История Клуба-81

«Вторая культура»: из опытов создания независимого языка

Карта памяти 28.10.2015 // 2 517
© Flickr / Tim Knifton

От редакции: В рассказе о первом легализованном литературном (и шире, интеллектуальном) объединении в СССР в центр ставится то, как «вторая культура» требовательно искала подходы к самой «первой культуре», создавая язык, доступный и понятный всем людям советского воспитания, предвосхищая перестроечное открытие новых, а когда-то забытых слов. Но до перестройки их открытие было гораздо тоньше: не лозунги и ключевые понятия, но жизненно важные формы опыта, рефлексия над природой «жизненного мира» превращались в ней в стимул движения вперед.

18 января 1984 года

Статья в «Ленинградской правде» «Письма оттуда» с предисловием Ю. Андреева, где он впервые назван руководителем Клуба-81. Статье предпослано стихотворение В. Нестеровского, посвященное его другу — Игорю Синявину, уехавшему в США, и письмо Синявина, в котором он поливает культуру Америки и американский образ жизни.

Первое упоминание Клуба-81 в печати в связи с перебежчиком Синявиным возмутило нас. С. Стратановский пишет письмо Андрееву с требованием согласовывать все публикации с упоминаниями нашего объединения, с правлением клуба. Правление подписывает письмо и направляет Андрееву.

Андреева можно понять: эта публикация — какой-никакой отчет о его идейно-воспитательной работе перед теми, кто назначил его куратором клуба, но в объединении после этой публикации его авторитет резко упал. Хорошенькая образовалась связка: клуб, с его задачей продолжать гуманистические традиции русской литературы, представлен в прессе антисемитом и алкоголиком Нестеровским в паре с профессиональным перебежчиком И. Синявиным!..

Записи И. Адамацкого:

«9 февраля — я привел в помещение театральной студии поговорить о театре знакомого консула по культуре Роберта Маккарти, способного, умного, много знающего собеседника. Когда Роберт ушел, следом отправился и я. Два сотрудника КГБ “вели” меня по обеим сторонам улицы до метро. В метро я слинял, но другая пара “ухватила” меня у дома, где я снова “слинял”, и эти двое бедолаг часа полтора бегали вокруг, искали, куда я исчез. На следующий день П.Н. Коршунов обзвонил все правление, требуя меня наказать.

17 февраля — состоялось заседание правления, где я отдал решение вопроса, надо или нет мне идти по вызову на “беседу”, на волю правления. Правление высказалось, что надо.

21 февраля — в сопровождении Иванова и Коровина, по решению правления, я явился в приемную УКГБ, где присутствовал Коршунов со своим стажером, где мне выговорили все: что я восстановил против себя райком партии, обком партии (Попова и Барабанщикова), управление культуры города за выступление на выставке и т.д.».

Ivanov_Klub-81-cover-preview-1Этот эпизод имел предисловие. Полторы недели назад Игорь Адамацкий сказал мне по телефону, что хочет пригласить американского консула по культуре в Петербурге Роберта Маккарти «на чердак», — там актеры театральной студии и литераторы подготовили помещение для работы. Я спросил его: «Зачем?» — «Пусть посмотрит, что мы делаем». Я выразил недоумение. При этом Игорь не хуже меня знал, что все переговоры с консульством прослушиваются. Да и чем гордиться?..

Прошло несколько дней. Коршунов изъявил желание встретиться с правлением.

Он начал с подвижек подготовки «Круга» к изданию и других приятных для нас вещей и перешел к разъяснениям наших прав. Каждый советский гражданин может пригласить иностранца в гости, что, оказывается, не возбраняется. И в самом деле, никто не упрекнул Наля Подольского за организацию встречи с американцами в своей квартире после их выступления в музее Достоевского. Другое дело, объяснил Коршунов, если иностранца приглашают в учреждение — в этом случае государство несет ответственность за его безопасность. Руководитель учреждения обязан оповестить КГБ о таком визите.

Адамацкий присутствовал на встрече с Коршуновым и, конечно же, догадался о смысле этой нотации. Никаких именных предостережений не последовало, но Адамацкий понял, что его разговор с консулом прослушан и ему остается либо позвонить Маккарти и отменить визит на «чердак», либо как «руководителю учреждения» оповестить КГБ о приглашении иностранца в театральную студию Клуба-81. Бегство «руководителя клуба» от фланеров и само приглашение консула, о чем он не поставил правление в известность, выглядело мальчишеством.

В своих записках Адамацкий назвал решение правления о передаче функции председателя клуба мне «подставой» и предательством (!). Я был поражен, когда узнал, что именно так он, оставшийся членом правления, с кругом тех же обязанностей, оценил это решение.

Через месяц последовал звонок от Андреева. Он рассказал, что 18 февраля в обкоме прошло совещание у Коржова.

Было принято решение «Круг» издавать. Редактором сборника назначен Б. Никольский (новый редактор журнала «Нева»), — от него я узнал подробности совещания. Небольшие претензии есть к статье Ю. Новикова. Назаров согласился начать подготовку «Круга» к изданию: «Если в повесть Б. Дышленко “Мясо” будет внесена правка, начнем подписывать с авторами договоры». Мы с Ю. Новиковым были назначены составителями сборника.

Практически мы составителями «Круга» не были — да, мы собирали рукописи, хорошо знали творчество наших коллег по клубу, но отбором, редактурой, дополнениями два года занимался Ю. Андреев. Получив от него тексты сборника, я передал его с небольшими изменениями и добавлениями (об этом ниже) Никольскому.

В конце марта получил редакторское заключение «Совписа» по повести Дышленко, переименованной из «Мяса» в «Правила игры» [1]. Текст не устроил издательство даже после того, как Никольский с автором внесли в него дополнительную правку: «Очевидно, что небольшими сокращениями в тексте и заменами отдельных деталей вряд ли можно обойтись». Сама концепция «абстрактного пацифизма неприемлема по существу». Делались ссылки на рецензии Гранина и Никольского, хотя Никольский как раз и провел дополнительную правку. Настоящий редакторский беспредел.

К этому времени стало известно, что из состава сборника исключен раздел «Мемории» — на том основании, что публикациями произведений умерших авторов занимаются специальные комиссии по творческому наследию, создаваемые правлением СП. Когда главный редактор издательства СП Назаров приводил этот довод нам с Новиковым, он весь так и светился радостью мошенника, который ловко проворачивает дело. Он прекрасно знал, что никаких комиссий по творческому наследию самиздатских поэтов быть не может! Негодяй готов был отплясывать на гробах! После этого разговора я не в состоянии был общаться с Назаровым, меня буквально выворачивало от одного его вида.

31 июля получил письма от издательства с требованием сократить объем рукописей «Круга» с 23 авторских листов до двадцати, со ссылкой на решение секретариата правления СП РСФСР.

В бой вступали главные силы мафии. Одно дело — решения, которые принимались на совещании у секретаря Ленинградского обкома Коржова (Назаров и компания состояли на учете в ленинградской партийной организации и должны были ее решениям подчиниться), и другое дело — решение республиканского секретариата СП, обкому не подчиняющегося. Сокращение объема сборника аргументировалось необходимостью сократить издательские расходы — на выплату гонораров и типографию. В письме Г. Бариновой от лица правления клуба я писал: «Решение издательства о сокращении объема сборника, принятое после того, как он в типографии набран, создает ощущение демонстративного пренебрежения к труду всех участников его формирования, затянувшееся, к сожалению, на три года». И это в дополнение к сокращению тиража «Круга» с 15 тысяч экземпляров до десяти.

В письме к Бариновой предлагалось сохранить состав «Круга» за счет уменьшения шрифта набора, а при выплате гонорара исходить не из фактического объема — 23 авт./л., а из двадцати. При этом замечалось: «Трудно отделаться от мысли, что вышеприведенные расчеты, которыми составители вынуждались обмениваться с руководством издательства, все более обретают оттенок, весьма далекий от подлинно деловых взаимоотношений книгопродавца и поэта. И это особенно наглядно на фоне гигантской книжной продукции, в том числе издательства “Советский писатель”, — продукции, которая миллионными тиражами затоваривается в торговой сети и, по данным официальной статистики, не затребована ни покупателем, ни даже массовыми государственными библиотеками, куда книги поступают по безналичному расчету».

Письмо завершалось так: «Одни связывают со сборником социально оправданные ожидания, другие, напротив, надеются, что несовершенство ведомственных механизмов сведет на нет принципиальные возможности нашей общественной системы… Правление Клуба-81 обращается к Вам и Вашим коллегам с просьбой разрешить данную напряженную ситуацию с учетом действительных государственных интересов».

После письма к Бариновой мы с Новиковым как составители сборника попали к ней на прием. В глубине большого кабинета мы увидели классического партийного функционера: значительную личность, жесткую, формализованную. Цензура самоконтроля и дисциплины стерли приметы женской природы, если не считать костюма. Когда я читал о настоятельницах женских монастырей, властных, суровых, мне представлялась Галина Баринова.

На столе перед завотдела развернута «Правда». Легонько прихлопнув по газете с только что опубликованной черненковской программой КПСС, она не без торжественности произнесла: «А положение о диктатуре пролетариата сохраняется!» Это была одна из немногих реплик, услышанных за всю мою жизнь, которые меня потрясли. Программа, сочиненная полумертвым Черненко с наивной верой, что она увековечит его имя, до которого живой стране нет никакого дела, «диктатура пролетариата», которая нигде и никогда не существовала, лицемерная радость партийной дамы по поводу сохранения этого жульнического идеологического продукта — во всем этом было что-то совершенно неправдоподобное. В огромные окна кабинета било реальное солнце, а за окнами виднелась площадь Диктатуры пролетариата: политическая гофманиана!

При общении с представителями власти меня не покидало чувство, что передо мной люди, которые живут и думают скрытыми подтекстами своих речей, в соответствии с нравами и интересами своей среды. Другой реальности они не знают и не признают, и потому сама власть над нами все более становится ирреальной. Баринова сыронизировала над своей знакомой из провинции, которая жаждала попасть в золотые кладовые Эрмитажа, поскольку считала золото высшей ценностью из хранящегося в стенах музея. Нам же, пообещав разобраться с «Кругом», указала на Гранина в качестве примера, которому мы могли бы следовать. Сказала это с улыбкой, как если бы доверила нам тайну его двуличной жизни.

Во встрече с секретариатом ЛО ССП был показательный эпизод. Я сказал, что запрет правления СП на публикацию в «Круге» стихотворений Роальда Мандельштама, Леонида Аронзона, Александра Морева стал второй смертью этих замечательных поэтов. Чепуров стал выяснять, о каком запрете идет речь, кто о нем нам сказал, после чего упрекнул Назарова за то, что тот перекладывает ответственность за решения на других, и произнес монолог о том, что нам, как никогда раньше, необходима сейчас сплоченность.

Председатель правления упустил из вида, что сплоченность, о которой он говорил, была направлена против… нас. Это была сплоченность литературной мафии, сила которой заключалась в спайке руководства местных отделений ССП с центральным и республиканскими СП, с руководством издательств как безотказно действующими инструментами власти. Член Союза писателей, книга которого раз за разом переносилась из издательского плана года в следующий, получал время понять, насколько вредным оказались для него его критическое выступление на перевыборном собрании организации, неосторожные кулуарные высказывания, поведение, вызвавшее недовольство КГБ, а то и просто обида на него одного хорошего знакомого. Постоянно возникали ситуации, в которые приходилось вникать обкому и осаживать этот произвол. Соловьев и Коршунов — сотрудники КГБ — не стеснялись говорить о вечных склоках и интригах в ССП.

К этому времени я уже пришел к выводу, что система, при всей ее централизованности, начинает централизоваться против центра.

Из архива Клуба-81

«В отдел учета и распределения жилой площади Калининского р-на г. Ленинграда

Дышленко Б. И. — писатель, активный работник в области книжной графики в издательствах “Лениздат”, “Аврора” и др., член литературного объединения Клуб-81 при ЛО ССП, живет в крайне стесненных условиях (3 кв. м на члена семьи).

Настоятельно просим при решении вопроса об улучшении жилищных условий для семьи Б.И. Дышленко учесть особенности его профессиональной деятельности и рассмотреть возможности предоставления Дышленко Б.И. жилой площади дополнительно как работнику творческого труда.

Андреев Ю.А., представитель ЛО ССП,
Иванов Б.И., председатель Клуба-81» [2].


Переводчики

Рассказывает поэт и переводчик Сергей Магид:

«В клубе оказалось немало людей, неплохо знавших иностранные языки и языки некоторых (в основном прибалтийских) народов СССР. Если прибавить к этому, что почти все они были поэтами, легко представить, что творческая работа с иноязычными поэтическими текстами напрашивалась сама собой. Переводы осуществлялись, конечно, задолго до создания секции, да и самого клуба, поэтому можно сказать, что к 1984 году ядро секции состояло из достаточно зрелых и искушенных переводчиков-поэтов. Членами секции переводчиков Клуба-81 или “сочувствующими” секции стали: Григорий Беневич, Дмитрий Волчек, Аркадий Драгомощенко, Сергей Завьялов, Михаил Иоссель, Владимир Кучерявкин, Сергей Магид, Михаил Хазин, Сергей Хренов, Аркадий Шуфрин и другие.

Хочу специально подчеркнуть: цель деятельности секции переводчиков, как и всего Клуба-81 в целом, была сугубо эстетической, а не политической. Нашей задачей было внести не в советскую, но в русскую литературу новые веяния, новые произведения, новых авторов, новые художественные ходы и приемы. Действительно новые или, по крайней мере, изрядно забытые за годы умолчаний и репрессий. В клубе учеником Хлебникова считал себя Владимир Кучерявкин, забытого Ходасевича издавал Дмитрий Волчек. Вся эта культуртрегерская деятельность мало вязалась с сомнительной славой не то подпольного антисоветского, не то, наоборот, полностью продавшегося властям кружка гнилых интеллигентов.

23 апреля 1984 года на организационном собрании секции решено было начать издание журнала, в котором публиковались бы не только поэтические и прозаические переводы членов секции и людей, близких к клубу, но вообще всех, кто не имеет доступа в официальные издания. Критерий был один: мастерство перевода. Концепция журнала рождалась в долгой дискуссии. Было перепробовано несколько названий. Наконец, уже в одиннадцатом часу вечера, Драгомощенко предложил назвать журнал «ПредЛОГ» с подзаголовком «бюлле-ТЕНЬ». Не помню уже, как насчет «бюлле-ТЕНИ», но название «Предлог» понравилось всем. Ответственным редактором журнала был избран Сергей Хренов. Остальные члены секции приглашались принять посильное участие в редактировании и составили журнальный круг. Впоследствии на форзаце журнала появилось такое предуведомление: “Предлог” является периодическим сборником, выпускаемым секцией переводчиков литературно-творческого объединения Клуб-81 при Ленинградском отделении Союза советских писателей. В работе секции переводчиков и составлении сборников могут принимать участие не только члены Клуба-81”.

“Предлог” должен был состоять из девяти разделов: “Поэзия”, “Критика”, “Литературоведение” (отечественное и зарубежное), “Культурология” (отечественная и зарубежная), “Культуры республик СССР”, “Полемика” (отзывы, письма, информация), “Азбука” (не помню, что было в этом разделе), “Они о нас”, “Примечания”. Конечно, в дальнейшем редакторы журнала не придерживались в точности этого плана. В каждом почти номере появлялись первоначально не запланированные собственные произведения переводчиков, их поэзия, проза и публицистика. Какие-то разделы отпадали (та же “Азбука”), какие-то прибавлялись (раздел “Об авторах”, где давались краткие справки о тогда еще мало известных советскому читателю иностранных и республиканских авторах, а также разделы “Портрет художника”, “Изящная словесность”, “Хрестоматия”, “Иные традиции”, “Мета-Предлог” и другие). Начиная с третьего номера, на последней странице появилось сообщение редакции: “Предлог” интересуют переводы со всех языков народов мира и из всех областей духовной культуры. Рукописи все еще не горят, но возвращаются и устно рецензируются”. Думаю, что автором этого анонса был Сергей Хренов.

Затем, помимо журнала, появились приложения к нему. Каждое из них представляло собой сборник переводов из произведений одного автора, будь то поэзия, драматургия, проза или публицистика. Так, в четвертом номере журнала мы находим объявление о том, что в свет вышли следующие приложения: Кит Абот, “Сотри слова” (книга стихов, думаю, переводчиком был Сергей Хренов) и роман “Большой ласкун” Эмиля Ажара, а также пьеса “Розенкранц и Гильденстерн мертвы” Тома Стоппарда и роман “Восхищение/Похищение Лол В. Стайн” Маргерит Дюрас. Готовы к печати были и другие приложения, например роман “Перелеты Ванессы” Жоржа Вальтера и поэтические сборники Чарльза Буковского, Стивена Родфера, Чарльза Симика, Майкла Стрэнда, Ларри Эйнера (всех этих американских поэтов переводил Михаил Иоссель, наш специалист по современной американской поэзии). В моем архиве сохранилось 6-е приложение к журналу, представляющее собой “Хасидские истории” Мартина Бубера (перевел Р.Х. Рашидов; это, возможно, псевдоним; кажется, в работе над переводами Бубера участвовали Григорий Беневич и Аркадий Шуфрин).

Тем вечером 23 апреля 1984 года в первый номер журнала предлагались тексты Гертруды Стайн, Эзры Паунда, Антонена Арто, Жака Лакана, Карла Ясперса, Эдмунда Гуссерля. Сергей Хренов должен был написать редакционную статью, Кучерявкин, Иоссель, Хазин, Магид — представить свои переводы с английского и литовского. На втором собрании 28 апреля 1984 года в журнал предлагались переводы Дельфины Перре (Михаил Хазин), Лотреамона, Жака Превера (Дмитрий Волчек), Мерло-Понти, Лакана. Многие из этих переводов были осуществлены, некоторые оставлены, но списки предлагаемых авторов у меня сохранились, и я не уверен, что эти имена можно было встретить в 1984 году в журнале “Иностранная литература”.

Естественно, “Предлог” выходил нерегулярно, иногда раз в год, иногда три раза в год. Материалы собирал Сергей Хренов, неутомимый и ответственный редактор, объезжавший по всему Ленинграду авторов и понукавший их к действию. Всего вышло 10–12 номеров тиражом в 10–20 экземпляров. Компьютеров тогда еще никто в глаза не видел, все материалы печатались на пишущей машинке через копирку и сшивались под плексигласовым переплетом. Кто занимался этой тяжелой и неблагодарной работой, каких машинисток задействовал Сергей Хренов, печатал ли он все это сам, не знаю. У меня сохранилось семь номеров журнала «Предлог». Последний из них, номер 9, вышел летом 1986 года.

Журнал не был единственным средством “выхода в свет” творческой продукции секции переводчиков Клуба-81. Вторым главным моментом нашей творческой реализации были вечера чтений в домах и дворцах культуры Ленинграда. Так как клуб был зарегистрирован как своего рода ЛИТО при ЛО ССП, а может быть, и в силу определенного пиетета по отношению к клубу, директора «культурных точек» предоставляли нам зал и сцену. Такие вечера проходили во Дворце культуры промкооперации, имени Газа, имени Ленсовета и других. Вот характерная программа творческого вечера переводчиков Клуба-81 в ДК “Красный Октябрь” под названием “Вечер современной американской поэзии”: Драгомощенко читает переводы стихов поэтессы Лин Хиджинян, Иоссель и Завьялов — из Чарльза Буковского, Кучерявкин — “Кантос” Эзры Паунда, Магид — Кларка Кулиджа, Хазин — из Рутенберга. В зале полно народа. На сцене в перерывах между чтениями играет дуэт — труба и контрабас. Джазовые импровизации. Сцена ярко освещена, мы сидим на стульях. Попеременно встаем и подходим к микрофону. Потом свист, аплодисменты, цветы… Это было в пятницу 18 октября 1986 года.

Помню и другой вечер, “республиканской” поэзии, в ДК на Московском проспекте, в котором участвовали Завьялов, Кучерявкин, Магид. Читали мы переводы современных эстонцев, литовцев, латышей. Завьялов читал переводы с мордовского. Все это был, как правило, свободный стих, стихи отважных смыслов и ритмов, стихи, абсолютно непохожие на то, что переводилось в ленинградских “толстых” журналах. И здесь были аплодисменты и цветы. Стихи каждого автора сопровождались сообщением о его творчестве. Потом ответы на вопросы. Вопросов было много, почти все типа: кто вы, откуда и куда идете? Понятно, что клуб был экзотическим телом в среде советского общества, и все, что мы делали, и то, как мы это делали, выглядело непривычно (неприлично). Мы старались отвечать на вопросы всерьез, обстоятельно, но и с юмором, тем более что на некоторые вопросы иначе как в юмористической форме ответить было невозможно. Количество народа, приходившего на вечера (не оригинальной поэзии, там это количество было бы понятно, а переводной!), изумляло нас. Кто теперь поверит, что все это было?

Так мы держались почти до самого распада клуба. Со все более углубляющейся “перестройкой”, то есть постепенным послаблением цензуры и выходом к читателю совсем иных, чем раньше, иностранных авторов и их произведений, как бы сама собой отпадала потребность в существовании такого культуртрегерского объединения, как секция переводчиков при неподцензурном клубе. В 1987 году наша переводческая деятельность закончилась, сменившись (для некоторых) деятельностью активно-политической. Но это уже другой разговор и другая история» [3].

В руки попал эмигрантский журнал «22», № 39, со статьей Юрия Колкера «Ленинградский Клуб-81». Колкер пишет, что, хотя не был членом этого объединения, берется поделиться своими наблюдениями и соображениями на его счет: на Западе «все еще недоумевают относительно его природы». Его итоговые соображения таковы: «Человек, не мыслящий себя вне России, не может уклониться от коллаборационизма, вынужден в той или иной степени сотрудничать с режимом. Но писателю следовало бы сознавать это, стремиться к минимуму и уж, во всяком случае, не искать с ним диалога. Что же касается властей, то с их стороны Клуб-81, конечно, никакая не уступка, а всего лишь попытка селекции писателей для последующей трансплантации части второй литературы в первую, быстро теряющую читательское доверие».

Колкер как эксперт слишком удалился от объекта наблюдения. Описывая западному читателю клуб, он буквально излагает ту модель и судьбу клуба, которую для независимой культуры спроектировали ЦК КПСС, Обком, и 5-е отделение КГБ, и по-детски игнорирует модель культурного движения и его цель. Свою личную неспособность к сопротивлению он приписал и тем, кто мало на него похож. Любопытно, что мыслимый им «диалог» клуба с властью завершается лишь капитуляцией движения, тогда как именно диалоги, требующие от сторон ясного изложения своих позиций и своих прав, позволяют доказать, что, самостоятельно развиваясь, мы можем создать мирный плюральный мир. Эта позиция не выдумана, ее подсказал сам ход истории. Гласный наступательный характер второй культуры отлично чувствовали ее представители. Свободные художники вместе с Главным управлением культуры планировали выставки, на которых выставлялись сотни работ и которые посещались десятками тысяч зрителей. Литераторы умножали число машинописных журналов, сборников, проводили открытые конференции, тесно сращивались интересы и организации литераторов, художников, музыкантов, актеров, движением заинтересовались молодые социологи, устанавливались связи с коллегами из Москвы и других городов. Андрей Битов уже выразился по поводу Клуба-81 и намерений властей: «Они хотели подстричь газон, а получили рассадник».

Потом, когда героическая страда культурного движения останется позади, Колкер приедет в Петербург и скажет, что он не был противником клуба, а разве что сторонился вступать в организации. Сторонился, а предсказывать судьбу Клуба-81 взялся.


Примечания

1. Б. Дышленко говорил мне, что Андреев настаивал на внесении в описание места действия и имена персонажей признаков некой латиноамериканской страны, — я предложил ему согласиться. Прозу Дышленко я стал относить к «условному реализму», когда автор воспроизводит реальные условия существования людей, а не уникальные приметы того или иного государства.
2. Клуб, помимо писем в защиту В. Долинина и В. Кривулина, выступал на стороне своих членов в коммунальных вопросах, при уличных инцидентах. Ю. Андреев был отзывчив на просьбы о такого рода поддержке.
3. С. Магид в конце 80-х годов вошел в состав правления организации «За Ленинградский народный фронт», сотрудничал в журнале «Демократия и мы».

Источник: Иванов Б.И. История Клуба-81. СПб.: Издательство Ивана Лимбаха, 2015. С. 185–202.

Комментарии

Самое читаемое за месяц