Большевистский порядок в Грузии

От редакции: Впервые в историографии Большого террора на примере Грузии исследуются все вместе три главные массовые операции НКВД: операция по приказу № 00447 («кулацкая» операция), операция по «национальным линиям» и социальная чистка («милицейская» тройка). При этом в центре исследования находится специфика террора в Грузии: передача части карательных полномочий от центра местам нашла здесь свое выражение в массовом осуждении элит тройкой при НКВД Грузинской ССР — внесудебной инстанцией, собственно предназначенной для ускоренного осуждения простых советских граждан, далеких от власти и связанных с ней привилегий. При этом выявляется поразительная схожесть между неконституционными внесудебными органами (тройки, двойки) и такой законной судебной инстанцией, как Военная коллегия Верховного суда СССР. Еще одна специфическая черта Большого террора в Грузии заключается в поразительно «мягком» наказании национальных диаспор, за исключением немцев, т.н. «национальной» тройкой при НКВД Грузинской ССР.

Материал печатается с любезного разрешения АИРО.

 

Марк Юнге, Оливер Райснер, Бернд Бонвеч

Под снегом

«Под снегом» — так называется собрание картин, акварелей и зарисовок русского художника Ильи Кабакова, созданное им в 2004–2006 гг. Объединяющим мотивом многих из этих произведений является снежная целина, на которой тут и там зияют кровавые раны — воспоминания о сталинском прошлом, зачастую наполненные образами немых человеческих лиц. В Грузии этот холодный снег прошлого кажется практически нетронутым, особенно в том, что касается «Большой чистки» элит и простого населения в 1936–1938 гг.

1. «Большая чистка» — неудобная тема

Если Грузия, эта бывшая советская социалистическая республика, и попадает в фокус зрения историков в связи с событиями Большого террора, то главным образом лишь как родина целого ряда руководителей Советского Союза. Первое место среди них бесспорно занимает Иосиф Виссарионович Сталин, урожденный Иосеб Джугашвили, появившийся на свет в грузинском городке Гори. Персональная склонность Сталина к насилию выводится некоторыми авторами — в конечном счете, скорее всего, безосновательно — из его национальных культурных корней [1]. Они пишут o «криминальной энергии» Сталина, его «архаичных представлениях о дружбе, верности и предательстве», а также о его «коварстве», объясняя эти черты сталинского характера его «грузинским» прошлым, где насилие задавало структуры отношений между людьми, подразумевая под этим обычай кровной мести, склонность к разбою и «ритуализированные» выяснения отношений с помощью силы [2].

Второе месте в грузинской тематике после Сталина прочно занимает его «правая рука», пресловутый народный комиссар внутренних дел СССР Лаврентий Павлович Берия. Уроженец селения Мерхеули Сухумского округа Кутаисской губернии, он в начале 1920-х годов служил на Кавказе в органах советской тайной полиции — ЧК. В 1926 г. Берия возглавил ГПУ при СНК Грузинской ССР, а в 1931 г., в возрасте тридцати двух лет, стал первым секретарем ЦК КП(б) Грузии. 24 ноября 1938 г. Л.П. Берия сменил Н.И. Ежова на посту наркома внутренних дел СССР [3].

Что касается времени, проведенного в Грузии, то Берия описывается как выдающийся пропагандист, холодный политик и эффективный администратор, который оставался скорее аполитичным и, соответственно, не примыкал идеологически ни к одной из внутрипартийных группировок. Он прекрасно понимал, каким образом он мог завоевать доверие Сталина, что, в свою очередь, гарантировало ему большую свободу в деле подчинения и управления домодерновой, преимущественно аграрной республикой [4].

Однако, когда в ходе рассмотрения личностей Сталина и Берии речь заходит о Грузии 1930-х годов, оказывается, что наши знания об этой советской республике по-прежнему поразительно расплывчаты. [5] В том числе применительно к Грузии не существует адекватной картины репрессий, отображающей ее специфику. В фильме «Покаяние» (груз. Monanieba) Тенгиза Абуладзе, снятом еще в 1984 г., но вышедшем на экраны только в 1987 г., это состояние отражается весьма точно. Берия и Сталин сливаются в фильме в единый образ. Содержание фильма обусловлено преимущественно размышлениями о диктатуре в Советском Союзе и культе Сталина в Грузии. Авторы фильма задаются вопросами: как такое могло случиться? Какую личную ответственность несет отдельно взятый человек, включая его потомков? [6] Тем временем дебаты об отношении к Сталину и его наследию продолжаются, став яблоком раздора между целыми поколениями, политическими лагерями, городом и деревней. Фильм, в свою очередь, является показательной рефлексией на тему трудностей преодоления советского прошлого.

Официальную точку зрения грузинского государства на проблему сталинских репрессий, доминировавшую вплоть до смены правительства и президента в 2013–2014 гг., представляет, по нашему мнению, Музей советской оккупации, располагающийся в центре Тбилиси в здании Национального музея. Его экспонаты отображают всю советскую историю Грузии «вплоть до окончательного освобождения от тоталитаризма в результате Революции роз в 2003 г.» [7]. Само собой разумеется, это заявление носит не столько аналитический, сколько политически-полемический характер. Как бы сегодня не характеризовалась запутанная ситуация в Грузии, но с конца 1990 г. она в любом случае не была уже «тоталитарной». Важнее, как «музейщики» интерпретируют историю Грузии начиная с 1921 года: в соответствии с названием музея в нем представлена история беззащитной страны-жертвы, которая понесла большие человеческие потери в результате иностранного владычества. Удивительно мало уделяется внимания 1930-м годам с их кульминацией сталинского террора. Попытка объяснить этот дисбаланс тем, что экспозиция музея главным образом посвящена событиям 1921 г., имеет право на существование, но все же она малоубедительна, поскольку в таком случае в тени остается процесс взаимодействия и взаимовлияния советизации Грузии в целом и ее внутренней оккупации, осуществлявшейся в эти годы бериевской кликой [8]. Не обсуждается вопрос о том, что вплоть до времени Хрущева советизация грузинского общества носила ограниченный характер, и, соответственно, в экспозиции музея не отражается нонконформистское и оппозиционное поведение, равно как и весь спектр несогласия с режимом вплоть до сопротивления [9]. В то же время исключается возможность того, что среди многонационального населения Грузии были не только жертвы, но и палачи, добровольные сторонники и соучастники Большого террора, пытавшиеся использовать экстраординарную ситуацию чистки в интересах своих групп и регионов. И все же этот музей вызывает заслуженный интерес, если абстрагироваться от его несомненного стремления выступить выразителем сегодняшней национальной идеи Грузии. Документы о репрессиях, представленные в музейных экспозициях, служат впечатляющим свидетельством неограниченного государственного насилия.

Серьезную неуверенность демонстрируют также методы, с помощью которых Грузия пытается осмыслить свое советское прошлое. В 2010 г. тайно, под покровом ночи, был демонтирован громадный памятник Сталину в Гори, установленный в 1951 г. и образовывавший вместе с городской мэрией, располагавшейся сразу за памятником, а также Домом-музеем Сталина, находящимся в непосредственной близости, художественный комплекс сталинской архитектуры и культа почитания вождя. Эта акция положила начало изгнанию Сталина из публичной памяти в иконоборческой манере, что означало также стремление вытеснить из общественного пространства все попытки критического осмысления новейшей истории страны [10]. Было также запланировано перестроить монументальный музей Сталина, архитектурно напоминающий венецианский Дворец дожей. Строительство музея было запланировано в 1951 г., а в 1957 г., сразу же после XX съезда КПСС, он был официально объявлен музеем Сталина. Экспозиция музея была модифицирована в 1970-е годы, а после развала СССР в ее составе появился ряд дополнительных стендов, посвященных репрессиям и их жертвам.

А.И. Годердзишвили из Хашми

Однако в 2012 г. депутаты городского совета Гори приняли решение сохранить концепцию выставки семидесятых годов двадцатого века, предприняв лишь самые минимальные изменения. Точно так же по настоянию городского совета демонтированная в 2010 г. бронзовая статуя Сталина теперь при поддержке министерства культуры Грузии должна быть снова установлена — на этот раз, однако, на бульваре перед домом, где родился Сталин (Stalin Avenue), вокруг которого в свою очередь еще в 1937 г. было построено здание в виде храма в классическом стиле [11]. В качестве альтернативного варианта предлагается вернуть статую на ее первоначальное место, в то время как пьедестал памятника должен быть перестроен в виде огромной мемориальной доски в память о жертвах массовых репрессий в Грузии и в СССР в целом, тем более что перед зданием вокзала Гори, перед Домом-музеем и в самом музее по-прежнему стоят сталинские статуи, пусть не такие огромные и более «человечные». Что же касается музея Сталина, то, очевидно, имело бы смысл полностью реконструировать выставочную концепцию 1970-х годов — возможно, учитывая при этом еще сохранившуюся концепцию первой выставки 1957 г. Тем самым сталинский музей превратился бы в подлинное историческое свидетельство. Скромные плоды предпринятых до сего времени усилий по осмыслению сталинизма не стоит «имплантировать» в старую музейную выставку. Эта деятельность должна стать предметом самостоятельного научного грузинского центра по изучению сталинизма, одним из объектов работы которого мог бы также выступить единственный в мире музей Сталина. Все эти дискуссии и планы ясно нам показывают, что процесс осмысления грузинским обществом советского прошлого, в особенности сталинского периода, весьма противоречив и далек от завершения.

Как бы то ни было, не только «Музей советской оккупации», возникший по государственной инициативе, но и грузинская историография в целом пытаются рассматривать репрессии 1930-х годов не только в русле биографий Сталина и Берии. На первом месте находятся репрессированные грузинские элиты, причем Грузия и здесь выступает исключительно лишь в роли жертвы. Следующий обзор дает более четкую картину сложившихся представлений о специфике репрессий в Грузии.

В «Истории Грузии» доктора исторических наук Георгия Анчабадзе главным образом выделяются репрессии в отношении грузинской национальной интеллигенции: «Грузия была одним из тех регионов СССР, где машина репрессий действовала особенно активно […]. Среди репрессированных были лучшие представители интеллигенции, в том числе такие замечательные деятели грузинской культуры, как писатель Михаил Джавахишвили, поэты Тициан Табидзе и Павел Яшвили, режиссер Сандро Ахметели, ученый-филолог Григорий Церетели, дирижер Евгений Микеладзе и многие другие» [12].

В то же время масштабные репрессии в отношении партийносоветской функциональной элиты Грузии остаются у Анчабадзе без упоминания. Этот подход поразительным образом задает тон также и в интернациональной историографии темы. Так, американский историк Рональд Суни пишет: «В 1936–1937 гг., в ходе так называемой Большой чистки, жертвами террора стали бесчисленные грузинские писатели, художники и ученые, почти весть учительский корпус и многие студенты университетов. Нация была обезглавлена» [13]. Это, конечно, правда, но о множестве других жертв умалчивается. В структурно-историческом плане Суни заходит еще дальше: «В течение четверти века с 1928 по 1953 гг. Грузия была преобразована более фундаментально, чем за любой другой аналогичный период её трехтысячелетней истории» [14].

Репрессии в отношении известных грузинских большевиков, таких как Мамия Орахелашвили, Лаврентий Картвелишвили, Леван Гогоберидзе, Самсон Мамулия, Михаил Кахиани, Михаил Окуджава, Буду Мдивани, Шалва Элиава и других, впервые были упомянуты в другом труде грузинских историков [15].

Первое сравнительно серьезное исследование о жертвах Большого террора в Грузии было опубликовано в 1997 г. Александром Даушвили, сотрудником Института истории и этнографии Академии наук Грузии им. Иван Джавахишвили [16]. Согласно названию книги, ее автор исследовал массовые репрессии на примере трудовых коллективов промышленных предприятий Тбилиси. Однако в первой половине монографии речь идет преимущественно о модернизационных попытках большевиков в форме индустриализации Грузии со всеми сопутствующими проблемами трансформации мелкого кустарного производства в фабричные коллективы, миграций неквалифицированной рабочей силы из деревни в столицу, а также о разорительном возведении предприятий тяжелой промышленности и борьбе за установление марксизма-ленинизма в качестве канонизированной руководящей идеологии. И лишь во второй части книги речь заходит о репрессиях. Однако поразительным образом автор концентрируется на репрессиях против партийных элит и руководящего персонала предприятий. Промышленные рабочие упоминаются им лишь мимоходом. Автору, по его собственному заверению, было особенно важно описать общий «климат преследований», а также доносительство и «произвольные» репрессии. В результате отсутствует дифференцированное рассмотрение того, отличаются ли, и если да, то каким образом, репрессии в отношении элит от преследований простого населения или этнических групп. Таким образом, это исследование подтверждает традиционную точку зрения, согласно которой Большой террор был преимущественно направлен против элит [17]. Источниками, использованными Даушвили, являются исключительно архивные материалы партийного архива, а также грузинская партийная газета Komunisti. Автор практически не обращался к вторичной литературе, а те немногие публикации, которые он упоминает, были написаны в советское время преимущественно ведущими (грузинскими) большевиками. Современные западные или российские исследования им не привлекались. В общем и целом монография концептуально проигрывает даже работам 1950-х годов, посвященных проблемам тоталитаризма [18].

Новые обзорные труды по истории Грузии признают, что не только элиты, но и все грузинское общество пострадало от репрессий, однако не развивают это положение [19]. Единственное исключение составляет книга «Мой ХХ век» географа Реваза Гачечиладзе, написанная в геополитическом ключе и дополненная собственными воспоминаниями автора. Он подчеркивает, что репрессиями были затронуты все группы населения, и приводит в качестве личного примера судьбу своего дяди Реваза, руководителя большого строительного двора, арестованного 4 сентября 1937 года [20].

И.А. Годердзишвили. Отец А.И. Годердзишвили

В свою очередь, очевидец событий, историк и философ Геронти Кикодзе отметил в 1954 г., после смерти Сталина, в своих записях о «белом» [21] терроре 1937 г., ведшихся тайком, следующее: «Количество беспартийных осужденных было гораздо большим. Редко кто из них имел хотя бы расплывчатые представления о внутрипартийной борьбе, и все они, без сомнения, лояльно исполняли свои обязанности. Многие из беспартийных граждан умерли только лишь потому, что они по какой-то причине навлекли на себя подозрение тбилисского триумвирата или его уполномоченных на местах, или потому, что какой-нибудь доносчик возжелал заполучить их квартиру или должность» [22].

Стремление аккумулировать информацию из первых рук о репрессиях 1930-х годов в Грузии характерно для издательских программ, в рамках которых предпринимаются попытки собрать и опубликовать свидетельства еще здравствующих современников эпохи. Одним из первых произведений такого рода «мемуарной» литературы, специально посвященной событиям 1937 г., являются записки Михаила Мгалоблишвили (1902–1977). В случае с их автором речь идет о представителе среднего слоя функциональной советской элиты. Мгалоблишвили работал в сфере культуры, сначала — в профсоюзном клубном движении [23]. Его написанные в 1972 г. и впервые опубликованные в 1990 г. воспоминания представляют интерес постольку, поскольку они отражают восприятие и знание о репрессиях человека, имевшего доступ к конфиденциальной информации. Они также содержат сведения о судьбе тех людей, которых он встретил в заключении и ссылке. Следует также отметить, что после освобождения из ссылки и реабилитации (в 1954 г.) Мгалоблишвили стал членом КПСС и продолжил свою деятельность в органах управления культурой. Его размышления о причинах репрессий, а также мысли его товарищей по несчастью — бывших членов партии — по всей видимости, полностью объясняются хрущевской критикой культа личности Сталина. Мгалоблишвили подчеркивает особое обращение с грузинами в Вятских лагерях. И хотя автор мемуаров демонстрирует ярко выраженное этническое сознание, он не рассматривает Грузию как особо пострадавшую жертву сталинского террора, его воспоминания посвящены истории Советского Союза в целом. Из осторожности или из-за своих убеждений он также воздерживается от какой-либо оценки репрессий 1937–1938 гг.

Национальная библиотека Парламента Грузии опубликовала материалы частного архива геолога Григола Вашадзе (1901–1990) из г. Чиатура, который, будучи социалистом-федералистом, принадлежал к главному интеллектуальному течению Грузии, а в 1924 г. принимал участие в антисоветском восстании, потерпевшем поражение. Его частный архив содержит личные заметки и литературные работы времен «победоносного шествия социализма» в Грузии [24]. Особое внимание Вашадзе уделяет политической и культурной жизни Грузии 1920–1930-х годов. Его отец, священник Бесарион Вашадзе, пал жертвой репрессий 1937 г., его дневник, к сожалению, бесследно исчез. Зато сохранилась короткая переписка Вашадзе с находившимся в заключении отцом (дела № 27–44), а также личные записные книжки геолога (дела № 53–57, 68), в том числе содержащие сведения о репрессиях 1937–1938 гг. в Кутаиси. В целом заметки представляют собой частично аутентичные дневниковые записи довоенных лет, частично — записи, сделанные позднее по памяти, с 1952 по 1980-е годы. Когда речь заходит о репрессиях, Вашадзе описывает в качестве жертв тех, кто выступал за единство и независимость Грузии. Как ангажированный политический современник событий, он выражает сожаление в том, что коммунизм мутировал в религию, а Сталин превратился в богоподобного вождя.

В середине 1980-х годов были также опубликованы мемуары Кандида Чарквиани, первого секретаря ЦК КП(б) Грузинской ССР в 1938–1952 гг. и преемника Лаврентия Берии. На завершающей стадии Большого террора он принимал участие в массовых репрессиях в качестве члена «кулацкой» тройки. В своих воспоминаниях и в беседах со своим сыном Чарквиани смог весьма подробно поведать о множестве подробностей своей политической карьеры, но репрессии 1937–1938 гг. он не упомянул ни единым словом [25]. Гела Чарквиани в своем вступлении к мемуарам охарактеризовал своего отца как «настоящего гуманиста», который в рамках имевшихся у него возможностей всегда пытался делать только хорошее, и в его беседах с отцом доминирует главным образом точка зрения партийной иерархии, которая после смещения Чарквиани испытывала опасения за свою жизнь. В результате хрущевская концепция «культа личности Сталина» приветствуется здесь как долгожданная стратегия, снявшая груз тревог с плеч партийной номенклатуры. Особенно подчеркиваются в беседах усилия Чарквиани, направленные на сохранение культурного своеобразия и территориальной целостности Грузии. Когда же речь заходит об отношении Чарквиани к Сталину, то описываются их чисто рабочие встречи, которые характеризуются в беседах отца и сына Чарквиани как формальные связи руководителя одной из республиканских партийных организаций с московским центром. В целом воспоминания Чарквиани воспроизводят типичный для периода перестройки в Грузии нарратив «сохранения и защиты грузинского духа, грузинства» (kartveloba). Но здесь же, на одном дыхании, Чарквиани категорически отрицает «огрузинивание» Абхазии в 1930–1940-е годы, резко критиковавшееся абхазами в конце 1980-х годов [26]. Ошибку, по его мнению, совершил только Сталин и его ближайшее окружение, осуществив депортацию целых народов, например, турокмесхетинцев. Но и здесь речь не идет о какой-либо личной ответственности первого лица Грузии за преступления.

Южнокавказское бюро фонда Генриха Бёлля и международный отдел Союза народных университетов Германии (DVV International) начиная с середины 2000-х годов способствуют деятельности, направленной на изучение и осмысление советского прошлого Грузии. Они вместе приняли участие в создании грузинской организации-партнера Soviet Research Laboratory (SovLab), которая призвана стать главной движущей силой гражданского общества в области обращения с новейшим историческим прошлым.

Из многочисленных проектов SovLab и DVV–International стоит выделить книгу, посвященную историям судеб 13 репрессированных женщин, преимущественно рассказанных ими самими [27]. Четверо из них стали жертвами Большой чистки 1936–1938 гг. Так, Миндора Торошелидзе, жена бывшего председателя ВСНХ Грузии и потом народного комиссара образования Малакия Торошелидзе, в 1936 г. была решением Особого совещания при НКВД СССР отправлена в ссылку в Казахстан сроком на 5 лет. В целом она отсидела 14 лет, потому что ее снова арестовали. Приговор Особого совещания также тяжело отразился на жизни скульптора Раисы Абрамия-Микадзе. Она получила восемь лет ИТЛ и вернулась в Тбилиси только в 1947 г. Лариса Христовская в 1937 г. была осуждена «кулацкой» тройкой к 10 годам лагерей и полностью отбыла наказание [28]. Эта же тройка отправила Агати Какахия-Месхия в 1938 г. на восемь лет в ИТЛ, где она, как сообщает ее дочь, умерла уже спустя два месяца [29]. Торошелидзе, Микадзе и Месхия были заклеймены как «жены изменников родины». Женщины до сих пор не могут понять, за что же они были в свое время осуждены. Объяснением им служит расхожий штамп о царившем в те времена произволе.

Н.И. Начхаташвили из Хашми

В целом, по словам издателя, было очень тяжело уговорить женщин вообще что-либо сказать публично. Женщины до сих пор испытывают страх перед проблемами, которые могут у них возникнуть, если они открыто начнут говорить о прошлом и перенесенных ими страданиях [30].

Недостатком этой — во всех остальных отношениях важной и заслуживающей внимания — книги, как часто случается с подобного рода изданиями, является то, что в первую очередь на ее страницах получили слово женщины, представлявшие «высшие» круги городской элиты Грузии. Основная масса репрессированного сельского населения и городского пролетариата по прежнему остается «немой» и, по причине все увеличивающейся дистанции во времени, такой и останется навсегда.

Еще одним совместным проектом DVV и SovLab является поиск и тематизация массовых захоронений жертв сталинских репрессий в Грузии. Грузия остается одной из немногих бывших советских республик, которая до сего времени еще не выявила массовые захоронения советского периода. Проект, стартовавший в 2012 г., осуществляется под названием Soviet Era Mass Graves in Georgia (1921–1952).

Южнокавказское бюро фонда Генриха Бёлля вместе с международным фондом «Мемориал» также способствовало сбору и публикации воспоминаний 18 человек, детей репрессированных жителей Грузии, чьи матери между 1937 и 1946 гг. отбывали наказание в лагере для жен изменников родины «АЛЖИР» (Акмолинский лагерь жен изменников Родины). В этих «детских» воспоминания речь идет в первую очередь об аресте отцов, разлуке с матерями, полной лишений лагерной жизни их матерей, а также о собственном опыте длившейся годами дискриминации со стороны государства и общества как «родственников врагов народа». Эти 18 примеров, составляющие мизерную часть от примерно 18000 аналогичных случаев во всем СССР, демонстрируют весь спектр механизмов того, как дети «врагов народа» справлялись с ситуацией, в особенности — с вопросом вины и виновности. Некоторые из них отдалились от своих матерей или возложили всю вину за «вражескую деятельность» на своих отцов. Однако все пострадавшие дети смогли сделать во второй половине ХХ века профессиональную карьеру. Некоторые из них стали членами ВЛКСМ или КПСС, чтобы за счет сверхлояльности режиму стереть свое общественное клеймо. Хотя эти воспоминания были записаны только в 2005 г., а опубликованы в 2008 г., читатель напрасно будет искать их структурно-критический анализ [31]. В самой Грузии до сих пор нет работ, в которых эти воспоминания о репрессиях анализировались бы с научно-исторической точки зрения. Таким образом, наряду с расширением источниковой базы, необходимо также более интенсивное включение в интернациональный исследовательский дискурс, ведь для того чтобы иметь возможность на должном уровне анализировать такой специфический источник, как воспоминания, требуется современный теоретический и методический инструментарий [32].

Все упомянутые опрошенные лица тоже происходили из образованных, отчасти буржуазных семейств и позднее преимущественно стали представителями технической интеллигенции. Однако в течение десяти последних лет предпринимались также попытки записать воспоминания простого населения — к примеру, в рамках публикационного проекта «Память женщин» [33]. Речь в этом случае идет об интервью, в центре которых чаще всего оказывается история собственной (большой) семьи или даже отдельного этноса. В свою очередь, интервью показывают, «что» и «как» вспоминается из событий ХХ века в интересах сохранения собственных традиций в современном переходном обществе. В особенности обращает на себя внимание фиксация на собственных (в том числе «выдуманных») традициях, соблюдавшихся вопреки всем повседневным проблемам — без ясной цели и с большой неуверенностью. Эти воспоминания весьма содержательны в том, что касается вида и способа того, «как» и «что» вспоминается, в особенности следует выделить здесь сode switching, кодовую коммутацию между официальной версией истории и ее частными личными версиями [34].

В записанных личных воспоминаниях особенно четко доминирует травматический опыт несправедливости. Опрошенные, как правило, вспоминают (что едва ли должно вызывать удивление) о моменте ареста родителей, свиданиях с матерью, а также о последствиях ареста родителей для их собственной жизни [35]. Ответы на вопросы о причине репрессий, их логическое объяснение даются особенно тяжело. Возможно, это объясняется тем, что, несмотря на смену поколений, продолжает действовать многолетнее табу на поиск ответов. Иногда опрошенные более или менее открыто задаются вопросом о тех, кто несет ответственность за их несчастья. Так, 44-летняя абхазка заявила: «Старики говорили, что в нашем переселении [из Абхазии в Среднюю Азию, последовавшем лишь по причине того, что у них были родственники в соседней Турции] виноват не столько Сталин, сколько Берия» [36]. Особенно экстремальный опыт описывает одна осетинка: могилу ее отца сравняли с землей, потому что он, будучи одним из соратников руководителя Абхазии Нестора Лакобы, посмертно был объявлен в 1937 г. «врагом народа». Ее мать была отправлена в ссылку и вернулась домой только для того чтобы умереть. «Вы даже не можете себе представить, что мы были вынуждены перенести в детстве» [37], — заявила она.

Хотя большинство жертв Большого террора в Грузинской ССР однозначно были грузинского происхождения, эта цитата наглядно показывает, что национальные меньшинства также не были защищены от репрессий, а политическая лояльность, адресованная попавшему в немилость государственному деятелю, зачастую приобретала в глазах пострадавших этнические черты, и, соответственно, такого рода репрессии могли быть истолкованы ими как «этнические чистки» [38].

Наряду с репрессиями члены семей и выжившие репрессированные подвергались общественному клеймению, поэтому даже сегодня пострадавшим все еще тяжело говорить о пережитом.

Тем не менее сегодня доминируют воспоминания о новейшем периоде современной истории, о кризисах 1990-х годов, последовавших после объявления независимости Грузии. Возникает впечатление, что недавние трагические события способствуют дальнейшему вытеснению травматического опыта репрессий и Второй мировой войны. Кроме того, жертвы сталинских репрессий были десятилетиями предоставлены сами себе, поскольку вплоть до политики гласности конца 1980-х годов общественное обсуждение этой темы было невозможно, и в Грузии оно постепенно начинается только сегодня [39].

Р.Н. Гиунашвили. Мать Н.И. Начхаташвили

К сожалению, практически отсутствуют научные исследования, посвященные местной специфике репрессивных акций в разных областях Грузии, хотя существуют отдельные работы, предметом которых являются репрессии в регионах. Опубликованная еще в 1959 г. статья одного из эмигрантов посвящена террору в отношении партийного руководства Аджарии [40]. В самой Аджарии предпринимаются лишь отдельные попытки обращения к теме репрессий 1937 г. Так, Осико Гваришвили опубликовал книгу в память о своем отце, расстрелянном в 1937 г. В ней названы также имена других репрессированных [41].

Врач Автандил Курхули опубликовал в своей книге воспоминаний «…Сим вспоминаю» статью, основывающуюся на документах бывшего архива КГБ, который сегодня находится в подчинении Архивного управления Министерства внутренних дел Грузии. Книга посвящена политически мотивированным репрессиям периода 1921–1953 гг. в отношении врачей и медицинского персонала; носит биографический характер и построена по лексикографическому принципу. В предисловии автор подчеркивает, что в любом диктаторском режиме, какую бы идеологию он не проповедовал, ни один из членов общества не застрахован от произвола. Опираясь на перечень медицинского персонала, павшего в Грузии жертвой репрессий, Курхули на примере отдельных случаев показывает функционирование механизмов власти. При этом он широко использует следственные дела из Архива МВД, а также собранные им письменные воспоминания пострадавших [42].

Внимание бывшего премьер-министра самопровозглашенной Абхазии историка Сергея Шамбы адресуется главным образом Абхазии, при этом Шамба подчеркивает особые жертвы, которые понесла эта кавказская республика. Однако центр тяжести его исследований, в отличие от коллеги по историческому цеху Анчабадзе, лежит в области репрессий против партийных элит, а не интеллигенции [43]. При этом Шамба не принимает во внимание клановую систему патронажа советских элит. Эта социоструктурная особенность элит сталинской эры, в том числе на Кавказе, служит предметом изучения лишь западных историков [44]. Шамба, следуя советской традиции, трактует историю Абазии исключительно как политическую историю, которую он инструментализирует для решения злободневных политических задач.

2. Источниковая база: состояние и проблемы

Практически нетронутая целина в области исследований Большого террора в Грузии объясняется прежде всего неготовностью общества. Однако даже при наличии мотивации к серьезному противостоянию со сталинизмом и его массовыми репрессиями существенным препятствием выступает проблема источниковой базы. Не только представленная выше мемуарная литература и интервью, но и государственная политика в области памяти, вплоть до трудов историков, испытывают острую и трудновосполнимую нужду в архивных документах времен Большого террора, которые могли бы существенно расширить и дополнить уже имеющиеся сведения. Большей частью эти документы были уничтожены во время гражданской войны 1991 г. Речь в данном случае идет о документах органов ОГПУ-НКВД 1920–1930-х годов в целом и всех следственных делах советского периода в истории Грузии в отношении осужденных и позднее реабилитированных лиц. Здание комитета государственной безопасности, в котором хранились архивно-следственные дела реабилитированных, было полностью сожжено во время беспорядков гражданской войны в Грузии. Точно такая же печальная судьба постигла в Тбилиси архив милиции; в результате безвозвратно утрачена важнейшая информация о методах и механизмах реализации в Грузии социально-политических задач, поставленных руководством ВКП(б) в 1930-е годы.

И все же достаточно большое число документальных материалов, в том числе касающихся «Большой чистки», удалось спасти. Наиболее важные из них сконцентрированы в двух отделах Архива Министерства внутренних дел Грузии [45]. Ниже приводится их короткое описание.

В первом отделе Архива МВД Грузии хранятся следственные дела на нереабилитированных лиц за весь период советской истории [46]. Речь идет преимущественно о делах, заведенных органами милиции, то есть о делах уголовников и т. н. деклассированных элементов (маргиналов). Этот комплекс дел сохранился полностью. На их основе могут быть реконструированы социально мотивированные репрессии.

Что же касается следственных дел по «политическим» статьям, то они сохранились лишь в крайне незначительном объеме, поскольку подавляющее большинство «политических» осужденных было реабилитировано, а архив с этими делами уничтожен. Таким образом, сложилась необычная ситуация: в распоряжении историков практически не осталось дел представителей партийных и советских функциональных элит, равно как и элит царской империи. Однако также утрачены следственные дела в отношении большого количества представителей простого или непривилегированного населения: крестьян, деревенских священников, монахов, мулл и рабочих, которые осуждались в массовом порядке и процесс реабилитации которых начался еще в середине 1950-х годов.

Еще один важный документальный комплекс в первом отделе Архива МВД Грузии образуют так называемые расстрельные списки. В этот комплекс входят не только формальные акты о приведении приговора в исполнение и соответствующие перечни казненных, но также сопроводительные документы, которые дают возможность анализировать механизмы выявления «врагов народа», передачу жертв от одних карательных инстанций другим, и, не в последнюю очередь, содержат подробности самой процедуры, причем даже указывается, каким образом должны были быть казнены жертвы — «выстрелом в правый висок» [47].

Поскольку первому отделу Архива МВД был также передан комплекс дел из «милицейского» архива, то здесь в том числе находится собрание нормативных актов и приказов, адресованных органам милиции в 1936–1938 гг. [48]. Эти источники директивного характера позволяют делать выводы о том, в какой мере московское, но также и грузинское руководство непосредственно реагировало на определенные экономические и общественные проблемы, такие как спекуляция, воровство, проституция, хулиганство и т. п. В то же время материалы милиции показывают, что стремление режима увеличить степень своего воздействия на общество порождало серьезные проблемы, которые власть в свою очередь считала себя обязанной устранять, в том числе и с помощью массовых репрессий.

Но самым важным из документов карательных органов, содержащих сведения о репрессиях 1930-х годов, является сохранившийся комплекс документальных материалов массовых операций Большого террора 1937–1938 гг. В первую очередь речь идет о протоколах заседаний особой тройки НКВД Грузинской ССР, так называемой «кулацкой» тройки — внесудебного чрезвычайного органа, действовавшего с августа 1937 г. по октябрь 1938 г. и осудившего в Грузии по оперативному приказу НКВД СССР № 00447 в отношении «кулаков, уголовников и других контрреволюционных элементов» более 20 000 человек. Сохранились также документы НКВД, содержащие сведения о так называемых национальных операциях, в ходе которых в Грузии в массовом порядке преследовались немцы, поляки, турки, иранцы и т. д., в частности — протоколы так называемой особой («национальной») тройки, в которых приведены данные почти 500 осужденных. Так называемые «альбомы» [49], результат осуждения жертв национальных операций двойками в «альбомном» порядке, практиковавшемся до сентября 1938 г., в Грузии утрачены. Зато сохранились протоколы, содержащие приговоры двойки в отношении каждого отдельного осужденного [50]. Всего двойкой было репрессировано около 1 600 человек. Не в последнюю очередь также доступны протоколы заседаний «милицейской» тройки за 1934–1938 гг. [51] Жертвами этой тройки стали более 2 200 человек. Однако этот источник имеет существенную лакуну — утрачены 42 важных протокола, а именно с апреля 1937 г. по июнь 1938 г. (протоколы от № 54/11 до № 96/53). Но поскольку в наличии имеются соответствующие следственные дела, то утраченные протоколы «милицейской» тройки в целом могут быть реконструированы, хотя и с большими усилиями [52].

Именно «грузинские» протоколы этих трех троек — «кулацкой», особой («национальной») и «милицейской» — обладают огромной ценностью, поскольку содержат краткое изложение архивно-следственных дел, большей частью безвозвратно уничтоженных огнем [53].

В.С. Начхаташвили. Отец Н.И. Начхаташвили

Во втором отделе Архива МВД хранятся документы бывшего Архива ЦК Коммунистической партии (большевиков) Грузии. Важнейшим источником для исследования репрессий из документов этого отдела являются «совершенно секретные» «Особые папки» бюро ЦК КП(б) Грузии. В них сведения о репрессиях присутствуют в сжатом виде в форме прямых директив республиканского ЦК, адресованных НКВД и содержащих указания о проведении массовых карательных акций, а также показательных судебных процессов против председателей колхозов, директоров фабрик, партийных секретарей и чиновников СНК Грузии [54]. Однако большим недостатком «Особых папок» является то, что из них систематически изъяты дополнительные материалы, обычно прилагавшиеся к протоколам заседаний ЦК. В других многочисленных документах, помимо «Особых папок», информация о репрессиях является абсолютным исключением или о них упоминается лишь в косвенной форме. В первую очередь эти документы содержат сведения о социально-экономической политике грузинского руководства. Это важно постольку, поскольку в историографии присутствует подход, согласно которому существовала непосредственная связь между социальными и хозяйственными проблемами на местах и выбором определенных целевых групп репрессий.

Следующий тип источников — протоколы заседаний первичных партийных ячеек НКВД, милиции и прокуратуры — содержится в фонде № 1075. Однако и здесь, что удивительно, речь о репрессиях идет лишь мимоходом, дискуссии касаются массовых операций только краем [55]. В любом случае эти дела мало что дают.

Что касается биографических данных о самих карателях, то они присутствуют в бывшем архиве ЦК, хотя и носят отрывочный характер. Многие сотрудники тайной полиции регулярно проверялись партийными органами [56]. Так, сохранились материалы партийной чистки сотрудников НКВД за 1929 год [57]. Обращают на себя внимание автобиографии сотрудников НКВД, дающие возможность судить об их социальном происхождении, социальном статусе, а также содержащие самооценку их действий. Представляют также интерес документы партийного следствия в отношении сотрудников карательных органов после отстранения Берия от власти и его расстрела в 1953 году [58].

Государственный архив новейшей истории Грузии не пострадал в годы гражданской войны [59]. Что же касается репрессивной тематики, то ценность здесь представляют документы Первого спецотдела государственной прокуратуры, которая с конца 1938 г. была обязана заниматься пересмотром следственных дел после получения соответствующих жалоб от осужденных или их родственников [60]. Дополнительно здесь также хранятся дела «грузинской» комиссии по реабилитации жертв сталинских репрессий, созданной в 1954 году [61].

3. Массовые операции НКВД 1937–1938 гг.

Описанная выше ситуация, сложившаяся с документальной базой периода репрессий 1937–1938 гг. в Грузии, наглядно показывает, что центральным комплексным источником для изучения этого периода истории республики являются протоколы трех различных троек: «кулацкой», особой («национальной») и милицейской. Именно эти документы находятся в центре внимания настоящего исследования. В отличие от всех остальных регионов бывшего Советского Союза эти протоколы троек впервые дают возможность комплексно изучить ядро Большого террора, которое в совокупности образовывали три наиболее массовые карательные акции:

«Кулацкая» операция

«Национальные» операции

Социально мотивированные репрессии «милицейской» тройки.

Кроме того, имеется возможность анализировать специфику этих массовых акций в сравнении с репрессиями против советских элит, а также их взаимную связь [62].

При этом данные о репрессиях на основании «сталинских списков» [63] играют роль контрольного материала. Речь идет о списках жертв, подготовленных народным комиссаром внутренних дел СССР, где подлежавшие репрессиям лица были упорядочены по республикам, краям и областям СССР. Как правило, в списки вносились имена представителей средних и высших партийносоветских элит, а также «бывших», членов «старых» элит (прежде всего деятелей культуры). Эти списки, в которых свыше 90 % лиц рекомендовалось осудить к расстрелу, визировались Сталиным и членами Политбюро.

Методологический анализ документов определяется главным образом спецификой архивного материала, а именно его характером массового источника. Таким образом, большей частью нами применяется просопографический метод: на основании трех отдельных банков данных, характеризующих три массовых операции («кулацкую», «национальную» и «милицейскую»), систематически учитываются и анализируются такие данные, как возраст, пол, место жительства и т. д., а также социальное происхождение и актуальный социальный статус жертв [64]. Точно такая же информация, полученная в рамках составления аналогичного банка данных, привлекается для характеристики репрессий на основании «сталинских списков» [65]. Даже те главы и разделы книги, которые тематически выходят за рамки количественного и качественного описания массовых репрессий, основываются на данных, полученных в результате широкой обработки настоящих массовых источников. Наша цель — с помощью соответствующих статистических данных дистанцироваться от стереотипных образцов осмысления и интерпретаций Большого террора, чтобы в свою очередь иметь возможность непредвзято оценить также всю совокупность других, зачастую разрозненных архивных материалов, таких как приказы, директивы, отчеты и политические постановления.

Проект концентрируется на Грузии. При этом авторы действуют в рамках уже давно наметившегося в историографии тренда — исследовать реализацию и последствия репрессий времен Большого террора с региональной точки зрения. Имеющиеся в нашем распоряжении документы карательных органов Грузии анализируются на предмет того, каким образом массовые операции, запланированные и управлявшиеся из центра (Политбюро ЦК ВКП(б) и Народным комиссариатом внутренних дел СССР), реализовывались местными органами на среднем и низшем уровнях. Главным при этом является вопрос, располагали ли сотрудники карательных органов на местах свободой действий, и если да, то как они ее использовали и какими критериями руководствовались при аресте, допросе и осуждении. В общем и целом рассмотрение массовых операций НКВД с кавказской «периферии» может способствовать появлению более дифференцированных оценок в отношении всего Советского Союза, так как по меньшей мере самая массовая операция НКВД — по приказу № 00447 — отличалась тем, что московский центр в значительной степени передал свои карательные полномочия региональным элитам. «Обратное» включение Грузии в общесоюзный контекст происходит благодаря сравнению массовых репрессий в Грузии с репрессиями в других республиках, краях и областях СССР.

Г.Н. Кокрашвили из Хашми

Факт уступки центром своих карательных компетенций периферии, в свою очередь, обещает послужить источником новых сведений об особенностях массовых репрессий в этой специфической советской республике. Не секрет, что Грузия была регионом, который характеризовался значительными межэтническими проблемами. Исходя из этого, в ходе исследования будут выявлены отклонения от общего образца массовых репрессий в исконно «славянских» областях Советского Союза.

Кроме того, Грузия имела прочные социал-демократические меньшевистские традиции: она была единственным регионом Российской империи, в котором меньшевики в ходе выборов Учредительного собрания в 1917 г. получили значительное количество голосов и сумели в 1918 г. образовать самостоятельное правительство под председательством Ноя Жордания, управлявшее независимой республикой вплоть до ее присоединения к СССР в 1921 г. Поэтому вопрос заключается в том, как эти особенности Грузии отразились в ходе массовых репрессий. Прежде всего подлежит проверке предположение, согласно которому местные властные элиты в случае необходимости использовали жупел «меньшевистского» прошлого, чтобы расправиться с критиками внутри коммунистической партии или другими «неудобными» лицами.

Часто встречающийся термин «элиты» здесь подразумевает три различных вида элит. Во-первых, это традиционные элиты, такие как религиозные вожди, бывшие «кулаки», купцы, дворяне, священники, буржуазия, а также функциональные элиты царской России. Во-вторых, это функциональные советские элиты — партийные, государственные и хозяйственные. В-третьих, это лица, имевшие как минимум среднее и высшее образование. Однако следует учитывать, что в советских условиях связь между высоким постом и сравнительно хорошим образованием зачастую отсутствовала. Лица, занимавшие руководящие должности, нередко были малообразованными, либо не имели образования вообще, либо обладали явно недостаточной квалификацией. И, тем не менее, они также могут рассматриваться как элиты. Наоборот, к «простому» населению следует причислить тех лиц, которые имели хорошее образование и высокую профессиональную квалификацию, но по политическим и идеологическим причинам практически не пользовались привилегиями и ресурсами, распределявшимися исключительно государством.

Публикация состоит из двух томов. В первом томе производится анализ массовых операций НКВД, во втором томе представлены архивные документы, характеризующие репрессии Большого террора в Грузии.

В первом разделе первого тома («Статистика») сначала будут реконструированы такие базисные характеристики, как количественные и качественные параметры репрессий в рамках трех массовых операций Большого террора. Основой для этого являются три вышеупомянутых банка данных, с опорой на которые можно получить соответствующие сведения отдельно по каждой из трех операций. База данных репрессий на основании «сталинских списков» играет роль точки отсчета.

При исследовании количественных параметров репрессий будет установлено, какое число жертв было осуждено в рамках каждой из операций и насколько высока была мера наказания. После этого на основании полученных данных будет проведено сравнение массовых операций как между собой, так и — чтобы избежать изолированного рассмотрения Грузии — с рядом других регионов Советского Союза. Что же касается качественного анализа данных, то в центре исследования окажутся уже социальное происхождение и социальный статус жертв. Кроме этого, будут представлены и другие дифференцированные статистические данные, такие как уровень образования жертв.

Во втором разделе («Специфика») на первом месте находится тематически упорядоченный анализ, направленный на выявление характерных особенностей осуществления массовых операций НКВД в Грузии. Сначала будет доказано сравнительно меньшее значение национальных операций в Грузии в отличие от Советского Союза в целом. Подчеркивается относительная «мягкость» репрессий, то есть подчиненная роль смертной казни.

Одной специфической особенностью Грузии является широкое осуждение элит «кулацкой» тройкой, целевой группой которой традиционно выступала так называемая «низовка» массовых операций — простое население. Глава «Регионализация карательных полномочий» посвящена смешению элит и простого населения в качестве контингента «кулацкой» тройки, и исследование этого феномена сочетается со структурным анализом места и роли региональных и центральных органов НКВД в составе всей карательной бюрократии СССР. В этой связи особый интерес авторов вызывает степень иерархизации и бюрократизации репрессий, в особенности феномен «разделения труда» между отдельными карательными структурами. При этом специфические особенности Грузии вновь рассматриваются в соотношении с общесоюзными структурными трансформациями в рамках осуществления репрессий.

В заключение авторы еще раз обращаются к рассмотрению темы преследования диаспор. Вопрос заключается в том, имел ли Большой террор, осуществлявшийся в такой полиэтничной республике, как Грузия, этнические тенденции или даже черты геноцида. Новым в таком подходе является в особенности метод исследования. Репрессии в отношении отдельных диаспор больше не рассматриваются изолированно, они изучаются вместе с репрессиями против всех других этносов, представленных в Грузии, таких как абхазы, осетины, езиды, курды, вплоть до титульной нации республики — грузин. Кроме того, национальная политика руководства Грузии будет рассмотрена в контексте общесоюзной национальной политики Москвы.

Третий раздел («Дискуссия») посвящен вопросу, который вызвал в Грузии острую полемику: обладал ли террор, наряду с социальными, политическими и территориальными аспектами, также и этнической составляющей? Этот вопрос был поставлен авторами в главе «Специфика».

В четвертом разделе («Интервью») слово предоставляется близким жертв массовых операций, которые в ходе «тематически ориентированных» интервью воспоминают о годах Большого террора. Эта часть — новая, хотя и ограниченная попытка продемонстрировать потенциал такого рода опросов. Фокус сконцентрирован на «простом» населении из сельской среды [66].

А.О. и Н.Г. Кокрашвили. Родители Г.Н. Кокрашвили

Во втором томе настоящего издания публикуются документы, упорядоченные по определенным темам. Они служат цели помещения массовых репрессий в общеисторический контекст. Таким образом, будут использованы не только документы по массовым операциям НКВД, но и привлечены документальные источники, отражающие предысторию террора, экономическую ситуацию в деревне, выборы в Верховный Совет СССР, преследования элит и, в конечном итоге, политику реабилитации.

Во втором томе также компактно представлены и прокомментированы таблицы, которые образуют основу для аналитических частей первого тома настоящего издания.

Название книги отсылает к заявлению Л.П. Берии, сделанному на собрании актива партийной организации Тбилисского горкома КП(б) Грузии, состоявшемся 10 июля 1937 г. На этом собрании обсуждались решения июньского 1937 г. Пленума ЦК ВКП(б). В частности, Берия потребовал: «Необходимо сейчас навести большевистский порядок в деле правильного использования колхозной земли» [67].

В основе графического оформления обложки — работа художника Конрада Клапека «Воля к власти» (Konrad Klapheck. «Der Wille zur Macht». 1959).

***

Настоящее издание является результатом научно-исследовательского проекта «Сталинские массовые репрессии в Грузии в 1937– 1938 гг. Перспектива кавказской периферии», осуществлявшегося в 2009–2014 гг. Финансовая поддержка проекту была предоставлена Фондом Фольксвагена. Руководство проектом осуществлялось Германским историческим институтом в Москве и Рурским университетом в Бохуме. Наряду с главным исполнителем проекта Марком Юнге в его реализации приняли участие немецкие и грузинские ученые. Кроме участников, персонально отмеченных в оглавлении тома, сотрудники Архива МВД Грузии во главе с его директором Омаром Тушурашвили составили несколько баз данных массовых операций НКВД, неоднократно использовавшихся при написании книги. Руководителем проекта являлся Бернд Бонвеч, отвечавший также за содержательное и стилистическое редактирование рукописи. Перевел книгу с немецкого языка на русский кандидат исторических наук Андрей Савин (Новосибирск).

 

Марк Юнге

Массовые операции НКВД

В случае с массовыми операциями НКВД (термин конца 1930-х годов) речь идет о карательных акциях, проводившихся в масштабах всего Советского Союза в 1937–1938 гг. Вплоть до развала СССР сведения о них оставались государственной тайной, практически никому неизвестной, поскольку операции осуществлялись в обстановке полной секретности, а после их завершения царил тотальный запрет на доступ к информации и архивным источникам. Жертвы этих операций либо погибли, либо не относились к «пишущей» части советского общества, которая оставила после себя воспоминания. До начала 1990-х годов массовых операций НКВД просто не существовало, так как некому было о них рассказать [68]. Ниже приводится их короткое описание.

1. «Кулацкая» операция

Самой масштабной из всех массовых операций являлась так называемая «кулацкая» операция, осуществлявшаяся на основании оперативного приказа НКВД СССР № 00447. Этот приказ, подписанный 30 июля 1937 г. народным комиссаром внутренних дел СССР Н.И. Ежовым, лег в основу репрессивной акции против бывших «кулаков», уголовников и других «антисоветских элементов», которая проводилась в авральном стиле, присущем всем кампаниям советской эпохи. Большую роль в разработке приказа № 00447 сыграл первый заместитель народного комиссара внутренних дел НКВД М.П. Фриновский. План операции был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г., и в тот же день приказ № 00447 был направлен к исполнению народным комиссарам внутренних дел союзных и автономных республик, а также начальникам краевых и областных управлений НКВД.

Под термином «другие антисоветские элементы» подразумевались, во-первых, бывшие политические противники большевиков, такие как меньшевики, социалисты-революционеры, анархисты и т. п., во-вторых — священнослужители, офицеры и солдаты белых армий, служащие царской администрации. На жаргоне сотрудников НКВД и во внутренней переписке карательного ведомства время от времени акция именовалась в соответствии с ее главной целевой группой как «кулацкая» операция. Последовательное обозначение операции по приказу № 00447 как «кулацкой» операции и, соответственно, троек, сформированных во исполнение приказа № 00447, как «кулацких» троек, служит в настоящем издании для того, чтобы, во-первых, отличать их от массовых операций против немцев, поляков и т. д. (так называемые операции по «национальным» линиям против национальных диаспор) и, соответственно, от «национальных» троек, во-вторых — от «милицейских» троек.

Согласно нашим сегодняшним знаниям, в ходе «кулацкой» операции, проводившейся с августа 1937 г. по ноябрь 1938 г., в рамках всего Советского Союза было осуждено около 800 000 человек, из них примерно половина — к смертной казни, остальные — к длительным срокам заключения [69]. Приговоры осужденным выносились ускоренным способом внесудебными органами, состоявшими из трех человек — пресловутыми тройками, которые были образованы на областном, краевом [70] и республиканском уровнях. В состав тройки, как правило, входили начальник соответствующего управления НКВД, первый секретарь областного, краевого или республиканского комитета ВКП(б), а также местный прокурор. Однако в Грузии вплоть до октября 1938 г. в состав тройки вместо секретаря ЦК КП(б) Грузии входил начальник республиканской милиции Шалва Церетели.

В настоящее время исследователями преимущественно введены в научный оборот документы из центральных архивов, в том числе содержащие сведения о руководстве «кулацкой» операцией со стороны московского центра [71]. Что же касается реализации этой самой масштабной внесудебной карательной акции на местах, то соответствующие исследования были проведены в отношении Украины, Алтайского края и Кунцевского района Московской области [72].

2. «Национальные» операции

Наряду с «кулацкой» операцией органами НКВД в масштабах всего Советского Союза осуществлялась еще одна массовая карательная операция в отношении иностранцев — граждан соседних государств, проживавших в СССР, а также представителей национальных меньшинств, страна происхождения которых входила в число этих государств. В ходе так называемых «национальных» операций (операций по национальным линиям) было осуждено около 350000 человек или даже 365000, из них около 80 % — к смертной казни. Внесудебным органом, выносившим приговоры, сначала являлась так называемая двойка, а с 17 сентября 1938 г. — «национальные» тройки. Операции по национальным линиям были направлены против немцев, поляков, латышей, греков, турок, иранцев, японцев и т. д. [73]

В состав двойки входили прокурор республики, края или области и, соответственно, народный комиссар внутренних дел республики, начальник краевого или областного управления НКВД. Триумвират «национальной» тройки формировался на местах, как и в случае с «кулацкой» операцией, из народного комиссара внутренних дел республики, начальника краевого или областного управления НКВД, прокурора и секретаря республиканского ЦК, краевого или областного комитета ВКП(б). Важнейшее формальное отличие двоек от троек на местах заключалось в том, что двойки не могли приводить в исполнение свои приговоры без предварительной санкции со стороны так называемой Высшей двойки в Москве, действовавшей в составе председателя — народного комиссара внутренних дел СССР Н.И. Ежова и члена — прокурора СССР А.Я. Вышинского. С этой целью составлялись так называемые «альбомы», включавшие в себя по аналогии с протоколами «кулацкой» тройки короткие справки на каждого арестованного с предложением о приговоре. Эти «альбомы» отправлялись вместе со следственными делами в Москву, где должны были получить санкцию Высшей двойки.

Замена двоек «национальными» тройками была произведена согласно оперативного приказа НКВД СССР № 00606 «Об образовании Особых Троек для рассмотрения дел на арестованных в порядке приказов НКВД СССР № 00485 и других» за подписью Н.И. Ежова от 17 сентября 1938 г. [74] В пункте 10 приказа, проект которого был одобрен Политбюро ЦК ВКП(б) 15 сентября 1938 г., предписывалось организовать в республиках, краях и областях так называемые «особые тройки», которые мы во избежание путаницы именуем здесь «национальными» тройками. Заявленной целью приказа № 00606 было создание троек в интересах «быстрейшего рассмотрения следственных дел на лиц, арестованных в порядке приказов НКВД СССР № 22485, 00439 и 00593–1937 г. и № 302 и 326–1938 г.». Таким образом, приказ затрагивал все приказы и директивы, изданные в рамках национальных операций, и должен был в первую очередь послужить, как следовало из его третьего пункта, для оперативного рассмотрения скопившихся в Москве в большом количестве следственных дел лиц, арестованных в ходе операций по национальным линиям. В этом приказе, изданном лишь в середине сентября 1938 г., категорически подчеркивалось, что вновь создаваемые тройки должны рассматривать дела только тех лиц, которые уже были арестованы до 1 августа 1938 г. Дела всех остальных лиц, арестованных позже, подлежали передаче на рассмотрение военных трибуналов, линейных и областных судов, а также Военной коллегии Верховного Суда СССР. Также в принципе запрещалось посылать на осуждение «национальных» троек дела иностранных граждан. Проверка подобных случаев поручалась 3-му отделу НКВД СССР, который после обработки был обязан передавать дела такого рода на рассмотрение соответствующих судебных инстанций.

Д.Г. Вардзелашвили (в шапке). Отец М.Д. Вардзелашвили-Начхаташвили

Спустя четыре дня после отдачи приказа № 00606 Л.П. Берия, который к тому времени был назначен на пост заместителя народного комиссара внутренних дел СССР, разослал на места дополнительный циркуляр № 189, содержавший дополнительные ограничения компетенции национальных троек [75]. Из сферы их подсудности выводились еще три категории лиц, даже если они уже были арестованы по состоянию на 1 августа 1938 г.: a) инженеры, преподаватели вузов, врачи и т. п., то есть специалисты высокой квалификации, б) бывшие сотрудники НКВД и в) бывшие военнослужащие Красной армии, имевшие воинские звания. Теперь их дела должны были в обязательном порядке рассматриваться военными трибуналами, Военной коллегией Верховного Суда СССР или Особым совещанием при НКВД СССР.

Упразднение республиканских, краевых и областных двоек, равно как и Высшей двойки в Москве, произошло по той простой причине, что эти карательные инстанции оказались малоэффективными, создавая множество «узких мест» в ходе обработки дел, переданных на их рассмотрение. Особенно громоздкой оказалась процедура контроля, требовавшая чрезвычайно много времени, поскольку дела, «подготовленные» на местах, подлежали повторной проверке центрального аппарата НКВД в Москве, результаты которой визировали своими подписями народный комиссар внутренних дел и прокурор СССР. Так, число лиц, дела которых поступили только из Украины на проверку московского центра в период с июля 1937 г. до сентября 1938 г., составило 61 683 человека. В случае с учреждением «национальных» троек речь шла об использовании преимуществ этой формы оперативного внесудебного осуждения не только в интересах реализации приказа № 00447 в отношении «кулаков, уголовников и других контрреволюционных элементов» («кулацкие» тройки) или карательной акции в отношении «социально опасных элементов» («милицейские тройки»), но теперь и для скорейшего завершения национальных операций. Главное преимущество «троечного» судилища заключалось в том, что приговоры выносились и исполнялись непосредственно на местах. Именно «отложенная» во времени процедура контроля — следственные дела отсылались в Москву только после их рассмотрения и приведения приговора в исполнение — экономила много времени и сил, в первую очередь — центральному аппарату НКВД. Одновременно создание «национальных» троек означало также ослабление контроля со стороны Москвы. Как и в случае с «кулацкими» и «милицейскими» тройками, Москва тем самым передавала местным органам НКВД, прокуратуре и республиканскому, краевому и областному партийному руководству полные полномочия принимать решения о жизни и смерти людей. «Злоупотреблениям» властью в смысле действий, противоречащих интересам центра, Москва надеялась воспрепятствовать в результате введенных ограничений, в первую очередь за счет того, что на осуждение национальных троек передавались дела людей, арестованных ранее. Исключение квалифицированных специалистов, сотрудников НКВД и военнослужащих из сферы карательной компетенции национальных троек должно было гарантировать контроль репрессирования этих персональных групп (как и в случае с двойкой) в результате их осуждения органами «нормального» советского судопроизводства.

Требования приказа № 00606 от 17 сентября 1938 г. были приняты к исполнению также и в Грузии. Как и приказывалось, была сформирована «национальная» тройка в составе первого секретаря ЦК КП(б) Грузии, народного комиссара внутренних дел и прокурора республики. Председателем «национальной» тройки стал нарком внутренних дел Грузии Серго Гоглидзе, членами тройки — первый секретарь компартии Грузии Кандид Чарквиани и прокурор республики Илларион Талахадзе. В результате грузинская «национальная» тройка первоначально отличалась по своему персональному составу от «кулацкой» тройки при НКВД Грузинской ССР, что было не свойственно для остальных республик, краев и областей Советского Союза. Традиционный порядок был восстановлен в Грузии только 9 октября 1938 г., когда начальник республиканской милиции Шалва Церетели был заменен в качестве постоянного члена «кулацкой» тройки первым секретарем ЦК КП(б) Грузии Кандидом Чарквиани.

Тем не менее, здесь следует отметить, что нам неизвестен как персональный состав двойки Грузинской ССР, так и режим ее работы. Даже ее существование в Грузии не может быть подтверждено документами, хотя имеются соответствующие косвенные доказательства [76].

Медленно, но неуклонно историки дополняют и совершенствуют наши представления о национальных операциях [77]. Уже опубликованы первые региональные исследования, а также исследования, посвященные отдельным национальным группам, но не в отношении Грузии [78].

3. «Милицейская» тройка

Еще одну составляющую широкомасштабных репрессий, осуществлявшихся с помощью внесудебных карательных инстанций, составляла третья и последняя массовая операция НКВД, в которой главную роль играли так называемые «милицейские» тройки. Повсеместно в СССР «милицейские» тройки были созданы в мае 1935 г. «по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях положения о паспортах». Однако на Украине «милицейская» тройка функционировала на республиканском уровне уже самое раннее с 1931 г. В Грузии «милицейская» тройка также действовала еще до 1935 г. Данные о количестве лиц, осужденных «милицейскими» тройками, ненадежны и весьма противоречивы. По некоторым оценкам, «за период 1937–1938 гг. эти тройки осудили, по-видимому, не менее 420–450 тыс. человек», отнесенных к категории так называемых «социально враждебных элементов», то есть бродяг, попрошаек, нищих, воров, проституток, нарушителей паспортного режима и т. д. Максимальный срок заключения, к которому могли приговаривать «милицейские» тройки, составлял пять лет лагерей. Именно с августа 1937 г. «милицейские» тройки интенсифицировали свою репрессивную деятельность [79].

Как правило, председателем тройки являлся начальник управления НКВД или его заместитель, членами — областной (краевой) прокурор и начальник управления рабоче-крестьянской милиции либо начальник соответствующего отдела милиции, готовившего следственные дела, подлежавшие рассмотрению на заседании «милицейской» тройки. Секретарь тройки, также присутствовавший на заседаниях, был либо сотрудником управления государственной безопасности (УГБ), либо милиции [80].

В Грузии «милицейская» тройка функционировала бесперебойно начиная с 1934 г. Ее первое заседание состоялось в Тбилиси 27 августа 1934 г. Эта тройка была учреждена для всех трех кавказских республик вместе, то есть для Грузии, Азербайджана и Армении — неизвестно, на каком основании. После того, как 5 декабря 1936 г. Закавказская Социалистическая Федеративная Советская республика была ликвидирована, в 1937 г. в каждой советской кавказской республике была учреждена собственная «милицейская» тройка. В Грузии она начала свою деятельность 3 января 1937 г., в последний раз заседала — 22 ноября 1938 г. [81] В целом же наши знания о деятельности «милицейских троек» до сего дня остаются минимальными [82].

Вместе с приказом № 00447, выполнение которого следует отнести к числу самых массовых бюрократически организованных преступлений XX в., террор в Советском Союзе приобрел новое качество. В сочетании с «национальными» операциями и социальной чисткой «милицейских» троек, проводившимися отдельно, но одновременно, он стал Большим террором.

 

Леван Авалишвили

«Национальные» операции в Грузии

Начиная с августа 1937 г., во всех республиках, краях и областях Советского Союза органы НКВД начали проводить так называемые «национальные» операции, т. е. массовые карательные акции против поляков, немцев, иранцев, греков и других «подозрительных» национальных диаспор. Грузия не была исключением. Однако главный вопрос состоит в том, были ли какие-либо особенности в проведении «национальных» операций в этой социалистической кавказской республике.

1. Источники

Главным источником для изучения «национальных» операций в Грузии в период Большого террора 1937–1938 гг. стало архивное дело под заголовком «Копии протоколов — решения НКВД и прокурора СССР (по альбомам)» [83]. Речь в данном случае идет о протоколах заседаний, в которых зафиксированы приговоры в отношении жертв «национальных» операций Грузии, вынесенные так называемой Большой двойкой [84], то есть комиссией в составе народного комиссара внутренних дел СССР Н.И. Ежова и прокурора СССР А.Я. Вышинского или, соответственно, их заместителей. Эти приговоры выносились на основании кратко изложенной биографии каждого обвиняемого, сведений о его ранних судимостях и пунктов обвинения. Общее описание дела одного обвиняемого — справка — занимало около половины страницы. В Грузии, как и в других республиках, краях и областях Советского Союза, эти справки объединялись в так называемые «альбомы», которые в трех экземплярах направлялись в Москву, в адрес центрального аппарата НКВД. После перепроверки «альбомов» сотрудниками ГУГБ НКВД СССР они передавались на рассмотрение Большой двойки. К каждому «альбому», также в трех экземплярах, прилагались списки обвиняемых. Из-за отсутствия в архивах Грузии копий списков и сопроводительных писем, которые были отправлены в НКВД СССР, открытым остается вопрос о том, были ли обвиняемые уже разделены на первую и вторую категории, и, соответственно, выносили ли предварительный приговор в отношении каждого обвиняемого местные органы НКВД, который впоследствии должен был быть утвержден Москвой [85]. Справки, включенные в «альбом», как и прилагавшиеся к нему списки, подписывались в Грузии так называемой малой двойкой, состоявшей из местного начальника НКВД и прокурора. Точно так же дело обстояло во всех остальных республиках, краях и областях СССР. В Грузии имелось несколько «малых двоек», одна — непосредственно для Грузинской ССР, по одной — для каждой из автономных республик, еще одна — для Закавказской железной дороги, объединявшей железнодорожный транспорт Армении, Азербайджана и Грузии. В случае с железной дорогой малая двойка состояла из начальника ДТО ГУГБ Закавказской железной дороги А.С. Зоделава и прокурора Закавказской железной дороги И.П. Вацека, в Аджарии — из наркома внутренних дел Аджарской АССР Г.Н. Джинджолии и прокурора Аджарской АССР Капанадзе, в Абхазии — из наркома внутренних дел Абхазской АССР Г.А. Пачулия и прокурора Абхазской АССР В.Я. Шония [86]. В настоящее время в грузинских архивах не сохранилось целых «альбомов», лишь отдельные листы-справки, которые потом объединялись в «альбом».

С помощью вышеупомянутого архивного дела — «Копии протоколов — решения НКВД и прокурора СССР (по альбомам)» — можно реконструировать как хронологическую последовательность, так и историю развития первого этапа «национальных» операций в социалистической Грузии, то есть до сентября 1938 г., когда особая («национальная») тройка при НКВД Грузинской ССР взяла на себя функции «Большой двойки».

Ш. Мамулашвили (в центре)

То, что это дело включает в себя все без исключения приговоры «Большой двойки», вынесенные на основании «альбомов», посланных из Грузии в Москву, подтверждается одним из документов из фондов бывшего архива КГБ Грузии. Он датирован 10 мая 1941 г. и представляет собой перечень протоколов заседаний всех внесудебных органов в отношении Грузии. В перечень включены с указанием даты и номера протоколы заседаний всех типов троек (как «кулацкая» тройка, так и «национальная» тройка в этом перечне назывались «особой» тройкой, а «милицейская» тройка — тройкой НКВД по делам милиции), а также Большой двойки, которая фигурировала под названием «Комиссия НКВД СССР по альбомным делам». Перечень был составлен и подписан бывшим начальником 8-го отдела УГБ НКВД Грузии (на 1941 г. — начальником 2-го отдела НКВД Грузинской ССР) А.К. Морозовым по заданию 1-го спецотдела НКВД СССР (до весны 1938 г. — 8-го учетно-регистрационного отдела ГУГБ НКВД СССР). В отношении протоколов заседаний Большой двойки по «альбомным» делам в документе упоминается «одна папка /дело/ на 285 п/листах», что полностью совпадает с объемом дела, включающего в себя копии протоколов заседаний Большой двойки, и доказывает, что, скорее всего, по Грузии больше не было составлено других протоколов Большой двойки [87].

Интересна также нумерация самих протоколов. Так как протоколы заседаний Большой двойки по разным «национальным» линиям составлялись в Москве, их нумерация была связана со всесоюзным масштабом проведения каждой конкретной «национальной» операции и датой заседания. Так, например, протоколы, в которых речь идет о лицах, осужденных Большой двойкой в рамках «греческой» операции на основании «альбомов», присланных НКВД Грузинской ССР, имеют нумерацию 95, 104, 112, 120, 121 и 123. Все протоколы, имеющие нумерацию между 95 и 123, относятся не к Грузии, а к другим республикам, краям и областям СССР. Например, протокол № 95 по Грузии был подписан 26 марта 1938 г. на заседании комиссии Народного комиссара внутренних дел СССР и Прокурора СССР. На том же заседании от 26 марта 1938 г. был завизирован протокол № 94 по Одесской области. 9 апреля 1938 г. комиссия рассмотрела на своих заседаниях списки по «альбомным» делам из Грузии (протокол № 104) и из Воронежской обл. (протокол № 105) и т. д. По нумерации протоколов можно также судить как о масштабах конкретной «национальной» операции, так и о темпах рассмотрения «альбомов». Так, протокол № 637 по «польской» операции в Грузии датирован 26 декабря 1937 г., а следующий протокол № 696 датирован 3 января 1938 г. Это значит, что за данный промежуток времени между двух заседаний по Грузинской ССР, комиссией НКВД и прокурора СССР, то есть Большой двойкой, было рассмотрено в порядке приказа НКВД № 00485 пятьдесят восемь списков из других республик, краев и областей СССР [88].

В папке «Копии протоколов — решения НКВД и прокурора СССР (по альбомам)» собраны копии протоколов, высланных из Москвы в Тбилиси за период с конца 1937 г. по сентябрь 1938 г. В каждом из протоколов за подписями наркома внутренних дел СССР Н.И. Ежова и прокурора СССР А.Я. Вышинского (встречаются также протоколы, подписанные их заместителями — соответственно М.П. Фриновским и Г.К. Рогинским) указано, по какой операции проходило заседание (например, по приказу № 00593 — «харбинская» операция) и какое решение было вынесено в отношении обвиняемых. В протоколах напротив каждой фамилии указана мера наказания: расстрел, заключение в исправительнотрудовой лагерь на срок от трех до десяти лет, высылка, или же указано, что необходимо доследовать дело, переадресовать его на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР или в другие суды. В протоколах также встречаются рукописные примечания и дополнительная информация об арестованных — например, дата их расстрела, случай смерти в тюрьме, дата освобождения и высылки, место заключения (например, Батуми, Баку, Кировабад) или «операция», по которой проходил конкретный репрессированный. Время от времени указывается также национальность осужденных.

Протоколы дополняют сопроводительные письма центра, адресованные наркому внутренних дел ГССР С.А. Гоглидзе или начальнику ДТО ГУГБ НКВД ЗакЖД А.С. Зоделава. В этих письмах, подписанных начальником 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР В.Е. Цесарским (с марта 1938 г. И.И. Шапиро), изложено, по какому списку, направленному из Тбилиси (включая дату и номер списка), было принято соответствующее постановление. Тут же указывалось, что после исполнения приговоров дела репрессированных и справки об исполнении приговоров должны быть высланы в Москву. В письмах также отмечалось, что выписки постановления Особого совещания при НКВД СССР в отношении осужденных к заключению будут высланы из центра в Тбилиси дополнительно. Это означает, что наряду с «Большой двойкой» в осуждении жертв «национальных» операций принимал участие еще один карательный орган, который своим решением легитимировал приговор к заключению в исправительно-трудовые лагеря лиц, осужденных Большой двойкой по 2-й категории.

В сопроводительных письмах также встречаются конкретные указания в отношении отдельных лиц (например: «По делу Товстоногова А.А. решения не принято. По этому делу вам дано отдельное указание 6-го отдела ГУГБ НКВД за № 333406 от 09.12.1937») [89]. В протоколах по «альбомным делам» также встречаются указания, чтобы дело того или иного заключенного, проходящего по списку одной из «национальных» операций, было переадресовано на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР (например, дело Попова Сергея Дмитриевича, начальника Планового отдела управления ДТО КВЖД, проходящего по «греческой операции», было переадресовано на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР — по первой категории) [90]. На копиях протоколов также зафиксированы приписки об исполнении приговоров (напр.: «т. Морозову — Дайте задание т. Надарая остальное доложить») [91]. Надарая Сардион Николаевич с 1937 года являлся начальником внутренней тюрьмы ГУГБ НКВД ГССР и был тем, кто отвечал за приведение приговоров к ВМН в исполнение.

Документы Большой двойки по Грузии включают в себя не только протоколы решений о вынесении меры наказания, но и различные распоряжения, направленные на устранение нарушений и ошибок, затрагивавших осужденных или арестованных лиц. Адресатами такого рода распоряжений выступали Гоглидзе или Зоделава. К сфере компетенции Зоделавы относились следственные дела, оформленные в ДТО ГУГБ НКВД Закавказской ж. д., а также «альбомные» списки, в которые его отдел включал контингент, состоявший из арестованных граждан всех закавказских республик (Грузии, Армении и Азербайджана).

С сентября 1938 г., когда «альбомный порядок» рассмотрения дел повсеместно был заменен «национальными» тройками, «альбомы» больше уже не посылались в Москву. Окончательные приговоры теперь выносились на местах. По этой причине в архиве бывшего КГБ Грузинской ССР сохранились протоколы заседаний тройки, которые велись во время «второй фазы» национальных операций. Данные протоколы по своему содержанию фактически не отличаются от протоколов «кулацкой» тройки. И все же следует отметить, что в протоколах «национальной» тройки также присутствуют пометки об отношении дела осужденного к той или иной операции (например, «по румынам», «по немцам», «по иранцам», «по итальянцам» и т. д.).

Серьезной проблемой для исследователей «национальных операций» в Грузии остается получение доступа непосредственно к самим следственным делам арестованных, которые, к сожалению, сохранились лишь частично. Вследствие этого трудно установить все детали обвинения и остальные важные факты «национальных» операций. Например, в протоколах по «альбомам», присланных из Москвы в Грузию до конца марта 1938 г., не указывалось гражданство обвиняемых, только место их рождения, что, конечно, затрудняет полную идентификацию национальной принадлежности жертв.

2. «Национальные» операции и «Высшая двойка»

Так как у всех «национальных» операций были свой конкретные этапы развития и особенности механизма проведения, необходимо сделать краткий анализ «альбомного» периода их реализации в Грузии, а также привести статистические данные итогов репрессий по «национальным линиям». Самой масштабной операцией, ставшей образцом для других карательных акций в отношении национальных диаспор, стала операция по «польской линии». Грузинские «альбомные» дела также открываются решением Комиссии НКВД СССР и прокуратуры СССР в порядке приказа № 00485. Телеграмма центра от 30 декабря 1937 г., к которой прилагалась копия протокола № 637 заседания Большой двойки, содержит обильный фактический материал для изучения механизма проведения «национальных операций». В этой телеграмме за подписью начальника 8-го отдела ГУГБ НКВД майора ГБ Цесарского, с грифом «совершенно секретно», адресованной Зоделаве, указано, что «для срочного реагирования» посылаются копии протокола от 26 декабря 1937 г. с решениями наркома внутренних дел СССР Ежова и прокурора СССР Вышинского по двум спискам на 37 человек, представленных ДТО ЗакЖД 28 ноября 1937 г., согласно приказу НКВД СССР № 00485.

Здесь же содержатся четкие указания центра: «Немедленно привести в исполнение приговор по первой категории на 15 человек, а дела расстрелянных со справками об исполнении приговора срочно выслать в Москву». Отмечено, что выписка постановления Особого совещания при НКВД СССР на 21 человека, осужденных к заключению в исправительно-трудовые лагеря, будет выслана отдельно. В телеграмме также указано, что по делу одного из обвиняемых (Товстоногова А.А.) решения не было вынесено и что на этот счет в Тбилиси 9 декабря 1937 г. было выслано отдельное указание 6-го отдела ГУГБ НКВД СССР.

Сама копия протокола содержит список лиц с указанием фамилии, имени и отчества, даты и места рождения, позже в аналогичных списках также указывалось гражданство обвиняемых [92]. Также приведены дата заседания двойки, кто присутствовал (Ежов и Вышинский или их заместители), по какому приказу проходило слушанье дел, кто представлял материалы на обвиняемых, мера наказания. На копиях отсутствуют подписи Ежова и Вышинского, но они скреплены печатью НКВД, а верность документа подтверждена подписью сотрудника 8-го учетно-регистрационного отдела НКВД СССР Кремнева. Данная конструкция телеграмм НКВД, присланных из центра в Тбилиси, была стандартной для всех «национальных» операций.

Архивное дело «Копии протоколов — решения НКВД и прокурора СССР (по альбомам)» содержит и другие интересные детали: например, рукой начальника 8-го отдела НКВД Грузинской ССР А.К. Морозова вписаны даты расстрела осужденных. Вместе с телеграммой от 30 декабря 1937 г. сохранилось сопроводительное письмо начальника ДТО ГУГБ ЗакЖД Зоделавы от 28 ноября 1937 г. к «альбомным спискам», которые были отправлены на рассмотрение комиссии в Москву. Письмо было адресовано начальнику 6-го отдела ГУГБ НКВД СССР М.А. Волкову [93]. Зоделава докладывал в письме о направлении в Москву в трех экземплярах самого «альбома», а также списков арестованных (в трех экземплярах), разделенных на первую и вторую категорию. Можно предположить, что несколько экземпляров альбома и списков предназначались разным структурам в вертикали НКВД.

Г. Мамулашвили (слева). Прадед С. Мамулашвили

Анализ сопроводительного письма Зоделавы и телеграммы Цесарского еще раз подтверждает, что посланные с мест списки осужденных, составленные на основании «альбомов», предварительно разбитые на первую и вторую категорию и заверенные подписью народного комиссара внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе, подвергались процедуре перепроверки со стороны сотрудников центрального аппарата НКВД СССР. Только потом их представляли на утверждение Большой двойки. Однако по-прежнему не совсем ясно, какое подразделение в системе центрального аппарата НКВД отвечало за проверку «альбомов». Возможно, речь идет о 8-м отделе ГУГБ НКВД СССР [94]. Однако в случае со списками, утвержденными Зоделава, можно с большой долей уверенности утверждать, что «альбомы» были подвергнуты проверке в 6-м отделе ГУГБ НКВД СССР, так как ДТО ГУГБ НКВД Закавказской железной дороги находился в непосредственном подчинении у этого центрального органа госбезопасности на транспорте [95].

Интересно, что два человека (Богуславский С.И. и Роговский И.И. (он же Гаевский Ричард Леопольдович)), осужденные по первому «польскому» списку (протокол Большой двойки № 637 по «польской» операции в Грузии) к заключению в исправительно-трудовой лагерь на 10 лет, через два месяца повторно были включены в списки (список № 70820 от 11 февраля 1938 г. на 23 чел.) и на этот раз согласно протоколу № 1024 от 5 марта 1938 г. приговорены к расстрелу. За отсутствием личных дел осужденных трудно судить о причинах изменения первоначального приговора. Следует также отметить, что в «грузинских» протоколах Большой двойки зафиксировано много случаев, когда именно центр на основании «альбомных» справок требовал отправки дел на доследование или их переадресацию на рассмотрение других карательных инстанций.

На основании вышеизложенного выскажем предположение относительно функционирования механизма репрессий и разделения компетенции между центром и периферией.

Высшая двойка только визировала, т. е. легитимировала, протоколы, не вдаваясь в подробности дел. Это логично, так как два человека не были в состоянии ознакомиться с делами тысяч арестованных. Однако это совсем не означает, что решение о вынесении той или иной меры наказания было полностью отдано на откуп органам НКВД на местах, которые готовили для комиссии списки осужденных, уже разбитые на первую и вторую категорию. Очевидно, что центральный аппарат НКВД с самого начала достаточно жестко контролировал ход «национальных» операций, корректируя присланные с мест списки, опираясь на сведения, содержавшиеся в «альбомах». В тоже самое время руководство НКВД на местах иногда могло повлиять на решения комиссии НКВД и Прокурора СССР путем повторного включения осужденных лиц в списки репрессируемых, что, однако, было скорее исключением из правил.

Интересны также статистические итоги «альбомного этапа» «польской» операции в Грузии. Общее число репрессированных по «польской» линии без учета дел, отправленных на доследование, а также дел, по которым не было вынесено решения, составило 145 человек. По первой категории было расстреляно 66 человек, по второй категории было осуждено 79 человек (в том числе семь человек на 8 лет и шесть человек — на 5 лет лагерей). Процентное соотношение осужденных по 1-й категории к общему числу репрессированных составило 46 %. Не было вынесено окончательного решения по одному делу, и шесть дел было возвращено на доследование. В списках не указана национальность репрессируемых, однако там встречаются непольские фамилии. Среди людей, подвергшихся репрессиям, много уроженцев Польши, Грузии, Украины, Литвы, Азербайджана. С майских 1938 г. протоколов, когда в обязательном порядке стали указывать гражданство обвиняемых, можно констатировать, что все репрессированные по «польской» линии были гражданами СССР.

Таблица 3
Статистика «грузинских» альбомных списков по приказу № 00485 («польская» операция)

3. Следственное дело Ю.М. Сологубова-Скобелева

В данном контексте особый интерес представляет анализ следственного дела Юлиана Марковича Сологубова-Скобелева, одного из немногих сохранившихся дел жертв, осужденных «Большой двойкой» в ходе «польской» операции [96]. Юлиан Сологубов (он же Скобелев), по национальности русский, был арестован Джугельским (Зестафонским) РО НКВД Грузии в январе 1937 г. Вместе с Ю.М. Сологубовым был также арестован житель Тбилиси Лапоян Мосес Аршакович, турецкий армянин. Ему было предъявлено обвинение в том, что он, зная о нелегальном статусе Сологубова, изготовил для него поддельные документы (военный билет) на имя Скобелева и таким образом помог последнему легализоваться в СССР.

Дело по обвинению Сологубова в нелегальном переходе в 1922 г. польско-советской границы, использовании вымышленной фамилии и порче агрегатов завода было направлено 9 июня 1937 г. на рассмотрение ОСО НКВД СССР. Однако ввиду того, что в августе 1937 г. начались массовые операции НКВД, в центре решили переквалифицировать вменяемые ему статьи 71, 78–2 и 84 УК ГССР и провести дело Сологубова, как нелегально перешедшего государственную границу, по «польской» линии. Вероятнее всего, решение было принято 4 октября 1937 г., когда Особое совещание при НКВД СССР рассматривало дела Сологубова-Скобелева и Мосеса Аршаковича Лапояна [97]. 29 октября 1937 г. 3-й отдел ГУГБ НКВД СССР постановил возвратить дело в НКВД Грузии для рассмотрения его в соответствии с приказом № 00485.

Интересно, что, аргументируя такое решение, 3-й отдел акцентировал внимание на нелегальном переходе границы, ни словом не упомянув «вредительскую» деятельность обвиняемого на заводе. Дело было вновь возвращено следователю 6-го отделения 3-го отдела УГБ НКВД ГССР Русскову. Однако согласно новому обвинительному заключению было решено направить дело Сологубова-Скобелева на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР. Возможно, в Тбилиси посчитали, что дело обвиняемого лучше подвести под диверсионно-вредительскую деятельность, хотя в конечном итоге Сологубов-Скобелев все же был репрессирован по «польской» линии и приговорен к расстрелу решением комиссии НКВД и Прокуратуры от 3 января 1938 г.

В данном случае именно центр (3-й отдел ГУГБ НКВД СССР) дважды переквалифицировал дело арестованного по «польской» линии, несмотря на то, что в Тбилиси сначала направили дело Сологубова-Скобелева на рассмотрение Особого совещания НКВД СССР, а позднее включили обвиняемого в т. н. «сталинские списки». Таким образом, 3-й отдел ГУГБ НКВД СССР дважды указал Тбилиси на то, что Ю.М. Сологубова нужно представить для осуждения по «польской» линии. В первый раз это было сделано 29 октября 1937 г., то есть в период, когда в Грузии еще только начинали разворачиваться «национальные» операции (первые списки по «польской» операции были отправлены в Москву 28 ноября 1937 г.). Второй раз решение о включении Сологубова в «альбомные» списки «польской» операции было принято в Москве уже в декабре 1937 г.

С.А. Гоглидзе. Нарком внутдел Грузинской ССР

Скрупулезное ознакомление ответственных работников центрального аппарата НКВД с «альбомами» подтверждается и другими телеграммами. В целом в большинстве протоколов просматривается тенденция центра корректировать предложения грузинских коллег о мере наказания для подследственных. Так, ответственные лица в центральном аппарате НКВД СССР могли, например, исключить заключенного из первой категории, переадресовать его дело на рассмотрение Военной Коллегии Верховного Суда СССР или местного суда, послать дело на доследование и т. д. Не имея на руках соответствующих следственных дел, нам трудно судить о реальных мотивах пересмотра предложений грузинских органов НКВД центром. Исходя из материалов архивно-следственного дела Сологубова-Скобелева, сохранившегося в отличие от большинства следственных дел жертв массовых операций НКВД в Грузии, можно сделать вывод, что у московского центра были вполне четкие представления о «сфере компетенции» той или иной операции НКВД. Так, нарушение границы в сочетании с польской национальностью предопределило осуждение Сологубова-Скобелева в рамках «польской» операции. Кроме того, возникает впечатление, что высокая «планка» такого элитарного суда, как Военная коллегия Верховного Суда СССР, была в этот период понижена.

Сами справки на обвиняемых, приведенные в «альбоме», содержали минимальную информации о делах подследственных и включали в себя только краткое изложение следственных и агентурных материалов, характеризующих степень виновности арестованного. На практике «альбомные» справки представляли то же самое, что и протоколы заседания троек. И все же грузинские «альбомы» изучались сотрудниками центрального аппарата НКВД достаточно детально. Соответственно, трудно согласится с тезисом, что центр только механически одобрял пришедшие с мест предложения и лишь изредка, по каким-то причинам, принимал решение об изменении меры наказания, передаче дела на доследование либо направлении его в другой судебный орган [98].

4. «Харбинская» операция

Согласно оперативному приказу НКВД № 00593 от 20 сентября 1937 г., органами НКВД было «учтено до 25000 человек так называемых “харбинцев” (бывшие служащие Китайско-Восточной железной дороги и реэмигранты из Маньчжоу-Го), осевших на железнодорожном транспорте и в промышленности Союза» [99]. В проведении «харбинской операции» использовались те же механизмы, что и при проведении «польской» и других национальных операций. Однако данную «линию» массовых репрессий только косвенно можно отнести к «национальным» операциям, так как она была направлена преимущественно против граждан СССР, которые работали на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД) и после продажи дороги правительству Маньчжоу-Го вернулись в Советский Союз. В ходе этой операции в Грузии, как правило, арестовывали людей, которые хоть каким-то образом были связаны с КВЖД и с Дальним Востоком. Например, основанием ареста К.О. Геловани послужила справка от 15 октября 1937 г. за подписью заместителя начальника 3-го отдела НКВД ГССР Винера, в которой утверждалось, что Геловани прибыл в 1933 г. из Харбина по заданию одного из иностранных государств для шпионских целей и что он подлежал аресту по статье 58–1 «а» УК ГССР [100]. Геловани и другие 16 «харбинцев» обвинялись в связях с японской разведкой и в шпионской деятельности. Все дело Геловани, который сам действительно до 1933 г. проживал в Харбине, основано на версии создания им шпионского центра в Тбилиси, который при помощи «агентов» якобы собирал информацию о Грузинской ССР для японской разведки. Соответственно и подвергшиеся репрессиям по делу Геловани граждане никак не были связанны с Дальневосточным краем и не были реэмигрантами из Маньчжоу-Го.

Примечательна также еще одна деталь: на копии протокола № 522 от 15 июля 1938 г. по «харбинской» операции напротив фамилий репрессируемых от руки сделаны пометки об их осуждении в рамках данной операции. В данном списке впервые встречаются не только грузинские и русские фамилии, но также фамилии китайцев и корейцев. Напротив грузинских фамилий обозначено, что они проходят по «харбинской» и «германо-японской» линии, напротив же фамилий китайцев впервые появляется обозначение национальной принадлежности — китаец или кореец [101]. Это значит, что в рамках «национальных» операций репрессировали также людей других национальностей — например, русских или украинцев в ходе «немецкой» операции. В данном случае органы безопасности, скорее всего, использовали «харбинскую линию», чтобы репрессировать нежелательных китайцев и корейцев [102].

Таблица 4
Статистика «грузинских» «альбомных» списков по приказу № 00593 («харбинская операция»)

Общее число арестованных в Грузии по «харбинской» операции с учетом дел, отправленных на доследование, составило 120 человек. Из них было расстреляно 60 человек, осуждено по второй категории 53 человека, в том числе один человек на пять лет лагерей. Процентное соотношение осужденных по 1-й категории к общему числу репрессированных составило 53%, то есть больше, чем по всем другим «национальным» операциям в Грузии. Так же, как и в ходе «польской» операции, были зафиксированы возвращенные на доследование дела на семь человек. Одно из доследованных дел (на Сурмава И.М., уроженца Грузии) через два месяца было вновь отправлено на рассмотрение «Большой двойки». Основная часть репрессированных — по национальности грузины и граждане СССР, но в последнем «альбомном» протоколе от 15 июля 1938 г., как мы уже отмечали, были репрессированы также китайцы и корейцы, в том числе были расстреляны два гражданина Китая.

5. «Немецкая» операция

Интересные тенденции просматриваются при изучении телеграмм, связанных с «немецкой» операцией. Первый протокол по «немецкой» операции датирован 14 января 1938 г., но сами справки в порядке приказа НКВД № 00439 [103] были посланы еще 5 ноября 1937 года [104]. Решением Комиссии по первому протоколу 16 человек были высланы за пределы СССР. В документе не указано гражданство репрессированных, но среди 16 человек 10 были уроженцами Грузии. Вероятно, все они имели немецкое гражданство. Всего в Грузинской ССР по итогам Всесоюзной переписи населения 1926 г. проживал 781 германский гражданин [105]. Симптоматично, что в последующих протоколах фиксируется высылка лишь одного германского подданного, что, возможно, подтверждает версию о немецком подданстве 16 осужденных по первому списку. На это в первую очередь указывает мера наказания — высылка за пределы СССР. В отношении советских граждан высылка за пределы СССР практически не применялась.

«Особое» отношение центра к германским подданным видно и из других телеграмм НКВД. В данном контексте показательным может считаться распоряжение, приведенное в сопроводительном письме к протоколу № 389 от 15 июля 1938 г. В нем было написано: «В отношении Киснер Флоры Генриховны, приговоренной к расстрелу, надо проверить подданство. Если окажется, что Киснер Ф.Г. является иноподданной (курсив документа. — Л.А.) приговор о расстреле в исполнение не приводить и сообщить нам». В самом списке напротив фамилии Киснер не было указано подданство и гражданство, что, как видно, было решающим фактором для вынесения в ее отношении приговора по 1-й категории.

Центральный аппарат НКВД тщательно контролировал «альбомные» справки подданных Германии. Так, дело в отношении шестерых обвиняемых — И.С. Пивоварова, Г.М. Чхиквидзе, Г.Г. Вонебергера, А.А. Еробека, Ф.Ф. Христова и Г.П. Трансфельда — было переадресовано на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР, то есть фамилии этих лиц были включены в «сталинские списки» от 12 сентября 1938 г. Это, очевидно, произошло потому, что трое из обвиняемых, кроме Чхиквидзе и Пивоварова, а также гражданина Австрии Еробека, были подданными Германии. Впоследствии, в октябре 1938 г., они были осуждены «кулацкой» тройкой при НКВД ГССР к 10 годам тюремного заключения.

Иная судьба ждала граждан СССР немецкого происхождения. Сравнение двух «альбомных» справок наглядно иллюстрирует дифференцированный подход репрессивных органов к гражданам СССР и подданным Германии. Так, подданный Германии Ф.Ф. Христов был арестован 7 января 1938 г. как германский шпион и резидент германской разведки на территории Абхазии. Несмотря на тяжесть обвинения, центр изъял его фамилию из расстрельного списка, а тройка НКВД ГССР приговорила его к 10 годам тюремного заключения. В то же самое время гражданин СССР Эрнст Христианович Грецингер, тоже немец по происхождению, был приговорен к расстрелу за «срыв ремонта паровозов на депо Кировабад». В заключении альбомной справки Грецингера лаконично сформулированы основные постулаты обвинения: «Немец — троцкист — вредитель» [106]. Из дела Грецингера видно, что он, вместе с другими обвиняемыми, был арестован по обвинению в участии контрреволюционной троцкистской организации, но впоследствии дело в отношении остальных лиц было выделено в отдельное производство. То есть в данном случае главным фактором включения Грецингера в списки по «немецкой» операции стало его происхождение, хотя, если бы не было отдельной операции в отношении этнических немцев, Грецингера, скорее всего, все равно бы репрессировали в рамках одной из массовых операций.

Таблица 5
Статистика «грузинских» «альбомных» списков по «немецкой операции»

Общее число репрессированных в Грузии по «немецкой» линии составило 120 человек. По делу одной из обвиняемых — Киснер Ф.Г. — не было вынесено окончательного решения, дела еще шести человек, как уже отмечалось выше, были переданы по предложению Москвы на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР, дела еще на 9 человек было приказано доследовать [107]. По первой категории было осуждено 19 человек, по второй категории 68 человек, 17 человек выслали за пределы СССР. Процентное соотношение осужденных по 1-й категории к общему числу репрессированных составило 18 %. Учитывая тот факт, что в статистические показатели включены и данные ДТО ГУГБ ЗакЖД, общие цифры с небольшим отклонением сходятся со статистикой немецкой операции по Грузии, опубликованной Н.В. Охотиным и А.Б. Рогинским [108]. Кроме того, мы также добавили в статистические данные приговоры по «германским шпионам» (всего три человека: Стартев Дмитрий осужден к 10 годам по протоколу № 120 от 20.06.1938, Цимер Ф.А. и Кугел П.Р. к 8 и 5 годам исправительных лагерей соответственно по протоколу № 227 от 31.08.1938 г.), которые были включены в так называемые «смешанные» протоколы.

6. «Греческая» операция

Операция в порядке директивы НКВД № 50215 от 11 декабря 1937 г. («греческая» операция) была самой масштабной среди проводимых НКВД «национальных» операций в Грузии. Объяснение этого, напрашивающееся само собой, заключается в том, что греки были одним из самих крупных этносов среди национальностей, подвергшихся преследованиям в Грузии в рамках массовых карательных акций НКВД 1937–1938 гг. По данным переписи 1926 г., в Грузии проживало 59218 греков, в том числе 12184 гражданина Греции [109]. В период с 26 марта 1938 г. по 5 июля 1938 г. в рамках «греческой» линии было репрессировано 570 человек, в том числе 91 — по первой категории и 410 — по второй. Процентное соотношение осужденных по 1-й категории к общему числу репрессированных составило 18 %. За пределы СССР было выслано восемь греческих подданных, 34 дела были переадресованы в суды, четыре дела было решено рассмотреть по линии Военной коллегии Верховного Суда СССР, 20 дел отправили на доследование, а следствие по делу Н.А. Политова было прекращено, так как обвиняемый скончался в тюрьме [110]. Еще по двум делам (Челикопуло М.П. и Челикопуло Х.П.) решение так и не было вынесено. Анализируя архивные материалы по «греческой» операции, можно сделать вывод о том, что, в отличие от «немецкой» линии, центр обходился более жестко с подданными греческого государства. В общей сложности к расстрелу было осуждено 59 граждан Греции, большинство приговоренных к прочим мерам наказания тоже были греческими подданными более жестко. Симптоматична и сама динамика решений Комиссии НКВД и Прокурора СССР. Так, первые списки по директиве № 50215 были посланы из Грузии в Москву в начале февраля 1938 г., решения по первым трем протоколам, где рассматривались дела 33 человек (март — май 1938 г.) были достаточно «мягкими» для «национальных» операций. Не было вынесено ни одного приговора по первой категории, один гражданин Греции был выслан из СССР, а дело С.И. Елениди, тоже греческого подданного, было переадресовано в суд. Еще три дела были направлены на доследование. Исключением стало только дело Сергея Дмитриевича Попова, который, как начальник планового отдела управления ЗакЖД, был расстрелян по приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР от 11.10.1938. В данном случае, как и в деле Сологубова-Скобелева, решение об изъятии дела из «греческой» операции и включении С.Д. Попова в «сталинские списки» было принято в Москве. Видимо, это было связанно с тем, что Попов занимал достаточно высокую административную должность и его дело больше подходило для рассмотрения Военной коллегией Верховного Суда СССР, а фамилия была включена в списки, которые визировали члены Политбюро и сам Сталин. Однако последующие решения «Большой двойки» по «альбомным» спискам разительно отличались от первых протоколов максимальными приговорами. Видимо, «греческая» операция постепенно набирала в Грузии свой ход.

С.А. Гоглидзе. Нарком внутдел Грузинской ССР

Отличительной чертой протоколов по «греческой» операции является то, что последние два «альбомных» списка были смешанного характера и включали лиц, репрессированных по другим «национальным» линиям. В сопроводительном письме к копии протокола № 120 от 20 июня 1938 г. указано, что решения Комиссии были приняты на основе восьми списков (№ 80905 от 5 марта 1938 г.; № 96727 от 1 апреля 1938 г.; № 31359 от 1 апреля 1938 г.; № 931360 от 2 апреля 1938 г.; № 96765 от 3 апреля 1938 г.; № 96772 от 3 апреля 1938 г. и № 31429 от 5 апреля 1938 г.) на 253 человека, согласно директиве № 50215. Однако анализ списков свидетельствует, что центр объединил в одном протоколе людей, арестованных по разным национальным линиям. Среди осужденных было пятеро эстонцев, подданный Ирана, три латыша, пять болгар, немец и венгр (фигурировавший как «румынский шпион»). Судя по пометкам, сделанным рукой начальника 8-го отдела УГБ НКВД ГССР Морозова, указанные лица были осуждены как «шпионы» иностранных государств — Эстонии, Латвии, Болгарии, Германии и Румынии, т. е. по тем линиям массовых национальных операций, которые были санкционированы решением Политбюро от 1 февраля 1938 года [111]. Главная задача операций «по национальным линиям» состояла в выявлении и нейтрализации «опасных элементов» по национальному признаку, принадлежавших к традиционным группам риска. Всю тяжесть радикализации сталинской национальной политики греки ощутили только после начала депортации.

Таблица 6
Статистика «грузинских» «альбомных» списков по приказу НКВД СССР № 50215 («греческая операция»)

7. «Иранская» операция

«Иранская» операция началась согласно директиве НКВД СССР № 202 от 29 января 1938 г. По числу репрессированных «иранская» линия, как и «греческая» операция, была одной из самых масштабных в Грузии. Общее число репрессированных по директиве № 202, без учета дел, отправленных на доследование, по которым решение не было вынесено, а также дел, которые были отправлены на рассмотрения ВК ВС СССР, составило 435 человек. Число приговоренных к расстрелу равнялось 38, по второй категории был осужден 361 человек. Процентное соотношение осужденных по 1-й категории к общему числу репрессированных составило 9 %. 26 дел было возвращено на доследование, к высылке за пределы СССР было приговорено 36 человек, четыре дела было переадресовано на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР. Так же, как и в случае с «немецкой» операцией, мы добавили в статистические данные приговоры по иранцам (всего 8 человек), которые были включены в так называемые «смешанные» протоколы «Большой двойки».

Основной контингент репрессируемых составляли подданные Ирана, но в трех случаях были осуждены также подданные Турции. Как и в других «национальных» операциях, окончательные решения Комиссии во многом зависели от гражданства подсудимых. Так, в сопроводительном письме к протоколу от 4 июля 1938 г. указано: «Решение не вынесено по делу Гусейн Алякпер Оглы. Срочно сообщить, является ли он гражданином СССР или иноподданным» [112]. Интересно также то обстоятельство, что три человека, дела которых были переадресованы на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР, были затем приговорены к 10 годам тюремного заключения «кулацкой» тройкой НКВД ГССР, а четвертый, Мержан Оганесович Караманянц, был освобожден. Дело в том, что в утвержденные центром «сталинские списки» по Грузии от 12 сентября 1938 г. был отдельно включен список на 12 иностранных граждан, дела которых были перенаправлены из разных «национальных» операций («немецкой», «греческой», «иранской») на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР, а в самом сопроводительном письме было указано, что эти 12 человек подлежали суду по второй категории [113]. Отсутствие архивно-следственных дел по так называемой «иранской» операции затрудняет для исследователей возможность делать обоснованные обобщения, в том числе по поводу структуры операции. Можно лишь сказать, что «иранская» операция была одной из самых крупных в Грузии по числу репрессированных лиц, и это несмотря на то, что иранцы не имели в Грузии компактных районов поселения (как немцы или греки).

Таблица 7
Статистика «грузинских» «альбомных» списков по директиве НКВД СССР № 202 («иранская операция»)

8. Другие «национальные» линии

Как мы уже отмечали, параллельно основным «национальным» операциям («польской», «немецкой», «харбинской», «греческой», «иранской») НКВД также проводил массовые репрессии по другим национальным линиям — «румынской», «латышской», «эстонской», «финской», «болгарской» и т. д. Данные операции в Грузии характеризовались относительно малыми масштабами, так как национальности, против которых проводились карательные акции, были представлены на этнической карте республики незначительно. Соответственно, Комиссия НКВД и Прокурора СССР рассматривала дела лиц, арестованных по этим линиям, составляя смешанные протоколы. Для этого «альбомные» справки по разным операциям объединялись под заголовком «Материалы по “шпионской и диверсионной деятельности в пользу иностранных государств”».

Стоит отметить, что в архивном деле тем не менее хранится один отдельный протокол на двух человек (№ 171 от 2 февраля 1938 г.), осужденных по «латышской» линии [114], хотя в последующем дела лиц, арестованных по различным линиям, начали рассматривать в смешанном порядке. Нужно также отметить, что иногда в списках также попадали обвиняемые по основным «национальным» операциям НКВД («немецкой», «иранской», «греческой»).

Мы уже рассматривали выше протокол № 120 по «греческой» операции, в который были включены репрессированные в рамках других национальных операций. Хотя наиболее показательным в контексте смешивания разных линий репрессий может считаться протокол № 188 от 5 июля 1938 года [115]. Согласно этому протоколу, по первой категории было осуждено 15 болгар, два литовца, четыре латыша и эстонец. По второй категории, кроме лиц указанных национальностей, были также подвергнуты репрессиям финны, иранцы, австрийцы, венгры, румыны.

Сопроводительное письмо к протоколу № 188 привлекает к себе внимание разъяснением начальника 1-го спецотдела ГУГБ НКВД СССР Шапиро. Перечисляя номера и даты справок (на 173 человека), отправленных из Тбилиси в Москву в разные периоды времени, Шапиро пишет: «на 169 человек решения вынесены и включены в следующие протоколы: (курсив документа. — Л.А.).

а) на 71 чел. — латышей, болгар и др. — в протокол № 188 (смешанный)

б) на 73 чел. — в протокол № 1201 по польской операции и в) на 25 чел. — в протокол № 390 по немецкой операции.

На 4-х человек решения не вынесены: Позов Владимир Георгиевич и Эрентраут Александр Филиппович подлежат суду Военной Коллегии Верхсуда, и, согласно установленного порядка, включены в список лиц, подлежащих суду ВК. По утверждении этот список будет Вам направлен. По делам Горнеско Константина Васильевича и Кемень Адельберта Яковлевича — решение будет принято дополнительно» [116].

В данном случае особенно явно проявляется механизм вынесения приговоров Большой двойкой по национальным операциям. Как видно из текста, окончательное решение о мере наказания на основании «альбомных» справок принималось сотрудниками центрального аппарата НКВД СССР до заседания двойки, где нарком внутренних дел СССР и Прокурор СССР только формально подписывали протоколы. Лица, принимавшие решения, также, вероятно, определяли операции, по которым должны были быть осуждены лица, намеченные на местах для репрессий. Например, латвийский подданный Михаил Станиславович Глаудан был осужден Большой двойкой к расстрелу по «латышской» операции и включен в смешанный протокол № 188. При этом в сохранившейся в грузинском архиве справке-альбоме М.С. Глаудан был обозначен как «латвийско-германский шпион», а на справке рукой приписано «Герм.» [117], что, вероятно, означало, что НКВД Аджарии решило включить Глаудана в «немецкую» операцию. Однако центр решил все же репрессировать Глаудана по линии «латышской» операции. Как и дело Глаудана, в смешанный протокол оказались также включены лица, которые должны были оказаться в протоколах по «иранской» операции (С.Н. Чочоян и Алиморданов Севиль Али Заде). Таким образом, становится очевидным, что, просматривая «альбомы», ответственные сотрудники аппарата НКВД СССР могли менять меру наказания, линию национальной операции, а также передать дело на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР или другого судебного органа.

И.И. Талахадзе. Прокурор Грузинской ССР

Существенный интерес представляют два последних «смешанных» протокола. В исследованиях по национальным операциям нам не встречались упоминания о «турецкой» линии массовых репрессий. Однако в Грузии, в силу ее географического положения, вырисовывается, возможно, самопроизвольное решение о проведении операции против подданных Турции. Как отмечают Н. Охотин и А. Рогинский в своей работе по «немецкой» операции НКВД, «распространение “польских” стереотипов на другие национальные группы часто происходило автоматически, а соответствующее распоряжение центра санкционировало в таких случаях уже сложившуюся практику на местах. Так, например, произошло с румынской операцией, которая началась на Украине в августе 1937 г., с финнами, “чистить” которых начали самостоятельно в Ленинградской области и Карелии в сентябре — октябре 1937 г. (курсив документа. — Л.А.). Для обоснования операций против этих национальных контингентов так и не было издано специальных директив: с какого-то момента они просто включались в общие директивы по продлению и активизации операций, в указания по отчетности и т. п. Возможно, впрочем, что соответствующие инициирующие директивы, если они были изначально адресованы только в определенный регион, до нас не дошли» [118].

Мы полагаем, что нечто схожее могло произойти и в Грузии, где с марта 1938 г. началась отдельная операция против этнических турок и подданных Турции. Важно также отметить, что большинство осужденных грузинской особой («национальной») тройкой также проходили по «турецкой» линии, а на самих протоколах заседания особой тройки по делам турок сделана пометка: «По операции по туркам», что косвенно подтверждает факт наличия отдельной «турецкой» операции НКВД Грузии.

По «альбомному» списку на 136 человек по Абхазской АССР от 31 августа 1938 г., который был отправлен НКВД Грузинской ССР в Москву еще 26 апреля 1938 г., по обвинению в шпионской и диверсионной деятельности в пользу иностранных государств (Турции) было приговорено к расстрелу 13 подданных Турции, три гражданина СССР турецкого происхождения, два поданных Ирана и один гражданин СССР, уроженец города Владикавказ Сергей Алексеевич Городенский, который, по-видимому, был репрессирован не по национальному признаку. Большинство осужденных по второй категории (63 человека) также были турецкими подданными. Примечательно, что ровно через два месяца, 31 октября 1938 г., Комиссия НКВД и Прокурора СССР изменила свое решение в отношении 54 лиц, осужденных к 10 годам заключения в ИТЛ. Этих турецких подданных выдворили за границу, как указано в документе, «как ранее осужденных ОСО НКВД СССР от 02.07.1938 г. к высылке за пределы СССР».

Таким образом, в рамках «латышской», «литовской», «эстонской», «турецкой», «болгарской», «румынской», «финской» и «австрийской» операций в Грузии в общей сложности были репрессированы 223 человека: соответственно, 43 человека по первой категории и 126 человек — по второй категории, 54 человека было выдворено за пределы СССР, не было вынесено решения по делу двух обвиняемых, и одно дело было отправлено на доследование.

Таблица 8
Статистика «грузинских» «альбомных» списков:

«шпионская и диверсионная деятельность в пользу иностранного государства» (смешанные операции: «латышская», «литовская»,
«эстонская», «болгарская», «австрийская», «румынская»,
«финская», «турецкая» и т. д.)

9. «Национальные» операции и «национальная» тройка

Особые (здесь — «национальные») тройки НКВД создавались в соответствии с решением Политбюро ЦК ВКП(б) от 15 сентября 1938 г. и приказом НКВД № 00606 от 17 сентября 1938 г. В Грузии особая тройка функционировала в период с 25 сентября 1938 г. по 23 октября 1938 г. В нее входили первый секретарь компартии Грузии Кандид Чарквиани, народный комиссар внутренних дел Грузинской ССР Сергей Гоглидзе и прокурор республики Илларион Талахадзе.

В общей сложности особая тройка рассмотрела 494 дела, вынесла 113 приговоров по 1-й категории и осудила 381 человека по 2-й категории. При сравнении статистики решений особой тройки по Грузии с общими показателями деятельности «национальных» троек по СССР сразу бросается в глаза относительно небольшое число приговоренных к расстрелу в сравнении с общим числом осужденных [119]. Данная динамика соотношения приговоров по 1-й и 2-й категориям была характерна и для «альбомного» этапа «национальных» операций в Грузии.

Анализируя протоколы заседаний особой тройки по Грузии, можно выделить несколько тенденций. Так, например, больше всего смертных приговоров, в соотношении с приговорами по 2-й категории, было вынесено по «немецкой» и «эстонской» линиям. Также можно утверждать, что с апреля 1938 г. основным направлением «национальных операций» в Грузии стала «турецкая» линия. В шпионаже в пользу Турции, в диверсиях и в нелегальном переходе границы обвинялись не только этнические турки, но и грузины из Аджарии, азербайджанцы, хемшилы и лазы. Важно также отметить, что в рамках «национальных» операций создавались новые «линии» и направления по отношению к этническим группам, ранее не проходившим по намеченным НКВД операциям. Так, например, были репрессированы ассирийцы, которые обвинялись в создании «контрреволюционной националистической организации айсоров», а также в шпионаже в пользу Франции и Ирана и т. д. Отдельным протоколом были рассмотрены дела обвиняемых по «чешской» линии, в результате были репрессированы два человека.

Таблица 9
Статистика приговоров особой тройки НКВД ГССР
(25 сентября 1938 г. — 23 октября 1938 г.)

Таблица 10
Статистические итоги «национальных» операций в Грузии 1937–1938 гг.

Наконец, как справедливо отмечено в ряде исследований [120], статистические данные по особым тройкам нельзя механически экстраполировать на общие итоговые цифры национальных операций, потому что доля указанных в названии операций представителей «подозрительных» наций, репрессированных на «альбомном» этапе, была гораздо большей. Схожая ситуация сложилась и в Грузии. Изучая национальный состав репрессированных на основе протоколов особой тройки, можно сделать вывод, что на втором этапе национальных операций вырос процент жертв, напрямую не подпадавших диаспоры. В результате в Грузии по «польской», «немецкой», «иранской» и другим линиям были также репрессированы грузины, армяне, азербайджанцы, русские, украинцы, сербы, евреи и граждане других национальностей.

10. Особенности «национальных» операций в Грузии

В результате сравнения и анализа архивных материалов по массовым операциям НКВД 1937–1938 гг. вырисовывается картина особенностей национальных операций периода Большого террора в Грузии. Специфика их проведения в этой кавказской республике заключается в том, что национальные операции не были здесь масштабным явлением в отличие от большинства прочих регионов Советского Союза. Если в РСФСР, Украине и Белоруссии национальные операции стали главным направлением в деятельности НКВД с января–февраля 1938 г., то в Грузии они не приняли такого характера и протекали в основном вяло, хотя здесь компактно проживал ряд диаспор, напрямую подпадавших под репрессивный удар. В результате большая часть потенциальных жертв национальных операций была репрессирована в рамках других операций НКВД. По итоговым статистическим данным, по всем линиям национальных операций были арестованы «только» 2152 человека, из которых по первой категории осудили 432 человека, по второй — 1396 человек, за пределы СССР были высланы 154 человека, на доследование было отправлено 83 дел, в суды разных инстанций передано 53 дела, не было вынесено решения по 9 делам, на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР было передано 16 дел, восемь человек были освобождены, и одно дело было передано на рассмотрение Особого совещания при НКВД СССР. Сравнивая данные показатели с цифрами репрессированных по линии Военной коллегии Верховного Суда СССР, где было осуждено 3 615 человек, а также с цифрами жертв «кулацкой» тройки (21 078 человек), можно сделать вывод, что в Грузии национальные операции не являлись приоритетным направлением Большого террора.

Статистические данные национальных операций показывают также, что процент репрессируемых по первой категории был здесь заметно ниже в соотношении с осужденными по второй категории. Если в других республиках, краях и областях СССР число осужденных к расстрелу по национальным операциям превалирует над репрессированными по другим категориям, то в Грузии в большинстве случаев выносились сравнительно мягкие приговоры. Это относится как «альбомному» этапу операции до сентября 1938 г., так и к периоду функционирования «национальной» тройки с сентября по конец октября 1938 г.

На основании того результата, что в Грузии национальные операции в целом имели меньшее значение, можно прийти к заключению, что количество осужденных в их рамках было также относительно низким в сравнении с долей данных диаспор от общей численности населения Грузии. Однако не следует рассматривать национальные операции вне общего контекста. Так, в рамках других массовых карательных акций НКВД в Грузии было осуждено большое число этнических греков, немцев, турок, латышей, эстонцев и представителей других национальных групп, полностью отвечавших критериям национальных операций. Только в сталинских списках содержатся имена 82 немцев, 52 поляков, 14 латышей, шести эстонцев и т. д.

Б.З. Кобулов. Зам. наркома внутдел Грузинской ССР

Впоследствии, во время депортации кавказских народов, эти этнические группы в полной мере ощутили на себе тяжесть советского карательного аппарата и были отчасти даже полностью высланы в центрально-азиатские регионы СССР. Но во время массовых репрессий 1930-х гг. гонения по национальному признаку так и не приобрели в Грузии масштабов, соразмерных с полноценной этнической чисткой.

Важным выводом, который можно перенести на весь Советский Союз, является наше заключение о том, что проведение «национальных операций» находилось под жестким контролем московского центра. Возможно, из-за скапливания в центре в большом объеме «альбомных» дел, формальное отношение к «альбомам» было нормой для списков, поступавших в Москву из крупных регионов и республик СССР. Однако грузинские «альбомные» справки детально изучались и активно корректировались центральным аппаратом НКВД СССР. Так, из 1657 дел, рассмотренных в «альбомном» порядке, решением Москвы, 70 дел было направлено на доследование органов НКВД, 34 дела были переданы на рассмотрение судов другой инстанции, один человек — освобожден, дела на 14 человек переданы Военной коллегии Верховного Суда СССР. В отношении девяти человек не было вынесено окончательного решения.

То же самое касается меры наказания. Если приведенная в «альбоме» аргументация не представлялась обоснованной и убедительной, центр корректировал меру наказания, предложенную грузинскими управлениями НКВД. Однако начиная с сентября 1938 г., когда в дело в Грузии вступила «национальная» тройка, пространство свободы действий карательной бюрократии в лице НКВД Грузинской ССР существенно увеличилось. В первую очередь это касалось окончательных приговоров, которые теперь выносились непосредственно на месте.

Тезис об этнизации карательной политики сталинизма в годы Большого террора, который активно дискутируется в настоящее время в историографии, скорее вызывает сомнения с точки зрения анализа архивных документов по национальным операциям в Грузии в 1937–1938 гг. Изученные архивно-следственные дела доказывают, что речь шла в первую очередь не об этнической принадлежности арестованного, а о его социальном статусе и «антисоветском» поведении, которые и выступали решающими факторами для включения потенциальной жертвы в списки «национальных» операций. Так, дело Сологубова-Скобелева свидетельствует, что «польские» списки формировались не только по национальному признаку, а в первую очередь учитывался такой фактор, как связь обвиняемого с Польшей. В данном случае Сологубов-Скобелев не был этническим поляком, но был расстрелян как лицо, нелегально перешедшее польско-советскую границу. И это не единичный случай. Так, например, решением «национальной» тройки был осужден к 8 годам исправительнотрудовых лагерей по «иранской» линии за нелегальный переход в 1925 г. ирано-советской границы Илья Иосифович Романашвили, грузин по национальности [121]. Александр Степанович Пурцхванидзе, тоже грузин, был осужден к 10 годам исправительно-трудовых лагерей в рамках «немецкой» операции за работу в 1925 г. в немецком акционерном обществе «Гельзенкинхер» [122]. Карп Григорьевич Стадник, украинец по национальности, был приговорен к расстрелу по «греческой» линии за то, что был реэмигрантом из Америки, а также бывшим членом компартии США [123]. Климентий Григорьевич Бобулья, русский по национальности, был осужден к 10 годам ИТЛ за связь с итальянскими моряками [124], и, соответственно, линия его осуждения была идентифицирована как «итальянская». В данном контексте интересно дело Ивана Адамовича Керженевского, поляка по национальности, которого приговорили к 10 годам ИТЛ по «иранской» линии. В то время как его отца, Адама Керженевского, арестовали и традиционно осудили как «польского шпиона», И.А. Керженевского обвинили в связях с секретарем иранского консульства в Батуми Рагим Апа и, соответственно, репрессировали по линии директивы НКВД № 202 [125]. Данный перечень можно продолжать: так, по «немецкой» операции в Грузии репрессировали поляков, латышей, чехов, по «турецкой» линии — грузин и греков, по «румынской» — болгар и т. д. Конструкция обвинения Э.Х. Грецингера — «Немец– троцкист–вредитель» — показывает, что немецкое происхождение осужденного было всего лишь одним из критериев его включения в репрессивные списки, в то время как формулировка его обвинения («срыв ремонта паровозов на депо Кировобад») могла лечь в основу его осуждения как «вредителя» и по другим линиям массовых репрессий. Из протокола заседания по делу Александра Юрьевича Кобы («эстонская» операция) следует, что, хотя он был арестован как член контрреволюционной эстонской организации, его осудили в первую очередь за социальное происхождение («из крестьян-кулаков») и за дискредитацию идей коллективного хозяйства. Это не единичный случай, а характерная тенденция национальных операций в Грузии [126]. Анализ дел и протоколов по «харбинской» операции, где большинство репрессированных были этническими грузинами, еще раз подтверждает тезис о том, что данную карательную акцию нецелесообразно рассматривать в контексте национальных операций. Наконец, важно отметить, что в Грузии в рамках других массовых операций НКВД было осуждено большое количество этнических греков, немцев, турок, латышей, эстонцев и других национальностей, которые подпадали под критерии национальных операций. Так, например, по сталинским спискам были репрессированы 82 немца, 52 поляка, 14 латышей, шесть эстонцев и т. д.

В итоге можно сделать вывод о том, что для НКВД Грузии социальный статус лиц, осужденных в рамках национальных операций в республике, а также их актуальное антисоветское поведение были такими же весомыми причинами ареста, как и принадлежность к «подозрительным» национальным меньшинствам. В результате подавляющее большинство жертв национальных операций с той же вероятностью могло бы быть репрессировано в рамках «кулацкой» и «милицейской» операций, а также по линии Военной коллегии Верховного Суда СССР. Конечно же, этническая принадлежность имела определенное значение для органов НКВД Грузии, зачастую именно она играла роль катализатора ареста, но решающим фактором для решения об аресте тех или иных лиц, не говоря уже об осуждении, все же являлись связи с зарубежьем, «антисоветское» поведение и «подозрительный» социальный статус.

 

Примечания

1. Baberowski J. Zivilisation der Gewalt. Die kulturellen Ursprünge des Stalinismus. — Berlin, 2005. C. 62; Он же: Der rote Terror. Die Geschichte des Stalinismus. — München, 2004. C. 204–208; Suny R. Beyond Psychohistory. Young Stalin in Georgia // Slavic Review. 50. 1991. C. 48–58. Эта характеристика опирается главным образом на описание друга юности Сталина, меньшевика Иосеба Иремашвили. См.: Iremaschwili J. Stalin und die Tragödie Georgiens. — Berlin, 1932 (в Грузии книга опубликована в 2006 г. с предисловием Шота Бадридзе). http://www.dobrudscha.de/stalirema1.htm (31.01.2011). См. также: Trotzky L. Stalin. An Appraisal of the Man and his Influence. — London, 1940 // http://www.marxists.org/archive/trotsky/1940/xx/stalin/ch01.htm (31.01.2013); Montefiore S. Young Stalin. — London, 2007; Service R. Stalin. A Biography. — London, 2004; Smith E.E. The Young Stalin. The Early Years of an Elusive Revolutionary. — London, 1968. Анализ историографии по этому поводу см.: Galy A. Adapting to Russia’s changing approaches to its past: the Western historiography of Stalin and Stalinism: http://academia.edu.documents.s3.amazonaws.com/1757304/Newcastle2010.Final_version_article.pdf (31.01.2013).

2. Baberowski. Der rote Terror. C. 16, 73, 140, 205.

3. Der Fall Berija. Protokoll einer Abrechnung. Das Plenum des ZK der KPdSU, Juli 1953. Stenographischer Bericht / Сост. V. Knoll, L. Kölm. — Köln– Berlin, 1993; Knight Amy W. Beria. Stalin’s first lieutenant. — Princeton, 1993; Beria S.L. Beria, my father. Inside Stalin’s Kremlin. — London, 2001.

4. О восхождении Берии к власти и его характере см. воспоминания литератора и бывшего депутата от национальных демократов в грузинском парламенте с 1918 по 1921 гг., которые он отважился записать в 1954 г.: Kikodze G. Tanamedrovis čanac’erebi — Notes of a Contemporary Man. — Tbilisi, 2003. С. 82–84. Согласно этим воспоминаниям, Серго Орджоникидзе характеризовал Берию как «маленького Азефа» и глубоко не доверял ему. Единственное в своем роде структурно-историческое исследование аграрной специфики Грузии предлагает географ Реваз Гахехиладзе. См.: Gachechiladze R. New Georgia. Space, society, politics. — London, 1995 (Changing Eastern Europe Series). Интерес также представляет его попытка, поместить историю Грузии 20 века в широкий исторический контекст за счет сочетания геополитики, структурной истории и микроистории. См.: Gačečiladze R. Čemi XX sauk‘une. c‘ina sauk‘unis sakartvelo msoplio geop’olitik‘isa da ist‘oriis k’ont’ekst‘ši. I t‘omi [Мой 20 век. Грузия прошлого столетия в геополитическом и историческом мировых контекстах. Том 1]. — Tbilisi, 2008. C. 273–291. По этому поводу см. также: Daušvili A. socialuri brdzolis pormebi XX sauk’unis 20-iani c’lebis sakartveloši (mušata gapicvebi) [Формы социальной борьбы 20-х годов в Грузии — протесты рабочих] // K’lio (saist’orio almanachi) 2000. № 8. C. 184–206; Кочламзашвили Р.Г. Социально-экономические отношения в грузинской деревне (1917–1937 гг.) (Автореферат). — Тбилиси, 1983.

5. См., например: Cornell S.E. Autonomy as a source of conflict: Caucasian conflicts in theoretical perspective // World Politics. 2002. № 2. 54. C. 245–276; Турки и месхетинцы. Турки-месхетинцы: Интеграция? Репатриация? Эмиграция? / Под ред. Т. Триера и А. Ханжина. — СПб., 2007.

6. Аннинский Л. Покаяние // Киноглобус. Двадцать фильмов 1987 года [Текст]: сборник / Сост.: О.М. Сулькин, П.Г. Шепотинник. — М.: Киноцентр, 1989. С. 64–69. Фильм снимался в 1984 г. не для киностудии «Грузия-фильм», находившейся под жестким контролем московской цензуры, а для государственного телевидения Грузии. См.: Christensen J. Tengiz Abuladze’s Repentence and the Georgian Nationalist Cause // Slavic Review. 50. 1991. C. 163–175; Blunk H. Die Geburt eines Spielfilms aus dem Geist einer postmodernen Ästhetik. Tengis Abuladzes «Die Reue» (Georgien/UdSSR 1984) // Deutsche Studien. Vierteljahreshefte. 30. 1993. № 119. C. 219–239.

7. Формулировка принадлежит руководству музея и была высказана во время экскурсии в 2009 г., в которой авторы принимали участие. Детальный анализ исторического нарратива этой выставки, как это в свое время было сделано для экспозиций музеев оккупации прибалтийских республик, все еще отсутствует. См.: Aro V. Occupied Identities: National Narratives in the Baltic Museums of Occupation // Journal of Baltic Studies. 42. 2011. Nr. 2. C. 189–211.

8. См.: по этому поводу в особенности главу «Этнос и террор».

9. К вопросу о терминологии см.: Kershaw I. Der NS-Staat. Geschichtsinterpretationen und Kontroversen im Überblick. — Hamburg, 1999. C. 67; Kershaw I. Popular Opinion and Political Dissens in the Third Reich. Bavaria 1933–1945. — Oxford 1983. C. 374–376; Beyrau D. Im Dschungel der Macht. Intellektuelle Professionen unter Stalin und Hitler. — Göttingen, 2000. C. 10. Критические размышления по поводу адекватности термина «сопротивление» см.: Plum G. Widerstand und Resistenz // Das Dritte Reich. Herrschaftsstruktur und Geschichte / Hrsg. von M. Broszat, H. Möller. — München, 1983. C. 263–264.

10. Andronikashvili Z. Denkmalkultur in Georgien / Geisteswissenschaftliche Zentren Berlin. Bericht über das Forschungsjahr 2008. — Berlin, 2009. C. 73–83.

11. Culture Ministry: Stalin Statue, Removed Three Years Ago, Planned to Be Put in His Museum // Civil Georgia. Tbilisi / 30 July 2013 (http://civil.ge/eng/article.php?id=26319&search=) (20.11.2013); Stalins Heimatstadt Gori erhält dessen Denkmal wieder // http://de.ria.ru/society/20130730/266580114.html (16.10.2013).

12. http://www.parliament.ge/pages/archive_en/history/ (12.10.2013). Комиссия по вопросам территориальной целостности Грузии следует этому предположению, согласно которому репрессии в отношении абхазской интеллигенции в 1937 г. якобы являются исключением в истории грузиноабхазских отношений, которые во всем остальном были свободны от какойлибо дискриминации. См: http://www.parliament.ge/files/613_8103_569858_recomendat_7_06_2006.pdf (07.01.2013). И все же в другом месте Анчабадзе поведал о судьбе своей семьи. См.: Anchabadze G. Mass Terror in the USSR: The Story of One Family // Caucasus Analytical Digest. 01.12.2010. № 22 http://www.css.ethz.ch/publications/pdfs/CAD-22–13–16.pdf (11.01.2014).

13. Götz R., Halbach U. Politisches Lexikon GUS. — München, 1992. C. 90. Энциклопедия излагает здесь точку зрения Р. Суни. См.: Suny R. The Making of the Georgian Nation. — Indiana, 1994. C. 272. См. также: Sonγulašvili A. Int’eligencia da p’olit’ik’a XX sauk’unis 20–30-iani c’lebis sakartveloši [Интеллигенция и политика в 1920-х и 1930-х годах в Грузии] // K’lio (saist’orio almanachi). 2000. № 8. C. 158–183.

14. Suny. The Making. C. 280.

15. Вачнадзе М., Гурули В., Бахтадзе М. История Грузии. Часть 2 (http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/History/Vachn/33.php) (16.10.2013).

16. Daušvili A. T’bilisi 1937. Masobrivi represiebi t’bilisis samrecvelo šromit’ kolek’tivebši [Тбилиси-1937. Массовые репрессии в промышленных рабочих коллективах в Тбилиси]. — Tbilisi, 1997. Обобщенно см.: Даушвили А., Натмеладзе М. Новейшая история Грузии. — Тбилиси, 2010. C. 130–137.

17. В отношении других регионов Кавказа также отсутствуют исследования, посвященные массовым репрессиям. Сравнительно хорошо изучены репрессии в отношении элит, в рамках которых массовые операции НКВД упоминаются лишь попутно. В случае с Азербайджаном в этом контексте необходимо упомянуть монографию Й. Баберовски Й. См.: Baberowski J. «Der Feind ist überall». Stalinismus im Kaukasus. — Berlin, 2003. В случае с Арменией в аналогичном ключе написаны следующие работы: Melkonian E. Repressions in 1930s Soviet Armenia // Caucasus Analytical Digest. 22. 2010. C. 6–8; Manukian A. [Political repressions in Armenia in 1920–1953]. — Yerevan, 1999 (на армянском языке). Репрессии в отношении простого населения в Азербайджане упоминаются в: Ismailov E. 1937. «Great Terror» in Azerbaijan // Caucasus Analytical Digest. 22. 2010. C. 9–12.

18. На этом фоне существенно выделяется написанная в ревизионистской традиции монография Венди Голдман, посвященная изучению коллективов трудящихся и профессиональных союзов, в которой автор пытается выявить социальную динамику репрессий. См.: Goldman W.Z. Terror and Democracy in the Age of Stalin. The Social Dynamics of Repression. — Cambridge, 2007.

19. Asatiani N., Janelidze O. History of Georgia. From Ancient Times to the Present Day. — Tbilisi, 2009. C. 387. Публикация А. Сонгулашвили представляет собой рассуждения в моральном духе с опорой на историографию периода перестройки. См.: Sonγulašvili A. Sakartvelos «sabčota p’eriodis» ist’oriis p’roblemebi [Проблемы истории «советского периода» Грузии] // K’lio (saist’orio almanaxi). 2000. № 9. C. 109–136. Единственное на сегодня общее изложение всего советского периода Грузии с 1921 по 1990 гг. присутствует в: Даушвили А., Натмеладзе М. Новейшая история Грузии.

20. Gačečilaӡe R. Čemi XX saukune. C’ina saukunis sak’art’velo msop‘lio geopolitikisa da istoriis kontek’stši. I tomi [Мой 20 век. Грузия прошлого века в мировом геополитическом и историческом контексте. 1 Том]. — Tbilisi, 2008. О массовых репрессиях в СССР см. С. 292–300, в Грузии — С. 298–299.

21. Определение Кикодзе.

22. Kikodze. Notes of a Contemporary Man. C. 89.

23. Автор от руки записал свои воспоминания в 1972 г. на 107 страницах, однако из страха никому об этом не рассказывал. Лишь 16 лет спустя первые выдержки из них были опубликованы в газете «lit’erat’uruli sakartvelo» (4, 11, 18.03.1988). См.: Mgaloblišvili M. 1937 — rep’resirebulis mogonebebi [1937 — воспоминания репрессированного] [С предисловием М. Антадзе о жизни автора]. — Tbilisi, 1990.

24. Grigol Vašadzes p’iradi arkivi [Частный архив Г. Вашадзе] / Sakartvelos p’arlament’is ilia č’avč’avaӡes saxelobis erovnuli bibliotek’a. — Tbilisi, 2009. (http://www.nplg.gov.ge/dlibrary/collect/0001/000562/New%20Microsoft%20Word%20Document.pdf — 15.07.2013) Описание периода 1937–1941 гг. См. 127–133. (http://www.nplg.gov.ge/dlibrary/collect/0001/000562/New%20Microsoft%20Word%20Document.pdf — 15.07.2013).

25. Čark’viani K. Gancdili da naazrevi. c’igni p’irveli [Пережитое и передуманное. Первый том]. — Tbilisi, 1985; Репринт «ganxdili da naazrevi, 1906–1994. Mogonebebi [Пережитое и передуманное. Воспоминания, 1906–1994]. / Сост. Z. Ǯibladze. — Tbilisi, 2004; Čark’viani G. Int‘erviu mamastan. k’andid čark’viani st’alinis, berias da gviandel st’alinuri ep’ok‘is sakartvelos šesaxeb [Беседы с отцом. Кандид Чарквиани о Сталине, Берии и эпохе позднего сталинизма в Грузии]. — Tbilisi, 2013.

26. После своего назначения на пост первого секретаря ЦК КП(б) Грузии Акакий Мгеладзе обосновывал свое видение проблемы Абхазии в совершенно секретном письме Сталину от 4 декабря 1952 г. Он оправдывал огрузинивание абхазских школ плохими показателями их работы. См.: http://www.pseudology.org/Menshevik/MgeladzeAI.htm (03.01.2014). Грузин Мгеладзе возглавлял партийную организацию Абхазской АССР с 1943 г. по 1952 г. См.: Абхазия в Советскую эпоху. С. 66, 81–87 (первое «абхазское» письмо от 25.02.1947 г.).

27. См.: Dak’arguli ist’oria. Mexsiereba rep’resirebuli kalebis šesacheb [Потерянная история: воспоминания о репрессированных женщинах] / A. Margvelašvili, Irakli Chvadagiani, Giorgi Šaišmelašvili, David Gogišvili. — Tbilisi, 2012. По книге снят документальный фильм, ей же посвящена передвижная выставка, которая, в том числе, экспонировалась в музее Сталина в Гори. См.: фильм с английскими субтитрами: http://www.youtube.com/watch?v=WfkrfKY-3E8.

28. Протокол № 34 заседания тройки при НКВД по Грузинской ССР [«кулацкая» тройка] от 15.10.37 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 8. Д. 37394. Том 1. Л. 23.

29. Протокол № 62 заседания тройки при НКВД по Грузинской ССР [«кулацкая» тройка] от 22.02.38 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 8. Том 2. Д. 38446. Л. 39.

30. Авторы благодарят Матиаса Клингенберга за обзор книги.

31. «Alžiris» pat’imarta port’ret’ebi — st’alinizmis ist’oriidan — Portraits of the prisoners of ALZHIR: History of Stalinism / Сост. N. Ležava, N. Bekišvili, Tbilisi: Heinrich Böll Stiftung South Caucasus Regional Office, 2008 (опубликовано только на грузинском языке с предисловием Арсения Рогинского, которое посвящено истории лагеря для жен «изменников Родины» (S. 9– 23)). См. также отличающиеся высокой степенью рефлексии воспоминания образованной женщины, не входившей в число советской элиты: Kavtaraǯe L. 28 c‘eli gulagši [28 лет в ГУЛАГе]. — Tbilisi, 2008. С. 59. Недавно Нино Цихистави опубликовала письма из ГУЛАГа Луки Цихистави. См.: C‘erilebi oǯaxs [Письма семье] (1937–1957) / Сост. N. Cixistavi. — Tbilisi, 2011.

32. Только лишь историк Гиоргий Майсурадзе, будучи сотрудником берлинского «Центра исследований литературы и культуры» (Zentrum für Literaturund Kulturforschung), в рамках проекта «Апории форсированной модернизации: фигурации национального в советской империи» (Aporien forcierter Modernisierung: Figurationen des Nationalen im Sowjetimperium), руководитель проекта Франциска Тун-Хоенштайн) изучает взаимозависимость национальных грузинских форм репрезентации в мультинациональном советском государстве. Описание проекта см.: http://www.zfl.gwz-berlin. de/forschung/europaeische-kulturgeschichte/aporien/ (31.01.2013). Его журнальные статьи, отличающиеся критической рефлексией, выделяются также своей аналитической насыщенностью в публичных дебатах о советском прошлом Грузии и представляют преимущественно молодое, прозападное и либерально настроенное меньшинство в составе грузинского общества. См.: Die geschlossene Gesellschaft und ihre Hüter // Cxeli ok‘oladi [Горячий шоколад]. 46. 2009. C. 84–92; Die Rückkehr des Mittelalters // Cxeli ok‘oladi. 47. 2009. C. 90–104; Der Akzent Stalins und die Apokalypse der georgischen Sprache // Cxeli ok‘oladi. 48. 2009. C. 94–104; Patriotismus als Religion // Cxeli ok‘oladi. 49. 2009. C. 86–96; Gemeinschaft und Gesellschaft // Cxeli ok‘oladi. 50. 2009. C. 90–98; Vom Pantheon zum Pantheon // Cxeli ok‘oladi. 53. 2009. C. 88–96. Недавно эти статьи были опубликованы в книжном формате: maisuradze g. čak’et’ili sazogadoeba da misi daraǯebi [Закрытое общество и его охранители]. — Tbilisi, 2011.

33. См.: C’oc’aniӡe G. Tušuri kronik’ebi. menševik’uri p’eriodi — samanlebi [Хроники Тушети. Меньшевистский период. Саманы]. — T’bilisi, 2004. В этой книге описывается история горного региона Грузии — Тушети и его вайнахского населения, кистинцев, относящихся к чеченцам, которые участвовали в 1924 г. в антибольшевистском восстании, а во время Второй мировой войны образовали воинственную группу антисоветского сопротивления. См. также: Beriӡe M. pirdapiri reportazhebi carsulidan. mesxet’i da mesxebi, 1918– 1944 [Прямой доклад из прошлого. Месхетия и месхетинцы, 1918–1944]. — Tbilisi, 2004. Марина Табукашвили выступает координатором этого проекта при Open Society Georgia Foundation и возглавляет TASO Foundation для женщин, а также примыкающий к фонду Центр по исследованию воспоминаний. См.: http://taso.org.ge/cgi-bin/index.pl?l=2 (только на грузинском, 07.01.2013). На английском: Georgian Narratives. A Century and Beyond / Tabukashvili (Comp.-ed.). — М.–Tbilisi, 2013.

34. Что касается этой разницы для Грузии в позднее советское время, см. в особенности: Jones St. Old Ghosts and New Chains. Ethnicity and Memory in the Georgian Republic // Memory, History, and Opposition under State Socialism / Ed. by R.S. Watson. — Santa Fe, 1994. C. 149–165.

35. Полиэтническая Грузия. ХХ век / Сост. Б. Царахова. — Тбилиси, 2004. См.: воспоминания осетинки Ирины Газаевой (С. 57–58); немки Майи Грессель (С. 75), армянки Марго Камендзян-Сасунян (С. 120), грузинки Джульетты Парулава (С. 208).

36. Полиэтническая Грузия. ХХ век. C. 13

37. Там же. С. 57.

38. Blauvelt T.K. Abkhazia. Patronage and Power in the Stalin Era // Nationalities Papers. 35. 2007. № 2. C. 203–232.

39. Психолог-клиницист Яна Явакхишвили (Javakhishvili) уже несколько лет проводит интервью с членами семей жертв репрессий 1937–1938 гг., чтобы изучить формы и способы трансляции травматического опыта. К сожалению, она еще не опубликовала результаты своих исследований, как это уже было сделано, например, в Прибалтике. См.: The Psychology of Extreme Traumatisation. The Aftermath of Political Repression (Genocide and Resistance Research Centre of Lithuania) / Gailienė Danutė (Ed.). — Vilnius, 2005.

40. Hadjibeyli D. The 1937 Trials of Adzharian Leaders // Caucasian Review. 1959. № 8. C. 21–26.

41. Гваришвили О.М. Сталин и злопамятный 1937 г. — Батуми, 2000.

42. Kurchuli A. …. da rom gachsovdes […сим вспоминаю]. — Тbilisi, 2004 — http://87.253.48.48/arch/avtandil_qurxuli.php (07.01.2013).

43. http://www.kavkaz-uzel.ru/newstext/news/id/1200511.html (15.10.2013). Более подробно позиция С. Шамбы изложена в главе «Регионализация карательных полномочий» настоящей книги.

44. Blauvelt. Abkhazia. C. 203–232. Согласно данным, приведенным Игорем Марыхубой, в течение 16 месяцев в Абхазии были арестованы 2186 человек, из них 794 — расстреляны. См.: Абхазия в Советскую эпоху. Абхазские письма. 1947–1989. Сборник документов. Том 1 / Сост. И.C. Марыхуба. — Сухуми, 1994. С. 66.

45. Архив Министерства внутренних дел Грузии (АУ МВД). 1-й отдел архива находится по адресу: 72 Vazha-Pshavela Avenue, Tbilisi, Georgia. E-mail: [email protected]. Web. site: http://archive.security.gov.ge/contact_eng. html. По этому адресу можно также связаться со всеми другими отделами архива.

46. Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. В первом отделе хранятся дела в следующем соотношении: 75% — архив Комитета Государственной Безопасности и 25% — милицейские дела.

47. Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Оп. 12.

48. Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 98, 99, 112, 113. В архиве также хранятся материалы за 1920–1990 гг.

49. В ходе операций по «национальным линиям» применялся особый (впервые вводимый в практику НКВД) порядок осуждения — «альбомный»: работники управлений НКВД на местах по окончании следствия составляли справки на каждого арестованного с предложением о приговоре (расстрел или заключение в лагерь на 5–10 лет), справки, скомплектованные в специальный список («альбом»), подписывали, поддерживая или корректируя предложенные меры, начальник УНКВД и местный прокурор, затем альбом направлялся в Москву, где окончательное решение выносили нарком внутренних дел и прокурор СССР. Приговоры исполнялись по возвращении альбомов в местные УНКВД. Альбомный порядок осуждения практиковался до сентября 1938 г. См.: Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. — М., 1999. С. 39.

50. Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92.

51. Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 9. До мая 1935 г. речь идет о протоколах милицейской тройки Закавказской Социалистической Федеративной Советской республики. Потом в каждой кавказской советской федеративной республике была образована собственная милицейская тройка.

52. В каждом архивно-следственном деле присутствует дубликат протокола приговора тройки в отношении данного осужденного лица.

53. Протоколы «кулацкой» тройки и «особой тройки» (национальные операции) хранятся в Ф. 9.

54. Архив МВД Грузии. 2-й отдел. Ф. 14. Особая папка.

55. Архив МВД Грузии. 2-й отдел. Ф. 1075.

56. Архив МВД Грузии. 2-й отдел. Ф. 16. Оп. 18. Д. 27.

57. Партийная чистка работников НКВД Грузии в 1929 г. // Архив МВД Грузии. 2-й отдел. Ф. 16. Оп. 18. Д. 27.

58. Архив МВД Грузии. 2-й отдел. Ф. 14. Оп. 3. Д. 124. Л. 22–23.

59. Сотрудники архива, рискуя собственной жизнью, воспрепятствовали тому, чтобы архив был захвачен вооруженными группами.

60. Государственный архив новейшей истории Грузии. Ф. 498.

61. Государственный архив новейшей истории Грузии. Ф. 633; Ф. 1275.

62. Обзорное описание трех массовых операций НКВД см. в настоящем издании — в главе «Массовые операции НКВД».

63. См. также главу «Регионализация карательных полномочий» в настоящей публикации.

64. Банки данных деятельности троек были заложены Архивным управлением МВД Грузии. См. также главу «Базы данных: «кулацкая», «национальная» и «милицейская» тройки»» в настоящей публикации.

65. Банк данных по «сталинским» спискам был подготовлен «Институтом развития свободы информации» (Грузия) (Institutе for Development of Freedom of Information). http://www.idfi.ge/archive/?cat=show_db&db_id=22& lang=en (13.01.2014) в рамках проекта «Сталинские списки в Грузии» (Stalin’s Lists on Georgia). Под таким же названием скоро будет издана соответствующая книга.

66. См. главу «Свидетельства родственников жертв массовых репрессий».

67. См. документ № 9 «Стенографический отчет о выступлении первого секретаря ЦК КП(б) Грузии Л.П. Берии на собрании актива Тбилисской организации КП(б) Грузии по вопросу «Об итогах июньского Пленума ЦК ВКП(б)» от 10 июля 1937 г.» во втором томе настоящего издания.

68. О тех минимальных сведениях в отношении массовых операций НКВД, которые имелись до начала перестройки, см. подробнее: Юнге M., Биннер Р. Как террор стал «Большим». — М., 2003. С. 10–12.

69. Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. История операции по приказу НКВД № 00447. — М., 2008. С. 598.

70. Область, включавшая в себя национальные административно-территориальные единицы, называлась в СССР «краем».

71. Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора; Gregory P.R. Terror by Quota. State security from Lenin to Stalin. An archival study. — New Haven–London, 2009.

72. Ватлин А.Ю. Террор районного масштаба. «Массовые операции» НКВД в Кунцевском районе Московской области 1937–1938 гг. — М., 2004; Массовые репрессии в Алтайском крае 1937–1938 гг. / Сост. Г.Д. Жданова, B. Разгон, М. Юнге, Р. Биннер. M., 2010; «Через трупы врага на благо народа». «Кулацкая операция» в Украинской ССР 1937–1941 гг. / Сост. М. Юнге, С.А. Кокин, Р. Биннер. В двух томах. — M., 2010.

73. Савин А. Национальные операции НКВД 1937/1938 // Энциклопедия изгнаний: Депортация, принудительное выселение и этническая чистка в Европе в ХХ веке / Редкол.: Д. Брандес, Х. Зундхауссен, Ш. Трёбст. — М., 2013. С. 317–320. Цифру 365 тыс. автор привел, основываясь на справке 1-го спецотдела НКВД СССР о количестве арестованных с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 г., где говорилось: «Арестовано в порядке приказов НКВД № 00485, 00593 и других — 365 805 человек». (Трагедия советской деревни. Том 5. Кн. 2. С. 304). На соседней странице приведено количество осужденных на 1 ноября 1938 г.: «…по приказам НКВД № 00485, 00593–235122; по приказу № 00606–93137» (С. 305). Совокупная цифра осужденных составляет здесь 328259, что меньше вышеуказанного количества арестованных почти на 40 тыс., что вполне логично — особые тройки «работали» еще до 17 ноября 1938 г.

74. См.: документ № 46 «Приказ № 00606 Народного комиссара внутренних дел СССР «Об образовании Особых Троек для рассмотрения дел на арестованных в порядке приказов НКВД СССР № 00485 и др[угих]» от 17 сентября 1938 г.» во втором томе настоящего издания.

75. См.: документ № 47 «Циркуляр Народного комиссара внутренних дел СССР Л.П. Берии «О разъяснении применения приказа НКВД СССР № 00606» от 21 сентября 1938 г.» во втором томе настоящего издания.

76. О деятельности двойки и «национальной» тройки см. главу ««Национальные» операции в Грузии».

77. Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Наказанный народ. Репрессии против российских немцев / Сост. И.Л. Щербатова. — М., 1999. С. 35–74; Петров Н.В., Рогинский А.Б. Польская операция НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граждан / Под редакцией А.Е. Гурьянова. — М., 1997. С. 22–43; Джуха И. Греческая операция. История репрессий против греков в СССР. — СПб, 2006; Martin T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union, 1923–1939. — Ithaca, 2001; Dönninghaus V. Minderheiten in Bedrängnis. Sowjetische Politik gegenüber Deutschen, Polen und anderen Diaspora-Nationalitäten 1917–1938. — München, 2009; Савин А.И. Меннониты как целевая группа репрессий конца 1920-х — 1930-х годов // Этноконфессия в советском государстве. Меннониты Сибири в 1920–1930-е годы. Эмиграция и репрессии / Сост. А.И. Савин. — Новосибирск, 2009. С. 7–55; Naimark N. Stalin’s Genocides. — Princeton–Oxford, 2010; Польща та Україна у тридцятих — сорокових роках ХХ століття. Невідомі документи з архівів спеціальних служб // Великий терор. Польська операція 1937–1938 / Редкол. Е. Беднарек, В. В’ятрович, С. Кокін. Т. 8. Ч. 2. — Варшава–Київ, 2010; Савин А. Этнизация сталинизма. «Национальные» и «кулацкая» операции. Сравнительный аспект // Россия ХХI. 2012. № 3. С. 40–61. Ватлин А. «Ну и нечисть». Немецкая операция НКВД в Москве и московской области 1936–1941 гг. — М., 2012.

78. См.: Савин. Меннониты как целевая группа. С. 7–55; Ватлин. «Ну и нечисть».

79. О количество осужденных «милицейской» тройкой см.: Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы в 5 тт. 1927–1939 / Сост. В. Данилов, М. Кудюкина, Р. Маннинг и др. Том 5. Книга 2. 1938–1939. — М., 2006. С. 556–557. В целом о «милицейской» тройке: Rittersporn G.T. Extra-Judicial Repression and the Courts: Their Relationship in the 1930s // Reforming Justice in Russia, 1864–1996. Power, Culture, and the Limits of Legal Order / P.H. Solomon (Ed.). — New York, 1997. С. 207– 227; История Сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х — первая половина 1950-х годов. Массовые репрессии в СССР / Сост. Н. Верт, С.В. Мироненко. Том 1. — М., 2004. С. 259–260.

80. Протокол одной из «милицейских» троек опубликован в: Массовые репрессии в Алтайском крае. C. 394–417. Из него следует, что председателем тройки мог выступать также начальник краевого или областного управления рабоче-крестьянской милиции.

81. Протокол № 44/1 заседания тройки при НКВД ГССР от 3 января 1937 // Архив МГБ Грузии. 1-й отдел. Ф. 8. Оп. 37. Д. 344–06. Ящик 117; Протокол № 113/70 заседания тройки при НКВД ГССР от 22 ноября 1938 // Архив МГБ Грузии. 1-й отдел. Ф. 8. Оп. 37. Д. 360-06. О «милицейских» тройках см. также главы «Массовые операции: количественные показатели» и «Массовые операции: качественные показатели».

82. Куденко Н., Разгон В., Юнге М. Милицейская тройка // Массовые репрессии в Алтайском крае. С. 300–340; Юнге М. Социально-технологический аспект приказа № 00447 // «Через трупы врага». Том 2. С. 209–244. См. также: Юнге М., Биннер Р. От «социально близкого» до «социально опасного» элемента. Преступники и социальная чистка советского общества 1918– 1938 гг. // Сталинизм в советской провинции: 1937–1938 гг. Массовая операция на основе приказа № 00447 / Сост. Б. Бонвеч, М. Юнге, Р. Биннер. M., 2009. С. 489–490.
83. Копии протоколов — решения НКВД и прокурора СССР (по альбомам) 1937–1938 гг. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92.

84. В литературе встречаются также такие обозначения этой внесудебной инстанции, как «особая двойка», «верховная двойка», «высшая двойка».

85. Сопроводительное письмо начальника ДТО ГУГБ Закавказской железной дороги А.С. Зоделава начальнику 6-го отдела ГУГБ НКДВ СССР М.А. Волкову об отправке альбомов в НКВД СССР от 29 ноября 1937 г. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Дело 92. Л. 244.

86. Справка Наркома внутренних дел Аджарии Г.Н. Джинджолии и прокурора Аджарской АССР [?] Капанадзе на обвиняемого М.С. Глаудана. Январь 1938 г. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. Д. 16720–60. Л. 35; Справка начальника ДТО ГУГБ Закавказской железной дороги А.С. Зоделава и прокурора Закавказской железной дороги И.П. Вацека на обвиняемого Э.Х. Грецингер от апреля 1938 года // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. Д. 16557– 60. Л. 20.

87. Дело со списками следственных дел, подлежащих суду Военной коллегии Верховного Суда СССР 1937–1938 гг. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Дело 88. Л. 148.

88. Протоколы Комиссии НКВД СССР и Прокурора Союза ССР по греческой линии — проект Ассоциации греческих общественных объединений России (АГООР) ГРЕЧЕСКИЙ МАРТИРОЛОГ — http://www.greek-martirolog. ru/f_protocols/f_protocol_000.php

89. Начальник 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР В.Е. Цесарский начальнику ДТО ГУГБ НКВД ЗакЖД капитану государственной безопасности А.С. Зоделава о направлении копии протокола в порядке приказа № 00485, 30 декабря 1937 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протокол № 637. Ф. 12. Дело 92. Л. 267.

90. Начальник 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР И.И. Шапиро начальнику ДТО ГУГБ НКВД ЗакЖД капитану государственной безопасности А.С. Зоделава о направлении копии протокола в порядке приказа № 202, 25 мая 1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протокол № 27. Ф. 12. Дело 92. Л. 243

91. Начальник 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР В.Е. Цесарский наркому внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе о направлении копии протокола в порядке приказа № 00485, 22 февраля 1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протокол № 962. Ф. 12. Д. 92. Л. 229.

92. В списках не указана национальность осужденных. Как отмечают Н.В. Петров, А.Б. Рогинский, «…в течение всего 1937 г. и первых четырех месяцев 1938 г. Центральный аппарат НКВД не требовал с мест сведений о национальности арестованных». См.: Петров Н.В., Рогинский А.Б. «Польская операция» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против поляков и польских граждан. — М., 1997.

93. Волков (Вайнер) Михаил Александрович — начальник 6 отд. ГУГБ НКВД СССР 07.04.37–25.01.38 // Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД. 1934–1941.M., 1999. C. 133–134.

94. Петров и Рогинский так описывают механизм разбора «альбомных» списков в центре: «Рассмотрение альбомов было перепоручено нескольким начальникам отделов Центрального аппарата, вначале начальнику учетно-статистического отдела В.Е. Цесарскому и контрразведывательного А.М. Минаеву-Цикановскому, которым помогал начальник секретариата Ежова И.И. Шапиро (отсюда слухи о специальной «тройке» при Ежове), затем, когда альбомов стало больше, к работе были привлечены другие начальники отделов, их заместители и помощники, даже начальники отделений. В различных документах мы встречали упоминания, по крайней мере, полутора десятков человек, в разное время занимавшихся рассмотрением альбомов». Петров Н.В., Рогинский А.Б. Польская операция».

95. Организация и структура органов госбезопасности 1921–1941 гг. // http://www.memo.ru/history/NKVD/kto/orgstru.htm (08.12.2013)

96. Следственное дело Сологубова-Скобелева Ю.М. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. Д. 37989–07.

97. Примечательно, что самого Лапояна из-под стражи освободили, засчитав в наказание срок предварительного заключения.

98. Петров Н.В., Рогинский А.Б. Польская операция.

99. «О мероприятиях в связи с террористической, диверсионной и шпионской деятельностью японской агентуры из так называемых харбинцев» // http://memorial.krsk.ru/DOKUMENT/ USSR/390920.htm

100. Следственное дело Геловани К.О. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. Д. 37988–07.

101. Начальник 1-го специального отдела НКВД СССР Шапиро наркому внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе о направлении копии протокола в порядке приказа № 00593. 16 июля 1938 г. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92. Л. 211.

102. См. другие примеры: Тепляков А. Машина террора. С. 377–379.

103. Приказ № 00439 от 25 июля 1937 г., который иногда ошибочно считают приказом на проведение «немецкой» операции, на самом деле не был непосредственно связан с последующей массовой «немецкой» операцией и был направлен лишь на очистку советских оборонных заводов от немецких подданных. Традиция репрессий в отношении «советских» немцев была к 1937 г. уже настолько сложившейся, что для проведения «немецкой операции» в 1937–1938 годах не потребовалось издания специального приказа руководства НКВД СССР. В отчетах областных управлений НКВД, как правило, указывалось, что репрессии в рамках «немецкой» операции проводились «в порядке приказа № 00485», т. е. приказа о проведении репрессий в отношении поляков. Подробнее см.: Савин А.И. Этнизация сталинизма? «Национальные» и «кулацкая» операции НКВД: сравнительный аспект // Россия. XXI век. 2012. № 3. С. 40–61.

104. В деле имеются четыре протокола по «немецкой» операции: № 169 от 14.01.1938 г.; № 367 от 31.05.1938 г.; № 396 от 10.07.1938 г.; № 389 от 15.07.1938 г. Во всех этих протоколах написано, что арестованные были осуждены «в порядке приказа НКВД № 00439». Таким образом, хотя операция по приказу № 00439 была локальной и к тому времени она уже давно закончилась, очевидно, что немецких граждан могли и в 1938 г. все еще репрессировать в порядке приказа № 00439.

105. Всесоюзная перепись населения 1926 г. СССР. Грузия. Издание центрального статистического управления Зак. СФСР. — Тбилиси, 1929.

106. Дело по обвинению гр-на Грецингер Э.Х. в преступлениях, квалифицируемых по ст. 17–70, 72 и 73 УК Азерб. АССР // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. Д. 16557–60.

107. Шмидт Ф.Г., Штоль А.А. по протоколу № 367 от 31 мая 1938 г., а также Апельт Ю.Х., Бемльер Р.А., Винкель А.В., он же Ребе А.В., Данушевская Э.Ю., Кусмирский А.С., Чаккерт Э.Г., Чхиквадзе Г.М. по протоколу № 396 от 10 июля 1938 г.

108. Число осужденных в «альбомном порядке» с начала операции по 15 сентября 1938 г. по Грузинской ССР составляет, согласно Охотину и Рогинскому, 102 человека (83 человека — осуждено в «альбомном» порядке по линии НКВД, 19 человек — по линии ДТО НКВД Закавказской ж. д.). См.: Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937– 1938 гг. // Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. — М., 1999. С. 64–66.

109. Всесоюзная перепись населения 1926 г. СССР. Грузия. Издание центрального статистического управления Зак. СФСР. — Тбилиси, 1929.

110. В протоколе напротив имени Политова Н.В. рукой приписано: «Умер». См.: Начальник 1-го специального отдела НКВД СССР Шапиро наркому внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе о направлении копии протокола в порядке приказа № 50215. 20 июня 1938 г. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92. Л. 69.

111. Детально о смешивании в протоколах разных линий операций смотрите раздел: «Другие «национальные» линии».

112. Начальник 1 специального отдела НКВД СССР Шапиро наркому внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе о направлении копии протокола в порядке приказа № 202, 16 июля 1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92. Л. 32.

113. Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного Суда СССР от 12 сентября 1938 года // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 88. Л. 141.

114. Начальник 8-го отдела ГУГБ НКВД СССР В.Е. Цесарский начальнику ДТО ГУГБ НКВД ЗакЖД капитану государственной безопасности А.С. Зоделаве о направлении копии протокола на 2 чел., обвиняемых в шпионской и диверсионной деятельности в пользу Латвии, 15 марта 1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Дело 92. Л. 227.

115. Начальник 1-го специального отдела НКВД СССР Шапиро наркому внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе о направлении копии протокола на 71 человека, обвиняемого в шпионской и диверсионной деятельности в пользу иностранных государств, 16 июля 1938 г. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92. Л. 157.

116. Начальник 1-го специального отдела НКВД СССР Шапиро наркому внутренних дел Грузии С.А. Гоглидзе о направлении копии протокола на 71 человека, обвиняемого в шпионской и диверсионной деятельности в пользу иностранных государств, 16 июля 1938 г. // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 12. Д. 92. Л. 158.

117. Дело по обвинению Глаудана Михаила Станиславовича // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Ф. 6. Д. 16720–60.

118. Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. — М., 1999. С. 42–43.

119. Это противоречит общесоюзной тенденции. Согласно справке НКВД СССР о количестве осужденных за время с 1 октября 1936 г. по 1 ноября 1938 г., по приказу № 00606 всего было репрессировано 93 137 чел., в том числе по первой категории 63 921 чел. и по второй категории 26 248 чел. // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927– 1939. В 5 томах. — М., 2006. Т. 5. Кн. 2. С. 305.

120. Охотин Н., Рогинский А. Из истории «немецкой операции» НКВД 1937–1938 гг. // Репрессии против российских немцев. Наказанный народ. — М., 1999. С. 70–71.

121. Дело по обвинению Романашвили И.И., рассмотренное на заседании особой тройки НКВД ГССР от 23.10.1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протоколы национальной тройки. Протокол № 45. Ф. 8. Д. 38 471. Л. 49.

122. Дело по обвинению Пурцхванидзе А.С., рассмотренное на заседании особой тройки НКВД ГССР от 23.10.1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протоколы национальной тройки. Протокол № 44. Ф. 8. Д. 38 471. Л. 37.

123. Дело по обвинению Стадника К.Г., рассмотренное на заседании особой тройки НКВД ГССР от 23.10.1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протоколы национальной тройки. Протокол № 47. Ф. 8. Д. 38471. Л. 58.

124. Дело по обвинению Бобульи К.Г., рассмотренное на заседании особой тройки НКВД ГССР от 23.10.1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протоколы национальной тройки. Протокол № 52. Ф. 8. Д. 38471. Л. 68.

125. Дело по обвинению Керженевского И.А., рассмотренное на заседании особой тройки НКВД ГССР от 23.10.1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протоколы национальной тройки. Протокол № 45. Ф. 8. Д. 38 471. Л. 48.

126. Дело по обвинению Кобы А.Ю., рассмотренное на заседании особой тройки НКВД ГССР от 23.10.1938 // Архив МВД Грузии. 1-й отдел. Протоколы национальной тройки. Протокол № 49. Ф. 8. Д. 38471. Л. 64.

Источник: Большевистский порядок в Грузии. В 2 т. Т. 1: Большой террор в маленькой кавказской республике / Сост. М. Юнге, Б. Бонвеч. М.: АИРО-XXI, 2015. С. 15–52, 169–207.