Сколько совпадений у Закона Микки Мауса?

Данный материал является реакцией на текст Александра Невзорова «Голый патриарх, или Закон Микки Мауса», опубликованный в журнале «Сноб».

Несмотря на то что А.Г. Невзоров отрицает пассионарность, сам он является несомненным пассионарием, ибо как еще охарактеризовать человека, столь отважно, публично и энергично ниспровергающего основные мифы культуры, в данном случае — «один из основных мифов культуры», о роли личности в истории? Но не факты ли подталкивают его к такому решительному шагу? Отнюдь. Посмотрим, что говорят историки науки, которые по роду своей деятельности питают глубокий интерес к фактам, причем в обоих смыслах — фактам истории и фактам природы.

Кавендиш и Кулон почти одновременно и независимо друг от друга открыли закон притяжения и отталкивания электрических зарядов. Опыт Кавендиша, состоявшийся в 1775 году, на 10 лет ранее опытов Кулона с крутильными весами, результаты которого Кавендиш не опубликовал, был извлечен из забвения Максвеллом в 1879 году и интерпретирован как открытие того же самого закона, который был сформулирован Кулоном. Ретроспективно в одну прямую линию выстроились также Рихман с идеей электрометра, Бернулли с впервые сконструированным электрометром, Франклин, Пристли и Робисон, которые также стремились объяснить электрические силы по аналогии с силой тяжести ньютоновской механики. «Крутильные весы представляли закон природы, выражающий равновесие между электрической и механической силами… Близкое к вневременному равновесие, которого достигал Кулон, в совершенстве выражало идеал французского Просвещения: статическую (вневременную равновесную) механику» [1].

Парацельс и фон Гуттен. Говорить о «независимом» совпадающем открытии причинно-следственной связи между сифилисом и параличом можно только при условии полного пренебрежения историко-культурным контекстом этого «открытия». Так, фон Гуттен приписывал появление параличей у сифилитиков применению с лечебными целями ртути [2], каковую Парацельс использовал для лечения. Парацельс при этом утверждал, что «сифилис нужно лечить мазью из ртути, а также употреблением внутрь этого металла, поскольку ртуть есть знак планеты Меркурий, который, в свою очередь, служит знаком рынка, а сифилис подхватывают на рынке» [3]. Конечно, рассуждая с нашей сегодняшней позиции, все, что касается ртути, нужно выкинуть как культурный миф, оставив только те соображения исторических персонажей, которые укладываются в современную модель нейросифилиса.

Жансеном и Локьером сделан спектральный анализ протуберанцев солнечного диска. «Независимость» этих астрономов друг от друга с избытком компенсировалась их зависимостью от инструментальной и теоретической истории физики и повестки дня: эту историю обычно начинают с исследований видимого спектра (Ньютон) и продолжают исследованиями инфракрасного и ультрафиолетового спектра (Гершель и Риттер), наблюдениями Волластона и позже Фраунгофера, который интерпретировал темные линии солнечного спектра как линии поглощения, исследованиями Киргхофа и Бунзена, заложившими основы спектрального анализа, конструированием спектроскопов [4], формированием техник «чтения» новых образов, полученных с помощью новых изобразительных технологий [5], и т.д. Не только Жансен и Локьер, но также Франкланд, Погсон и Лангле проводили исследования солнечной хромосферы с помощью спектроскопа. «…Другие имена важных действующих лиц в истории гелия, таких как Погсон, Лангле и прочие, были забыты, и только история Жансена и Локьера осталась» [6].

Список «независимых» повторяющихся открытий можно сделать еще более впечатляющим, если расширить его в соответствии со статистикой Роберта Мертона, американского социолога науки, посвятившего феномену multiple discoveries специальное исследование. Согласно Мертону, изучившему 264 научных открытия, которые имели совпадения, 179 из них повторялись дважды, 51 — трижды, 17 — четырежды, 6 — пять раз, 8 — шесть раз, одно повторялось семь раз и два — девять раз [7]. Но свидетельствует ли такое изобилие совпадений, даже если признать их полными совпадениями (с чем, кстати, далеко не все историки науки согласились бы [8]) о независимости?

Если класс учеников пишет контрольную под наблюдением учителя и большинство (вообразим, что это хорошие ученики) приходит к близким или одинаковым решениям, это, конечно, говорит о некоторой независимости разума от некоторых привходящих обстоятельств (например, духоты в классе или оживленного обсуждения футбольного матча на предыдущей перемене), но никоим образом не свидетельствует о независимости разума от самого задания, полученного от учителя, приемов (иногда алгоритмов) решения, которые добросовестный учитель разобрал с учениками заблаговременно, и форм контроля.

«Итак, мы убедились, — пишет Невзоров, — в том, что ученые, не имеющие меж собой ничего общего ни по воспитанию, ни по образованию, ни по убеждениям, никак не знакомые между собой, примерно в одно и то же время приходили к одним и тем же выводам по важнейшим вопросам мироздания». Но приведенный список «независимых» открытий убеждает как раз в обратном. Воспитание, образование, убеждения, общие «эпистемы», «парадигмы», «стили научного мышления» и «материально-семиотические контексты» — все это сделало даже лично незнакомых друг с другом исследователей членами одного коллектива, одной системы коммуникаций — республики ученых.

По-видимому, Невзоров считает, что «несвязанность личности и открытия» указывает на то, что сама необходимая природа руководит интеллектом в его прямолинейном продвижении к единой исчерпывающей науке о мире. Но пример Маугли доказывает прямо противоположное. Еще ни один «дикий индусский мальчик, пачкающий все своими фекалиями и кусающий до крови обслугу за ноги», не отличился никакими научными достижениями (разве что вошел в историю науки в качестве объекта изучения). Трудно при этом подобрать пример большей близости представителя homo sapiens к природе.

Следовательно, для пополнения списка как уникальных, так и совпадающих научных открытий необходимо пройти через все то, что, по мнению Невзорова, не имеет для научного открытия никакого значения — через социализацию, в процессе которой национальные, бытовые, политические, религиозные, материальные и символические особенности формируют то, что принято называть личностью. И если Маугли действительно вошел в историю науки обнаженным, то совсем иначе обстоит дело с учеными мужами, которые предстают перед нами кто в лабораторном халате, кто в камзоле, кто в сутане именно потому, что одежда есть символическое указание на культуру, одним из аспектов которой является культура научного познания.

Вывод Невзорова о «несвязанности личности и открытия» отчасти объясняется путаницей между личностью и индивидуальностью, каковой путаницей комментируемый нами автор все время грешит. Являются ли телесные отправления признаком индивидуальности ученого или его индивидуальность определяется религиозной верой и политическими убеждениями, в то время как телесные отправления наоборот объединяют его со всеми остальными представителями не только homo sapiens, но и всего животного мира? А что насчет фасона шляпы? Указывает он на личность или на индивидуальность? Или это одно и то же?

Комментируемого автора, впрочем, несколько извиняет то, что данная запутанная проблема терзала еще схоластических философов, размышлявших над тем, что является причиной индивидуации — акциденции или субстанция, материя или форма. В Новое время философы (они же — ученые) связывали личность с общим, а не частным — они связывали ее с бестелесным разумом, который, по словам Декарта, «справедливее всего распределен между людьми» (то есть по сути дела один на всех). Кант полагал, что эмпирический субъект (каковым можно признать и Маугли) индивидуален, в то время как трансцендентальный субъект, конструктор естественных наук — всеобщий. Поэтому, если следовать Канту, когда мы заглядываем в окуляр микроскопа и, впоследствии, в учебник по биологии, мы «видим» там всеобщие и необходимые пространственно-временные структуры и категориальный аппарат коллективной личности — трансцендентального субъекта, оставляя в стороне эмпирические подробности его (Левенгука, в данном случае) повседневной жизни.

А что вообще можно увидеть в окуляре микроскопа? Не увидишь там ни сперматозоидов, ни движения, ни вязкой жидкости — ничего, кроме потока впечатлений, которым еще нужно найти подходящие наименования, еще нужно встроить их в существующие описания мира, чтобы они приобрели форму осмысленной закономерности. Не только абстрактной закономерности — для этого хватило бы и математики, — но природной закономерности, или реальности, открытой для нашего восприятия и понимания.

Может быть, именно в окуляре микроскопа следует искать «обычную мышь», которая, по установленному Невзоровым закону Микки Мауса, всегда скрывается за этим медийным персонажем, обильно снабжая мочой его блестящие одежды? Или не надо даже заглядывать в микроскоп, достаточно просто принюхаться, и Микки Маус будет разоблачен: «обычная мышь» выскочит наружу? Что ж, если мы в состоянии, не апеллируя к категориям культуры, обосновать методологию «принюхивания» как единственно верную, тогда «обычная мышь» станет для нас единственной и несомненной реальностью. И недрогнувшей рукой, прицельным хуком в висок «обычная мышь» отправит в расход своего нелегитимного мифологического соперника, уличенного в отсутствии связей с реальностью. И наступит Тотальное совпадение открытий закона Микки Мауса.

К счастью для Микки Мауса, коллективная личность устроена гораздо сложнее, чем воображаемый коллективный нос, и складывается из разнонаправленных интересов и воль (вот оно, место для скромного обаяния пассионариев), что обеспечивает развитие не только культуры, но и ее части — очень личностного и потому исторически изменчивого предприятия науки о природе.

Примечания

1. Сибум О. Изобретение закона Кулона. Une balance electrique, или Материальная культура французского просвещенного рационализма // Онтологии артефактов: взаимодействие «естественных» и «искусственных» компонентов жизненного мира. Под ред. О.Е. Столяровой. М.: Дело, 2012. С. 397–416.

2. Нейросифилис. Современные представления о диагностике и лечении. Под ред. А.В. Самцова. СПб., 2006. Глава I. История учения о нейросифилисе. С. 9.

3. Рохлин Д.Г. Новые данные о древности сифилиса / Д.Г. Рохлин, А.Е. Рубашева // Вестник дерматологии и венерологии. 1938. № 3. С. 175–180.

4. Simonyi K. A Cultural History of Physics. CRC Press, 2012. P. 398–399.

5. Daston L. and Galison P. Objectivity. N.Y., 2007. P. 309–357.

6. Nath B.B. The Story of Helium and the Birth of Astrophysics. Springer, 2013. P. 250–251.

7. Merton R.K. Singletons and Multiples in Scientific Discovery: A Chapter in the Sociology of Science // Proceedings of the American Philosophical Society. Vol. 105. № 5. October 1961. P. 470–486.

8. «Мы видим, что повторяющиеся открытия (multiple discoveries) представляют собой очень сложное смешение атрибуций, сделанных самими учеными, их коллегами и современниками, а также их последователями. Все эти элементы следует скрупулезно проанализировать, прежде чем мы сможем определить значение повторяющихся открытий и изобретений для нашего понимания технологических и научных инноваций». — Brannigan A. The Social Basis of Scientific Discoveries. Cambridge University Press, 1981. P. 173.