Преимущества различения (Дискурс о теологии и дискурс теологии)

Трансформация взгляда

Состояние постмодерна представляет собой не радикальную противоположность предшествующей эпохе, а логическое развитие ее основных тенденций. Становление Модерна было обусловлено многогранными изменениями в культурной, философской, моральной, социальной, политической и иных сферах жизни, которые были обусловлены возникновением специфического понимания свободы и авторитета. Все разнообразие мотивов и движущих сил модернизации — процесса, определившего облик цивилизации, в которой мы живем, характеризуется стремлением к максимальной эмансипация субъективного мышления от всех институциональных или трансцендентных авторитетов (картезианское сомнение, кантовский девиз sapere aude!). Так, в соответствии с максимой автономии, субъект полагает себя имеющим право судить обо всем, не обращая внимания ни на какие традиции или авторитеты. Теология, признанная наиболее опасной для субъективной свободы областью знания, была вызвана на суд разума и проиграла его.

Конечно, все предпосылки и основные темы модерной философии возникли не сами по себе, как это иногда представляется, но генеалогически связаны с теологическими перверсиями, произошедшими в поздней схоластике, распространением в эту эпоху номинализма и волюнтаризма как реакции на чрезмерную рационализацию католической схоластики. Сегодня существует большое количество серьезных исследований, которые детально описывают теологические истоки модерной философии. Тем не менее, невозможно указать конкретный исторический момент или текст, в котором то, что ранее было теологическим, вдруг стало философским. Данный «фазовый переход» представляет собой важное и вместе с тем таинственное явление, определившее ментальный климат современности.

Очевидно, что эмансипация субъекта от внешних авторитетов в первую очередь поставила под вопрос церковную догматику. Догматы стали интерпретироваться как кандалы, мертвые формулы, ограничивающие свободу живого мышления, как внешние авторитеты, мешающие самостоятельно достигать истины. Между тем догматы в теологической традиции имеют совершенно иное предназначение и смысл. Отец Сергий Булгаков в работе «На путях догмы (После семи вселенских соборов)» излагает понимание догматов как творческого задания для будущих теологов. Одновременно с этим, догмат ясно очерчивает тематику мышления, предохраняя мысль от ни к чему не обязывающего блуждания. Соответственно, правильное исповедание и почитание догматов состоит не в охранительной ревности или повторяющем славословии, а в творческом усилии проникновения в мысль, выраженную в догмате, и развития ее с использованием максимально доступных средств языка. Догмат предполагает догматическое творчество, противостоящее фундаментализму как охранительного, так и эмансипаторского толка. Таким образом, теология не сводится к некой узкой специализации, будь то догматика или апологетика. Лучшие образцы классического и современного теологического творчества содержат уникальные формы речи обо всем сущем исходя из догматов, в них проявляется способность авторов придавать неповторимое измерение каждому конкретному явлению в свете всеобщего Откровения.

Теологи о теологии

Между тем следует обратить внимание на то, что понимание теологии, соответствующее ей самой, встречается сегодня весьма редко даже среди тех, кто идентифицирует себя как теолога. Это свойственно не только для российской интеллектуальной среды, но является характерным и для западного контекста. Так, один из крупнейших американских теологов С. Хауэрвас в недавнем выступлении весьма точно определил основную проблему сложившейся ситуации, которая заключается в том, что дискурс о теологии не различается с самой теологией. Очевидно, что вопрос о том, какая теология нужна сегодня, и ему подобные существуют в рамках первого типа дискурса. Эту ситуацию можно сравнить с дискуссией о полноте или пустоте стакана воды, проходящей на берегу океана, участники которой проводят время в спорах, вместо того чтобы броситься в воду и плыть.

Итак, если уже фактически есть не-теология как дискурс о теологии, тогда что же такое сама теология и как она существует? Во-первых, согласно тому же Хауэрвасу, мыслить теологически означает ломать стереотипы о том, что такое теология, которыми перенасыщено массовое и профессиональное сознание. К примеру, одним из стереотипов, требующих преодоления, является популярное представление о том, что теология «нужна для чего-то», то есть является средством для некой цели — просвещения, спасения, обновления, укрепления, развития, диалога Церкви и общества и т.д. Во-вторых, теология имеет началом и единственным «предметом» конкретно-исторический опыт Бога, то есть отношение Бога к миру, Откровение, определяющее существование всего сущего, включая каждого из нас. Принципиально невозможно говорить о Писании и Предании без предварительного прояснения того, кто есть Бог, Самооткровение и Самоистолкование Которого делает возможным всякое познание. Теология не является проблемой для самой себя, в отличие, к примеру, от философии. Итак, вопрос о теологии есть вопрос нетеологический.

Иначе говоря, христианская теология, в ее ортодоксальной форме, имеет характерную особенность, заключающуюся в том, что она принципиально отрицает неангажированную позицию картезианского Я, наблюдающего за событиями со стороны. Эксплуатируя подчеркнуто антитеологический (и потому неразрывный с теологией) язык философии Хайдеггера, можно сказать, что теологический вопрос — это вопрос, захватывающий самого вопрошающего. Соответственно, для теолога всякое явление есть не просто объективный факт, предстающий перед упорядочивающим и осмысливающим его субъектом, а самосообщение Бога и одновременная самоинтерпретация этого сообщения. Бог Сам открывает Себя в мире, или, как сформулировал К. Ранер, имманентная Троица есть икономическая Троица. Соответственно, теологическое высказывание — это высказывание, развертывающее тринитарно-христологическую динамику, высказывание, выражающее в некотором аспекте основу теологии — отношение Бога к миру.

Распространенное понимание теологии как одной из наук (в современном понимании) соответствует дискурсу первого типа, то есть внешнему дискурсу о теологии, а не самой теологии. В соответствии со справедливым замечанием Х.У. фон Бальтазара, теология отличается от всех наук тем, что она имеет дело с бесконечным и в каждой ее части, в каждом высказывании отражается целое. Именно поэтому любое определение теологии (например, наука о вере, наука о верующей экзистенции, наука о Боге) является принципиально недостаточным, в гораздо большей степени, чем в других областях знания. Бальтазар также говорит о том, что поскольку единственной и уникальной нормой теологии является Христос, несоизмеримый ни с чем иным из того, что есть в тварном мире, постольку никакой действительный союз между отдельными науками и теологией невозможен по определению. Примечательно, что в понимании совершенной уникальности теологии по отношению к частным наукам с Бальтазаром солидарен и его равновеликий оппонент — К. Барт (весьма актуальные для нас идеи которого активно усваиваются в англоязычном теологическом контексте).

Теология и иные дискурсы

Самоопределение теологии не совпадает с теми определениями, которые приписываются ей извне. Довольно часто в дискурсе о теологии саму теологию определяют как науку. Причем предметом дискуссий вокруг теологии и ее статуса оказываются внешние критерии: соответствует ли теология критериям научности, принципам светскости и т.д. Все это относится к дискурсу первого типа — дискурсу о теологии. Однако в самой теологии существует иной подход в отношении позиционирования себя в отношении иных областей знания и культуры. Теологическую установку на разделение дискурсов ошибочно интерпретировать как высокомерие теологов или следствие их притязаний на власть, как это делают постмодернистские «сыновья» Ницше. Напротив, эта установка проистекает из аутентичного понимания существа теологии и уникальности ее «предмета» (или, лучше сказать, «желаемого», так как в соответствии с любой из теологических традиций Бог не является вещью среди других вещей или даже высшим сущим, но Он По-ту-сторону всего существующего). Итак, «желаемым» теологии является исключительно являющий Себя Бог, а не история христианства, эстетика иконописи, священные тексты, святоотеческое наследие, традиции богослужения и т.д. К сожалению, эта некогда очевидная идея сегодня воспринимается как странный анахронизм. Почему и как это произошло — тема для отдельного разговора.

Конечно, теология не живет в башне из слоновой кости и постоянно заимствует для своих целей концепты и образы из различных областей культуры. Но именно потому, что эти образы и идеи перестают функционировать в своем исходном контексте, они становятся теологическими. Поэтому неадекватной является оценка теологии с точки зрения соответствия методам, к примеру, философии, если она использует философские понятия и методы. Достаточно лишь классического примера с заимствованием понятий сущности и ипостаси из аристотелевской философии Отцами-каппадокийцами, которые применили эти понятия к триадологии. В результате эти понятия, радикальным образом изменившись семантически, навсегда вошли в ткань теологии. Таким образом, теологическим является совершенно все, поскольку оно включается в ритм тринитарно-христологической риторики.

Творческая теология не представляет собой охрану вечных истин от внешних посягательств, но обладает внутренней динамикой, ибо вновь и вновь ищет ответы на изначальные вопросы, которые соответствуют духу традиции. Бог открывает Себя всегда по-новому, и именно это является условием того, что теология наделена неисчерпаемым творческим потенциалом, к которому при определенных условиях могут приобщаться все иные дискурсы, без такового приобщения неизменно скатывающиеся в рециклирование банальностей и мерцающую пустоту языковых игр.

Ретроспектива и перспектива

Культурные, моральные и философские основания современности имеют конкретные теологические истоки. Соответственно, для их понимания необходимо иметь представление о том, какова основная структура теологи и каковы ее основные темы. Как пример одного из теологических влияний, значительно повлиявших на развитие западной цивилизации, можно привести учение монаха Иоахима Флорского. Осужденная на Четвертом Латеранском соборе (1215) концепция Флорского является именно теологической, так как основана на специфической интерпретации Троицы и ее действий в мире.

Флорский разделил свою схему мировой истории на три периода в соответствии с поочередным действием Лиц Троицы в каждом из исторических периодов. Данное учение является неприемлемым для теологии и догматики, поскольку нарушает фундаментальный теологический принцип Opera ad extra sunt indivisa (лат. «Лица Троицы действуют в мире нераздельно»). Таким образом, Иоахим интерпретирует имманентный ритм Тринитарной жизни как мыслимую форму тварной истории. Онтологическая (имманентная) Троица не различается с икономичсекой (исторической) Троицей. Наступающая третья эпоха — эпоха Духа, по Флорскому, станет эпохой преодоления разделений и установления вечного царства Духа. Позднее Гегель использует эту схему, применив ее уже не только к объективной истории, но и к развитию самосознания, чья диалектика снимается в Абсолютном Духе. Впоследствии иоахимитская теология, будучи отвергнутой Церковью, продолжила существовать и вдохновлять множество умов, став одной из основных причин возникновения внецерковной мистики и спекулятивной философии.

Рассмотренный пример ярко показывает, что теология представляет собой не хранилище вечных истин, а живую и развивающуюся деятельность, в некоторых случаях приводящую к незапланированным последствиями. Примечательно, что в XX столетии, после долгого кризиса теологического творчества и периода апологетического сна христианской мысли, произошло активное и творческое переосмысление основного теологического соотношения, заключающего в себе все остальные, — отношения между Богом и миром. Это относится и к православной теологии (одно из лучших изложений системы о. С. Булгакова, принадлежащее Л. Зандеру, называется «Бог и мир»), и к протестантской (достаточно упомянуть впечатляющую «Церковную догматику» К. Барта. Русский перевод тома этой работы, содержащего учение о Троице, вышел в прошлом году в издательстве ББИ), и к католической (среди множества ярких работ на эту тему, созданных в XX веке католиками, наибольшее влияние получила «Троица» К. Ранера). Таким образом, вместо ламентаций по поводу кризиса теологии, скепсиса в отношении классических теологических тем и поиска «актуальности» (которая, чаще всего, сводится к репродуктивности, а не к продуктивности), следует заниматься творческим усвоением того, что уже создано и создается в данный момент.

Вопрос о статусе теологии в современном мире в большей степени есть вопрос интерпретации сложившихся ментальных и культурных условий, чем вопрос теологии. Действительно, теология, чтобы оставаться собой, едва ли может принять правила игры, навязываемые ей культурной и интеллектуальной ситуацией. С другой стороны, сознательно отчуждаясь от творческой открытости и уходя от диалога, она выродится в закрытую и малопонятную область воспроизводства экзальтированного фундаментализма. Однако есть и надежда на то, что теологии удастся сохраниться в качестве созерцательной деятельности и убеждающей риторики, устремленной к безначальному Началу всех вещей, существующему по ту сторону всего. Эта надежда укрепляется тем, что ищущие и сегодня находят творческое беспокойство теологической мысли — живой, удивляющейся, простирающейся вперед.