Сцены из римской жизни

Иосиф Флавий сидел на берегу моря. Волны нескончаемой чередой набегали на скалистый берег, рассыпались в мириадах всполохов и откатывались назад, в бесконечную синеву, подсвеченную дневным светилом. Флавий думал о человеке, чья жизнь была ему глубоко неприятна, враждебна. И, тем не менее, захватывала, притягивала, манила. Он вновь и вновь думал об Ироде, проклинаемом и прославляемом, Ироде, чья жизнь шла против всех ожиданий, всех молений. В эпоху, когда все думали только о смерти, распаде, когда ждали всеобщей гибели, он решил бороться. Он решился закрыть глаза на все страшные пророчества, на все проповеди мудрых толкователей Святой Книги. Почему? Зачем? Зачем брести против течения в половодье, когда знаешь, что победить невозможно. Ведь знал же? Знал. И тем не менее, шел. Жил своей неправильной жизнью. И она была. Неправильная, невозможная, но невероятно яркая жизнь. Что-то должно было жечь его, толкать на все эти немыслимые деяния? Что? Честолюбие! Наверное, оно. Он мнил себя выше и чище других. Наверное, так.

Иосиф вспомнил о пересудах, которые ходили о визите Ирода к царице Египта, Клеопатре. О том, что та добивалась Ирода, о том, что Ирод отказал ей. Правда ли это? Похоже, что нет. Думаю, что сам Ирод или ближние его не смогли преодолеть искушения украсить свою биографию эпизодом о «домогательствах» царственной куртизанки. Наверное, было все банальнее.

Парфяне угрожают уже и границам Египта. Римляне, решающие вопрос о власти, никак не могут помочь. В этих условиях Ирод — вполне реальный и сильный союзник, за которым стоят тысячи мечей и слава победоносного военачальника. Скорее, Клеопатра предлагала ему не постель, но место полководца. Любому другому это предложение могло бы показаться привлекательным. Три римских легиона, собственные силы — вполне достаточно, чтобы отбить натиск парфян. Но Ирод грезил об Иудее, его Иудее, спасенной вопреки желанию ее самой. Потому, отговорившись необходимостью согласовать свои действия с Антонием, он отбывает в Рим.

Флавий выводил: «Затем, однако, Ирод все-таки считал более разумным удалиться в Египет. Тогда он прибыл в какое-то святилище (где он оставил небольшой отряд своих приверженцев), а на следующий день в Ринокоруру. Когда он прибыл туда и находившиеся там корабельщики не захотели повезти его в Александрию, он обратился к начальствующим лицам. Принятый последними с почтением и сопутствуемый ими к городу, он прибыл туда и был там удерживаем Клеопатрой. Однако Клеопатра не смогла уговорить его остаться у нее, потому что он вследствие наступления зимы спешил в Рим, тем более что из Италии приходили вести о тамошних смутах и больших политических переменах».

Флавий оторвал глаза от пергамента и уставил взгляд на море. Вечная вереница волн, набегающая одна за другой на берег, вечный бег и вечное стремление. Флавий представил корабль, несущийся по этой неостановимой пустыне в незнаемые просторы. Он видел этот корабль, несущий Ирода к столь желаемым и столь непонятным ему берегам. К берегам Великого Рима.

***

Герод смотрел на волны, бегущие вдоль мощного тела его корабля, несущегося к берегам Италии, к воротам Великого Рима. За спиной остались переговоры с царицей Клеопатрой, едва не завершившиеся открытым конфликтом, долгие уговоры Марьямны остаться в Александрии во дворце представительства дома Антипатра. Гораздо охотнее оставался любитель книжной мудрости Аристобул, быстро нашедший себе среди иудеев Александрии учителей и наставников. В прошлом осталась и буря, вынесшая его корабли вместо вожделенной Италии на берег острова Родос. Впрочем, эта же буря позволила ему избежать столкновения с кораблями Секста Помпея, пиратствовавшими в тех водах.

Герод мог отправиться на попутном корабле. Но решил построить свой собственный. Причин тут множество. Не последняя из них — необходимость произвести впечатление на своих покровителей, римлян. Он придет не просителем, а союзником. Не подданным, но гражданином Рима. Для этого пришлось отправлять гонца в Эфес, где теперь тоже было одно из представительств дома Антипатра. Вложенные средства очень быстро вернулись сторицей. Корабль был куплен. На остаток Герод повелел построить на Родосе колоннаду. И граждане Родоса славили его имя. Что ж, когда-нибудь и это пригодится.

Путь лежал в Брундизий, ближайший порт Италии. Здесь совсем недавно примирились Октавиан и Антоний, составив силу, о которую разбились армии заговорщиков. Здесь сходились сухопутные дороги и морские пути Апеннинского полуострова. Сюда стремился Герод.

После штормов, потрепавших триеру, при прохождении мимо Пелопоннеса, после долгого дрейфа по Адриатике, наконец, на горизонте показались отмели Италии. Низкие берега порта образовывали огромную гавань, напоминающую рога оленя, откуда и возникло название города. Сам город в тот период насчитывал более ста тысяч жителей. Огромная гавань вмещала десятки, если не сотни кораблей. Портовые районы тянулись на много стадий. Тяжелый запах от складов с кожами, гниющих остатков продуктов, выбрасываемых в прибрежные воды, морских водорослей слоился над водой и кораблями, между которыми пробиралась триера Герода.

Итак, он, гражданин Рима, хоть и житель провинции, ступил на италийскую землю. Магистрат города принял Герода в своем доме со всем возможным уважением. Дом был далек от роскоши александрийских дворцов. Тем не менее, после долгого путешествия, Герод и его спутники были рады ночлегу под крышей на мягкой постели, посещению терм, пиру, который дал в их честь римский магистрат. Они не видели, как в час, когда они располагались для недолгого отдыха, из дома магистрата выехал всадник и помчался по дороге в Вечный город. Он вез письмо новому владыке Рима, Марку Антонию.

Два дня провел Герод в городе на самом краю Италии. Видел огромные корабли с зерном, прибывающие из Египта, видел суденышки с сушеной рыбой, переплывавшие пролив из Сицилии. Видел тысячи разных торговцев, заполнявших городской рынок, склады и дороги, вереницы рабов, несущих тюки с товаром. К исходу второго дня хозяин передал Героду письмо от Антония с приглашением на его виллу близ Рима. Через час небольшой отряд всадников уже мчался по дороге, окрестности которой еще несли следы гражданской войны.

***

Марк Антоний медленно потягивал вино из серебряной чаши, разглядывая письмо из Брундизия. Он думал. В принципе, у него остались самые добрые воспоминания от общения с семейством из далекого Ерушалаима. Будь он молодым легатом, как в те годы, когда вместе с проконсулом Габинием они приводили к покорности восставших туземцев, он кинулся бы на помощь еще более молодому сыну Антипатра. Но времена изменились. Тут нужно подумать, насколько полезен сегодня изгнанник Герод. В принципе, это можно сделать поводом для того, чтобы взять себе все восточные провинции, как тот же Кассий. Скажем, для помощи верному союзнику Рима и восстановления спокойствия.

Со времен веселой юности Антоний не любил Рим, важных и самодовольных сенаторов, каждый из которых считал себя пупом земли, носился со своими предками, своей образованностью. Волею судьбы и великого Цезаря Антонию пришлось общаться с ними. Любви к отцам отечества это не добавило. Гораздо больше он любил дружескую компанию, задушевную беседу, общество прекрасных и, что важно, доступных женщин. Даже армейский лагерь был ему роднее, чем форум и сенат. Пусть Октавиан спорит и дружит с ними. Он их. Плоть от плоти. Хоть и вырос в провинции, пока Юлия, сестра Цезаря, не взяла на себя заботы о воспитании мальчишки. Антоний другой. Он не встает на котурны, не репетирует ночами речи, как этот выскочка Цицерон. Он живет и любит жизнь. Любит радость, которую дарит вино, друзья, любимая. А остальное? Так ли это важно? Впрочем, власть тоже штука неплохая. Она — путь ко всему тому, что он любит. Да и возможность быть сильным и благородным, помочь другу в беде. Разве это не здорово? Нет. Определенно. Героду он поможет.

Антоний позвонил в колокольчик. Показался слуга-грек.

— Как только прибудет посланец из Иудеи, Герод или Ирод, сразу веди его ко мне. Понятно?

— Да, господин!

— Вот и молодец! А пока вели подать еще вина. Этот сосуд опять оказался слишком маленьким.

***

Не успел Герод и его спутники подъехать к изгороди, окружающей виллу Марка Антония, как ворота открылись, навстречу вышел невысокий и важный грек-управитель:

— Господина зовут Герод сын Антипатра?

— Да, — несколько удивился такой поспешности и осведомленности Герод.

— Великий Марк Антоний ждет тебя. Твоих спутников я провожу.

— Благодарю тебя, добрый человек, — ответил Герод и, спешившись, направился по желтой песчаной дорожке, идущей мимо усаженных ровными рядами деревьев, в сопровождении управителя к главному входу, отделенному от парка рядом колонн. За ними пошел один из сопровождающих Герода с сумой на плече.

Герод прошел через богато украшенный атрий, управляющий указал ему на перистиль. Взяв у сопровождающего суму, Герод шагнул за занавес. В комнате сидел хозяин за столом, на котором рядом с кувшином фалернского вина лежали свитки. Судя по блеску глаз хозяина, фалернское ему было намного интереснее свитков.

— А, малыш-Герод! Как я рад тебя видеть! — гигант вскочил с кресла и сгреб в охапку совсем немаленького Герода.

— Приветствую тебя, благородный Антоний! — несколько с трудом выдавил из себя потерявшийся в объятиях Герод.

— Ладно-ладно, — Антоний весело рассмеялся. — Дай посмотрю на тебя! Воин! Настоящий римлянин! О тебе уже говорят в Вечном городе. Отец был бы горд тобой!

Тон Антония изменился. Он уже знал о смерти Антипатра.

— Рассказывай. Что происходит на востоке? Подожди. Сейчас выпьем отличного вина с дороги, — Антоний сам наполнил чаши. — Вот. А теперь рассказывай.

— Рассказ мой нерадостный, Великий Антоний, — начал Герод. — Антипатр, мой отец, погиб. Восток захвачен. В Азии бесчинствует враг Цезаря Квинт Лабиен. В Сирии стоят войска царевича парфян Пакора, в Иудее его ставленника Антигона. Царь Гиркан отстранен от власти. Мой старший брат Фасаэль погиб. Мой младший брат Иосиф с частью воинов скрывается в Идумее. Другая часть пока стоит на границе с Египтом. Но нас слишком мало, чтобы противостоять парфянам. Мы ждем помощи Великого Рима, твоей помощи, Антоний.

Герод нагнулся к суме, лежащей возле стола. Вынул оттуда меч в простых кожаных ножнах, но с рукояткой, украшенной огромным рубином. Антоний внимательно посмотрел на сына своего приятеля. Герод поднялся из кресла и склонил голову.

— Это наша святыня! Меч моего отца, Антипатра. Он защищал нас все эти годы, спасал от бед. Сегодня мы молим тебя, Марк Антоний, о помощи и просим принять меч защитника.

Антоний взял меч из рук Герода, продолжавшего стоять со склоненной головой. Меч походил на гладий, обычный римский меч, но полотно лезвия отличалось. Тусклый блеск выдавал работу оружейников Дамаска. Он взвесил меч в руке. Балансировка идеальная. Но ведь дело не в ней. Это память об отце. Мальчишка вручает ему, Антонию, власть над собой, молит о помощи. Да, Антоний любил радости жизни, ценил те удовольствия, которые следуют на цепи за властью, но он ценил и другое. Дружба, доверие — это не менее важно. Где-то в самой глубине было и любование собой, высоким и благородным, спасающим несчастного юношу, пострадавшего за верность Риму. Антоний встал. Обнял Герода.

— Мальчик мой, Великий Рим не оставит в беде своего гражданина, а Марк Антоний не бросит сына своего друга. Завтра мы едем в Рим.

***

Огромный город, крупнейшее во всей Ойкумене скопление людей, дворцов, лачуг, площадей и всего, что делает город городом, обнесенный мощными стенами. Таким был Рим, когда к нему подъезжал Герод, сопровождая самого могущественного человека Вечного города, триумвира, Марка Антония. Подъехав к Палантинскому холму, они направились к одному из дворцов, в изобилии окружавших форум, сердце римской державы.

— Здесь живет Гай Цезарь Октавиан, наследник Великого Цезаря. Нужно, чтобы он стал твоим сторонником, Герод, — проговорил Антоний. — Он, наглый и самодовольный мальчишка, но лучше, чтобы он был нашим сторонником, чем врагом. Ты понял меня?

— Понял. Я сделаю все, как ты сказал, — ответил Герод, поднимаясь по лестнице к входу в главное здание.

В просторном зале, украшенном мозаикой, обставленном золоченой мебелью и картинами, развешенными по стенам, их встретил невысокий худощавый юноша, совсем негероической внешности. Его подозрительный взгляд перемещался с Антония на Герода и обратно. Наконец, губы растянула улыбка, но глубоко посаженые глаза оставались холодными.

— Приветствую тебя, Марк Антоний, и тебя, гость! Рад вашему визиту. Что за дело привело вас в мой дом?

— Здравствуй, Гай! — откликнулся Антоний. — Это Герод, сын моего друга, прокуратора Иудеи Антипатра. Он приехал просить помощи Рима против парфян, захвативших его страну.

— А. Это то самое семейство из Иудеи, которое столько раз выручало нас на этой не особенно гостеприимной окраине, — уже теплее улыбнулся Октавиан.

— Великий Цезарь даровал нашей семье права римских граждан. Мы стараемся верно служить Риму, — с поклоном ответил Герод. В этот раз он был одет в римскую тогу, а на переплетенных ремнях легионера висел гладий в простых ножнах.

— Что ж, это достойный ответ. А не ты ли помог собрать деньги нашему врагу, Кассию, Герод сын Антипатра, гражданин Рима?

— Я выполнял распоряжение наместника провинции, будучи римским магистратом, подчиненным ему.

— Оставь, Гай! — вступился Антоний — Что он мог противопоставить Кассию? А то, что парень хорошо понимает в том, как добыть деньги, это признают все. Да и воевать умеет. Думаю, сейчас нам это очень пригодится.

— Это так. Но у парня сегодня нет ни страны, из которой можно черпать подати, ни воинов, которыми он смог бы ее отвоевать, — проговорил Октавиан задумчиво — Это так, Герод сын Антипатра? — Обратился он уже непосредственно к Героду.

— Во многом ты прав, наследник Великого Цезаря. Но не во всем, — спокойно ответил Герод, глядя прямо в глаза триумвира.

— И в чем я не прав?

— Сегодня Азия для Рима почти потеряна. Парфяне вошли в Киликию и Понт, подходят к границам Египта. Их ставленники сидят на тронах Коммагены и Иудеи. Но парфяне — грабители. Население бежит от них. Поддержите меня сегодня. И завтра я соберу армию. Ее не хватит, чтобы освободить Иудею и Келесирию, но хватит, чтобы отвлечь силы врага, в то время как римские легионы начнут наступление в Азии.

— И что дадут Риму эти разоренные провинции? — уже несколько спокойнее промолвил Октавиан.

— И здесь не все просто, Гай Цезарь Октавиан. Сегодня провинции разорены. Но пройдет год, и поля опять дадут урожай. Особенно если это будет год без войны. По дорогам пойдут караваны торговцев, а это пошлины. Из портов выйдут корабли. Азия — это курица, несущая золотые яйца. Дай только возможность их выносить.

— Хорошо, Герод сын Антипатра, а что ты хочешь от Рима?

— Я гражданин Рима! Я прошу признать меня представителем интересов Рима в статусе прокуратора Иудеи и сопредельных странах, прошу разрешить мне начать набор наемников на территории державы. Если будет возможность выделить для освобождения страны хотя бы несколько легионов, то клянусь, вы не пожалеете о своей щедрости. Мой отец был самым верным сторонником Рима на всем востоке. Я заменю его. Я знаю, насколько сложно сейчас вам, тем, кто решил взять на себя избавление государства от вражды, ссоры, взялся построить мир. Но, поверьте, более верного помощника у вас не было и не будет.

— А кто, по твоим рассуждениям, должен сесть на престол твоей Иудеи? Ты же не хочешь быть царем?

— Тут мое желание играет самую незначительную роль. Мой род не относится к священным коленам народа Иудеи, к его царям. Но в моем обозе и под моей опекой живет потомок царского рода Хасмонеев, Аристобул. Его я и хотел посадить на трон.

— Сколько ему лет?

— Ему сейчас десять лет. По иудейским законам он не может быть царем и первосвященником. Но я пока буду опекуном молодого царевича и позже возведу его на трон.

— А ты хитер, сын Антипатра, — усмехнулся Октавиан — Мальчишка на троне, а ты у власти? Так.

— Так. Только у власти не я, а Великий Рим. Я же только его представитель.

— Хорошо. Я спрошу прямо: что это даст триумвирату? Даст сейчас, а не через десять лет.

— Столь же прямо попробую и ответить, почтенный Октавиан, наследник великого Цезаря: я сейчас, а не через десять лет обеспечу закупку фуража и провианта для войска, направляющегося в Азию. А могучий Антоний обеспечит поступление золота из восточных провинций на пользу римской державы. Я буду его верным помощником и проводником в этом нужном деле.

Оба триумвира удивленно взглянули на провинциала из далекой Иудеи. Деньги стали в последнее время их кошмаром. Легионеры требовали обещанного золота и земли. Сын Помпея, Секст, укрепился в Сицилии и теперь блокировал порты Италии. Но флот на борьбу с ним тоже требовал денег. Конфискация имущества заговорщиков не сильно поправила положение. Только самые зияющие дыры в бюджете триумвиров были закрыты. А тут появляется изгнанник из далекого царства на богами забытой окраине, готовый взять на себя изрядную часть расходов.

— И где ты возьмешь средства на это? — не выдержал Антоний.

— Когда дом Антипатра был в силе, мы одалживали большие суммы купцам из Пергама и Эфеса. Сегодня пришло время им заплатить по счетам.

Лицо Октавиана приняло уже совсем дружелюбное выражение, да и Антоний выглядел крайне довольным.

— Ты получишь поддержку Рима. Так, Марк?

— Ну, мне-то этот парень совсем не чужой. Если и ты поможешь, то сенаторы примут то решение, которое нужно.

Герод в ходе разговора переместился из разряда просителей в разряд союзников, хоть и не самых значимых.

— Тогда у меня остался последний вопрос, Герод сын Антипатра, зачем тебе все это? — спросил Октавиан.

— Что, прости? — не понял Герод.

— Ну, смотри. Ты не беден. Верно?

— Ты прав, наследник Великого Цезаря. Хотя я не так богат, как нобили Рима.

— Так вот, — продолжал Октавиан. — Ты богат. Ты — римский гражданин. Зачем ты ввязываешься в эту кровавую игру с непредсказуемым финалом? Почему бы тебе не поселиться в какой-нибудь Капуе или в Иллириии, как, скажем, наш друг Тит Помпоний Аттик, купить себе дом, сад и жить в свое удовольствие? Ответ важен. Я должен понимать, думаю, что Марк согласиться со мной, что движет нашим союзником?

Герод задумался. Не то чтобы вопрос был сложен или застал его врасплох. Об этом же не раз спрашивал его Ферарос в Александрии, да и купцы в Финикии и Дамаске никак не могли взять в толк, зачем Антипатру и его сыну-наследнику нужна эта жизнь, таящая постоянные угрозы, чреватая несчастьями и потерями. Ведь куда завиднее праздная жизнь богатого римлянина. Скорее, он искал слова, чтобы объяснить это своим покровителям.

— Это трудный вопрос, триумвир, — начал он после паузы. — Я родился в Иудее. Когда я закрываю глаза, я вижу город среди желтых холмов, покрытых жесткой травой, я вижу его жителей. Эти люди вскормили меня, там я впервые произнес слова молитвы, впервые взял в руки меч, ощутил первый поцелуя на губах. Возле стен Ерушалаима есть роща, где мой отец Антипатр любил сидеть со мной и братьями, рассказывать о том, как нам жить, как отличать черное от белого.

Мой отец завещал мне беречь эту землю, как берегут мать. Я старался делать это. И люди мне поверили. Они ждут меня. Иначе нас раздавят, перемелют более крупные народы. Наши следы затеряются среди холмов, а имя исчезнет. Могу ли я вкушать блага в мирной Капуе, зная, что люди, доверившиеся мне, зовущие меня, страдают? Смысл моей жизни — отвечать за этих людей перед миром, перед судьбой. И сберечь ее, сделать ее народ счастливым можно только под эгидой Великого Рима, отбив ее у парфян. Это тоже одно из убеждений, завещанных отцом. Иначе и сама жизнь мне не нужна. Не знаю, почтенные триумвиры, ответил ли я на ваш вопрос, но я старался.

Антоний одобрительно посмотрел на своего подопечного. Хорошо сказал парень. Иной сенатор лучше бы не сказал. Каков? Октавиан замолчал. Что-то такое было в пафосных и сбивчивых словах иудея, что заставило дрогнуть струны души самого триумвира. Что-то нашло созвучие. Чем-то это напоминало разговоры самого Октавиана с его друзьями Агриппой и Меценатом в Македонии. Этот иудей в чем-то был большим римлянином, чем те патриции, которым завтра надлежит решить его судьбу. Но промелькнувшая на миг вспышка во взгляде Октавиана, сразу погасла.

— Спасибо, друг, Герод, — опять спокойным и каким-то бесцветным голосом проговорил Октавиан. — Думаю, днями надлежит созвать Сенат. А до тех пор все обсудить. Ты согласен, Марк?

— Конечно. Я с тем и пришел.

— Что ж, завтра все и решим.

Антоний и Герод покинули дом Октавиана, холодный и чужой, несмотря на все его великолепие.

— Ладно, Герод, — сказал Антоний, когда они проходили мимо портика, опоясывающего форум. — Гай всегда был каким-то холодным и болезненным. Будто и не кровь у него в жилах. До сих пор удивляюсь, что Гай Юлий Цезарь сделал его своим наследником. Наверное, он объелся устрицами в тот день, когда писал завещание. А мы с тобой пойдем в мой городской дом, и ты увидишь, что не все римляне похожи на Октавиана.

***

Пирушка у Антония затянулась за полночь, что было вполне в обычаях старшего из триумвиров. Еще будучи совсем молодым человеком, он успел промотать на таких пирушках огромное состояние. Герод не был большим любителем пиров, но понимал их важность. Здесь, на пирах под переливы арф, пируэты танцовщиц и возгласы пирующих, составлялись политические союзы, заключались договоры, воплощавшиеся в перемещениях легионов, выдвижении кораблей и многом другом, столь необходимом для него сегодня. Не исключением была и пирушка у Антония.

Уже привычный зал с выложенным мозаикой полом, яркими светильниками на стенах, гигантским кабаном, запеченным целиком, на столе. Кабан венчал целую череду блюд с пирожками, оливками, колбасками, запеченной рыбой и сложными паштетами. Гости Антония провозглашали тосты за хозяина дома, не чураясь самой откровенной лести. Герод старался держаться в тени, есть и пить как можно меньше, хотя хозяин и уложил его на почетное место справа от себя. Впрочем, понимая, что в этом кругу нужно быть своим, он шутил, декламировал греческие и латинские стихи, внимательно выслушивал и кивал хозяину, проявлял живую заинтересованность речами Антония с его тягой к неумеренной похвальбе, гостям. Словом, по общему убеждению, показал себя воспитанным мужем и отличным собеседником. Это и было нужно Героду.

Неожиданно разговор принял не вполне желательное для Герода направление. У уже изрядно напробовавшихся самых разных сортов греческого, италийского и даже испанского вина гостей вдруг родилась «мудрая мысль».

— А почему мы должны отдавать царство какому-то мальчишке? Как там его… Аристобул? — вдруг воскликнул покровитель искусств и знаменитый оратор Валерий Мессала.

— Точно! — поддержал кто-то из гостей. — Он еще и племянник этого изменника Антигона. Пока мальчишка, посидит под Геродом, а там тоже начнет в сторону парфян смотреть.

— Он, кроме предателя Антигона, единственный представитель царского рода. Другого претендента могут не принять, — пытался объясниться Герод. Но разгоряченные гости не желали его слушать.

— И правда, зачем нам какой-то дикарь на троне на границе с Парфией? Да еще и возможный изменник? — не унимались пирующие.

— И верно, посадим царем Герода, — шум за столами продолжался, заглушая и звуки музыки, и шум фонтана. — Он — римский гражданин, верный, воспитанный в римском духе.

Наконец, шум голосов донесся до уха хозяина дома. Антоний приподнялся на локте, оглядел гостей мутным взглядом, словно пытаясь сообразить, о чем, собственно, идет речь. Потом, поймав глазами Герода, воскликнул: «Мой друг, сын моего друга будет царем Иудеи! Это правильно, почтенные сенаторы! Думаю, это решение сенату и стоит принять!»

Гости, многие из которых принадлежали к членам сената, громогласно выражали согласие с мнением Антония, серьезно осложняющим жизнь будущему владыке Иудеи. В отличие от собравшихся римлян, он отлично понимал, как отнесется иудейская аристократия к царю, назначенному римлянами. Куда проще было бы оставаться в тени Хасмонеев. По крайней мере, сейчас. Но, похоже, переломить ситуацию уже поздно. Где-то он упустил момент. Да и римлян по понятным причинам он устраивает больше, чем Аристобул. Он римский гражданин, что уже обеспечивает его лояльность. Он не принадлежит к родовой знати, а значит, не сможет начать «оглядываться в сторону». Их позиция понятна. Сложнее понять, есть ли выбор у самого Герода. Похоже, что и нет.

Уже после того как основная масса гостей отбыла домой, а хозяин вместе с наиболее верными приверженцами Бахуса заснули непосредственно на пиршественном ложе, Герод смог уединиться в комнате, предоставленной ему, чтобы обдумать и взвесить все, что произошло. Итак, два самых могущественных человека Рима заявили о своей поддержке. Правда, поддержка может оказаться чрезмерной. Вместо статуса прокуратора он может получить статус царя, создающий гораздо больше хлопот. Но отказаться сейчас опасно. Слишком неопределенно положение Герода. Александрийское и эфесское представительства продолжают приносить доход. Но впервые его дом оказался без территориального ядра, без опоры и ответственности за народ. Во всяком случае, впервые на памяти самого Герода.

Из Иудеи его вытеснил Антигон, поддержанный Пакором, принцем парфянским. Отношения с новым царем Набатеи тоже совсем непростые. Долг он не вернул, хотя и принял мать и будущую тещу, а также тех жителей Иудеи, которые решили последовать за Геродом. Караваны через Набатею идут, но их стало ощутимо меньше. Война не располагает к торговле. Все сложно. Впрочем, как и его отец, Антипатр, Герод не ждал, когда обстоятельства сложатся благоприятно, а действовал в тех условиях, которые есть. Значит, и теперь стоит поступить так же. Скоро в новом здании Сената, построенном Юлием Цезарем, решение будет принято. А дальше…

Герод закрыл глаза и увидел холмы вокруг Ерушалаима. Бесконечная гряда холмов, переходящих в иудейские горы, высокие стены города с башнями и широко раскрытыми воротами. Все это он помнил. Но картина менялась. Дороги прорезали холмы то тут, то там. Настоящие дороги, а не тропы для караванов. Вдоль дорог он увидел сады, разбитые стараниями сотен людей, дома с белыми стенами, увитыми виноградной лозой. Увидел радостных и спокойных людей, сидящих возле домов, идущих по дорогам, увидел огромные караваны с товарами, отправляющимися к морю. И над всем этим высился купол Храма, нового Храма, построенного им, Геродом. А там, где купол соединялся с невероятно синим небом, летела, наливаясь силой его песня, песня героя.

***

День заседания Сената не принес неожиданностей. После появления Антония и Октавиана сенаторы расселись на свои места, а триумвиры уселись между консулами. Слово взял Мессала. Представив собранию Герода, он рассказал об обидах, причиненных ему парфянами, о предательстве Антигона, об опасности парфянского нашествия в Азии и о долге Великого Рима перед своими союзниками.

После краткого выступления самого Герода, по существу, повторявшего уже сказанное Мессалой, слово взял представитель одного из старейших римских родов Луций Сепроний Атрацин. Будучи другом Цицерона, врага триумвиров, внесенного в проскрипционные списки, и приятелем Антония, он находился в сложном положении. И потому старался не раздражать владык Рима. Его предложение было явно согласовано с обоими триумвирами.

Он предлагал для блага государства предоставить Октавиану власть в Италии, Галлии и Испании, для наведения порядка, а также борьбы с пиратами, действия которых нарушают связи Италии и провинций. Антонию же вручалась власть над восточными провинциями и правом набора войска для войны с Парфией. Герода он предлагал признать царем Иудеи. Причем под его властью будет не только урезанная территория, которой сегодня управлял Антигон, но и те земли, которые Герод контролировал некогда в провинции Сирия. Иными словами, Самария, Пера, Десятиградье, приморская полоса, Галилея и Идумея, включая дорогу на Эйлат, потенциально передавались под власть нового правителя и союзника Рима. Правда, их еще нужно было отвоевать. Пока же он должен был собрать войско и связать часть парфянских сил, не давая им всем сосредоточиться против Антония.

Заседание длилось недолго. Отцы Отечества согласились со всеми предложениями Атрацина. Из Сената Герод выходил вместе с двумя триумвирами. Причем не только Антоний, который уже полностью признал Герода «своим сыном», но и Октавиан смотрел на царя Иудеи более чем благосклонно.

Герод не стал задерживаться в Риме и после обязательного по случаю принятия судьбоносного решения пира, теплого прощания со своими могучими покровителями отбыл в Брундизий. Впереди было не просто много дел, но невероятно много. Впереди был набор воинов, схватки с могучими врагами, беды и потери. Но там, где небо касалось моря, вдали лежала его самая прекрасная, почти утраченная возлюбленная — Иудея. И он, Герод, будет с ней. Копыта коней выбивали мерную дробь по камням дороги, а в душе Герода росла и звучала песня, перед его глазами рос Храм над городом среди холмов.

***

На этот раз путешествие обошлось без бури, хотя зимние ветры и не жаловали. Когда вдали показались берега, возник вопрос о месте высадки. Высадиться в Иудее было бы красиво, но не особенно осмысленно. Территорию страны плотно контролировали отряды Антигона и переданные ему парфянские всадники. Можно было ехать в Александрию, где оставались Марьямна с маленьким Аристобулом. Но там была и Клеопатра, не простившая Героду отказа от места ее военачальника или отказ от постели. После долгих раздумий и совещаний с приближенными Герод выбрал в качестве временного пристанища прибрежную крепость Птолемаиду, называемую местными людьми Акко или Акра, на самой северной оконечности Иудеи.

Год назад крепость без сопротивления сдалась парфянам. Но за год изменилось многое. Бесконечные грабежи и насилие сделали парфян, как и их ерушалаимских сторонников, в глазах местных жителей воплощением темных сил. Небольшой гарнизон, состоящий из итурейских союзников парфян, не особенно задумываясь о сопротивлении, бежал из города, как только воины Герода высадились близ крепости.

Едва успев расположиться в Акко, Герод разослал гонцов ко всем своим сторонникам в Галилее, где еще помнили его правление, в Самарию, в Наботею. Корабли полетели в Александрию, Газу, Тир и Эфес, созывая всех, кто был верен дому Герода, дому Антипатра, к нему. С первыми же кораблями прибыли Барух и Бранн. Барух прибыл на «круглом» купеческом судне с запасами зерна, бобов, фуража для лошадей. Герод обнял верного советника.

— Вот. Теперь мы и с царством. Только, боюсь, его долго придется отвоевывать, — приветствовал Барух царя Иудеи.

— Да, назваться царем — дело не самое хитрое. Вот как нам дальше быть — куда интереснее.

— Я к тому же. Чтобы нам было не так грустно думать, я немножко решил захватить с собой подарочков для царя иудейского. Следом за мной идут корабли из Александрии и из Херсонеса. Там еда, оружие, деньги. Это все, что мы успели собрать. Думаю, на первое время должно хватить, — отчитался советник.

Герод онемел. Он только собрался отдавать приказания, а они уже отданы и исполнены. Вот это молодец. Интересно, мы уже совсем разорены или что-то осталось?

— Мы сильно потратились?

— Пока все идет из текущих доходов. Золото и драгоценности дома Антипатра мы не трогали.

— Хорошо. Найди, где складировать все, что будет прибывать. И пусть у складов стоит охрана. Нас еще немного.

Следом за Барухом прибыл Бранн. С ним прибыли сотни наемников из страны Германия, таких же огромных и рыжих, как он сам. Таких же одиночек, продающих свое единственное достояние — меч. За ним следом тоже шли корабли, но не с продуктами и оружием, а с воинами. Через несколько дней стали стягиваться добровольцы из сторонников нового царя Иудеи. Их принимали, тщательно проверяли и… отправляли учиться воевать. Герод с самого начала заявил, что ему нужны настоящие бойцы, способные биться и в строю, и в одиночку.

Когда через месяц большой отряд, посланный Антигоном, приблизился к крепости, ее гарнизон уже перевалил за тысячу воинов. В результате карательная экспедиция отбыла восвояси без особого результата. А отряды все шли и шли. Герод собирал не только сторонников. Не менее важны были сведения, как военные, так и торговые.

Антоний с помощью денег Герода быстро переправил армию на восток, но сам предпочел остаться в Афинах, постигая мудрость учителей философии и красноречия. Ходили слухи о его очередной любовнице, общество которой он предпочел сражению с парфянами. Впрочем, это были только слухи.

Во главе армии стал легат Антония, поднявшийся из самых низов армии, Публий Вентидий. Тем временем, сам Пакор вернулся в Парфию. Но в Сирии оставалась сильная армия парфян и их местных союзников. На границе Сирии и Киликии действовала армия, составленная из остатков войск Кассия во главе с Лабиеном. В Иудее Антигон смог мобилизовать отряды всех аристократов, усилить их парфянской конницей и итурейскими лучниками. Из Ерушалаима были выселены все жители, подозреваемые в симпатии к дому Антипатра, а гарнизон города, более десяти тысяч воинов, бдительно охранял стены. Стояли гарнизоны и в крупнейших городах Иудеи. Но за стенами городов власти не было совсем.

В Галилее вновь укрепились разбойники, промышлявшие на дорогах. Процветали грабежи и в других областях страны. Боевые отряды ерушалаимских владык и Парфии, временами налетавшие на деревни «для сбора дани и защиты от разбойников», только добавляли страданий простым людям, народу с полей.

Силы Герода постепенно росли. Кроме армии наемников и добровольцев, собиравшейся возле крепости Акра, были отряды Ферароса, стоящие в Идумее и Газе, и отряды Иосифа, закрепившегося в Масаде, на границе Набатеи. Ожидалась помощь от Вентидия. Но пока оттуда только шли требования о присылке вспомогательных войск. Обстановка на севере оставалась сложной.

Заманив в ловушку легионы Лабиена, Вентидий смог рассеять их. Сам Лабиен погиб. Столь же успешными были его действия и против парфян. Однако на границе Парфии стояла армия царевича Пакора, и римлянин не решался идти на помощь Героду. Да и не считал это особенно важным. Громкие победы в Сирии, отражение возможной парфянской угрозы были куда интереснее, чем разоренная дотла Иудея. Герод решил действовать на свой страх и риск. Он организовал регулярное снабжение своей армии хлебом, фуражом, оружием, серебром и бронзой. Все это взял на себя Барух. Организовав тыл, Герод перешел в наступление.

Сосредоточив в Акре к зиме до семи тысяч мечей, он за одну ночь в буран перебросил их к стенам столицы Галилеи, Сепфориса. Ранним утром на гарнизон города вместе с ветром и песком посыпались воины Герода. Растерянные сторонники Антигона были буквально размазаны по стене. Когда в открытые штурмовым отрядом ворота вошла армия, все было уже кончено. Остатки гарнизона бежали в горы. Сепфорис вновь стал временной столицей Герода.

Как только буран стих, а воины смогли согреться, вытрясти песчинки из одежды и перевести дух, да, по распоряжению царя, накормить горожан, жестоко страдающих от голода, Герод выслал разведчиков к горам. Вести были неутешительными. Разбойники и остатки гарнизона Сепфориса засели в пещерах близь озера Кинерет. Пещеры на отвесных скалах. Вниз спускаются по веревкам. Похоже, что из пещер есть выходы в Сирию. Штурм пещер, да еще зимой почти невозможен.

Выслушав разведчиков, Герод собрал совет. Были командиры тысяч. Был Бранн, главным ставший мечом дома Герода.

— Друзья, — начал Герод, — мы должны не просто взять город и удержать его. Нам нужно полностью очистить Галилею. Я знаю, что штурм пещер, где укрепились разбойники, невозможен. Тем не менее, мы должны их уничтожить. Какие есть мысли?

— Господин! — начал один из командиров отряда — Мы подведем всю армию к горам и по веревкам поднимемся в пещеры.

— И потеряем там половину воинов, — прервал его Герод. — Предложение смелое, но не мудрое.

Присутствующие замолчали. Вдруг голову поднял Бранн.

— Герод, а далеко ли до пещер сверху?

— Да нет, локтей десять, но там же совершенно отвесная скала… Постой! Цепи! Мы на цепях спустим воинов в деревянных телегах. Бранн, ты наш спаситель и самый мудрый из воинов! — воскликнул Герод.

На следующий день Герод выступил. Преодолев расстояние до озера, они поднялись на гребень и стали крепить к деревянным коробам мощные цепи. Сами цепи крепились к скалам над пещерами и лебедкам, на которых их предполагалось спускать. Шум привлек внимание разбойников. Но, будучи уверенными в своей безопасности, они не предали ему особого значения. Напротив, из пещер послышались шутки об «ослах, желающих научиться летать». Правда, вскоре шутки прекратились. Деревянные короба с воинами вдруг оказались перед входом в пещеру. Сотни дротиков было брошено в ее тьму, десятки криков огласили окрестности озера Кинерет. Не прошло и часа, как отряд Герода полностью оказался в пещерах. Разбойников убивали повсюду. Небольшие очаги сопротивления безжалостно подавлялись. К утру основная масса была уничтожена. Галилея вновь стала основой власти Герода.

Но годы войны не прошли даром для Галилеи. Когда воины Герода вступали в Сепфорис, жители города падали на колени перед ними с криком: «Хлеба! Господин, дай хлеба!» Вместо плодородной и богатой провинции он получил область с населением, умирающим с голода. Эту беду Герод должен решить первой. Путь решения нашелся сам собой. Когда отряд возвращался в Сепфорис, воины везли с собой четыре большие телеги, груженные добычей. Серебро, золото, драгоценные камни и должны помочь Галилее.

Прежде всего, конечно, закупить зерно. Где? Конечно, в Александрийском представительстве, у себя. Уже через три-четыре недели хлеб будет в Галилее. Пока же Герод распорядился поделиться уже имеющимися запасами. Ведать раздачей пришлось Баруху, которого знали в Галилее практически все. Когда призрак голодной смерти отступил, Герод решил изменить и порядок раздач. Хлеб теперь выдавался или в долг, если берущий мог гарантировать его возврат, или за работу. Крестьянам выдавались семена на посев. У кочевников Арабии закупался скот. Отряды Герода обеспечивали безопасность территории. Люди, получающие пищу, участвовали в постройке крепостей и дорог. Впрочем, Герод настоял, чтобы жалование им тоже выплачивалось.

Вымирающая область постепенно превращалась в кипучий мир, где в каждом месте что-то сажалось, возводилось, прокладывалось. Тем временем, римские войска готовились к вторжению парфянской армии во главе с царевичем Пакором. Вентидий, продолжавший в отсутствие Антония командовать всеми силами римлян, стягивал войска к границам Парфии. Страшной угрозой для римской пехоты, составлявшей основную часть войска, была латная конница парфян. Закованные в латы воины и их кони, выстроенные клином, просто пробивали римский строй, давили пехоту. Строй всадников, если он успевал набрать достаточную скорость, был непобедимой силой. Неменьшую угрозу составляли парфянские конные лучники, стреляющие на ходу. Потому особо опасными были для римлян открытые равнины. Было понятно, что парфяне ударят в районе одной из них. Но где? Близ Антиохии? В направлении Дамаска? Где-то еще? Держать под контролем все направления было просто невозможно.

И здесь Вентидий решил «помочь» Пакору. Через лазутчиков и с помощью демонстративного перемещения войск он создал уверенность, что слабее всего защищено направление возле портового города на Евфрате Селевкии Зевгмы. Наживку заглотили. Десятки тысяч парфянских воинов сосредоточились в этом месте, началось наведение понтонной переправы. Но течение Евфрата в этом месте было коварным. Трижды мост разрушался. Строительство моста длилось более месяца. Тем временем Вентидий смог стянуть значительные силы к городу.

Сама переправа для парфян стала тяжким испытанием. Отряды легких лучников римлян с берега обстреливали беззащитные колонны всадников. Сотни и сотни падали в мутные воды великой реки. Разъяренные до последней степени всадники кинулись в погоню за стремительно убегающей легкой кавалерией римлян. Только добраться до горла этих детей гиены, по вине которых бессмысленно погибли лучшие воины! Только бы догнать!

Но римляне Вентидия применили на этот раз традиционную парфянскую тактику — заманить врага в ловушку с помощью притворного отступления, а потом ударить всем войском. Когда до гряды холмов, из которой, казалось, римляне уже не выскользнут, оставались сотни шагов, с высот ударили тяжеловооруженные римские легионы. Рассеянных всадников крушили по всему полю. Римская конница отрезала путь к отступлению. Сражение быстро превратилось в побоище. Больше десяти тысяч лучших парфянских воинов сложили свои головы на поле близь Селевкии. Среди павших был и сам царевич Пакор. Победителям достался огромный обоз парфянской армии, на свою беду успевший переправиться на другой берег Евфрата. Лишь малая часть воинов смогли уйти за Евфрат, кто-то пробивался в Иудею.

И хотя Герод по распоряжению Вентидия привел почти пять тысяч мечей, на его просьбу о помощи в освобождении его царства был получен резкий отказ. В распоряжение Герода передавались два легиона, что против почти полусотни тысяч мечей Антигона были не слишком большим подспорьем. Сам же Вентидий вместе с основной массой войск после установления контроля над Сирией направился на город Самосату, центр Коммагены, царства, ставшего на сторону парфян.

Герод отбыл, не солоно хлебавши, в Сепфорис. Ходили слухи о взятке, которой Антигон нашел способ поклониться римскому военачальнику. Могло ли это быть? Могло. Вентидий не был богат, да и шансов на политическую карьеру, несмотря на победы, у него было немного. Но могло быть и иначе. Вентидий вполне мог считать, что Антигон в Иудее никуда не денется, поскольку отделен от Парфии территорией, контролируемой Геродом и его войсками, а Коммагена может стать новым направлением удара парфян. Так или иначе, но Герод оказался временно один. Впрочем, предаваться унынию у него просто не было времени.

Наведя порядок в Галилее, он быстрым броском овладевает Самарией, переезжает туда. Отряды его младшего брата Иосифа занимают Перу, восточную часть бывшего государства Хасмонеев. Другой брат, Ферарос, восстанавливает сеть крепостей вокруг территории, контролируемой Антигоном. В море господствовал римский флот. По существу, единственная связь с внешним миром для Антигона осуществлялась через дорогу, охраняемую древней крепостью Иерихон, где продолжал стоять парфянский гарнизон. Караваны с пряностями вновь пошли по полностью контролируемой Геродом земле к финикийским портам. В процветающие области севера начинается бегство крестьян из Иудеи. В этих условиях Герод попытался вызвать Антигона на переговоры.

Но попытка решить вопрос миром не увенчалась успехом. Герод направил Антигону послание с предложением отречься в его пользу и отбыть в Парфию вместе со всем своим двором и приближенными, забрав все, что тот в состоянии увезти. Не то чтобы Герод был настроен особенно великодушно в отношении Антигона. Он помнил, что именно Антигон был виновником смерти Фасаэля, поддержал убийцу отца. Но в тот момент, как ему казалось, это был вариант, который бы устроил всех. Тысячи людей остались бы жить. Сторонники Антигона сохранили бы лицо, а он, Герод, приобретал бы легитимность в глазах иудейской аристократии. Ответ не оставлял вариантов для политики. Герод объявлялся захватчиком и самозванцем, а война против него — священной войной за свободу. Что ж, этот вариант тоже просчитывался.

Если в прямом столкновении у войска Антигона было явное численное преимущество, то и в экономической мощи, и в выучке воинов преимущество уже переходило к Героду. Да и собрать все силы в одном месте для правителя Иудеи было опасно. Низы все более ненавидели освободителя, откровенно пренебрегавшего ими. Они хотели есть, пить, растить детей, а совсем не сражаться с Геродом, который, как говорят, дает такую возможность тем, кто уже оказался под его рукой.

Восстания вспыхивали все чаще, заставляя держать значительную часть воинов в малых крепостях, рассредоточенных по территории страны. А источников для существования и продолжения борьбы становилось все меньше. Даже сокровища Храма уже не спасали, тем более что их оставалось совсем немного. Ведь территория страны оказалась почти отрезанной от мира. Мира, где по какому-то недоразумению жаловали не Антигона, наследника великих царей и воина-освободителя, а полукровку из Идумеи.

Ситуация складывалась почти безвыходная. Герод не может взять Ерушалаим, завладеть Иудеей, но и Антигон не в состоянии прорвать кольцо, выстроенное Геродом. Можно просто удушить Иудею, перекрыв все каналы связи с внешним миром. Герод думал об этом. Но это его Иудея. Губить страну, которой собираешься править, не совсем разумно. Об этой ситуации и собирался говорить Герод со своими приближенными и друзьями в древней столице царей Израильского царства, городе Самарии. Но разговор пошел совсем не в ту сторону.

Первым поднял «неприятную» тему Барух. После обсуждения текущих дел, прохода караванов, сбыта, доходов и расходов, передвижения войск, подготовки нового пополнения и тому подобных вечных проблем, он вдруг спросил: «Прости, Господин! А что нам Иудея и Ерушалаим? Эта страна разорена. Торговые пути давно обходят Священный город. Аристократы Иудеи никогда не признают тебя. Даже если на словах будет иначе, они будут плести интриги, заговоры. Зачем это тебе? Даже римляне, похоже, смирились с Антигоном. Мы уже контролируем север и восток, полностью распоряжаемся на юге. Наши караваны идут по нашей земле, наши поля принесут в этом году богатый урожай, а в Иудее поля не засажены, сады вырублены. Господин, зачем тебе Иудея?»

Неожиданно Баруха поддержал Бранн: «В самом деле, Герод, в Иудее мы, в любом варианте, положим много людей. Ерушалаим — мощная крепость с сильным гарнизоном. Они понимают, что милости от нас ждать не приходится, бежать им некуда, потому драться будут до последнего. А прибыли там немного. Скорее, вкладывать придется. Зачем нам это?»

Герод ответил не сразу. Он встал, прошел к террасе, отделенной от зала колоннадой, посмотрел на оживающую весной природу, зеленеющие поля внизу, за стеной.

— Да. Все правильно. Иудея сегодня бедна, несчастна и никому особенно не нужна. Вы полностью правы. Если рассуждать разумно, тратить огромные средства, губить армии для обретения клочка пустой земли — глупая затея. Только здесь я, похоже, совсем не разумный человек.

Представьте, твоя любимая женщина отдана другому мужчине. По любви ли, по приказу, но ей владеет другой. Ему она стелет постель на ночь и будит утром, с ним сидит во время трапезы, едет в его повозке во время путешествия. И, наверное, с этим можно было бы смириться, если бы он окружал ее заботой и любовью, которой она достойна. Но ты знаешь, что она несчастна, что она голодает и страдает, что она ненавидит своего господина. И ты знаешь, что ты мог бы ей дать то, что она заслуживает, дать ту любовь, которой она достойна. Смогли бы вы устоять перед искушением, отнять любимую у злого и неблагодарного господина?

Поймите, Иудея — моя самая большая любовь в жизни. Любовь, завещанная отцом. Ради этой любви я пожертвую всем, что имею. Да и самим собой тоже. Один мудрый фарисей сказал: «Если не я за себя — то кто за меня? Но, если я только за себя — то кто я?» Я — за Иудею. Это мой выбор. Я понимаю, что это моя любовь и моя жизнь. Поэтому хочу, чтобы каждый из вас выбрал, со мной он или нет?

Когда-то, в прошлой жизни, молодой Герод уже ставил перед своими людьми и перед своими друзьями подобный выбор. Но тогда, в Галилее выбор был между трусостью и смелостью. Сегодня внешне выбор такой же. Но, на самом деле, намного более сложный вопрос. Готовы ли они пойти за другом в пропасть, быть может, пойти на смерть? Готовы ли они помогать ему в деяниях, с обыденной и разумной точки зрения нелепых, вредных? Готовы ли они пожертвовать собой ради Герода и его мечты? Готовы ли они сделать эту мечту своей?

Молчание затягивалось. Молчал даже брат, Иосиф, привыкший слушаться Герода, как некогда слушал Антипатра. Наконец, встал Бранн.

— Герод! Любовь — чувство, достойное мужчины и воина. Любовь к родной земле — вдвойне достойное чувство. Много лет прошло с тех пор, когда я отдал свой меч вашему дому, поклялся в верности. Мои волосы из рыжих уже становятся белыми. Мне поздно менять пристрастия. Я с тобой!

— Ты уже задавал мне когда-то этот вопрос, господин, — подал голос Барух. — И я ответил. Тогда тоже ставки были велики. Мы справились. Справимся и сейчас. Я с тобой.

— Спасибо, друзья! Я был уверен, что могу на вас положиться.

Тут встал старейший советник дома, Нафанаил.

— Прости, господин! Я уже очень стар. Я не сомневаюсь в твоей победе, не хочу, чтобы ты сомневался в моей верности, но хочу прожить остаток дней где-нибудь там, где не звенят мечи, а смеются дети.

— Что ж, это твой выбор, — ответил Герод. — Ты имеешь на него право. В городе Эфес ты найдешь все, к чему стремишься. Я хочу, чтобы через пять дней ты уже направлялся туда. Здесь может стать жарко.

— Брат, — подал голос Иосиф, — честно скажу, что мне не нравится затея с Иудеей. Я ее не понимаю. Мы уже сейчас владеем территорией большей, чем Гиркан II. Но именно ты сегодня глава нашего дома. Поэтому я остаюсь с тобой до самого конца.

— Спасибо, брат! — обнял Иосифа Герод.

После этого высказывались уже все. Совсем немногие решили выйти из игры и отбыть с Нафанаилом или куда-то еще. Оставшиеся поклялись в верности новому царю Иудеи.

Когда собравшиеся расходились, Барух вдруг попросил разрешения задержаться. Оставшись наедине с Геродом, он заговорил.

— Господин мой, царь Иудеи, я верю, что помыслы твои благородны. Но понимаешь ли ты, что далеко не все будут думать так. Твои предки издавна торговали с востоком и западом. Ты видел другие города и другие миры. Ты можешь их сравнивать. Но большая часть твоих будущих подданных никогда не покидали своих селений. Эти люди живут бедно. Но они привыкли так жить. Они пасут своих тощих овец и коз, собирают небольшие урожаи на своих клочках земли. Это и есть их мир. Так жили их родители и деды. Они не будут понимать тебя. Они счастливы в своем мире. Готов ли ты к этому, Герод?

Они привыкли, что коены из Ерушалаима брезгуют ими. Воспринимают это не как оскорбление, а как естественное положение вещей. Они всегда слушали их. Они всегда слушали твоих врагов. Все, что ты будешь делать, будет твоими врагами подано как святотатство и гордыня. На тебя навесят все грехи, которые только смогут придумать. Ложь, пересуды, сплетни, недомолвки — все пойдет в ход. И люди, ради которых ты сегодня готов пожертвовать собой, будут верить не тебе, а им. Готов ли ты к этому, Герод?

Твои враги захватят твое будущее, а люди с полей, народ Иудеи будет, как всегда, безмолвен. Готов ли ты? Я своего решения не меняю. Но не хочу, чтобы поменял его ты сам, натолкнувшись на злобу со стороны тех, кому хочешь помочь. Готов ли ты идти в своей любви до конца?

Герод молчал. Он гнал от себя эти мысли. Старался не думать о том, что сейчас внятно проговорил старый друг. Готов ли?

— Да, Барух, готов! — со вздохом ответил он. — Моя любовь — главный столп моей жизни. Без нее мне останется только ублажать плоть, то есть жить подобно животному. А это не жизнь. Я готов. Хотя, может быть, плата за это будет слишком велика.

Южная ночь уже набросила покрывало над Самарией. Огромные звезды расцветили небо. Вечная странница поплыла над полями. Туда, к морю. Герод и Барух смотрели на небо, на землю, вдыхали запах цветущих трав, слушали несмолкаемое пение цикад… И не было в мире ничего прекраснее.

***

Уже привычное течение будней разделенного пока государства Герода было прервано двумя событиями, следующими одно за другим. Первое событие было радостным, волнительным, хотя и давно ожидаемым. Из Александрии прибыла прекрасная невеста, принцесса Марьямна со своим братом. Царица Клеопатра, как могла, затягивала ее отъезд, стремясь сделать царевну способом давления и на Антигона, и на Герода. В идеале бы, просто присоединить эти территории к Египту. На худой конец, заставить и того и другого выполнять ее, Клеопатры, указания. Но, в конце концов, доводы и увещевания Клеопатры кончились. Тогда в дело пошли сила и хитрость. Она просто запретила своим кораблям везти царевну, а своим стражам — выпускать ее из города, ссылаясь на дурную погоду и плохие предзнаменования. Но дом Герода уже имел собственные силы в Александрии. Тайные сборы, протекающие во дворце Ферароса, неизвестный корабль, вечером вышедший из гавани. И вот, Марьямна уже направляется в Акру.

Ранним утром от ворот прибежал запыхавшийся гонец. Почти растолкав стражу, он кинулся к Героду.

— Господин! Принцесса Марьямна прибывает в Самарию!

Герод вскочил. В душе сладко и непривычно защемило.

— Быстро! Коня! Готовьте пир! — крикнул Герод, уже вылетая из дворца.

— Подожди, господин! — остановил его Барух — Так нельзя! Неужели ты хочешь предстать перед прекрасной принцессой Марьямной дикарем с окрестных гор?

Герод ошарашено осмотрел себя. Да. За делами он как-то забывал следить за своим царственным обликом. Обреченно махнув рукой, он отдался заботам придворных, которых что-то много развелось в Самарии.

Через пару часов по дороге в Акру следовал отряд из воинов в сверкающих латах во главе с Геродом, волосы которого скрепляла золотая диадема. За воинами ехали слуги с подарками для принцессы и ее родни. Герод сжимал поводья, все еще растерянно и не вполне понимающе глядя на простирающиеся меж холмов поля и виноградники. Вдали показался небольшой караван. В груди воина и правителя вдруг застучал огромный молот, кровь хлынула к лицу. Он мучительно пытался вспомнить правильные слова, которые придумал Барух для приветствия принцессы и невесты. Но мысли путались. Образ Марьямны заслонял их. Когда до повозок оставались шаги, с одной из них вдруг соскочила девушка и бросилась к всадникам: «Герод!»

Воин спрыгнул с коня и, сделав шаг навстречу, застыл. Не смешная и трогательная девочка-подросток, но прекрасная, точно греческая богиня, с горящими глазами, полными слез, к нему бежала Марьянма. Девушка бросилась к воину. Их руки сплелись. Глаза встретились. Мир остановился. Он просто перестал существовать.

— Марьянма!

— Герод!

***

Свадьба, долгая и величавая, как и положено свадьбе царя Иудеи с принцессой из дома Хасмонеев, стала для молодых бесконечной мукой, десятью казнями египетскими. Казалось, что любимые родственники и гости, в том числе правительница Египта Клеопатра, специально затягивают церемонию, чтобы помучить молодых людей. Казалось, что друзья говорят слишком много, а священник буквально засыпает над Книгой Книг.

Но все когда-нибудь кончается. Наконец, они остались вдвоем. Только вдвоем. Люди, Самария, Иудея, Рим — все это смыла великая страсть, оставив на земле лишь два влюбленных сердца. Бескрайняя звездная ночь, напоенная запахом трав, пением птиц, стала им покрывалом. Мир сжался до границ ложа, где сплелись тела Герода и Марьямны. Все вокруг отступило, сжалось, стало неважным. Они, двое, были миром, и мир был с ними и в них. Песня героя сменилась нежным напевом Великой Любви.

***

Пробуждение их было совсем не таким, как хотелось бы Героду, как мечталось Марьямне. Из-за занавеси раздался громкий шепот Бранна:

— Герод, прости! Они все боятся и послали меня. Там срочный гонец из Сирии.

— Будьте вы прокляты, все гонцы в мире! — ласково отозвался Герод таким же шепотом. Тем не менее, вылез из-под покрывала, прикоснулся губами к плечу еще спавшей жены и начал одеваться.

— Что тут у вас стряслось?! Мир перевернулся? Мошиах прибыл? — буркнул он, выходя в зал, всем своим видом изображая крайнее недовольство.

— Герод, ты почти угадал, — проговорил Бранн. — В Сирию прибыл Антоний! Он вызывает тебя!

Пожалуй, впервые Герод подумал о своем друге и покровителе с тихой ненавистью.

***

Герод ехал по улицам верхнего города в Ерушалаиме. В окружении всадников в сверкающих латах, приближенных, он сидел на коне, одетый в богатую хламиду из тонкого хлопка, расшитую золотой нитью, с золотой диадемой, украшавшей голову. Встречные расступались перед ними. Кто-то кричал приветствия, кто-то отводил глаза.

Город еще носил следы яростного сражения, которое почти два месяца шло на его стенах, на его улицах. То здесь, то там виднелись следы пожаров, разбитая посуда, проломленные стены домов, обрывки тканей. На земле еще оставались пятна крови. Сторонники Антигона, понимая, что пощады им ждать не приходится, сражались яростно, до конца. Последних защитников войска Герода рубили уже на ступенях Храма. Здесь погибли и все члены Синедриона, поддержавшие Антигона. Могло быть еще хуже. Римляне, союзники Герода, кинулись грабить город по традиции того времени. Лишь угроза именем Антония и обещание большей доли добычи позволили новому царю вытеснить их за стены.

Герод вспомнил недавнюю, а сколько случилось всего с той поры, встречу с Антонием.

— А, малыш-Герод, — приветствовал его Антоний, когда тот вошел в консульскую палатку в центре лагеря. — Вот сейчас справимся с Самосатой и займемся тобой. Как там твой Антигон? Еще с ушами?

— Пока с ними, — в тон ему ответил Герод, обнимая огромного римлянина. — Хотя, по мне, они гораздо лучше бы смотрелись отрезанными и высушенными.

— Тут уж не поспоришь, — рассмеялся Антоний. — Ладно, ты с чем пожаловал? Ты же пустой не приезжаешь. Знаю я тебя.

— Ты прав, Марк! Я с подарками. Но сначала о тебе. Все ли благополучно? Как идет осада?

— Да как сказать, — недовольно проговорил римский полководец. — Паршиво идет. Вентидий поначалу совсем хорош был. Как он парфянам дал жару?! Они аж до Ктесифона бежали. А потом как-то скис. Легионеры спят на ходу. Я его назад отослал. В Рим. Вот смотри, что у нас есть.

Антоний с Геродом прошли к столу, где возле светильника лежал развернутый пергамент с планом местности.

— Городишко этот мы обложили. От реки отрезали. Но армяне держатся отлично. Да и крепость хороша. Царь Коммагены, Антиох стянул сюда всех, кто остался. Наказать его надо. А тянуть нам нельзя. Парфяне оправятся. Вот и думаем с Гаем Сосием, моим легатом, как нам эту задачу решить? Ты ж его знаешь. Он у меня на пиру был в Риме. Скоро подойдет.

Герод, в пол-уха слушая Антония, смотрел на пергамент. Да, крепость хороша. Со стороны реки и низменности стены выше, чем в Антиохии. Простреливается все. Не подойдешь. Сверху стены слабее. Зато здесь позаботилась сама природа. Горы плотно облегали крепость, спускаясь вниз крутыми уступами. На вершине и стояли стены с башнями. Единственная дорога, ведущая с запада, со стороны гор, к воротам простреливалась с этих башен на всем протяжении.

Римские лагеря располагались по всему периметру города-крепости. Большая часть сил и самый большой лагерь, где, собственно, они и находились, располагался на равнине у реки. Здесь было сосредоточено восемь легионов. Несколько лагерей по три-четыре легиона находились с юга и севера от столицы Коммагены, не позволяя подвозить туда припасы и тревожа защитников частыми атаками. С наиболее защищенной, горной, стороны находился только один лагерь с двумя легионами. Собственно, особых действий там и не предвиделось.

В палатку зашел Гай Сосий, давний друг и соратник Марка Антония.

— Привет тебе, Марк! Герод, здравствуй! Опять штурм провалился. Мы уже почти забрались на стену. Но эти собаки подтянули отряды с западных стен и отбились. Три сотни легионеров отправились к Плутону.

Не спрашивая разрешения, он налил себе чашу вина, выпил. Налил еще одну. Только после этого подошел к столу.

— Похоже, что общего штурма не избежать. Крепость возьмем. Но сколько людей положим, — он грустно закатил глаза.

— Вот такая у нас жизнь, малыш-Герод, царь Иудейский, — невесело глядя на Герода, сказал Антоний.

— Марк, я не настаиваю на своем плане, но можно я его изложу? — тихо проговорил Герод.

— Говори. Хуже от того не будет. Только давай горло промочим. Душно здесь, в Азии.

Военачальники выпили еще по чаше.

— Так что там у тебя?

— Я привел две тысячи воинов, обученных для войны в горах. Вот мне и пришло в голову: а если ударить со стороны гор, где Антиох не ждет. Мои воины перед рассветом поднимутся на скалы вот здесь и здесь, — он показал пальцем место на карте. — Там стена не выше человеческого роста.

— Зато скалы почти отвесные.

— Спору нет. Но наемники по ним взберутся, а войск там тоже совсем чуть-чуть. Захватим башни, откроем ворота и впустим легионы. Ну, и будем держать оборону. А тем временем нанесут удар основные силы. И зажмем Антиоха между молотом и наковальней.

— А что, — после молчания проговорил Антоний, — почему бы не попробовать? Сил у нас достаточно. Можем и рискнуть. Тем более что голову под меч сунут твои головорезы, друг Герод.

— Я понимаю. Но надеюсь, что меч будет тупым, а голова будет неглупой.

— А ты что думаешь, Гай? — обратился Антоний к Сосию.

— Знаешь, Марк, это, конечно, глупо. Невероятно глупо. Настолько, что может получиться. Надо попробовать. Только я бы перебросил с севера и юга по легиону в западный лагерь. Ночью, перед самой атакой. Тогда бы с запада вошла сила, против которой заслон уже не выставишь. Кроме того, пока воины Герода будут карабкаться по скалам, два легиона стоит подвести в эти распадки. Отсюда до ворот пару стадиев. Добегут быстро. Я думал про эту авантюру, но с отрядом Герода может получиться веселее.

— Коли так, то за дело. Ты, Сосий, подробно все продумай и вечерком собери всех легатов и трибунов. Каждый должен понимать, что ему делать. Теперь ты, Герод. Временно назначаю тебя командовать западным лагерем. Готовь своих людей к ночи. Пусть поспят, чтобы на скалах их не сморило. Все! За дела!

— Подожди, Марк! Я же обещал подарки! — рассмеялся Герод.

— Да к псам твои подарки! Дел много.

— Солнце еще за полдень не перевалило. Успеем. И подарки хорошие.

— Ладно, — буркнул Антоний. — Что у тебя?

— У твоей палатки стоят повозки. В них жалование легионерам за два месяца службы. Ну, или премиальные воинам-победителям, как решит благородный Антоний.

Оба римлянина замерли. Первым очнулся Антоний.

— Герод, ты умница! Это сейчас очень кстати! Я послал мытарей по городам, но там все ноют, что денег нет. Дескать, Кассий и так всех разорил. Ничего, сейчас возьмем Самосату, заплатят, как родному отцу. Но твои деньги сегодня — просто спасение. Слушай, а давай, когда все успокоится, ты у меня все налоги будешь собирать. У тебя они не спрячутся. А?

— Спасибо, Марк! Мне бы с Иудеей справиться. Ну, Сирию я еще потяну. Остальное. Много это.

— Ладно, потом и посмотрим. Сирию? У тебя вкус к деньгам. Как думаешь, Сосий?

— Что тут думать! Герод молодец и настоящий друг. А желающих собирать налоги всегда много. Я пойду лучше собирать командиров.

— Давай. И ты, Герод, ступай, только квесторов ко мне пришли и скажи, чтобы охрану у повозок поставили. И, главное, чтобы все было тихо…

***

Баграт стоял на западной стене в самую неудачную стражу, под утро. Луна уже закатывалась, но солнце еще не залило серым светом долины между горами. Темно, хоть глаз выколи. И спать хочется страшно. Проклятые римляне вместе с парфянами. И почему людям не хочется жить мирно у себя дома? Баграт облокотился на копье и опять погрузился в свои мысли.

— Эй, не спи совсем, — крикнули с соседней башни.

— Да не сплю я, — злобно откликнулся Баграт. Им там, в башне хорошо. Костер, наверное, развели. Греются. А ему вышагивать на ветру по стене. Ветер этот проклятый. Шумит по кустам. Кажется, что кто-то крадется. Хотя кто может красться по таким кручам? Баграт подошел к невысокому парапету. Облокотился на него и опять задумался. Он вспомнил дом. Большой сад вокруг дома. Беседка, где собирается вечерами вся семья. Сон начинал одолевать. Он не услышал, как в пяти шагах от него по краю парапета звякнул крюк с прицепленной к нему веревкой. Он не увидел, как по веревке очень быстро, один за другим, забрались несколько воинов в незнакомой одежде. Он ничего больше не увидел.

Бранн метнул кинжал, вошедший в спину задремавшего стражника. Герод подхватил тело, чтобы не было шума. Поднявшиеся за ними воины быстро спустили еще несколько веревок, по которым немедленно стали подниматься наемники. Миг, и они уже возле входа в башню. Краткая возня, вскрики, лязг металла — и все стихает. То же происходит и у соседней башни. Теперь к воротам. Медленно крадясь вдоль стены, воины Герода пробирались к огромной, в четыре этажа надвратной башне. Еще немного — и начнется рассвет. Это нам совсем не нужно. Так. Вот и ворота. Возле ворот горел костер, у которого сидел десяток стражей. Над костром висел котелок с каким-то варевом, начинавшим булькать и издавать манящий съедобный аромат.

Воины Герода разделились. Часть начала продвигаться к входу в башню. Другая часть достала из-за спины луки. Засвистели стрелы, воины у костра стали падать один за другим. Кто-то пытался отбежать, но стрелки были быстрее. Кто-то успел подать сигнал опасности. Дверь в башню открылась. Из нее выскочили воины и тут же пали, напоровшись на мечи наемников Герода. В не успевшую закрыться дверь ворвались десятки ночных гостей. Внутри послышались крики, лязг мечей.

Герод и Бранн бросились к воротам. Нужно спешить. Еще несколько минут, и к башне начнут стягиваться войска осажденных. Воины спешно разметали завал у ворот, сбросили огромные бревна, подпиравшие их, и широко распахнули створы. В тот же миг с окрестных скал стали спускаться на веревках воины, втягиваясь в ворота. Их становилось все больше. Герод выстроил порядок. Сотня, захватившая башню, оставалась в ней. Только луки из ее бойниц теперь смотрели в другую сторону. Три сотни тяжеловооруженных воинов стали на площадке возле ворот, образуя первую линию. Остальные сотни выстраивались за ними. За спинами тяжеловооруженных бойцов, на возвышении у стены стояли лучники и пращники. Западная стена была выше остальной части города, потому отряды, стремящиеся выкинуть нежданных гостей, были вынуждены атаковать снизу вверх. Вот и они. Из переулков вывалились первые шеренги бойцов противника, тут же оказавшись под ливнем стрел со стен и башни. Воины падали, но новые отряды продолжали движение по телам павших соратников. Передний строй Герода метнул пилумы. Ряды противника остановились, новые жертвы упали под ноги товарищей. Поток стрел не прекращался.

Гарнизон Самасаты пытался прорваться к отрядам захватчиков по стенам. Но там были заблаговременно оставлены заслоны в башнях с закрытыми входами. Бой на стенах шел, но продвижение войска Антиоха было остановлено.

Перед воротами воины Рима и Коммагены уже сошлись в рукопашной схватке. Но небольшое пространство не позволяло использовать преимущество в численности. Строй воинов Герода держался и даже немного теснил противника. В этот момент за воротами стал слышен дробный топот тысяч бегущих людей, и в город стали вливаться римские легионы.

***

— Ну, Герод, молодец! Сегодня ты у нас победитель! — поднял чашу Антоний, начиная празднество.

— Я только один из воинов армии Великого Антония, — со смирением ответил Герод.

— Да ладно! — захохотал Антоний. — Раз я сказал молодец, значит — молодец. И город взяли, хоть цитадель они и отстояли, а мир хороший подписали. Дань Антиох заплатит. Куда он денется? Да и к парфянам теперь не переметнется. Давайте, друзья! — обратился он к соратникам, — выпьем за моего друга, Герода!

— За Герода! — подхватили десятки глоток.

— Спасибо, друзья! — ответил Герод. — Но я хочу выпить за хозяина этого застолья, который не бросает друзей в трудную минуту, который не забывает о них во славе и могуществе! За Марка Антония!

Воинское братство радостно подхватило тост Герода, славя своего полководца на самые разные лады. Герод знал, что Антоний честолюбив и ему приятно это славословие. Но дело было не только в том, чтобы польстить Антонию. Герод помнил о своем деле. Теперь, когда Марьямна стала его женой, он больше, чем когда-либо, рвался в Ерушалаим. Тост напомнил Антонию о его обещании. И не зря.

Уже через три дня после победного пира Герод уезжал во главе не только своего отряда, но во главе двух легионов. Еще шесть легионов под командованием Сосия должны были отправиться через неделю.

***

Улицы Ерушалаима были пусты, встречные прохожие испуганы. Население пока не решило, как оно относится к новому хозяину, царю Героду, еще помнило ужасы осады. Да и самих жителей стало намного меньше. Верные или просто расположенные к нему люди или сами бежали вслед за Геродом, или были выселены Антигоном. Оставшиеся люди относились к новому царю или безразлично, или враждебно. По крайней мере, настороженно. Понятно, что возмущаться никто не смел. Двадцать тысяч воинов Герода вошли в город. Да и лагерь римлян стоял у его стен. Но симпатии горожан, как в прежние годы, Герод не ощущал. В душе властителя было пусто и холодно. Не добавлял тепла и вид разрушенного и разграбленного дома Антипатра и дворец царя со следами осады. Он помнил слезы и просьбы о спасении побежденного Антигона на ступенях дворца. Герод уже готов был пойти на глупость, но Сосий оказался намного жестче. С лающим смехом он предложил свергнутому царю оставить жизнь в качестве его наложницы, «Антигоны», после чего приказал легионерам заковать Хасмонея в цепи и отправить на суд к Антонию. В решении этого суда никто не сомневался.

Герод даже не решился пока перевезти сюда любимую Марьямну с братом, по которым очень тосковал. К Аристобулу он успел привязаться, полюбить его. Мальчишка был умный, образование получил в Риме и Антиохии, изучал Закон в Александрии. Герод сам часто заслушивался его беседами с учителями и священниками во время редких наездов в Самарию. Мальчик все больше напоминал ему Гиркана. Как и тот, он был не по годам мудр и, к несчастью, оторван от мира.

Гораздо сложнее складывались отношения с матерью Марьямны, Александрой, красивой женщиной немногим старше самого Герода. За годы, проведенные в Александрии, она единственная смогла сдружиться с Клеопатрой, полностью подпасть под ее влияние, воспринять ее отношение и к Героду, и к Иудее. Она грозила стать источником беспокойства. Хотя пока создаваемые ей сложности стояли далеко не на первом месте. Вот Клеопатра могла и отчасти уже стала головной болью Герода.

Герод только слышал от Сосия невероятный рассказ про то, как прибывшая по приказу Антония царица Египта подплывала на сказочном дворце-корабле, украшенном цветами. Как по кораблю плясали нагие танцовщицы, изображая нимф и дриад, а сама Клеопатра предстала в «костюме» богини любви, Афродиты, протягивающей руки в сторону корабля Антония. Сосий поведал, что Марк перешел на корабль Клеопатры и пробыл там три дня. Вернувшись, он отдал приказы войскам, магистратам и приближенным, а сам тут же отправился вместе с Клеопатрой во дворец. Ставший его резиденцией.

Зная отношение к себе Клеопатры, Герод теперь мог ждать любого удара с этой стороны. Только неотложные дела не позволили ему прибыть в Антиохию. Но приказ о том, чтобы следить за всем, что происходит в столице Антония, он отослал, как и письмо своему другу и покровителю. А дела и беды лились на нового царя, как вода из дырявого сосуда. Не дождавшись его возвращения, младший брат, Иосиф, решил перекрыть последний путь из Иудеи в Парфию, взять крепость Иерихон. Но поход был неудачен. Крепость устояла. Погибли тысячи воинов, в том числе и сам Иосиф. Их осталось двое братьев. Он и Ферар в Александрии.

Еще не отзвучали последние слова поминальной молитвы, когда пришло известие, что Антигон все же решился на битву. Его армия численностью до тридцати тысяч воинов двинулась в направлении Самарии. Вновь попрощавшись с любимой и матерью, Герод с армией двинулся навстречу врагу. Он понимал, что половина армии Антигона состоит из парфянской конницы. И это — самая боеспособная часть армии. У Герода в распоряжении было двадцать две тысячи пехотинцев, в том числе девять тысяч римских легионеров, и около восьми тысяч всадников. То есть численно армии почти равны, но у Хасмонея в два раза больше конных бойцов. И каких?! Пять тысяч катафраториев и десять тысяч конных лучников. На равнине они просто размечут войско Герода. А ждать Сосия с подкреплениями времени уже не было. Значит, решил тогда Герод, битва должна произойти не на равнине.

Отбросив наступающие войска стремительным ударом, заставив их отступить в сторону Ерушалаима, он нашел такое место — узкую лощину в Долине Ветров, на полпути между Иудеей и Самарией близ древнего поселения Исаны. Герод успел раньше подойти к месту будущей битвы, перекрывая дорогу на север. Перегородив пространство между скалами щитами легионеров и обученных по римскому образцу наемников, он расставил на возвышенных площадках лучников так, чтобы они простреливали все пространство, и несколько легких метательных машин, захваченных в поход. Узость прохода не позволяла выстроить ряд более чем в пятьсот воинов. Конница же просто оказывалась в западне. Свою же конницу Герод разместил со стороны Ерушалаима. Осталось заманить неприятеля. Эту задачу должен был решить отряд конных наемников, выдвинувшихся далеко вперед.

«Натолкнувшись» на противника, они начали медленное отступление, затягивая на себя всю армию Антигона. Когда уверенность, что за ними побегут, стала абсолютной, они кинулись прочь. План сработал. Противник втянулся в лощину. Едва ряды конников прошли в узкую часть Долины Ветров, как на них обрушился поток стрел и камней, буквально сминая все живое. Груды барахтающихся людей и лошадей не позволяли всадникам ни пробиться к противнику, ни бежать из гибельной ловушки. Единицы достигали вражеского строя, но причинить ему сколько-нибудь заметного урона не могли. Легионеры стаскивали их с коней, рубили мечами. На отставшую иудейскую пехоту Антигона ударила конница Герода, укрытая до того времени. Парфяне погибли почти все. Пехоту спас поднявшийся буран, позволивший им бежать в Ерушалаим. Победа была полной. Но город предстояло взять. Правда, к моменту, когда вдали показались стены Ерушалаима, рядом с Геродом ехал Гай Сосий, а следом маршировали римские легионы. Столица пала.