Чего на самом деле добиваются красные кхмеры Кремля?

Решение президента Путина ответить на санкции стран Запада продуктовым эмбарго их продукции закономерно на уровне риторики получило одобрение и бурю восторгов у его традиционной базы поддержки. Однако, когда это решение стало реально выполняться и Россия приступила к реальному уничтожению качественных продуктов питания, так или иначе просачивающихся через границу по подложным сертификатам, оно столь же закономерно вызвало отторжение даже в среде вчерашних сторонников. Похоже, что режим столкнулся с еще одним после «Болотного восстания 2011 года» негодованием масс, грозящим обнулить и так называемый 93%-ный рейтинг тефлонового национального лидера.

Скорбь, ярость, озадаченность испытали даже русские националисты, до сих пор приветствовавшие все имперские интенции России. Дело в том, что последние хоть и стоят всегда за сильное государство со всеми вытекающими отсюда опциями контроля над экономической и духовной сферами жизни, но вряд ли планируют сами оказаться в роли связанных по рукам и ногам смердов, которым власти по своим политическим соображениям диктуют даже рационы питания.

Просвещенный националист Костя Крылов писал в эти дни: «Ожидаемая сознательная реакция — бухтенье, а вот подсознательная реакция — ужас и покорность». Его главная мысль: нанося удар по еде внутри страны, Кремль, таким образом, старается ужаснуть внутреннюю оппозицию. Прежде всего, своей способностью переступать всяческие барьеры нормальности и этические табу. Вряд ли можно считать эту характеристику положительной в устах записного националиста.

В данном эссе мы не будем возвращаться ко всем перипетиям идеологического кризиса, возникшего из-за противоречия диктаторских решений Кремля с архетипическими инстинктами рядового россиянина, в прошлых поколениях пережившего колоссальный голод, а в нынешнем живущего в не очень здоровой и не очень сытой стране. Главное, на что хотелось бы обратить внимание и что хотелось бы широко обсудить, — это обнажение базовых политических правил функционирования Системы РФ, на мой взгляд, абсолютно порочных и ложных. Действительно, прав ли Кремль в этой незыблемой уверенности, что он ТАК может поступить и выбрать ТАКОЙ инструмент в ответ на санкции Запада? Откуда вообще в стенах Кремля возникла такая логика (потлача [1], по выражению колумниста Forbes) и нет ли здесь какого онтологического дефекта в понимании устройства политической вселенной?

Ответить на это вопрос достаточно легко, потому что красные кхмеры Кремля не скрывают ни своих намерений, ни идей. Россия с Западом в войне (откуда взялась и какова эта война? кто на кого напал?) и посему наносит врагу, как им кажется, чувствительный удар — отказывается от продуктов питания «врага». Зачем? С тем, чтобы причинить максимальный вред европейскому фермеру, производителю и трейдеру. Те, по идее, должны восстать на свои правительства и способствовать изменению их политики в отношении специфического круга лиц в российском руководстве. В частности, признать одностороннее изменение границ в Европе и забыть про сбитый малазийский «Боинг», на котором летели пассажиры из 14 стран. Попутно Россия, конечно, вредит и собственным трейдерам, собственному населению и собственному капиталу. Причем вредит, наверняка, больше, чем европейским трейдерам, фермерам и производителям конечного продукта. Что ж, святое дело (какое? политическое уничтожение государства Украины?) требует жертв.

Неважно, верим мы или не верим в оправданность наказания Украины. Неважно, верим ли мы в оправданность наказания таким хитрым путем. На мой взгляд, психически адекватный человек в это верить не может. Однако в этой логике, более присущей, скорее, первой половине XX века, самое тонкое место — причинение вреда как средство политики.

Ведь понятно же, что, когда идет война и на вас с танками и пулеметами наседает агрессор, причинение физического вреда врагу — оправданная стратегия. Понятно, что причинение вреда — задача любой агрессии, и у нас нет претензий к агрессорам в том смысле, что они ведут себя как-то эдак «не так». Политика ИГИЛ — причинение вреда инаковерующим, и никого это не удивляет, потому что такое поведение органично — свойственно религиозным фанатикам. Большинство террористов мира основывают свои планы на максимальном причинении вреда жертвам террора, и, защищаясь от терроризма, люди, как правило, не слишком интересуются их мотивацией, поскольку террор и терроризм — устойчивая связка понятий и явлений. Однако оправданно ли причинение вреда людям мирного труда со стороны государства, объявившего, что оно «самое справедливое» в мире и что «справедливость» — его новая государственная идеология? Сомнительно что-то, очень и очень сомнительно.

Еще хуже обстоит с причинением «вреда» третьей стороне.

Ведь ни польский садовод, выращивающий яблоки, ни французский фермер, в поте лица работающий на земле, делающий сыр и бекон, ничего плохого Кремлю не сделали. И даже, наверное, не слишком в курсе, где находится «сакральный» Крым и что происходит в Донбассе. Кем они нам приходятся в координатах классовой или другой какой человеческой солидарности, что Кремль решается чинить им какие-то жизненные неприятности? Да такие же садоводы и фермеры, как и свои собственные. Причинение им вреда, а также причинение вреда отечественным трейдерам и населению, ожидающему от рынка изобилия, разнообразия, качества и здоровой конкуренции, исключительно с тем, чтобы руководство западных стран (убоявшись или выказав гуманизм?) пересмотрело свою политику, сродни давлению на заложников. Вряд ли это можно считать цивилизованным поведением. Вряд ли бы даже сам Ленин, грезивший о мировой революции и не стеснявшийся жесткого реагирования, решился бы так явно и декларативно вредить… иностранному пролетариату. СССР, по Ленину, — это маяк, а не гиперболоид инженера Гарина с его всесжигающим лучом смерти.

С другой стороны, если речь идет о возрождении тоталитарного контроля и командно-распределительной системы как способа функционирования российской власти, то привязка к русскому большевизму более чем очевидна. Ведь трудно изобрести какие-то иные, «пиарные» причины, например, ареста членов Помгола (Комитета помощи голодающим). Или обосновать запрещение АРА (Американского комитета помощи голодающим), спасшего сотни тысяч советских людей в тяжелейшие 20-е годы. Если только не откровенным желанием поставить российскую интеллигенцию на место, заткнуть, напугать и грубо изолировать от политического влияния Запада.

Да и сам так удачно начатый рыночный эксперимент НЭПа разве ж не был решительно свернут, когда партия поняла, что вместе с подъемом страны из пропасти разрухи Гражданской войны она также теряет рычаги контроля? А контроль — это главное, вот навязчивая идейка каждого, кто взбирался тогда на вершины пирамиды российского тоталитаризма. И молодой рынок был прихлопнут НКВД, перекупщики-трейдеры посажены по оперативно заведенным уголовным делам, зерновые биржи закрыты, и партия восстановила монополию внешней торговли. Большевиков не пугала даже вероятность нового голода (и он разразился в 1932–1933 годах) — наоборот, контроль над едой, над тем, что ест население, вернее, чем оно компенсирует силы, работая на государство, был самой высшей ступенью контроля, за которой начался… ГУЛАГ.

Нам, конечно, трудно сегодня, в XXI веке, представить буквальное повторение того сценария, но некоторые признаки наступающей катастрофы уже появились. Мы видим, как закрываются офисы, беднеют городские рынки, из Москвы массово потянулись гастарбайтеры, потому что больше не требуются лишние руки. Вы уже не можете сдать квартиру за приличные деньги — просто некому, и потому, что больше никто не хочет здесь трудиться прежним вахтовым методом. И не то страшно, что ко всем чертям летит ваш привычный мирок, а то, что в грядущей тотально-распределительной системе вообще не остается места и ресурсов для свободных отношений, а вам тем временем предоставлено лишь гадать, насколько далеко система зайдет в практическом сталинизме. И вот очередное предложение (давно не слышали!) — ограничивать подсобные хозяйства.

Три дня августа 1991 года все же с самого начала нам казались кратковременной простудой политической системы, за которой воссияет солнце и русский больной выйдет на прогулку. Зато политический марафон президента Путина (к тем же целям! — поэтапной отмены завоеваний демократического Августа) уже похож на хроническое неизлечимое заболевание. Впрочем, оптимисту и сегодня не возбраняется верить в удачный исход.

Примечание

↑1. Пóтлач — традиционная церемония демонстративного обмена дарами (иногда также уничтожения «излишних» материальных ценностей) индейцев тихоокеанского побережья на северо-западе Северной Америки. Служит укреплению авторитета вождя, но иногда ставит племя на грань экономической катастрофы.