«Идея Европы»: сообщество поверх европейских границ

Свои размышления 2011 года об устройстве общего европейского пространства Юрген Хабермас начинает с обращения к понятиям человеческого достоинства и прав человека. Такой ход философ обосновывает тем, что именно возмущение по поводу ущемления достоинства вселяет надежду на институционализацию прав человека по всему миру. Другими словами, «опыт ущемления человеческого достоинства имеет функцию разоблачения, охватывающего сферы невыносимых социальных условий жизни и маргинализации обедневших социальных классов; неравного обращения на рабочем месте с женщинами и мужчинами, дискриминации чужаков, а также культурных, языковых и религиозных меньшинств; мучения молодых женщин из иммигрантских семей, стремящихся освободиться от насилия традиционалистских кодексов чести, а также брутальной высылки нелегальных мигрантов и беженцев» [1, 18].

В начале 2016 года большинство из перечисленных примеров не только обрело новую остроту, но и привело к новым линиям раскола внутри европейского пространства, и, в частности, между симпатиями к правоконсервативным силам и выражением несогласия с их лозунгами и действиями. Споры и разногласия вокруг прав беженцев, а также готовых и неготовых их принимать европейцев, натолкнули ряд интеллектуалов на мысли о сравнении сегодняшней ситуации в Европе с ситуацией 1930-х годов, связанной с полной беззащитностью людей, оказавшихся за пределами своих национальных государств. «Европейская идея», в этом смысле, опять оказалась востребованной как связующая человеческие усилия, практики и институты поверх государственных границ, т.е. как идея универсальности в эпоху уважения человеческого разнообразия и партикулярности.

После Холокоста

Разговор об «идее Европы» сегодня может быть только самокритичным и рефлексивным. Важнейший контекст для этого разговора — это трагедия Холокоста как горизонта предельного насилия и дегуманизации. Размышления об актуальности этой трагедии, обусловленной, словами Зигмунта Баумана, тем, что породившие ее социальные условия не устранены до сего дня [2, 27], были подхвачены в прошлом году Тимоти Снайдером в его книге Black Earth. По мнению историка, важнейшее среди этих условий — конструирование враждебных Других как ответственных за нежелательные и вызывающие страхи глобальные изменения [3, 349]. Это ведет к тому, что одна группа стигматизирует другую, чтобы обосновать собственную правоту или снять с себя ответственность за причиняемое насилие. Неудивительно, почему при этом на сцене снова появляются национальные и традиционные ценности: вместо конкретных, разных и своеобразных людей мы вновь видим абстрактные и однородные общности — террористов, варваров, нехристиан, — противостоять которым предлагается через ответное сплочение, исключающее всякие различия и разногласия. Эта ситуация, однако, выводит на передний план важность не только индивидуальных прав, но и солидарности сообщества, в котором эти права признаются. Именно дефицит такого рода сообщества служит основанием для обвинения в индивидуализме и эгоизме своих оппонентов правыми консерваторами, а также объясняет притягательность их идей для какой-то части людей.

Другими словами, можно сделать вывод о том, что европейскому проекту сегодня все еще не хватает такой концепции сообщества, которая бы помогала справиться со страхами перед непредвиденными и просящими о помощи другими. Пока что мы наблюдаем, и в особенности это касается Центральной и Восточной Европы, что ответом на необходимость в трансформации своего сообщества, вызванную притоком беженцев, может стать регресс, абсолютизация различий между своими и чужими и демонизация других. Это наводит на мысль о том, что трагедия Холокоста оказывается вытесненной за пределы нашего опыта и осознания и что групповые интересы представляются вновь более приоритетными, чем судьбы конкретных людей и их прав.

Если не в Европе, то где?

Означает ли эта ситуация серьезный кризис социальной и солидарной Европы? Размышляя об этих проблемах, Иван Крастев указал на взаимоналожение локального центрально- и восточноевропейского опыта унижения, связанного со сложностями социального включения — пожилых людей, жителей периферии, представителей отдельных этнических сообществ, — и опыта интеграции мигрантов и беженцев на уровне всего ЕС. Речь, с одной стороны, о дающих сбои в своей работе институтах, занимающихся беженцами, — от нехватки людей до недостатка времени по обработке данных, — о чем регулярно пишут европейские СМИ. С другой — об общем разочаровании в эффективности социальной демократии и социальной политики, неспособной справиться с разными формами дискриминации.

В этой связи, однако, возникает вопрос: «Если не в Европе, то где тогда искать общественное устройство, ориентированное на идею справедливости?» Важнейшей составляющей такого устройства является социальное включение и социальная солидарность, так что люди с разными возможностями и ресурсами — в том числе дети, пожилые люди, люди с разными физическими и умственными особенностями, а также те, кто о них заботится, — являются видимыми и участвующими в жизни своего общества и в политике. Такое устройство предполагает, словами теоретика справедливости Марты Нуссбаум, что ценности личностного своеобразия, свободы и выбора дополняются позитивной зависимостью от других и заботой о них. Согласно философу, социальная кооперация, без которой едва ли возможна демократия и справедливое общественное устройство, базируется на различных и очень сложных основаниях, к которым относятся не только стремление к взаимной выгоде (как полагал Дж. Ролз), но и любовь, уважение человеческого достоинства и страстное стремление к справедливости. Именно последние позволяют быть чувствительными к дискриминации и проблематизировать все еще существующие иерархии между мужчинами и женщинами в семье и на рабочем месте, а также между так называемыми «нормальными» людьми и теми, кто от них отличается [4, 307].

Это возвращает нас к идее сообщества-после-Холокоста, отличного от гомогенного национального сообщества [5]. Привлекательность и сила «идеи Европы» связана со способностью людей и институтов проблематизировать границы в том случае, когда они выступают преградой для осуществления фундаментальных прав и защиты человеческого достоинства. Это границы и между государствами, и между разными формами и возможностями человеческой жизни. Это также означает необходимость выхода «идеи Европы» за свои собственные пределы, что предполагает отказ и предостережение от противопоставления Европы не-Европе при отстаивании идеи «достойной жизни» как универсальной и приоритетной для всех людей.

Революция достоинства и работающие справедливые институты

Можно ли в таком случае сказать, что ценность «идеи Европы» в ее критическом и рефлексивном понимании все еще заключает в себе эмансипаторский потенциал или даже характеризуется именно им? А пространством для эмансипации, наряду с индивидуальными правами, выступают сегодня формы солидарности и институты, которые создают условия для разнообразных и свободных от дискриминации форм жизни?

О такого рода потенциале размышлял некоторое время назад Славой Жижек, отталкиваясь от сформулированного когда-то Ханной Арендт парадокса прав человека. Суть этого парадокса в том, что носителем прав человека выступает «голая», т.е. совершенно бесправная жизнь, поскольку обращаются к их силе именно тогда, когда отказывают все другие — прежде всего укорененные в национальном государстве — механизмы. В интерпретации Жижека, это выражает момент перехода от дополитического к политическому состоянию и ведет к признанию в качестве носителей прав тех, кто ранее вообще не рассматривался в качестве субъектов, например женщины или дети [6].

Подобную ситуацию мы наблюдали в случае украинского Евромайдана, получившего обозначение «революции достоинства». Эта революция объединила украинских граждан поверх различных идентичностей, поскольку в ее центре оказался вопрос о самой возможности иного, не унижающего граждан социального порядка, и эта возможность была выражена с помощью понятий «человеческого достоинства» и «идеи Европы» [7]. Обратившись за помощью к немецкому философу Бурхарду Либшу, можно сказать, что человеческое достоинство сыграло тут роль надпозитивного этического масштаба права, который в определенном смысле учреждает саму его законность, поскольку «только в той степени, в какой право стоит на страже достоинства человека, оно может обещать быть правом» [8, 215–216].

Идее же Европы отводилась, в таком случае, роль ориентира или образца воплощения права, основанного на достоинстве человека, в работающих институтах. Тем самым Европа, как и действующие институты, не понимались абстрактно — и потому что соотносились с человеческим достоинством, и потому что понимались как связанные с межчеловеческой солидарностью или даже как зависимые от нее.

Именно такие установки видятся мне важнейшими измерениями «идеи Европы» сегодня, в ситуации после Холокоста, или необходимости создания условий для социального включения поверх национальных различий и границ, но не вопреки индивидуальным свободам и правам. Ссылки на то, что европейским странам не хватает ресурсов для следования этим установкам, аналогичны в данном случае ссылкам на недостаток ресурсов для поддержания справедливого общества как такового. Средства для поддержания такого общества будут ограничены всегда, однако согласие с этим может, в конечном итоге, обернуться исчерпанием самой человеческой солидарности, питающей социальную кооперацию.

Примеры этой солидарности мы видим сегодня в большинстве стран Европейского союза, а также в Украине, в которой деятельность волонтеров в ряде случаев заменяет деятельность государственных институтов. Примеры вдохновляющей солидарности можно найти и в Беларуси, и в России.

Различие между странами ЕС и странами постсоветского пространства состоит в том, что в постсоветских странах мы испытываем огромные — в Беларуси к отсутствию навыков кооперации добавляется еще противодействие властей гражданскому обществу — трудности по созданию справедливых, т.е. вырастающих из солидарных действий, институтов. Важнейшее достижение граждан Украины заключается в том, что они пришли к понятию человеческого достоинства как минимальному (хотя и недостаточному) основанию для перехода от солидарных практик к справедливым институтам. Потенциал и ориентир «идеи Европы» состоит в таком случае в том, чтобы не отказаться от этой связки на практике, для чего так необходимо сопротивление самым разным формам ущемления человеческого достоинства поверх границ и наперекор сложностям, которые неизбежно сопровождают поддержание справедливых общественных институтов.

Примечания

1. Habermas J. Das Konzept der Menschenwürde und die realistische Utopie der Menschenrechte // Zur Verfassung Europas. Ein Essay. Suhrkamp Verlag Berlin, 2011.

2. Бауман З. Актуальность Холокоста. М., 2010.

3. Snyder T. Black Earth. The Holocaust as History and Warning. N.Y., Цит. по.: Snyder T. Black Earth. Der Holocaust und warum er sich wiederhohlen kann. Muenchen, 2015.

4. Nussbaum M. Frontiers of Justice. Disability, Nationality, Species Membership. Harvard, 2006. Цит. по: Nussbaum M. Die Grenzen der Gerechtigkeit. Behinderung, Nationalitaet und Spezieszugehoerigkeit. Frankfurt am Main, 2010.

5. Исследователь Э. Сантнер с опорой на феминистскую критику связывает сообщество-после-Холокоста с задачей радикального переосмысления и переформулирования «самих концепций границ и пределов, того самого “защитного покрова”, который регулирует обмен между внутренним и внешним в жизни индивидов и групп». Их целью является развитие способности формировать границы между сообществами иным, чем прежде, образом, ведущим к возникновению «динамического пространства взаимного признания (между собой и другим, между своим и чужим)», без которого неизбежно воспроизводство «жестких укреплений» инертного, однородного и, в конечном итоге, параноидального социального пространства, которое также имеет черты регрессивного (Сантнер Э. История по ту сторону принципа наслаждения: размышления о репрезентации травмы // Травма: пункты. Сб. ст. Сост. С. Ушакин. М., 2009. С. 389–407. Здесь с. 406). См. также мою лекцию на эту тему.

6. См. подробнее мой текст на эту тему.

7. См. на этот счет текст Ильи Герасимова «Украина-2014: Первая постколониальная революция. Введение в форум».

8. Liebsch B. Renaissance des Menschen? Zum polemologisch-antropologischen Diskurs der Gegenwart. Velbrück Wissenschaft, Weilerwist, 2010.