Ирина Чечель
Хроники одной осени: Кремль 2010-х гг.
К четвертой годовщине «рокировки». Гефтеровский проект «Связь времен»: конец 2011 года
2 183 
© Пресс-служба Президента России
От автора: Статья эта писалась в конце 2011 года, когда политические развилки будущего еще только определялись. Это полностью задало ее жанр: перед вами — сиюминутная реакция на актуальную повестку конца медведевского президентства, не более того.
От редакции: Медведевская мобилизация политического класса необычна своей неожиданностью до сих пор. Механизм производства групп управленцев без смены элит — управленцев, которые заведомо будут на подчиненных позициях, но именно поэтому получат возможность проделывать любые фигуры маневра — механизм, похожий на военно-хозяйственную мобилизацию. Но российская армия оказывается хозяйством, а хозяйство — акционируемым и реакционируемым капиталом власти. Мы видим теперь, что это не маневры адаптации, а маневры игры на опережение, бегства от собственных проблем в расчете на открытие новых коридоров инвестиций не денег, а самой власти. По сути, Медведев олицетворял и олицетворяет политические перемены, но не в публичной политике, а в правилах взаимодействия внутри власти, когда договороспособность оказывается не вопросом финансовых транзакций, а вопросом готовности на совместное инвестирование, в том числе собственной репутации — первые два срока Путина связывали с такой готовностью лояльность, участие в политической системе, а не место в политической системе. Получается интересная система, зеркальная к армейской чести: не верность себе, а умение выдавать любой маневр за победу оказывается скрепой системы. Она устойчива в том же смысле, в каком устойчива армия в походе или банк при стабильности валюты. Но система требует от руководителя обнулять себя как политика, объявлять себе дефолт. Сам Медведев должен был в конце концов обнулить себя как политика, чтобы уже как премьер просто вести учет техническим решениям. Обнуление политики и политического, сведение повестки к вопросам распределения благ (от структуры власти до выполнения социальных программ) — одно из условий работы системы. Поэтому и неудивительно, что, скажем, закрытие больницы или уничтожение продуктов не расшатывает систему, а укрепляет ее: просто потому что перед всем населением и при его согласии деполитизирует политическое (Александр Марков).
Сопоставление двух сторон одного тандема — этого, кажется, уже окончательного сданного в архив опыта публичного разделения Высшей власти — Ирина Чечель начинает с выделения не самого очевидного подхода к «тандему» — как к исторической ситуации разделения двух антропологических перспектив. Путин и Медведев провозглашают в качестве «своих» разные типы людей. Как связано это с различиями мировосприятия и жизненных миров самих дуумвиров? Из 2015 года видно, что антропология «своих» Путина была лучше прочерчена, лучше угадывалась. Можно было чувствовать себя «из» этого воображаемого множества или «вне» его. Это множество стало называться «путинским большинством». В последующие годы внутренняя политика во многом свелась к биополитике, к управлению телами подданных. Умножились запреты на то или иное использование подданными собственных тел, и это ощущение — каким надо быть, чтобы быть «из» этого большинства, — позволяло интерпретировать основной вектор этой биополитики. Какие люди были «своими» для Медведева, неясно. Не в том вопрос, кто эти искренние инноваторы, а — как быть таким человеком? Можно ли было уверенно оказаться из числа тех, кто описан этим медведевским «мы», если оно было заметно менее явно очерчено? К чьему антропологическому воображению были обращены призывы Медведева? Если принять идею «заговора равных» как символ медведевской «антропологической утопии», то по происшествии нескольких лет совсем уже не различить, кто же мог войти в качестве равного в этот круг. Этот круг уже, конечно, существовал, но волевые искренние инноваторы могли бы его дополнить. Но «путинское большинство» как альтернативная антропологическая перспектива эффективнее накладывалось на телесный опыт и жизненный мир. Позже появились специальные слова-стигматы, чтобы его обозначить; для медведевского «мы» таких слов так и не нашлось, возможно потому что и насущной необходимости в этом не было. Историческое перепутье 2011–2012 годов требует антропологической интерпретации: «ставка» была сделана на одно «мы» в ущерб другому возможному «мы». Эти характеристики антропологического типа невозможно подделать: это самый глубокий уровень различения «своих» и «чужих». Так появляются «чужие». Отсюда ряд конфликтов, развивающихся уже теперь. Ожидаемая перспектива общественного развития зависит от того, кто в нем окажется антропологически не подходящим самому главному «мы», то есть чужим. Воображаемое «медведевское» «мы» (временно?) перестало было привлекательной перспективой. Но в самой ли символической фигуре Дмитрия Медведева дело? (Михаил Немцев)
Осень после рокировки. Время гомеопатической политики. Подобное лечится подобным, Медведев — Путиным, Путин — Медведевым. Мы нехотя свыкаемся с уверениями в их единстве, ища между ними уже только стилистические расхождения. Между тем даже и в стилистике расхождения налицо.
Перед нами два типа общения с избирателем. Один — государев, путинский. «Нет трагедии в смене, в естественной смене власти», — вскользь бросает он об истории с преемником-2008. Другой — исповедальный, медведевский. «Я не так воспитан», «мы с Путиным — близкие люди», «мы с вами — близкие люди»…
Тем не менее, возникает и мелкий концептуальный разнобой внутри с некоторых пор неформатного тандема — тандема почти равных. В одном случае акцент сделан на модернизации экономики, в другом — на модернизации политической системы. В одном — на стабилизации в связи с пережитыми и грозящими катастрофами, в другом — на неминуемости «продолжения» и «развития» начатого.
«Мы посмотрим», что еще сделать, что из реформ «реалистично», глухо резюмируют в Белом доме. Изменения — «веление времени», подчеркивают в Кремле.
Фигура Медведева в тогдашнем контексте куда любопытнее путинской хотя бы потому, что в какие-то моменты совершенно не ясно, с кем он. Я уже как-то упоминала о «новой эмоциональности» Медведева, имеющей тактическую подоплеку и выражавшейся в чрезвычайной аморфности его местоимения «мы». Поздней осенью его «мы» двойственно — пропутинское и псевдопутинское одновременно.
После встреч с его «сторонниками» оказывается, что «мы» Медведева по-новому конфигурирует его противоречия с Путиным, — особая нелепость в ситуации, когда Медведев, а не Путин — спикер рокировки. Премьер скупо немногословен до «прямой линии» в декабре. Благодаря Медведеву, а не Путину, вскипает Болотная, но это проходит полностью незамеченным, — уверенность в единстве «тандема» резко укреплена.
Их больше не разделяют.
И вот уже, словно бы сговорившись, оппозиционеры толкуют в декабре о «двух карликах в Кремле» (Удальцов), «сладкой парочке» (Кваша), «братьях-близнецах» (Собчак).
Но что происходит параллельно — точно в начале предвыборного цикла? Путин усиливает в речи доминанту «рядового человека» и «простых людей», «базовой поддержки людей», Медведев только номинально — всегда «за». На ощупь, шаг за шагом продвигаясь к тем же «людям», он привносит в понятие «мы» вовсе не путинскую грань. Мы — «новые люди», работающие на эпоху «других людей», мы — люди «развития», ждущие прихода «новых генераций» политиков.
«Новые люди» Медведева
«Рядовой человек» Путина — это человек, в отличие от оппонентов и критиков его системы, «всегда имеющий выбор» [1] — знающий, что выборы не фиктивны уже в силу того, что состоятся. Это не «подставной» человек и, назовем вещи путинскими именами, не политизированный человек. Заметим, с какой откровенной нежностью он говорит в программном интервью ТВ о людях, «живущих своей жизнью» и решающих свои «проблемы и вопросы» без лишних требований к первым лицам.
«Люди» Медведева — нечто иное. Это неразличимое множество «нас». Любая политика для «нас» — вопрос решимости и волевого самоопределения. «Как решим, так и будет»! «Нам нужно подумать, каким образом реально поменять систему государственного управления»! «Надо самим брать власть в свои руки, только в этом случае государственная машина заработает как надо»! Своего рода кремлевский аукцион с мерными выкриками «кто больше».
Неважно, каковы «мы», каковы наши разногласия и просчеты. Коль скоро мы поддерживаем курс на модернизацию, мы по факту — «сторонники Медведева». Более того, мы все — политические субъекты, все поголовно — медведевский авангард.
«Изменить ситуацию в стране могут только активные, энергичные люди. Здесь все такие в этом зале, — заведомо убеждает он. — И мы не должны рассыпаться и предаваться какому-то унынию, говорить о том, что это не нравится, это не нравится. Мы должны куда-то двигаться, мы должны развиваться».
Единственное условие, которое этот новый Медведев ставит «нам», — не политическое, как это делается у Путина («дайте программу и докажите, что сделаете хоть что-то лучше»), а групповое — не отказываться быть сторонниками, сбить костяк не чуждых «драйва» интеллектуалов [2]. Коммунитарных «нас».
Заговорив о комитетах Вig government, мы тут же на месте их и получим, невиданная легкость! Но все же «новые люди» Медведева — это далеко не «политические силы» в их узком понимании, а профессиональные и интеллектуальные прослойки, сообщества интересов, корпорации, академические школы. Не случайно к их числу президент относит наряду с муниципалитетами и общественными структурами, например, бизнес и СМИ. Индикатор развития по-медведевски — «интеллект… приходящих снизу» [3].
Однако на дворе — не август, а конец сентября — начало октября. И на фоне использования путинской схемы ОНФ (представители социальных групп + партийные и беспартийные политики + партийный кадровый резерв [4]) медведевская идея «сторонников» все больше запутывает дело. Если ОНФ автоматически делает партию «народной», а из народа, как ни трудись, нельзя выйти, Медведев во главе партии — нечто не менее экстравагантное.
Идея «новых людей» и «развития» непринужденно пристегивается либералом-Медведевым к закономерно ожидаемой победе на выборах «ЕР» и нового президента. То же самое относится к его «политическим силам». «ЕР» должна стать для них фокусом активности, площадкой обсуждения либеральных, консервативных, социал-демократических, любых иных политических программ. В таком проекте партия автоматически входит в разряд «новых людей» и «инновационного авангарда», однако из тех и других хода нет. К ним легче принадлежать, чем их покинуть. Никто не оставляет мейнстрим, синтезирующий всё и вся?
И хотя и Путин, и Медведев в один голос рекомендуют считать «естественным делом» 24 сентября, «нормальным» то, что «Единая Россия» «была, есть и будет» «более мощной политической силой», ими же порождаемые, баснословно активные «мы» никак не отделаемся от впечатления тщательно разработанной политической ошибки.
Прежде всего, если Медведев изначально с «нами», то где он сам? Это не такой простой вопрос в создаваемой им героической идиллии. Если он, в противовес путинскому «рядовому человеку», создает ударный кулак «сторонников», просто называя дальних и присных таковыми, то это не может продлиться сколько-нибудь долго. Если Медведев действительно полагает, что путинские «наиболее достойные люди» или его же «люди со свежими идеями и готовностью их реализовать» — одно и то же с его «новыми людьми», то стоит ли выделять на общем фоне собственных сторонников? Если «новые люди» — грядущая интеллектуальная и политическая элита одновременно, то как должна измениться конфигурация старых элит, сразу или потом, насовсем или частично? Если «новые люди» и великодушное «мы» Медведева — спонтанный протест против любых политических сегрегаций, то насколько это входит в планы «ЕР», вообще не является в наших условиях утопией? Как увязать концепцию живущего свою жизнь «обычного человека из народа» Путина и многоплановую селекцию «добронравных» Медведева? Только за счет трех понятий: активность, интеллект, энергетика? Наконец, кто в путинском проекте он сам? Член «команды» или ее глава? Все это — не вопросы сторонников Медведева или оппонентов Путина, а описание нерешенности ключевых для политической конкуренции или лидерской кооперации проблем.
Но что там? Деталей не обдумать, время упущено — все решено. В стране заведомо убеждены, что от Медведева не приходится ждать «ничего», а от Путина — «всего». В этой ситуации, даже при лояльности, избирать политические фланги — еще не значит задуматься. А. Морозов прав тогда, говоря, что вырастает значение политических «эмоций». Тем не менее, подмеченные Морозовым «массовые эмоции» избирательной гонки — чаще постановочные. А вот индивидуальные — нисколько. И, по-видимому, на данном этапе именно медведевская, а не путинская, «эмоциональность» значима политически. Она — политический факт.
«Первому гражданину» остается говорить и говорить, принимая на себя всю тяжесть разнообразных, сложнейших эмоций. Его, по крайней мере, до марта 2012 г., неотчуждаемый ресурс — наступательное «говорение». Но это новая политическая реальность в той степени, в какой Медведев теперь с нами — один на один. Рожденная после 24 сентября политическая ситуация по-своему неожиданна тем, что политические сторонники и последователи Медведева общаются с ним все больше в личном формате, вплоть до сетей «Фейсбук» или «ВКонтакте». Перейдя на личный тон с активистами разных возрастов и профессий, президент вмешивается на новом уровне в политический процесс.
«Один на один» для него означает теперь «один из нас». Отсюда все эти неразборчивые, грубоватые языковые снижения. «Мне пора потихонечку отваливать…», «получат в зубы…», «молодец, зажгла, нормально…», «таких структур-то у нас завались», «такие крутые», «безработица… поперла наверх» или «я наврал бы вам…». Они могут привидеться кому-то лихостью романтических баллад парней с Мойки, в принципе ничего существенного, тем более политического, в себе не неся.
Но поздний Медведев все же вводит нас в новую для российской политики практику нескрываемого, публичного свойствá, державного панибратства. У него теперь все «наши». Доходит до несуразностей. И Европа ведь — не «партнерская» (как годами принято в кремлевских текстах), а вовсе своя: «тем лучше будет атмосфера в нашей объединенной Европе», «мы друг с другом абсолютно связаны» и проч.
Как ни взгляни, накануне ухода Дмитрий Медведев оставляет власть без забрала. Его речи исповедны, но до личных исповедей далеко. Президентом постоянно культивируются информационные проговорки — знак якобы уже не президентской, а всеобщей доверительности:
«Я иногда читаю всякого рода материалы, приходящие (…) материалы, которые спецслужбы готовят, шифровки разные. Вот читаешь — и уму непостижимо, как можно до такой степени стараться поставить собственный народ в противовес другим гражданам» [5].
Или: «Я много общаюсь и с Президентом Азербайджана, и с Президентом Армении. (…) Это, конечно, такой потаенный момент. Но, я надеюсь, и Серж Азатович, и Ильхам Гейдарович на меня не обидятся, если я скажу, что и они друг с другом неплохо ладят. Когда мы сидим вместе за столом, они очень хорошо общаются» [6].
Более того, вовсю испытывается на прочность характерный политический формат. Недавно полновластный лидер, презрев любое местничество и иерархичность, методично втягивает в политику «на равных» всех сряду, будь то блогеры, лидеры молодежных организаций, ректоры, студенты, эксперты или заезжие президенты.
Его гротескно-ироничный пафос — товарищество на грани панибратства.
Э. ЧЕСНОКОВ: (…) Дмитрий Анатольевич, может быть, дожмем этот вопрос с визами, а? Между Россией и Евросоюзом?
Д. МЕДВЕДЕВ: Молодец! Эдвард, очень жаль, что вас не было, я только что встречался, приехал прямо из Кремля к вам, встречался с Премьер-министром Нидерландов Марком Рютте. Вот если бы вы столь же пламенно выступили на пресс-конференции, ему некуда было бы отступать. Он, правда, и так неплохой парень и готов помогать нам, но тем не менее [7].
Медведев заметно играет на контрастах. Впрочем, все они на виду. Не только десакрализация власти, но и тщание ее же сделать политической инициативой. В едином медведевском порыве обрести и задействовать сторонников — вешки подготавливаемого им «сектора» инициатив. Успешно приобретя Общественный комитет сторонников и целых два правительства, мы вот-вот получаем Национальный форум (с разницей в день, 19 и 20 октября!). А президент со своей стороны требует от сторонников многочисленных предложений… чего? Новых инициатив. Проекты граждан стимулируют реакцию президента. А позитивность его реакции на них — налицо. Но инициативность медведевской политики — вовсе не в требовании усиленной гражданской активности. Она — в том, что любая инициативность для него — часть планомерно предлагаемого им «заговора равных». А тот созидается по двум траекториям:
1. Медведевское «равноправие» есть принадлежность исключительно к «новаторам» и к «инициаторам», не суть важно чего, вплоть до институций. Президент-новатор, наконец, дает окончательный простор деятельности — новаторам же, своему образу и подобию.
2. Медведевское «равноправие» — предложение личных, даже эмоциональных, взаимоотношений с властью и новых решений, рождаемых на месте, в живейшем контакте с Кремлем, как если бы каждая встреча творилась ex nihilo — из ничего…
В намерениях уходящего президента — перезапустить систему, словно бы заставляя ее переподчиняться заново, как если бы ни он, ни приходящие на встречи с ним не имели прошлого, принадлежа только будущему без остатка и до конца.
Не случайно Медведев придает всему происходящему статус поиска, как он это проговаривает 29 октября, «нового класса» лиц.
«Политике на равных» придается несколько оттенков. И, конечно, первый из них — то, что президент посягает на эмоции, если угодно, на весь спектр политических чувствований. Его вовсе не интересуют официальные новаторы в их казенном понимании. «Новому» Медведеву понадобились личности с большой буквы, не лишенные энергетики и эмоций, — личности во всей совокупности «мобилизующих» реакций.
Другой оттенок — то, что вся эта политика — жесточайшее, финальное требование политическому классу: стань своим! Даже уйдя с поста президента, он не устает повторять во множестве речей: «ЕР» должна стать для людей «своей», мы должны стать «своими». Но «свой», в понимании Медведева, — отнюдь не противоположность «чужому». Замечу, в публичной сфере у Медведева никогда нет врагов, есть провинившиеся. Стать «своим» никогда не означает для него быть в чем-то отделенным от всех, а только от «отчасти своего» приближаться к чему-то совсем уж идеалистическому: «то, что надо, — свой»… В его картине мира враг — понятие слишком сильное. А вот «равный» или «не равный» — ключевые, центральные понятия политического соперничества, да и его президентства… То, что происходит в конце 2010-го для него, — чуть не ода «равенству» против «неравенства», но не его равенству или неравенству с кем-то там, а всеобщему равенству, внутри которого заложен принцип «новой жизни» — одномоментного начала всего для всех…
Ну да что там, равенство равенству рознь… Новации идут лихорадочной чередой — незамеченными, поскольку Медведев собственноручно, что признано подавляющим большинством наблюдателей, лишает себя 24 сентября политической почвы под ногами. И все же его планомерная активность заставляет пристальнее вглядываться в происходящее: в прощальные полгода президент запускает чисто политический, новый административный процесс.
Медведев ставит ребром вопрос о политике, суть которой — эксцентричный поиск в общественной жизни «нас самих», политических и не слишком: «нас» всех.
Предполагается, что «нас» можно найти не просто через коммуникацию с конкурирующими политическими группами, как он, капризно рискуя, пытался делать все предыдущие годы. «Нас» можно найти через довольно экзотический для новой России замах — им и только им определенное, им отвешенное, как уходящая натура, политическое «равенство всех». Но вот только одна лишняя деталь — «равенство», идущее по касательной, даже непосредственно граничащее для Медведева с якобы всеобщим, а в зародыше каким-то новополитическим для него, «родством». Отсюда его нескончаемые разговоры о «близких людях» (штатных сторонниках) и тьмочисленные образцы чуть не петровского «всешутейшего» политического юродства, вроде вызвавших изумленный взгляд и вытянутое лицо Путина упорно-сентиментальных упоминаний о детях на инаугурации нового хозяина Кремля…
Он явно мешает карты, смещает грани политической чувствительности — играет то на эмоциях близости, родства, доверительности, ностальгического чувства и т.п., то на перверсивных, блаженно-мстительных пародиях «рубахи-парня», «в доску своего»…
Но эти чисто психологические, эскапистские амплитуды только выделяют, помогают ему резче обозначить нужное ему «равенство» — на самом деле далеко не равенство политических статусов, что способно еще более веселить публику, что он четко понимает, но на что, сардонически юродствуя, небывало мощно, строго-комедийно идет. Нет, ему необходимо высветить другое «равенство» — политически обязательное, как он полагает, для всех единство целей, близость всем и каждому векторов его модернизаторского планирования — больше ничего.
Равенство «лучших», ибо «все» желают «лучшего» — его последний политический кон. На деле он — пусть и со странным вывертом — заговаривает о якобы естественном для «всех» единообразии образа будущего, вполне императивном для всеобщей мирной мобилизации, не ведающей правых и виноватых. Но для него это также и противоречивый призыв к коллективному переживанию остроты момента, его трагической цельности, закрытых от посторонних глаз факторов, статус-кво.
Тем не менее, новый горизонт планирования «лучшего для лучших» с явно театрализованным неразличением «всех» и «лучших» — его прощальный ход.
И не в первый раз, ища лучшего, он селективен. Его наступательно нарастающее требование — «все вы — лучшие, либо ничтожества, либо никто!». Есть и другой, сопутствующий момент стремительной, требующей неминуемой быстроты селекции: «лучшие — мои и со мной!»… И третий, кардинальный для профессионалов, заведомо провальный рывок: ставка на все общество, а не на его статусные группы, как бывало до того, как предельно расширенный медведевский кадровый состав… независимо от квалификации, как пойдет. То есть, в последнем счете, селекция по большевистскому принципу «политические, а не профессиональные, кадры — наше все».
Но все это притом, что «новый» Медведев прошивает политическое пространство сверху донизу. Будучи «один на один» с Путиным и «один на один» с нами, он беспардонно, в сердцах уводит политику в новое для самого себя поле — аутсайдера в поисках «единомышленников» и «новаторов», в первую очередь, политических, но аутсайдера, присутствие которого в паре, в диалоге, в рабочем кабинете неизбежно: он — президент.
В кремлевской политике возникает невиданная прежде, беспрецедентная фигура — неустранимый аутсайдер, по ходу предлагающий всем, решившимся на новаторство, сразу считать его политическим, и всем, политически правоспособным, участвовать в игре на собственной стороне. Отчасти об этом я писала, пытаясь реконструировать его концепцию «растворения в силе».
Медведев осени 2011 г. — там, где есть сила и где она окончательно утверждена одобрением «всех». (В этом плане его разговоры о более высоком премьерском рейтинге — разговоры не о Путине, а об автоматически обязательном, но и беспроигрышном для него, выборе «всех»). Но вот оказия: оказываясь внутри силы и с нею, он еще и оставляет за собой эффект новаторской речи, «мыслей вслух». Нетривиальный поворот? Единым рывком монополизируя «новации» и сливаясь с утвердившейся, как правило, без него политической «силой», он упрямо отрицает своим присутствием и однозначность (здесь — последовательность и четкость) собственной политики, и возможность отвергнуть инициативы «всех».
Он позиционирует себя уже далеко не эмоционально, а хитроумно политически. Он со всеми (и лишь затем уже с Путиным), но кто не с ним — тот против «нас».
В этом смысле ему выгодно не иметь ни соперников, ни врагов. Где Медведев, там «все» или «мы».
Но мало этого: в эти — кардинально сложные! — для него месяцы он еще и супер-идеолог «новаторского». И архиважным для него здесь мало-помалу оказывается даже не зачисление на свой счет ура-демократических в глазах ключевого распорядителя тандема законов, а прощальный, торопливый гон создания чуть не революционного остатка, охвостья «своих» во власти — неких пока безвестных «новых» людей.
На сей раз они создаются селективно, поштучно и списочно: по прямому указанию первого лица. Что ж, элиты не в первый раз склоняют выи перед «священнейшим» принцепсом: пан или пропал?
Тем временем, всмотримся, с кем Д.А. Медведев демонстративно коммуницирует после 24-го? С путинскими ли «социальными группами», исчисляемыми премьером в привычной теснейшей очереди: «врачи, учителя, инженеры, рабочие и фермеры, военнослужащие и предприниматели, пенсионеры и молодежь» [8]? Нет. В отличие от премьера, президент обращается исключительно к носителям либо первопроходцам того или иного «образа жизни» — не пресловутым бюджетникам. К успешным, эффективным, пробивным, так и хочется сказать, «здоровым»… К политизированной буржуазии, к «мобильным» олигархам (с), к напористо стремящимся вперед выкрестам массы слоев. Ну, и к студентам — будущему страны. Это качественно другая, чем у В.В. Путина, верстка социальных групп.
Впрочем, в реальности его ориентир — политиканствующий обыватель:
«Я, честно говоря, не специалист, но могу комментировать как обыватель», — открыто признает одна из представительниц Комитета сторонников, выдавая гедонистические зарисовки, иначе не назовешь, за политический спич [9].
На глазах всего общества зарождается маниловский импрессионизм политического языка «сторонников Медведева» — самых-самых из его «мы»:
— «Я жил в Европе, там транспорт работает как часы».
— «Мы месяцами не видим рыбы, фруктов, которые выращены в регионах нашей страны, а не привезены из-за границы».
— «Цены, опять же, безумные, даже на поезда. Здорово, что этим вопросом начали активно заниматься, и, вероятно, мы очень скоро увидим свет в конце тоннеля».
— «Здесь важно сказать о важности координирования расписания различных видов транспорта для того, чтобы человек не чувствовал разницы, если он вышел из аэропорта, вошел в метро, а потом пересел на автобус».
— «Очень хочется жить за городом, там лучше экология и меньше пробок».
— «Состояние дорог. Дороги не в самом хорошем состоянии, это факт. Понятно, что, пока строят новые, разваливаются старые. То же самое с мостами. Это происходит в силу огромной территории нашей страны, и исправить ситуацию можно за счет финансирования».
Достаточно? Сайт «Большого правительства» — это сайт медведевского человека, которого мы тщетно искали все эти годы.
Он мечтает о политике и действительно многого достиг самостоятельно. Он — политический эксперт, о чем бы он ни брался говорить. Его цель — всегда и во всем быть «современным человеком»: в образе жизни, в сибаритском отвержении эгалитарного «я». Он — инициатор политических новаций, но в срезе поиска, по возможности, суперкомфортного быта.
Но замолкаю… Его мечтательные, томные и в то же время волевые черты уже прорисованы, независимо от Медведева и его политической карьеры. Он — будущий бюрократ «нового класса».
Говорят, в этих крепких руках — проектирование будущего «для нас»…
Про нас.
Примечания
Комментарии