ищущая себя в прошлом и замахивающаяся на новые тотемы в стремлении навязать себя миру, не имея при этом и гроша за душой.

Вот у новодела ХХС появляется Александр II — не самый худший русский император, хоть и с либеральной гнильцой. Зачем он дал свободу крестьянам? — размышляет вслух председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, — когда так сильна была отеческая скрепа помещиков и крестьян. И памятник этот не становится местом поклонения ни либералов, ни охранителей. Кто же ведает, какая часть переменчивой натуры царя, убитого террористами, будет востребована теперь?

У Кремля же с обнаженной саблей молодцевато встает Александр I, покоритель Парижа, вдохновитель «правильного ЕС» — Священного союза во главе с жандармской Россией. Герой. Мистик. Параноик. Но и реплика «адекватной» власти. Ужель мы снова пойдем в Европу на «вежливых» танках? — спрашивает себя иной горожанин, перед глазами которого проносятся кадры разоренного Донбасса и отторгнутого/присоединенного Крыма. Между тем уже готовится референдум, чтоб вернуть назад Железного Феликса. На то же место претендует и славный князь — родоначальник Руси, Владимир Святой. Не выйдет на Лубянке, так многоэтажный витязь загородит собой Университет. (Наблюдение не мое, его автор — Антон Орех.)

Они встают в нынешней России неспроста, не так случайно. Чекист и Пастырь. Соревнуясь за место? А может быть, вместе. Солидарно. В обнимку.

Не для того, чтобы накачать в пейзаж красоты или, уж тем более, духовности. И даже не для того, чтобы вспомнить о былом — что сегодняшней стране учинять с князьями и чекистами? Нет. Они являют собой наступление нового политического времени. Того самого, после которого хоть потоп.

Или еще вариант: новый человек с молотком.

Комментарии

Самое читаемое за месяц