Политический вызов для русскоязычного пространства

За последние пять лет в русскоязычном цифровом (дигитальном) пространстве произошли изменения, которые можно понять, если взглянуть на них в контексте подобных процессов на Большом Ближнем Востоке и в российско-украинском пограничье — виртуальных и реальных.

Каковы общие признаки этих пространств?

Первый признак — наличие конкурирующих, конфликтующих и просто воюющих друг с другом сегментов и общественных групп. Несмотря на техническую возможность «закрыть» Интернет или хотя бы существенно ограничить доступ населения к Сети, государственные и наднациональные органы этого не делают. Таким образом, свобода обмена информацией, критики соответствующих государств и режимов, а также отдельных людей, простирается вплоть до сговора с целью совершения терактов (как это делают запрещенные в разных странах организации типа «Аль-Каиды» или ИГИЛа/ДАИШа).

Вместе с тем не только частные лица, но и официальные представители отдельных государств и даже главы региональных правительств могут выступать с радикальными и подстрекательскими заявлениями, призывающими к незаконным насильственным действиям против сограждан или групп сограждан в собственной стране (в Российской Федерации это, например, глава Чечни Рамзан Кадыров).

Кроме того, установлено, что государство, иногда — через подставных лиц, пытается проводить в Интернете — как в социальных сетях, так и на сайтах СМИ — акции ненависти, резко снижающие качество коммуникации. Эти акции искусственно неправовыми методами создают предпосылки для правового преследования отдельных лиц и изданий (на это, по-видимому, нацелена деятельность «фабрики (или фабрик) троллей»). На протяжении нескольких лет наблюдаю это и лично: все перепечатки моих авторских колонок о русском языке на сайте inosmi.ru сопровождаются грубейшей бранью сетевых троллей, пресекающих или упреждающих обсуждение затронутых тем по существу. В то же время, на редко посещаемые сайты такие групповые централизованные атаки не производятся никогда.

Второй признак общности разноязычных виртуальных пространств — неподчиненность соответствующего языка странам (государствам), которые теоретически могли бы предъявить свои права на данный язык и в недавнем прошлом делали это, ведь русский язык принадлежал СССР. Теперь русскоязычное интернет-пространство в еще меньшей степени подотчетно Российскому государству, чем это когда бы то ни было имело место в русской и советской истории. Как информационные порталы и сети, так и социальные сети функционируют на русском языке глобально. Российское государство пытается, ужесточая законодательство, хоть немного ограничить свободу доступа к критическим ресурсам. Вместе с тем государство, возможно, опасается, что главной политической и экономической жертвой такой закрытости становится сам закрывающий.

На фоне неуклонно расширяющейся базы независимых или частных образовательных, экспертных площадок и само государство вынуждено — хотя бы в рекламных целях! — больше поддерживать такие начинания, чем запрещать их. Вместе с тем в 2010–2015 годах обратная связь экспертных и критических сообществ с системой государственного управления слабеет.

Несовременность российской государственной машины вступила за это время в тяжелый конфликт с относительно продвинутым сегментом общества. Критически и активно мыслящие граждане, выступая в роли пользователей социальных сетей, не могут воплотить свой потенциал в реальном политическом пространстве. Вследствие этого пространство для политических и культурных дебатов оказывается местом встречи иногда крайне фрустрированных граждан. Градус раздражения, взаимного презрения растет. Это крайняя форма проявления «неполной коммуникации», когда у участников общения постоянно сокращается область разделяемых ценностей, но зато имеется арсенал для ведения виртуальной войны.

Одновременно можно зафиксировать и такую специфическую форму фрустрации, как зависимость от социальных сетей. Многочасовые дискуссии в Фейсбуке становятся и для некоторых политически ангажированных и активных в публичном пространстве граждан субститутом реальной политики. Увидеть это можно даже на примере главы Чечни Рамзана Кадырова. Не перестав быть гражданином РФ, Кадыров использует Сеть как аудиторию, подключенную к его веб-камере. Публика просматривает акции с участием Кадырова и жертв его политики, не имея ни малейшей возможности не только вмешаться самим, но даже просто потребовать от правоприменительных органов РФ такого вмешательства, хотя оно и гарантировано Конституцией РФ.

Отсюда — третий признак общности русскоязычных сетей с арабоязычными: они способны до крайности взвинтить целые социальные группы до насильственных действий, мишень которых не может быть предугадана, поскольку пропагандистская машина, с целью повышения градуса общественной взвинченности, постоянно обновляет данные и находит все новые объекты для науськивания или натравливания на них не вполне устойчивых групп.

Основным общим источником снижения качества коммуникации в русскоязычном дигитальном мире можно считать расширение пропасти между все менее современным государством и все более совершенствующейся и все более персонализируемой интеллектуальной средой. В той же мере, в какой дигитализация развитого мира облегчает созидательную деятельность, используя игровые ресурсы, и дигитализация домодерной или искусственно демодернизированной среды позволяет рекрутировать целые группы для выращивания террористов-самоубийц: это могут быть «солдаты удачи», добровольно отправляющиеся воевать на Донбасс за «русский мир», или новообращенные в ислам европейцы, добровольно отправляющиеся воевать в Сирию или в Ирак.

Никогда еще политическая и военная реальность не находилась в такой прямой зависимости от соотношения дигитального национального (т.е. языкового) мира и государственного устройства в стране главных пользователей данного языка.

В настоящий момент, как мне кажется, Российская Федерация находится, в отношении судьбы своего дигитального пространства, на распутье. Государство либо в ближайшие годы радикально модернизирует политическую систему, включив в нее демократический потенциал граждан, либо будет упорствовать в манипуляции общественным сознанием и в создании схем, результат действия которых мы наблюдаем в реальности Большого Ближнего Востока, Северного Кавказа или части территории Донбасса.

Впервые опубликовано на английском в digital-russia.com