Домонгольская Русь. Ревизия и инвентаризация

Лев Усыскин беседует с Сергеем Алексеевым, профессором, заведующим кафедрой истории Московского гуманитарного университета.

Припадаем к источникам

— Хочется услышать некоторую ревизию, инвентаризацию наших представлений о Руси периода, так сказать, «высокого Средневековья» — т.е. от середины или даже конца XI века до монгольского нашествия. Интересны границы нашей осведомленности: что мы знаем, а чего нет. И чего, по всей видимости, никогда не узнаем. Пожалуй, лучше всего нам известна политическая история — ход событий политической, военной, династической жизни. Понятно, что не идеально — но все-таки довольно ощутимо, недаром политическая история традиционно была основным содержанием школьных курсов. Но мы ее сейчас намеренно постараемся не касаться — поговорим об остальных аспектах человеческого бытия. Наверное, следует начать с источников: каковы источники наших знаний о том периоде и сколь они значительны?

— Для этого периода у нас источников гораздо больше, нежели для предшествовавшего — периода образования древнерусского государства. Помимо нарративных источников, в частности летописей, мы уже имеем некоторый документальный (актовый) материал, что всегда очень ценно для историка. Это не только законодательные акты, начиная с Русской Правды, это и отдельные сохранившиеся акты в пергаментном виде, преимущественно в копиях, в том числе международные договоры, единичные частные акты. Ну и конечно — богатейший фонд, который обеспечили нам археологи обнаружением берестяных грамот.

— Если можно, пару слов про этот актовый материал. Интереснее всего то, что касается внутренней жизни. Вот то, что сегодня бы назвали «правоустанавливающими документами»: акты пожалования земель и т.п. — они имеются?

— Есть. Они не очень многочисленны: это княжеские уставные грамоты, адресованные, в первую очередь, епархиям и церквям. Это отдельные частные акты, связанные преимущественно с церковной историей. Об их подлинности ведутся споры, поскольку они сохранились в поздних копиях — всего два акта новгородского происхождения. Но благодаря огромному массиву документов, имеющихся в виде берестяных грамот, мы можем предположить, что и в этих пергаментных свидетельствах нет ничего необычного.

— Сразу вопрос: то, что этих актов у нас мало, — это от того, что они не сохранились, или же их вообще было мало? Насколько документировались тогда сделки?

— Это один из предметов научных споров. Есть мнение, что у нас мало что сохранилось ввиду татаро-монгольского нашествия. Эта точка зрения имеет свои основания, но у нас пергаментных актов хотя бы в копиях почти не сохранилось и от тех земель, которые монгольскому нашествию не подверглись, — допустим, в Полоцке было литовское завоевание, было короткое немецкое завоевание, но они не были настолько разорительны. Новгород и Псков вообще не подвергались внешним нашествиям. Видимо, многие правовые отношения регулировались обычаем — в форме устных пожалований князя. Кроме того, многие частные акты не записывались как отдельный документ и не фиксировались в привычной нам форме. Например, в практике Юго-Западной Руси княжеские пожалования вписывались в официальный летописец. В летописном своде конца XIII века, Ипатьевской летописи, имеется несколько таких вписанных княжеских пожалований. Но только тех князей, при дворах которых этот свод составлялся. Наконец, огромная часть официальной переписки, как мы теперь знаем на примере Новгорода, но и не только Новгорода — и других городов, вплоть до Звенигорода-Галицкого на юго-западе Руси, велась на бересте и не подлежала длительному хранению.

— А бумага когда появилась на Руси?

— Бумага стала распространяться не ранее конца XIII века, а вероятнее с XIV века.

— Ее с Запада завозили?

— Сначала из владений Монгольской империи — Центральной Азии, Персии или непосредственно из Китая. Потом уже появилась расходившаяся повсюду на Западе итальянская, завозившаяся через Новгород. Вытеснение пергамена бумагой происходило на протяжении XV–XVI веков, настоящее «царство бумаги» установилось уже в XVI веке.

— Как-то оценить юридическое качество этих вписанных в летописцы пожалований… Это просто перечисление угодий?

— Это перечисление угодий, сделанное под диктовку того, кому эти угодья жалуются. Это перечисление привилегий, фиксация иммунитетов. Это нередко клятвы, проклятия в адрес тех, кто это нарушит. Достаточно стандартный по всей Европе формуляр.

— Списки свидетелей?

— Иногда бывали.

— А вот правильного описания границ, как в Ореховецком договоре Новгорода со Швецией 1323 года, — такого нет еще?

— Они встречаются в международных договорах с конца XII века. Строго говоря, впервые вопрос определения границ встает еще в договорах X века. То есть Русь признает право Византии на Болгарию — когда Святослав оттуда уходил. В принципе, это одна из старейших форм международного права — определение границ. Другое дело, что более детальной она становится уже в послемонгольское время, когда вся граница фиксируется, а не только какие-то спорные ее участки.

— А уж во внутренних документах это не практиковали вообще?

— Между княжествами границы чаще всего определялись обычаем — кто кому издавна давал дань. Но как раз в княжеских грамотах, особенно в связи с установлением границ епархий, часто встречается некоторое очерчивание границ владений. В частности, в комплексе смоленских грамот есть такое очерчивание границ Смоленского княжества.

— Продолжаем говорить об источниках. Иностранные источники какие-то есть?

— Иностранных источников довольно много, их количество тоже возрастает в сравнении с предыдущей эпохой. Другое дело, что если раньше иностранные источники касались общерусских вопросов, масштабных мероприятий политики, то теперь, в связи с удельной раздробленностью, сведения иностранных источников носят более частный характер. Очень много — о династических связях, о контактах с соседями, о посылке русских вспомогательных войск, иногда о вмешательстве соседних государств (чаще всего Польши) в русские усобицы. Но этих источников много, больше всего из Германии, поскольку из стран Европы, обладающих мощной литературной традицией, Германия к нам ближе всего. Скажем, французские, итальянские, английские источники единичны.

— В связи с этим вот такой вопрос: поскольку Киевская митрополия подчинялась Константинопольскому патриарху, логично предположить, что между ними имелся интенсивный документооборот — всякие регулярные отчеты и пр. Эти документы существуют?

— Константинопольские средневековые документы сохранились очень фрагментарно и в основном в копиях. Есть списки епархий, есть отдельные документы и известия в светских византийских источниках — это второе место по объему иностранных источников о Руси того периода. Больше у нас документального материала, связанного с русским монастырем на Афоне — монастырем Св. Пантелеймона. Афонские архивы вообще сохранились очень хорошо в сравнении с другими византийскими архивами.

— А что нам может дать этот архив? Это все-таки не Русь, а Афон.

— Конечно, это церковная история. Отчасти — представления русского монашества о церковном устройстве, о монастырской жизни. Очень ценный культурный источник, поскольку видно, с кем поддерживал связь монастырь, с кем он мог обмениваться рукописями. Собственно, изучение состава монастырских библиотек Афона, в том числе по средневековым свидетельствам, здесь многое дает. Но иногда встречаются сведения, касающиеся и социально-экономической, политической истории, относящиеся к контактам Руси и Византии, политическим отношениям. В общем, обширный комплекс сведений, но в первую очередь, конечно, культурно-религиозный.

— А как в целом выглядел этот русско-константинопольский церковный документооборот?

— Была переписка, есть послания патриарха митрополиту и наоборот. Митрополичьих посланий домонгольского периода, каких бы то ни было, сохранилось мало. Как мы можем судить, обращения в Константинополь всегда были по конкретным поводам, когда митрополитам или отдельным епископам требовалась поддержка патриаршего авторитета. Например, в споре с княжеской властью. Но, с другой стороны, такая внешняя поддержка могла сыграть против митрополита, поэтому обращались за ней сравнительно редко. Кроме того, поскольку митрополиты обычно были греками, они вели, как это было широко распространено в Византии, частную переписку с родственниками, знакомыми и так далее. Но таких посланий не сохранилось. Частные архивы Византии в основном погибли.

И, наконец, летописи…

— И, наконец, летописи…

— Значительная часть дошедших до нас древнерусских летописей сложена как раз в конце XI–XIII веках. Древнерусских — имеется в виду, до конца XIV века. Это самые известные летописи — такие как киевское официальное летописание, которое отразилось в Ипатьевской летописи. Она включает в себя Повесть Временных Лет, далее — киевский летописный свод конца XII века и далее — Галицко-Волынскую летопись или, скорее, хронику (поскольку в начале там события излагались в хронологической последовательности, но без дат). Последняя охватывает период до конца XIII века. У нас есть летописи Северо-Восточной Руси. Это известная прежде всего своими богатыми миниатюрами Радзивиловская летопись (Владимирский летописный свод, по всей видимости, начала XIII века, сохранившийся в списках XV века). Это летописец Переяславля-Суздальского того же времени — тоже список XV века. И продолжение той летописи, которую мы знаем по Радзивиловскому списку, — Лаврентьевская летопись самого начала XIV века, сохранившаяся в списке 1377 года, созданном монахом Лаврентием. Это второй по старшинству оригинал летописного текста. А вот первый по старшинству оригинал летописного текста — это Синодальный список Новгородской Первой летописи, официального свода Новгородской республики. Он сохранился в оригинале первой половины XIII века. Так называемая «Новгородская Первая летопись старшего извода». Потом к этому кодексу было приплетено продолжение, относящееся уже к XIV веку.

— В связи с этим — целый ряд вопросов. Первый: вот там, где летописей не сохранилось — допустим, Полоцк — там летописей и не было или же они до нас не дошли?

— Это еще один предмет давнего спора. Известный историк XVIII века, иногда именуемый «отцом русской исторической науки», Василий Никитич Татищев утверждал, что у него была полоцкая летопись. Так же, как и смоленская. Что-де он делал из них выписки, хотя он ими не владел, а брал из других книжных собраний. Больше нигде следов полоцкой летописи нет, следы смоленской обнаруживаются, предположительно, в некоторых поздних летописных памятниках и сочинениях местных краеведов XIX века — но это все тоже довольно туманно. Многие считают, что эти летописи нужны были Татищеву для обоснования его личных исторических и даже политических концепций. Или что он был введен в заблуждение коллекционерами древних рукописей, к помощи которых прибегал.

— Он ведь сам происходил из смоленских князей?

— Да, он был потомком смоленских князей, это правда. Впрочем, к полоцким не имел никакого отношения. Как бы там ни было, история туманная. Но ведь совсем необязательно, чтобы во всех городских центрах велось подробное летописание.

— Вот в связи с этим мне и хочется спросить: а что это в принципе было такое — летописание? Это ж не так обстояло, что вот приходит монах-летописец к местному князю и говорит, мол, ваше высочество, вы недавно вернулись из военного похода — не расскажете ли в общих чертах, как там обстояло дело и чем оно завершилось? Откуда человек, который, собственно, пишет, получал информацию?

— Источников обычно было два. С одной стороны, инициативное, то, что доводили официально до сведения летописца их заказчики. (А домонгольское летописание было почти полностью официальным.) Это могли быть на разных этапах (порой выделяемых внутри одного летописного текста) князья, митрополиты и епископы, это могли быть настоятели тех монастырей, в которых летописание и велось, — это как правило были чрезвычайно осведомленные люди, непосредственно участвовавшие в принятии и церковных, и часто политических решений.

— А как в Новгороде?

— В Новгороде летописание велось в архиепископском доме при Софийском соборе, было инициативой архиепископов и, отчасти, посадников.

— А тогда вопрос: зачем все это делалось? Это что было?

— Вообще, вся средневековая анналистика питалась идеей счета времени от Начала до Конца Времен. А с другой стороны — необходимостью, условно говоря, засвидетельствовать деяния современников перед этим событием. Но это общеевропейский порядок вещей, не только русский.

— Возможно, вы сейчас скажете, что я совсем неправ, но у меня такое представление, что летописи людьми тех веков воспринимались не как отражение исторического сознания, а как юридический документ, некоторое обоснование прав людей или корпораций на те или иные вещи — в том числе и моральных прав.

— Это один из аспектов, он присутствовал, безусловно, был аспект историко-юридический: фиксация событий для их передачи потомкам и анализа прецедентов. Например, новгородское летописание — это, по сути, такой журнал Новгородской республики, где очень точно, до дней, часто даже до часов описываются исторические события. Возможно, для узкого круга потребителей таких текстов они играли ту же роль, какую для нас играет дайджест актуальной периодики, причем официальной. С другой стороны, в таких памятниках, как ПВЛ или продолжающий ее Киевский летописный свод конца XII века, а вернее — вошедшие в него труды киевских летописцев конца XII века — совершенно очевиден аспект, который мы бы сегодня назвали «литературным». То есть стремление зафиксировать событие как можно подробнее и красочнее. Эти тексты содержат много прямой речи, диалогов, описаний в подчас излишних подробностях: видно, что летописец намеренно собирал сведения у разных людей, а про ПВЛ вообще известно, что многие сказания о старине составитель получил от престарелого княжеского вельможи Яня Вышатича. В частности, рассказ самого Яня о подавлении им восстания в Северо-Восточной Руси, присутствует в летописи. Галицко-Волынская летопись отличается тем же самым: это целостное художественное повествование о смуте начала XIII века и о ее преодолении Даниилом Галицким и его наследниками, правившими во второй половине XIII века.

— Заказчиков вы перечислили, теперь о потребителях: кто, собственно, читал летописи в Древней Руси?

— Их читало высшее духовенство. Есть об этом прямые свидетельства. Их читал заказчик, кто бы им ни был. Их читали монахи тех монастырей, где их переписывали. В Новгороде, очевидно, при необходимости к летописцам обращались высшие должностные лица республики. Неясно, в какой степени на домонгольскую эпоху мы можем экстраполировать то, что мы знаем про XV–XVII века, когда круг читателей летописных текстов значительно расширяется и летописи становятся обычным чтением образованных людей. У нас нет таких ссылок на домонгольский период, да и, повторяю, у нас есть только один-единственный кодекс тех лет — недостаточно, чтобы судить об этом точно.

— А есть документы того времени с прямыми отсылками к летописям? Например, кто-то обосновывает свою родословную, ссылаясь на летопись?

— Нет, документов нет. Есть прямые ссылки на летописи в Киево-Печерском патерике — его составители, епископ и игумен, летописью пользовались. В самих летописях изредка упоминаются отсылки князей к летописям в спорах между собой.

— Теперь такой вопрос — в некотором смысле, касающийся более позднего времени, XV-XVI века. Филологов учат, что в XIV–XV веках произошли довольно резкие изменения в русском языке. А для человека, который переписывает более ранние летописи, в XV веке появляется дилемма: то ли переписывать как есть, то ли переводить на свой язык.

— Нет, проблемы перевода не стояло, потому что древнерусский язык или в богослужебной форме — древнерусский извод церковнославянского языка, в общем, оставался комплексом литературного языка до конца XVII века. На протяжении XVII века разговорная речь начинает вторгаться, но все равно язык XVII века, как прекрасно знают филологи, — это еще не живой разговорный, народный язык. Таких масштабных вторжений разговорного языка в язык письменных текстов, как произошло, например, в XVI веке в западнорусских землях, в Московской Руси не происходило. А уж язык летописей был вообще очень консервативен. Вот когда во второй половине XVII века стали создаваться нелетописные исторические сочинения, в них язык стал посвободнее. А так те тексты, которые переписывали и включали в свои труды летописцы XV–XVI веков, задавали им определенную языковую форму. Даже если западнорусские тексты брать: в XVII веке создается Густынская летопись в Густынском монастыре на Черниговщине, и там древнейшая часть, взятая в основном из Ипатьевской летописи, — это вполне чистый древнерусский язык. С событий XVI века, там, где летописец уже использовал свои знания, появляются обильно и полонизмы, и то, что мы сейчас бы назвали «украинизмами». Но, в общем, до изложения самых последних событий все равно язык традиционный — вернее, видно, как язык постепенно высвобождается, становится «народным». Но изначально летописец старался писать тем языком, который он, будучи духовным лицом, ежедневно слышал и сам употреблял в ходе богослужения.

— Вроде все про письменные источники…

— Есть еще надписи. Их очень много — больше, чем берестяных грамот.

— Как-то бы представить объем: вот договоров с иностранцами — их много сохранилось?

— Нет, я уже говорил, что немного. Если брать договоры, то появляются с конца XII века первые сохранившиеся, и до монгольского нашествия их не более пяти. Что касается частных актов, то это еще плюс три. Плюс княжеские уставы, которых сохранилось около десятка.

— А, скажем, какие-нибудь новгородские купцы где-нибудь в Европе…

— Нет, такие документы, по крайней мере, не введены в научный оборот. Есть упоминания русских купцов в различных актовых документах — даже в английских. Если точнее, то в последних говорится о купцах с Руси, — речь идет о представителях еврейской общины Чернигова, которые в Англии занимались торговыми делами. В любом случае, таких упоминаний немного. Но они есть.

О городах

— Хорошо. Теперь, как мы на базе этих всех источников представляем целое. Обычно даже любознательные люди что-то знают о политической истории домонгольской Руси, а все прочее часто представляют себе, заимствуя картинку более поздних времен. Вот, скажем, что представляли собой русские города того времени? Я читал классическую книгу академика Тихомирова, где он с увеличительным стеклом пытается разглядеть в этих городах аналоги западноевропейских городских институтов. На мой взгляд, уже то, что он использует для этого столь сильную оптику, говорит о том, что этих институтов там нет.

— Ну, скажем так: в период господства марксистской идеологии нам приходилось подтягивать наши представления к представлениям о классическом западном феодализме — я не скажу, что это нанесло урон, все-таки в этих рамках писались интересные работы, делались находки. Но да, это и создавало определенные помехи, приходилось использовать чрезмерную «оптику» для точных аналогий. Город древнерусский был неоднороден. Самая простая его форма и самая древняя — это град. По большому счету он соответствует не европейскому городу, а, как правильно пишут археологи, европейскому замку. Это княжеское, реже боярское укрепление, достаточно крупное, больше любой усадьбы, хорошо защищенное, населенное дружинниками и теми, кто их обслуживает. Иногда грады находились в упадке, местного населения не хватало и князья селили в них слуг и наемников. Так жаловался один из черниговских князей своему старшему родичу: вот ты мне дал грады, в которых сидят одни псари и половцы. Псари традиционно — самая низшая ступени придворной иерархии. Отсюда выражение «отдать псарям», масса пословиц: «жалует царь, да не жалует псарь» и т.д.

— Ага, Иван Грозный отдал псарям Андрея Шуйского…

— Самый унизительный вид расправы со знатным человеком. Ну вот, в нашем случае население градов были псари да половцы. Понятно, что население таких пришедших в упадок градов было очень небольшим, а постоянное — еще меньше. Были еще княжеские города или княжеские столицы. В них жили сами князья, окружавшее их наиболее тесно с ними связанное, а позднее — наиболее тесно связанное с городскими общинами боярство. В этих городах обычно имелось вече. Чем было древнерусское вече — это очень сложный вопрос. По всей видимости, вече было все-таки собранием представителей полноправных горожан, приходившихся потомками основателям города или его первым жителям. Некий аналог древнеримского патрициата. Это были, в первую очередь или даже исключительно, бояре. В крупных торговых городах вроде Новгорода допускались еще наиболее богатые купцы. Наиболее состоятельные, «лучшие» люди. При этом мы знаем, что в том же Новгороде знать приходила на вече со своей клиентурой. Клиентура располагалась по краям вечевой площади (мы сейчас знаем, что на ней стояли скамьи), могла находиться на мосту. Но и, соответственно, она была готова как криком, так и физически поддержать свою партию. При этом, однако, на торгу, торговой площади, могло собираться и дикое вече, в котором принимали участие все желающие. Как правило, это происходило в условиях городских восстаний. Тогда же, без инициативы городской элиты, могли собираться вече в «концах» — отдельных районах города.

— Это вы сейчас про Новгород или вообще?

— Это вообще. Например, киевское восстание 1068 года началось с вот такого вече, собравшегося на торгу. После подавления этого восстания киевский князь перенес торг на Гору, то есть к княжескому замку. В общем, были, конечно, институции городского самоуправления, где-то они могли брать верх над князьями, и тогда появлялся город третьего типа — собственно, городская республика. Приблизительный аналог западноевропейской коммуны — но коммуны ранней, патрицианской, тот тип, который господствовал в Германии, но в Италии и во Франции, как известно, прекратил существование через некоторое время, сменившись коммуной с более демократическим устройством, а потом в Италии — тиранией. Русские города этих стадий не прошли, там все осталось на уровне патрицианских республик или полуреспублик. Такими республиками были Новгород, Псков. Ближе к монгольскому нашествию возникла третья — Вятка, где вообще не было князей, по всей видимости. Довольно широкие права городское самоуправление имело в Смоленске и Полоцке, однако мы очень мало об этом знаем. Но что надо иметь в виду: городское население было очень неоднородным. Число полноправных жителей могло возрастать в торгово-ремесленных городах и оставаться очень небольшим в княжеских стольных городах.

— А какие-то формы самоорганизации торгово-ремесленного населения имелись?

— Ну вот кончанские вече — это как раз форма самоорганизации торгово-ремесленного населения. При этом тот же Новгород четко делился на две «стороны» — Софийскую и Торговую. И если на одной стороне прочны были позиции старой боярской аристократии, то на другой, как считают многие, были более прочны позиции духовенства и торгово-ремесленного сословия. Были некоторые подобия гильдий, так называемые «ста», или «сотни», объединявшиеся вокруг почитаемых церквей — как «Иванское сто» в Новгороде.

— А цехов не было?

— Мы об этом ничего не знаем. Некоторые исследователи ищут доказательства их присутствия, но достоверно мы не можем сказать, что они были. Какие-то объединения ремесленников существовали, насколько это походило на западноевропейские цеха — никто не знает.

— Недавно читал сборник статей про новгородское вече — и там фокус обсуждения был наведен на вопрос, имелся ли в Новгороде городской совет, как в городах Западной Европы. То есть небольшая коллегия представителей населения, занятая повседневным управлением. Подразумевалось, что если такого нету, то говорить о городском самоуправлении едва ли можно, даже при наличии веча. Что вы думаете об этом?

— Число полноправных участников новгородского веча не превышало 500 человек. В XIV веке немецкий источник говорит о «300 золотых поясах» как о высшем органе власти в Новгороде. Думаю, что «городскому совету» это вполне соответствует. Кроме того, все-таки применительно к Средневековью «самоуправление» мы обычно понимаем как выборную городскую власть в противовес «феодальной», «сеньориальной» власти. А с выборностью в Новгороде все было в порядке: выбирался посадник, тысяцкий, даже архиепископ, и у них была реальная власть над городом, а не у князя.

Чужие

— Теперь от самого вестернизированного города Новгорода плавно — к иностранцам. Какими были формы присутствия иностранцев в русских землях?

— Постоянных дипломатических представительств, понятно, тогда еще не было. В некотором смысле их роль играли (для западноевропейцев) небольшие католические монашеские общины, существовавшие на Юго-Западе. Галицкая, Туровская, Киевская, возможно, земли.

— Это были монастыри?

— Да, небольшие католические монастыри. Задача создания их, понятно, была миссионерской, но особых успехов они на этом поприще не сыскали, поскольку проповедь вне монастыря им была запрещена. Роль постоянного представительства Византии играла сама Киевская митрополия, которую, как правило, в домонгольский период возглавляли греки. С другой стороны, были торговые представительства, и они были постоянными: одни купцы приезжали, другие уезжали. Существовали иностранные торговые дворы. Мы достоверно знаем это, прежде всего, для Новгорода, где они раскопаны, исследованы, видны католические храмы, скажем, при Готском торговом дворе. И в Киеве, где существовали дворы иностранных купцов, которые пользовались определенными привилегиями, — в летописях они упоминаются. Например, с возмущением говорится, что один из князей, сводя счеты с городом за свои невзгоды, не пощадил даже иностранных купцов, обобрав их!

— А эти люди… они жили вне города? Или вообще все жили вне укреплений, а не как в Европе — за городскими стенами?

— Нет, не совсем. В городе была цитадель, это, как правило, самый древний град, с которого все начиналось. Но были и наружные валы, иногда довольно серьезные наружные укрепления, которые охватывали подчас и окольный город. И если были укрепления окольного города, то иностранцы, естественно, жили в его пределах.

— Еще кто из чужих жил на Руси? Представители восточных народов?

— Про восточных не очень понятно. В принципе, поскольку были торговые соглашения с волжскими болгарами, можно предположить, что волжские болгары имели свои дворы где-нибудь во Владимиро-Суздальской земле, но достоверно мы этого не знаем. Что касается «более дальних» восточных купцов — известно, что они бывали на Руси. О Руси есть достаточно подробные сведения в восточных источниках — как восходящие к IX–X векам, так и актуальные. Но мало сведений об их постоянном пребывании — только кое-что сообщает о Киеве арабский путешественник Гарнати в XII веке. В отдельных городах Южной Руси имелись еврейские общины, общавшиеся как с Западом, так и с Востоком.

— Армяне?

— Известны факты пребывания армян на Руси. Первый факт — армянский врач, служивший киевскому князю и практиковавший в Киеве во второй половине XI века. Масштабное расселение армян по всей Европе — это все-таки более позднее время, тогда широко распространены армянские общины были преимущественно в Византии, в том числе на Балканах.

— Помню, когда нам читали в МГУ лекции по древнерусскому искусству, М. Реформатская без обиняков говорила, что вся домонгольская живопись на Руси сколько-нибудь приличного качества — это греческая работа. И фрески, и иконы. Собственно, вопрос такой: специалисты-иностранцы — насколько они были распространены?

— Приглашали зодчих, действительно, приглашали иконописцев, но сводить все к иностранным мастерам оснований нет, потому что уже в XII веке мы видим достаточно своеобразные архитектурные стили, мы видим автографы, по крайней мере, славян, расписывавших Софийский собор в Киеве. Мы имеем представление о том, что были местные мастера уже в XI веке, тем более в двенадцатом.

— Тут я отмечу, что считаю как раз сильной стороной русской культуры, что она умела с самого начала инкорпорировать в себя иностранцев, мотивируя их создавать то, что они бы никогда не сделали в стране происхождения. Будь то София киевская или Успенский собор Кремля.

— Ну, по замыслу София киевская восходит к Софии константинопольской — не по воплощению, а по замыслу. В какой степени ее строили греческие зодчие — сложно сказать, учитывая довольно неоднозначные отношения с Византией Ярослава Мудрого в то время.

— Насколько кадры церковной иерархии замещались греками?

— Этот вопрос исследуем во всяком случае — то есть у нас есть некоторое количество и имен, и сведений о происхождении, в том числе благодаря житиям (мы с вами пропустили этот очень важный класс письменных источников). Высшее духовенство в конце X — первой половине XI века было преимущественно греческим, со времени Ярослава Мудрого и оно постепенно начинает русифицироваться. Низшее духовенство начинает русифицироваться еще в последние годы правления Владимира, поскольку тот, как известно, отбирал у знати детей для обучения, дабы они составляли кадры духовенства. Ярослав Мудрый основал школу в Новгороде для аналогичных целей. Таким образом, кадры низшего духовенства, монашества, настоятелей монастырей — это в XI веке уже в основном русские. Высшее духовенство к концу XI века уже тоже в основном русское, но митрополиты, главы Русской церкви и, соответственно, сопровождающий их митрополичий клир — это греки. Вплоть до самого монгольского нашествия, хотя бывали и исключения.

— А что это за люди были? По византийским меркам это были значительные позиции — или ссылка черт-те куда? Соответственно, те, кого посылали, — это были значительные в Византии персоны или те, кому нормальная греческая карьера не светила?

— С одной стороны, несмотря на крещение, для Византии Русь оставалась вполне варварской и не очень надежной. Но в византийской политической мысли было деление на своих варваров и чужих, западноевропейских франков. В число своих варваров, помимо Руси, попадали грузины, аланы, отчасти даже армяне, несмотря на их монофизитство. С ними можно свободнее вступать в браки, хотя имперская элита это делала неохотно, можно как-то на них влиять, можно с большей уверенностью звать на помощь, можно там укрываться от каких-то проблем, как это делал будущий император Андроник Комнин на Руси во время своих скитаний. В общем, отношения на достаточно высоком уровне существовали. С другой стороны, конечно, — огромная чужая страна, куда далеко не каждый отправится. И тем более, не каждый отправится туда работать. Поэтому отправляли туда лиц, как правило, не очень известных, но все-таки от двора: либо императорского, либо патриаршего. Тут надо иметь в виду, что в Византии действовали старинные церковные каноны и, скажем, перевод с кафедры на кафедру не приветствовался. Столь же маловероятно, что игумен, настоятель крупного столичного монастыря, отправится митрополитом в какую-то чужую страну. Это, конечно, повысило бы его формальный статус, но оторвало бы от повседневной жизни империи, в которой он привык активно участвовать. Зачем ему это? Поэтому киевскими митрополитами становились лица, по византийским представлениям не первого ряда, но достаточно образованные. Базовым требованием было знание славянского языка, хотя бы литературного. Мы можем судить, что, по крайней мере, некоторые из этих людей владели языком достаточно неплохо: у нас есть их сочинения, написанные на древнерусском языке при отсутствии оригиналов или параллельных текстов на греческом. А значит, скорее всего, они сразу и писались по-русски либо диктовались. Ну и, естественно, обязанность вести богослужение на славянском языке подразумевала хорошее его знание. В общем, это были люди довольно образованные, политически опытные, порой талантливые, но в Византии не слишком успешные.

— То есть люди с амбициями, но у которых на родине имелись какие-то карьерные стоп-обстоятельства?

— В принципе, да, но мы знаем ситуации, когда императорский или патриарший двор говорил: «надо!». Скажем, братья Кирилл и Мефодий происходили из знатной семьи, Мефодий — настоятель монастыря, Кирилл — придворный философ, известный церковный полемист. Но в какой-то момент прибыло посольство из Моравии, и им сказали «надо». Потому что они были именно теми специалистами, которые были нужны в тот момент.

Княжеское окружение

— Теперь про, так сказать, привилегированный класс, княжеское окружение. Дружина там, бояре. Как это было тогда устроено? Были ли эти люди уже тогда землевладельцами, и если да, то на каких правовых основаниях?

— Бояре были землевладельцами. Те, кто раньше, в IX–XI веках, составляли верхний слой княжеской дружины, в XII–XIII веках уже были связаны не столько с князем, сколько с городом, они обзавелись общинными пригородными землями, часто получаемыми в качестве пожалований. Последние получили название «боярских сел». Бояре имели и свои вооруженные отряды, «боярские дружины». При этом они по-прежнему составляли верхний слой княжеского совета, имели дворы в столицах. Дворы их были очень велики по древнерусским меркам: боярская усадьба — это до 800 кв. м. Боярский дом — не менее 60 кв. м. Притом что в принципе древнерусское жилище, в том числе городское, — от 9 до 25 кв. м., редко до 50. Полуземлянки чуть поменьше, срубы и наземные дома — чуть побольше. Так что общей площади боярской городской усадьбы и современному состоятельному человеку хватило бы. Это, конечно, не грады-замки, где может быть и гектар земли или во всяком случае до 3-4 тыс. кв. м. Вот Любечский княжеский замок, считающийся средним, не очень большим, — 3500 кв. м. Но в черте города — все же огромное пространство, занятое одним кланом, одной семьей и ее обслугой.

— Интересно, а отслеживается чье-нибудь происхождение от этих людей? Какие-нибудь рода, ну, пусть даже в XVI веке вели свое происхождение от домонгольских бояр?

— Такие случаи редки, — все-таки монгольское нашествие, а на западе Руси затем и литовское завоевание, выбили в первую очередь аристократов, — но отмечены. К владимирскому боярству домонгольской эпохи восходил род Протасьевичей — в XVI веке это Воронцовы-Вельяминовы. Домонгольского происхождения, хотя из третьих-четвертых рядов новгородской знати, из разряда поздних, XII века, чужеземных выходцев, знаменитый род Ратшичей — Пушкины и их родня. Потомками черниговского боярина XIII в. Федора Бяконта были Плещеевы, Басмановы. Были еще роды, приписывавшие себе происхождение от касожского князя XI века Редеди («Редегины»), — они тоже, возможно, восходят к домонгольской эпохе, происходя откуда-то с юга Руси. Но ранние родословные всех этих родов (кроме недолгой родословной Ратшичей) практически неизвестны — или, как в случае с Протасьевичами, восстанавливаются уже современными учеными.

— Скажите, а была та же ленная система, что и в Западной Европе: бояре из своих пожалований дают в держание зависимым людям, те своим зависимым и так далее?

— Неизвестно, было ли такое. Скорее всего, если подобные раздачи и были, то, максимум, родственникам боярина. Мы плохо знаем, кто собственно составлял боярские вооруженные отряды в это время. Термин «дети боярские» уже более поздний, его иногда как раз и связывают с этими отрядами, но это наиболее зыбкая из гипотез. Видимо, эти отряды набирались из зависимых людей, из сел, которые они контролировали, из их городской клиентуры, но достоверно мы этого не знаем. Факт в том, что эти отряды были — и они присоединялись в походах к князю по его призыву. Иногда они присоединялись достаточно бодро: когда князь Игорь пошел в свой злосчастный поход против половцев, к нему примкнули бояре. В общем, набралось достаточно приличное войско, другое дело, что оно потерпело поражение. С другой стороны, из истории Киевской земли известны случаи, когда бояре лишали своей поддержки неугодного киевского князя. Это определяется формулой: «идучи не идя». То есть обещали идти, но не пошли.

— А сами княжеские дружинники — это кто?

— Дружина в узком смысле для конца XI — начала XIII века — это то, что в более древнюю эпоху называлось гриднями, отроками, «детскими», то есть «младшая дружина». Гридни — это княжеские телохранители; отроки — это действительно младшая дружина, комплектовавшаяся часто из людей незнатного происхождения, иногда из наемников, иногда из младших членов знатных родов. Так вот, в XII — начале XIII века эта часть дружины разрастается, в нее вливается княжеское чиновничество, которое прежде набиралось, видимо, отчасти из княжеских холопов, т.е. рабов. Теперь они становятся свободными, фактически отпущенниками, и вливаются в эту младшую дружину. Таких у князя могло быть несколько тысяч человек.

— Это его основная боевая сила?

— Да. Это конные воины, с которыми он сам выезжает. Эти люди жили на княжеские пожалования (а чиновники еще имели иные способы получения доходов, которые, кстати говоря, князья не спешили запрещать. Об этой стороне жизни Руси мы, между прочим, знаем очень много — из летописей и житий — о возможностях для княжеского чиновника поживиться за счет города или монастыря.) Так вот, те, кто разжился, могли, подобно знатным людям, выезжать в поход сами — на собственном коне, со своим снаряжением — это был верхний слой дружины. К началу XIII века и наиболее близкие князю представители городской верхушки и сельской старшины, «лучшие» люди, зависимые от князя, начинают получать от него земельные пожалования. И в итоге — мы это знаем в первую очередь для Юго-Западной Руси по Галицко-Волынской летописи — появляется новый общественный слой, появляются дворяне. То есть люди, которые в общем лично зависят от князя, но при этом обладают собственностью, в том числе и земельной, достаточной, чтобы самостоятельно собрать себя в поход.

— Это то, что потом стали называть поместьями?

— Да, но тогда, конечно, это были гораздо меньшие участки.

— Но это условная, не наследуемая без воли князя собственность?

— Да, конечно. Это были люди, на что указывает их название, с княжеского двора. Более того, есть гипотеза, что дворянами сперва именовались княжеские рабы, а потом это понятие перенесли на более широкий круг людей. Другое название этого слоя, частое в источниках Северо-Восточной Руси, — милостники. То есть живущие от княжеской милости.

— То есть, чтобы представить себе, скажем, Коломенская битва с Батыем: русские — это прежде всего вот эти люди?

— Да, ударная конная сила — это они. Можно было вывести в поле городское ополчение. Можно — сельское ополчение. Особенно если приказать боярам присоединиться со своими отрядами. Боярские отряды едва ли насчитывали более 200–250 человек. Но на практике толку от такой пехоты было мало. Может быть, кроме Новгорода, который как раз славился среди всех русских городов боевыми качествами своего ополчения.

— Категории зависимых людей — чем они отличались тогда от, так сказать, постмонгольских?

— Ну, прежде всего, крепостного права не было и оно даже не начало еще формироваться. Зависимость крестьян была. Самая древняя категория — «люди», просто свободные общинные жители на селе, обязанные князю только данью. Были горожане. Налогообложение горожан — это еще один сложный вопрос для историков. Оно, видимо, было не очень ровным, и на раннем этапе его вообще могло не быть. С другой стороны, была категория смердов — зависимого сельского населения, обязанного не только данью, но и различными трудовыми повинностями, при необходимости — военным набором в обязательном порядке. Со временем, к XII веку, значительная часть смердов переходит в зависимость от бояр. Но это не было еще крепостничеством. Хотя боярин мог обладать какой-то ограниченной судебной властью, но все-таки смерд был человеком лично свободным. С другой стороны, существовали разные переходные категории, известные нам из Русской Правды, обязанные работать на своего владельца без возможности от него уйти по крайней мере в течение определенного времени. Это то, что известно как закупы и рядовичи — те, кто работал за долги, и те, кто работал по договору. Наконец, были рабы. Рабом можно было стать за долги — до второго десятилетия XII века. Рабом можно было стать, самопродавшись. Рабом можно было стать, попав в плен. Рабы обрабатывали пригородные поля знати. Очевидно, они использовались для ремесленного производства, работали по дому.

— А существовал рынок рабов?

— Да, был. Примерно известны цены из Русской Правды. Другое дело, что на продажу холопов — то есть рабов из соплеменников — накладывались серьезные ограничения. Как и на обращение в рабство за долги.

— А мог крестьянин купить себе раба?

— Теоретически — мог. Практически — это, наверное, было для него дороговато. Да и зачем? У крестьян были достаточно небольшие земельные участки и достаточно большие семьи.

Повседневность

— Теперь несколько вопросов о бытовой, повседневной жизни. Как бы ее вообразить? Ну, например, денежный оборот.

— В конце XI века денежный оборот на Руси начинает приходить в упадок. Собственная монета не чеканилась уже давно. Дольше всего она чеканилась в Тмутаракани, то есть в южном, изолированном, находившемся под сильным византийским влиянием русском княжестве. Постепенно стал сокращаться поток восточного и западного серебра на Русь, и, в общем, на протяжении XII века произошло отвыкание от монеты, монета отложилась в клады, наступил так называемый «безмонетный период», когда денежное обращение осуществлялось следующим образом. Для крупных сделок применяли слитки серебра, для особо дорогих — золота. Слитки в основном соответствовали гривне — основной денежно-весовой единице. В Новгороде с XIII века появляется усеченная, «рубленая» гривна, рубль. Для повседневного оборота еще исстари использовали дробленые монеты. Скажем, есть монеты восточного происхождения, обрезанные до грамма серебра. Но это было малоудобно. И в области мелких сделок господствовал, как полагают, натуральный обмен. В качестве средства обмена могли использоваться какие-то престижные вещи, изготавливаемые тут же, — например, шиферные пряслица, бусы, браслеты из стекла. Могли использоваться и наверняка использовались меха — судя по названию многих денежных единиц. Куна, беля, веверица — у них «меховое происхождение». Использовалось также и полотно, могли использоваться медные изделия, особенно украшения.

— То есть, если я еду в какое-то путешествие по делам, я с собой беру несколько отрезов ткани.

— Да. Вполне вероятно. Здесь надо брать в расчет, куда вы едете, какая ценность там считается престижной, как там ценится то или иное.

— Не могу не отметить. Вот когда я думаю о таких вещах и пытаюсь этих людей вообразить, то возникает следующая дилемма. Либо у них в голове очень мощное мышление таблицами — что, где, почем. Даже когда деньги появились — везде ж свои деньги со своей стоимостью, их надо переводить по курсу. А уж до денег… Либо, напротив, они были пофигисты и им несильно важна была точность расчетов процентов до 30.

— Здесь у нас возникает несколько иное непонимание, связанное с тем, что отсутствует видение, кто именно что-то покупал в розницу или ездил в путешествие в Древней Руси. Большая часть людей никуда не ездила. Предметы первой необходимости, то, для чего сегодня в первую очередь используются деньги, у них получались непосредственно в домашнем хозяйстве. Кто на Руси путешествует в первую очередь? Это купец, ремесленник, княжеский чиновник. В головах этих людей естественно работает калькулятор. Они деньгам и товарам счет знают, они знают, где, что и почем. А княжеские чиновники еще и знают, что и сколько им должны. Это было расписано в законодательстве — обеспечение княжеского чиновника. Отсюда, кстати, мы знаем о ценах в Древней Руси.

— Можно ли говорить, что в значительной степени эти вопросы решались за счет обычаев гостеприимства? Путешественник в принципе беспомощен, в частности в силу указанных обстоятельств, и его расходы берут на себя местные жители?

— Это так, да. Если человек едет к кому-то конкретно — то да, безусловно. То же самое, если путешественник относится к категории странников. Они частью восходят еще к языческой эпохе: волхвы, скоморохи и так далее (до сих пор непонятно, были ли скоморохи в языческой Руси или это, так сказать, результат «деградации волхвов»), — а частью это странники христианские: паломники, нищие (калики перехожие). Те и другие имели все основания рассчитывать на то, что будут в пути поддержаны на основании обычая.

— Отсюда вопрос об инфраструктуре. Существовали ли тогда какие-то гостиницы, таверны?

— Слово «корчма» достаточно древнее, но изначально, по-видимому, означало просто раскорчеванное место для общественных нужд. Означало ли это слово постоялый двор или сходное заведение в Древней Руси, мы не знаем, поскольку древнерусских источников об этом нет. «Гостиница» — слово было в Древней Руси и обозначало гостевой дом при епархии или монастыре. Там, само собой, платы не взимали и спиртным не поили. Это как раз были места для христианских странников. В принципе, для купца всегда можно было остановиться в монастыре или при храме — поскольку купеческие корпорации возникали вокруг храмов. Иностранный купец останавливался на своем дворе — городке в городе. Скажем, был Готский двор в Новгороде со своим католическим храмом. А если это было недальнее или официальное путешествие, то было всегда у кого конкретно остановиться — либо у родичей, либо на дворе назначенного лица. В целом, тогда не путешествовали просто так, туризма не было.

— Хорошо. И в качестве заключения — списком, какие основные проблемы? Чего мы не знаем, но очень хотим узнать?

— Мы не знаем политическую историю отдельных земель. Скажем, историю Полоцкой земли мы почти не знаем. Есть неразрешимые проблемы: у нас очень мало оригиналов древнерусских текстов. Мы не знаем и никогда не узнаем авторов большей части произведений древнерусской литературы. Мы знаем мало, — но здесь есть шанс узнать, — о жизни древнерусского села. У археологов, само собой, популярнее города, и в том, что касается села, у археологов работы непочатый край — притом что ведется она тоже активно, и не один десяток лет.

— А есть представление о том, как выглядели боярские сельские дома или замки?

— Над селом действительно мог господствовать замок — иногда уменьшенная копия княжеского. В селе могла быть усадьба, в принципе она напоминала боярские городские усадьбы. Отдельные из них раскопаны — но не очень много.

Что мы еще хотели бы знать? Хотели бы лучше знать церковную историю того времени, потому что процессы религиозной жизни домонгольской Руси были сложные, сложнее, чем отражено в летописях и житиях. Мы очень мало знаем о пантеоне древнерусских языческих богов непосредственно по источникам — очень много экстраполяций, сопоставительных заключений, есть несколько прямых свидетельств, но они разрозненные. Вот, например, упоминается бог Переплут, а за что он отвечал — неизвестно. Известно, что ему «вертясь пили из рогов». Есть масса нерешенных конкретных научных задач: например, нет до сих пор корпуса древнерусских надписей. Есть масса разрозненных изданий, очень хороших, но чего-то аналогичного бесконечно издаваемому и исправляемому корпусу латинских надписей у нас нет. А это возможно в принципе — правда, он будет постоянно пополняться, но это и естественно.