Соблазн глубины: Роберт Конквест об идеях, «выбежавших на улицу», об истории, поэзии, своей жизни и любви

Помимо того, что недавно умерший Роберт Конквест (1917–2015) был выдающимся историком, он был еще и поэтом, и в бытность свою в Оксфорде, где впоследствии защитил диссертацию, стал известен прежде всего как поэт, редактор. В конце 1940-х он стал одним из основателей «Движения», как называлась группа поэтов и писателей, в которую входили Филипп Ларкин (1922–1985), Дональд Дэйви (1922–1995), Элизабет Дженнингс (1926–2001), Кингсли Эмис (1922–1995), Том Ганн (1929–2004), который так же, как и Конквест, впоследствии перебрался в Америку и был удостоен многих премий, прозаик и поэт Джон Уэйн (1925–1994), художник-сюрреалист и издатель Оскар Меллор (1921–2005), поэт, литературный критик и литературовед Иан Флетчер (1920–1988), Дж.С. Фрэйзер (1915–1980) и др. Конквест был идеологом этого направления, выступая за ясность поэтического высказывания и отвергая неоромантизм Дилана Томаса. Он был составителем и редактором первой антологии «Движения», которая называлась «Новые строки» (New Lines, 1956), а затем и второй с тем же названием в 1962 году. Конквест — автор двух научно-фантастических романов и юмористической пьесы, помимо «Большого террора», книги «Колыма: арктические лагеря смерти» (1978), «Урожай скорби» (1986) о коллективизации, биографий Ленина и Сталина, и других не менее известных книг по истории. Именно из-за этих книг Александр Чаковский назвал его «антисоветчиком номер один» на самом последнем Пленуме ЦК КПСС в 1990 году, а Чеслав Милош и Александр Солженицын, поэму которого «Прусские ночи» Конквест перевел на английский в 1977 году, заявили, что «история подтвердила правоту Конквеста».

Примечательно, что в 1937 году он вступил в английскую компартию. Во время коронации Георга VI Конквест, любивший экстравагантные практические шутки, взгромоздил девять разноцветных ночных горшков — красных, голубых и белых, подписанных «Дж. Р» (Джордж) — на крышу колледжа Св. Магдалены в Оксфорде, которые были видны, но полиции пришлось изрядно потрудиться, чтобы снять их. Конквест был поначалу ярым сторонником Сталина и посетил СССР в 1937 году. С этого момента и началось его прозрение, он заметил, что «советские коммунисты весьма унылы и довольно глупы». Когда в 1939 году разразилась Вторая мировая война и его соратники, английские коммунисты и левые радикалы, обвинили Запад в развязывании империалистической и капиталистической войны, он покинул ряды компартии и вступил добровольцем в Оксфордширский и Бэкингэмширский полк легкой кавалерии. В 1942 году его послали на курсы по изучению болгарского языка в Школу славянских и восточноевропейских наук, которая впоследствии стала частью Лондонского университета, а затем направили в Болгарию, где он был прикомандирован к Третьему Украинскому фронту и где в его обязанности входила координация совместных действий между войсками Великобритании и СССР. После войны он остался на дипломатической службе в Софии, но был отозван после того, как помог нескольким интеллектуалам и своей будущей второй жене Татьяне Михайловой нелегально бежать на Запад. В 1948 году Конквест стал сотрудником отдела информации и исследований МИДа Великобритании, где вскоре выдвинулся благодаря энергии, обширным знаниям и умению работать с людьми; тогда же было положено начало сбора данных, которые впоследствии вошли в его исторические исследования.

В 1962–1963 годах он работал литературным критиком журнала «Спектейтор», но ушел в отставку, когда понял, что работа критика и редактора мешает его научной работе. Конквест — автор восьми книг стихов, среди которых «Избранные стихотворения», книга лимериков, которые включены в Оксфордскую и другие антологии юмористических и шуточных стихов, книги литературоведческой критики; он был также членом общества научной фантастики и автором двух романов, один из которых, «Египтологи» (1965), написал совместно с Кингсли Эмисом, с которым дружил всю жизнь. В 1977 году он переехал в США, где стал старшим научным сотрудником и научным куратором собрания документов, посвященных СНГ, в Институте Гувера Стэнфордского университета. Конквест был также научным сотрудником Русского института Колумбийского университета, Центра Вудро Вильсона и мн. других исследовательских организаций. Он был членом Британской и Королевской академий, а также Американской академии литературы и искусства.

Обладавший искрометным юмором, он сформулировал три правила политики:

1. Каждый консервативен в том, что он знает лучше всего.

2. Любая организация, не являющаяся откровенно правой, рано или поздно становится левой.

3. Простейший способ объяснить поведение любой бюрократической организации — это предположить, что она контролируется врагами-заговорщиками.

В интервью Элизабет Фарнсворт в 1999 году по поводу второго издания книги «Большой террор» и готовившегося тогда третьего издания, посвященного 40-летию первой публикации книги (Кингсли Эмис предложил издать книгу с подзаголовком «Я же говорил вам, долбаные идиоты»), Конквест заметил:

«Да, мы видели опустошительные преступления огромного масштаба, которые совершили нацисты и коммунисты. Я имею в виду, что миллионы были убиты, но в своей книге я не столько занят выяснением, каково число убитых, сколько тем, как они произошли, что заставило этих людей, совершивших столь чудовищные преступления, действовать таким образом, что мотивировало их. Где они почерпнули свои чудовищные идеи?

Э.Ф.: Так вы в первую очередь обвиняете идеи?

Р.К.: Да, с прописной буквы “И”. Это не те идеи, которые могут появиться у вас или у меня, а всепоглощающие идеи о том, что у нас все правильно, мы знаем все ответы на все вопросы и мы можем совершить что угодно, чтобы претворить эти идеи в жизнь. Ну, в некотором роде это привлекательно. Людям ведь нужны ответы, это естественно. Однако обычный человек на улице не думал, что у него были ответы на все вопросы — это были интеллектуалы, кто придумывал совершенные ответы, и это случается снова и снова.

Э.Ф.: Вы используете термин — собственно, это выражение Оруэлла, которое мне нравится: “Соблазн глубины” — что вы имеете в виду?

Р.К.: Я использую этот термин, чтобы избегать всего, что связано с заговором, всего непонятного или относящегося к вещам, которые неинтересны людям. Я стремился использовать термин Оруэлла, чтобы выражаться ясно, выдвигать положения, иллюстрируя их примерами не только ужаса или глупости, но и чего-то поразительного.

Э.Ф.: Но “соблазн глубины” — также одна из тех вещей, по крайней мере по моим наблюдениям, которая влечет интеллектуалов к тоталитарным идеям, верно?

Р.К.: Да.

Э.Ф.: Они хотят обладать самыми глубокими, научными, современными, самыми основательными идеями?

Р.К.: Думаю, они полагают, что современное — это то, что считается основательным…

Э.Ф.: Думаете ли вы, что в нашей интеллектуальной жизни есть идеи или остатки идей, которые опасны до сих пор?

Р.К.: На мой взгляд, есть идеи, которым приписывается бóльший размах и важность, чем на самом деле, словно это спасительные ветки ивы на опасном болоте. Я бы включил сюда идею Европейского союза, например. То есть я имею в виду, что Европа не является на самом деле национальным государством и не может им быть. Так что это огромное дело, чудовищная бюрократия. И она [Европа] не может объединиться. Но это вовсе не идет ни в какое сравнение с тоталитарными идеями, это все-таки идея с довольно маленькой прописной буквы, которая деформирует европейскую историю и Запад.

Э.Ф.: Что еще, по вашему мнению, можно включить в число проблем нового века [интервью было взято в 1999 году]?

Р.К.: Ну, мы почти уже столкнулись с ними. Россия, конечно, в ужасающем состоянии. Мы не знаем, что происходит в Чечне, во-первых, или в Москве. И все это выглядит весьма нехорошо… Но я все же думаю…

Э.Ф.: А вы не могли бы развить это, что вы имеете в виду?

Р.К.: Ну, это может перекинуться на Кавказ, в Азербайджан или куда-то еще. Но думаю, что настоящая проблема — это добиться истинного объединения демократических стран, которые смогут совместно бороться с бедами, основываясь, конечно, на союзе с Америкой, чтобы справиться с государствами, которые ни с чем не хотят считаться. Есть государства гораздо хуже России, и хотя у них немного оружия, его все же достаточно, чтобы наделать бед.

Э.Ф.: Вы говорите о…

Р.К.: Северной Корее, Ираке. Есть неподконтрольные государства, которые надо как-то сдерживать, не давать им претворить в жизнь свои планы — это по-настоящему опасная ситуация».

На мой взгляд, Конквест высказал в этом интервью важнейшую мысль об опасности идей, «выбежавших на улицу», если воспользоваться выражением Ф.М. Достоевского, и принятых простыми людьми как руководство к действию. В 2004 году Конквест обобщил свой опыт историка в книге «Драконы ожидания: реальность и иллюзии в ходе истории» (The Dragons of Expectation: Reality and Delusion in the Course of History, W.W. Norton & Company (2004), ISBN 0-393-05933-2).

В 2010 году в 93-летнем возрасте он опубликовал лирико-философскую поэму в 200 строк, которую можно перевести как «Двигаясь дальше» или просто «Поживая» (Getting on). В поэме, написанной четырехстопным ямбом, зарифмованным дистихом, Конквест пытается объединить время и пространство, осмысливая свой собственный жизненный опыт — человека, историка, поэта — с предсказаниями писателя-фантаста, а воспоминания человека с памятью человечества, бросая взгляд на двадцать веков назад в прошлое на удивительную, чудом сохранившуюся наскальную живопись, найденную в пещере Ласкó во Франции, появление которой датируется примерно XVIII–XV тысячелетием до н.э., и соединяя это со взглядом на нашу планету из галактики и на галактику из Вселенной, «выходя из пространства в запущенный сад величин», если процитировать Мандельштама, ища «точку пересечения времени с вечностью», по выражению Элиота, причем смысл всем этим исканиям и воспоминаниям, а также ценность жизни, по Конквесту, придает любовь.

Роберт Конквест (1917–2015)

Когда тебе под девяносто,
Что память? Да, но тренье просто:
Вот серый твой поисковик,
Полупроснувшись, мозг приник
Сцеплением к тому, что ты
Читал, любил, твои мечты,
Твои утраты — в этой мере
Твой Мир, твой Век на биосфере —
Морщинки лишь, да и она
В континууме не видна.

Неужто слишком далеко?
В пещере живопись — в Ласко
Оленя терноокий взгляд,
Скалу буравили подряд
Эоны да с таким напором
Воды, что вырвались к просторам
На юг, оставив в вышине
Всю эту сложность на стене.

Потом, карабкаясь сквозь мрак,
Здесь потрудились люди так,
Что при свечах из жира в полых
Камнях на этих стенах голых
Шедевры нанесли. Как тени —

Спустя пять сотен поколений:
Не знаем, как они любили,
Как мыслили, молились или,
Конечно, проклинали тоже,
Как пели? Мы гадать лишь можем.
……………………………………….
Но в камне образ сохранен —
Акцент и чувства, личность, тон,
Но холод труб не превзойдет
Любви и жизни верхних нот.

(Из поэмы «Двигаясь дальше»)

Комедия ужасов

Нет, не розов у вас зад,
Но представьте, что мандрил
Выйдет, как Джон Мандевилл,
Чтоб о вас прочесть доклад.

Мех не любит сей народ,
Почитает фальшь, однако,
Блох не любит, как собака,
И любовь к огню блюдет,

Здесь попы в воскресной мессе
Славят пуритан, ханжей,
И фальшивый льют елей
Им они в воскресной прессе.

Но мандрил лишь удивлен
И, как Лоренс, не готов
Гнать таможню и ментов, —
Никого не учит он.

Даже рад тому мандрил,
Что живут дубины тоже,
Если б все были похожи,
Был бы этот мир уныл.

С митры переводит взгляд
Он на синий карандаш
И хохочет так, что аж
Уши и бока дрожат.

Мужчина и женщина

Трезвый, он думает о ней, поэтому напивается.
Напившись, он плачет о ней. Упившись, спит,
Просыпаясь в редкие часы, когда все забывается.

Деревья безутешно качаются под неуемным ветром.
Верная связь с символом и чувствами,
Истрепавшись от трения, падает в тишину.

Некоторые бациллы усиливают боль
Так же, как инструменты пытки тайной полиции,
Здесь какая-то непонятная топь,

Куда канули, треснув, все эти прочные башни
С крепким фундаментом, на самое дно.
Вселенная разорвана, как тряпица.

Но тело и мозг и другие тревоги скобят,
Тик на веке или щеке, наложить бы шов на него:
Безденежье, страх распада тела, смерти.

Это реальнее, на ваш взгляд?
Но этим не расщепишь скалу, из глубин
Не исторгнешь слез. Но слезы-то все-таки отчего?

Это хуже всего

Те парни точно оболгут,
Кого ты в помощь изберешь,
Чтоб Жизнь собрать и Письма, — ждут,
Чтоб в труп потом всадить свой нож.

Как подло ищут каждый миг
Стыда, конфуза иль измен,
Когда ты не сдержал язык,
Когда ты не сдержал свой член.

Всем, кто смолоть готов рассказ
Мой в крошки славы иль деньжат,
Вам кажется, я ниже вас?
Обманываться всякий рад.

1999

Перевод Яна Пробштейна