Бессрочно ли молчание?

1. Что замалчивается в современной российской политике и политическом дискурсе?

2. И что, наоборот, навязчиво выдвигается на первый план?

Александр Филиппов, доктор социологических наук, главный редактор журнала «Социологическое обозрение»

1. Исчерпались все до сих пор имевшие хождение повестки дня. Это не всегда заметно на уровне публичного дискурса: разговоры ведутся, как ни в чем не бывало, но это очень специфические разговоры, которые заведомо не имеют последствий. Этого не было некоторое время назад: казалось, будто разговоры, которые велись до того много лет, внезапно получили актуальное политическое продолжение. Вот теперь, по некоторым признакам судя, единственный прагматический смысл текущих разговоров — это поддержание видимости продолжения того же, что было, потому что заместить эти разговоры в области разговоров нечем. И это их единственное предназначение. Образовался, возможно, новый и очень болезненный разрыв между государственным резоном, который требует тайны, и публичными оправданиями далеко не самых важных действий. Некоторое время назад я говорил о том, что у нас возникла любопытная комбинация кабинетной и публичной политики, необычное сочетание дискурсивных средств мобилизации и кабинетной активности, протекающей вдали от публики. Сейчас, как мне кажется, стоит задача, если угодно, произвести демобилизацию, не приводящую к ослаблению лояльности, ощутимой поддержки, на которую можно опереться. Поддержка без вызывающих и отчасти непредсказуемых форм активности — вот что требуется, и здесь нужны другие мотивации. Вообще, наблюдать за переходом от мобилизационной риторики к демобилизационной довольно интересно, это тонкая работа. Но что неясность существует в отношении стратегической повестки дня, что ее невозможно обсуждать тогда, когда наиболее адекватным становится мелкий тактический прагматизм, — это не попадает в поле зрения.

2. Практически все, что выдвигается сейчас на передний план, выдвигается навязчиво, но это псевдотемы, это не проблемы, которые имеют значение для общественной дискуссии здесь и сейчас. Практически все, что касается международных дел, не имеет в такой форме, в какой об этом говорят, никакого актуального значения. Все эти темы годны лишь для переключения внимания, для канализации мотивационных энергий с постепенным переводом их в русло будущих политических кампаний. Можно ли сделать кампании, прежде всего, по выборам в Думу, оживленными и вместе с тем сфокусированными на мелких тактических вопросах? Я думаю, что возможно, сейчас идет экспериментальное прощупывание поля возможностей.

 

Александр Морозов, политолог, публицист

1. Ранее в российском политическом дискурсе было три уровня — политический, аппаратный и популистский. И эти три уровня приводились в соответствие друг с другом специальными мерами. Поэтому любой серьезный политический концепт имел три проекции — на три разные аудитории. Для примера, скажем, «новое мы́шление» у Горбачева: на политическом уровне это была философская идея, связанная с Римским клубом, на аппаратном — это был важный маркер, чтобы отличить сторонников «обновления партийной демократии» от «коммунистических догматиков», а на народном — «популистском» — уровне этот концепт работал, давая понять населению, что этот период будет «без людоедства». Точно так же позже — уже при Путине — конструировались такие концепты, как «равноудаленность бизнеса» или «вертикаль власти». Сейчас ситуация впервые за долгое время принципиально новая: нет никаких уровней. Непрерывно производится только популистский дискурс. А он по своей природе всеяден. Он идет за ежедневной новостной повесткой. Иначе говоря, если спросить: «Что замалчивается?» — ответ: «Ничего не замалчивается. Наоборот, обо всем кричат на каждом перекрестке». Но у этого крика нет ни политико-философской, ни аппаратной проекции. Дискурсивно господствует «депутат-федоров и онолитег-вассерман». Неважно при этом, кто открывает рот: «писатель» (Прилепин), «сотрудник МИДа» (Лавров), «глава госкорпорации» (Якунин), — поскольку все погружено в стихию неопопулизма, то произносится что угодно. Неслучайно даже такие лидеры «аппаратного уровня», как, например, Володин, не могут ничего сказать о политической повестке, кроме анекдотически популистского девиза: «Нет Путина — нет России». Но при этом — подчеркну — в абсурдистски искаженном виде может быть высказано что угодно, любой реальный элемент возможной повестки.

2. Что навязчиво выдвигается? Очевидно, что популистская повестка — что при Муссолини, что при Путине — обязательно делает акцент на геополитике, на пространстве. Поэтому повестка третьего срока существенно смещена вовне — Украина (вплоть до «украинизации» российской внутренней политики), США, кризис Европы, евразийские проекты и проч., и проч. Милитаризация повестки? Да! Непрерывное производство конкретных мер по самоизоляции? Да. Но все же надо подчеркнуть, что самым опасным является политическая тема «судьбы». Поясню это через понятия «инклюзивного» — «эксклюзивного». Как известно, современная демократическая политика направлена на инклюзию, на то, чтобы различные страты и группы были как можно полнее «включены» в публичный политический процесс. Чтобы никто не был «исключен». Легко заметить, что тираническая политика неизбежно «выключает» различные группы, делает их изгоями. Но ведь популистская политика как раз инклюзивна, она тоже «включает» всех. Все 85% включены. Но куда они включены? В процесс принятия решений? В выборы? В политику, укрепляющую справедливость? Нет. Они включены в переживание общей «народной судьбы». Вот эта «инклюзия в судьбу» — это самое страшное, что может случиться с политической повесткой. Потому что «повестка судьбы» — это уже жертвенная повестка катастрофы, самоубийства, коллективного страдания, отказ от политической рациональности в пользу социальной мистики… В 2016–2017 годах во внутренней политике все будет целиком подчинено задаче избрания Путина на очередной срок. «Посткрымское большинство» должно прийти в соответствие с дальнейшим правлением Путина. То есть «посткрымское большинство» должно символически «выбрать себе судьбу», принять свою судьбу как должное…

 

Гасан Гусейнов, доктор филологических наук, профессор

1. На вопрос в пассивной форме трудно ответить. А если бы меня спросили, кто и почему замалчивает нечто важное в современной российской политике, я бы ответил так. К сожалению, ни большинство населения, ни люди, узурпировавшие власть в России, пока не понимают, как была бы полезна тем и другим политика, опирающаяся на правовые нормы. А поскольку в обществе не ценится ни право, ни политическая жизнь, то можно совершенно точно сказать: замалчивается массовое правоотступничество на всей вертикали власти. С 2011/2012 года в стране, можно сказать, нет вполне легитимного парламента и легитимного президента со всеми вытекающими последствиями. Вот почему и пресловутые «низы», и пресловутые «верхи» и замалчивают это вот простое обстоятельство массового правоотступничества, которое так мощно воплотилось в Крымской афере.

2. На первый план естественным образом выдвигается «серьезный случай», прямо по Карлу Шмитту: огонь войны, который оправдал бы нарастание беззакония. Обществу навязывается диффузный страх перед всеми — перед самим государством, перед «пятой колонной», которая якобы это государство подтачивает, перед американцами, которые якобы хотят разрушить Россию и лишить страну ее недр или особо ценных граждан. Навязчиво предлагается идея принадлежности РФ к самым отсталым странам Земли. И все это делается не в сознании силы, а от страха и отчаянья политических банкротов. Будучи интеллектуально и организационно проигравшими, эти люди только пыжатся. Прямо на переднем плане. И могут, увы, забрызгать первые ряды наблюдателей, когда рванет.

 

Андреас Умланд, немецкий политолог, доцент Национального университета «Киево-Могилянская академия»

1. Очевидный дефицит политического дискурса — обсуждение стратегического тупика, в который Кремль загнал Россию за последние два года. Ввиду нехватки внешнеэкономического оборота России (инвестиции, импорт, экспорт) в кризисном состоянии Кремль отчуждает торговых и инвестиционных партнеров и делает ставку на амбивалентных союзников (Китай, Индия и др.). Возможно даже, что приближается новая «смута».

2. Конспирология, паранойя и манихейство становятся базовой грамматикой внешнеполитического дискурса России — состояние, похожее на развитие ситуации в поздней Веймарской республике.

 

Кирилл Кобрин, историк, эссеист

1. Замалчивается, собственно, сама политика в ее обычном современном западном виде. Прежде всего, наличие в обществе различных классов, социальных, этнических, религиозных и прочих групп, которые могли бы артикулированно предъявить свои интересы в политической сфере. Собственно, сама возможность grassroots политики, движений и так далее даже не обсуждается. Не защита отдельного московского парка или здания представителями интеллигенции, а вопрос о том, хочет ли остальное общество, его разные части что-то вообще защищать, выражать, артикулировать и проч.

Замалчивается возможность внестоличной политики — не как борьбы пяти-семи человек из локальной элиты за кормушку, а именно как региональной политики, в которой разные регионы осознают свои собственные интересы.

Замалчивается возможность будущего в смысле политической системы страны. Все понимают, что нынешнее политическое устройство РФ вряд ли в его нынешнем виде переживет ее нынешних правителей, но практически не ведутся разговоры о том, как лучше, правильнее, логичнее, справедливее, обустроить это устройство.

Наконец, не обсуждается экономический строй РФ как социально-политическая проблема. Не обсуждаются социальные последствия нынешней экономической системы: в серьезных разговорах даже словосочетание «социальная справедливость» не присутствует.

2. Все остальное и не столь уж важное. Задача власти и ее прессы в том, чтобы сформировать фейковую повестку дня для общества, в которой ничто не должно иметь прямого отношения к жизни граждан. Щекотать нервы — да. Дать возможность изливать эмоции — несомненно. Говорить о реальных вещах и интересах — никогда. Эта игра выгодна не только власти, но и тем, кто ей противостоит (или как бы противостоит): предложенная сверху повестка дает отличную возможность на нее «откликаться», реагировать, спокойно избегая необходимости рационально формулировать цели оппозиции, ее задачи, ее видение будущего и проч. Кажется, один Навальный пытается создать свою собственную повестку, но и эта повестка чисто имитационная — бесконечные разговоры о том, сколько у кого стоят часы, отвлекают от законного вопроса: мол, а что именно этот Навальный предлагает? Бичевание коррупции — дело важное, но оно активизирует одну из самых опасных и деструктивных общественных эмоций — социальную зависть. В этом смысле Навальный отлично вписывается в излюбленный нынешней властью «эмоциональный формат».

 

Василий Жарков, историк

1. Отсутствие реальной конкуренции внутри политической системы, ее ограниченность и закрытость. Несменяемость власти. То, что замалчивалось и раньше, — невозможность реального контроля за исполнительной властью, когда правительство практически никаким образом не зависит от Государственной Думы, неважно, кто там заседает, в каком составе и с каким большинством. Это было закрытой темой все время, начиная с принятия Конституции 1993 года, и это стало одной из основных причин эволюции прежнего режима «управляемой демократии» в нынешний вариант авторитаризма. Еще одна непопулярная тема — деньги и бедность. У нас не принято говорить о сохраняющейся, а теперь и снова растущей бедности, если не нищете, значительной части населения, особенно в провинции. Власть ведет себя все больше, как в советские времена, делая вид, что бедность уже побеждена, сразу после присоединения Крыма. Но хуже ведет себя оппозиция, особенно та ее часть, которая по странному недоразумению называется «либеральной». Эти люди говорят о чем угодно применительно к большинству: о его консерватизме, имперских комплексах и обидах, иждивенчестве, тупости, «ватности», но только не о банальной, извечной российской нищете, темноте и забитости. Неудивительно, что при таком подходе нашей оппозиции трудно рассчитывать на симпатии масс. Власть над народом, конечно, издевается, но по крайней мере не со столь явным презрением. В итоге, уходя от главных вопросов политической повестки, и власть, и оппозиция делают бессмысленным политическое участие для тех, кого по инерции зачем-то называют избирателями. Политика без значимой повестки давно превратилась в удел маргиналов и шутов.

2. Тут все прозрачно. Украина, еще Украина, и еще раз Украина. Америка и Обама — главные враги России. Сражающийся с «фашистами» Донбасс. Европа, тонущая в исламизме и гомосексуализме. Скорый конец Америки. Скорая победа России надо всеми. Радиоактивный пепел. Путин, который бережет Россию от всех бед, на досуге совершая разные подвиги.

 

Максим Трудолюбов, журналист

1. Замалчиваются сведения об состоянии здоровья граждан. Проблемы, связанные с алкоголизмом, наркоманией, распространением СПИДа и ВИЧ. Проблемы, связанные с самолечением, распространением альтернативной медицины и прочих способов решить вопросы здоровья в отсутствие доступа к современной медицине.

Тщательно избегаются связанные с вышеназванными вопросы деградации системы здравоохранения, сокращения ее финансирования и отсутствия ответов на стратегические вопросы о том, как будет развиваться российское здравоохранение. Ответ Кремля на этот последний вопрос пока такой: никак.

Замалчивается снижение уровня образования граждан. Популистские меры, принятые Путиным в 2012 году («майские указы»), привели не к улучшению состояния школ и вузов, а к новым дисбалансам между средней и высшей школой, к сокращению регионами финансирования образовательных учреждений.

Распространение интереса к лженаукам, стирание грани между научной картиной мира и религиозной, потворство мракобесию — генеральная линия государственных медиа.

Игнорируется и замалчивается состояние экономики в целом. В новости попадают только строго отобранные месседжи, призванные на что-то повлиять «словесными инвестициями» — например, на курс рубля или поведение инвесторов. Этот наивный подход, впрочем, не работает.

Трудно оценить масштабы оттока граждан, отъезжающих на более или менее постоянное место жительства за рубеж. Есть ощущение, что это не такое уж ничтожное число.

На ежедневном уровне искажаются внутриполитическая и экономическая повестки дня. Отбираются только те новости и месседжи, которые кто-то посчитал нужными для достижения той или иной сиюминутной цели. Перед нами — доведенный до абсурда инструментальный подход к медиа.

2. На первом плане — международные новости. Вот набор из первого попавшегося выпуска новостей: беженцы, наводнение, скандал в Пентагоне, газовые сделки, маленький сюжет о новом мосте, построенном на юге России, в Германии выкопан памятник Ленину, новости спорта.

Далее следуют внешняя политика, успехи русского оружия и успехи российского газового и нефтяного оружия.

Интересный и важный вопрос, которому можно наверное посвятить целое исследование: что происходит с сознанием после такой обработки день за днем?