«Речь и насилие»: 27 лет спустя

В августовском номере журнала «Век ХХ и мир» за 1988 год вышла статья, оформленная как «письмо в редакцию». В ней, — впервые в тогдашней советской печати, — был поставлен вопрос о структурном насилии, имевшем не только выражение, но и источник — в языке, в том советском варианте речи, который автор описал как «полуязычие». Прошло 27 лет. За это время не только выросло новое поколение, для которого тогдашняя проблематика может быть не вполне ясна, но и автор статьи во многом пересмотрел свои прежние представления.

Мы решили попробовать вместе с автором прочитать статью 1988 глазами людей, анализирующих политическую речь и коммуникацию 2015 года. Поскольку, переосмысливая недавнее прошлое, есть шанс надежнее сориентироваться в настоящем. Мы как бы говорим «на троих»: с нынешним Гасаном Гусейновым и текстом Гасана Гусейнова 27-летней выдержки.

Текст приведен по цифровой публикации 29 декабря 2000 года в «Русском журнале».

Максим Корнев: Давайте сначала обсудим рамочные условия появления этой статьи. Почему статья появилась в рубрике «Письмо в редакцию»?

Гасан Гусейнов: Спасибо, что напомнили! В 1988 году в СССР еще существовала цензура, статьи «литовались», а жанр «письма в редакцию» был наименее обязывающим. Кроме того, в письме обязательно должна была содержаться некая формула лояльности, она и отодвинута к самому концу. Смысл такой: вы тут описали, как все плохо, а теперь извольте дать конкретные предложения, как же исправить положение.

Текст 1988: «Гибель Российской империи в 1917 году привела к появлению ряда небольших независимых национальных государств (Польша, Финляндия) и попытке построить новое государство на принципах федерации равноправных народов. Русская государственность должна была уступить государственности классового, или наднационального, типа; от этой первой попытки по сей день остаются некоторые узлы, плохо встроенные в систему. Если стратегия Ленина состояла в том, чтобы на развалинах империи построить федерацию народов, национальное развитие которых должно было вырваться из оков государственности, то стратегия Сталина и его окружения состояла в том, чтобы в исторически короткий срок создать государство, в котором русскому народу пришлось бы отдать все для ассимиляции инородцев, — монструозное имперское образование с идеологией национального государства-карлика. В ходе реализации этой стратегии на протяжении жизни трех поколений сократился список населяющих страну народов (так, талыши, мингрелы растворились соответственно в азербайджанцах и грузинах); предпринимались попытки истребления народов методом депортации в места, где им, в лучшем случае, грозила ассимиляция в более крупных этносах».

М.К.: Эта практика прекратилась сейчас или вышла на новый уровень?

Г.Г.: Эта практика стала за минувшую четверть века еще хуже. Чуть-чуть тормозится исчезновение некоторых языков народов России наличием многоязычной Википедии, но горстка энтузиастов не может противостоять вытеснению более слабых в административно-политическом отношении языков более сильными. Если прибавить к этому печальную судьбу и главного языка бывшей империи, — русского, — то можно себе представить судьбу, скажем, калмыцкого языка.

1988: «Нынешнее состояние межнациональных отношений в СССР должно быть признано в целом предкризисным, а для некоторых регионов (Закавказье) и прямо критическим. Среди русского населения страны растет недовольство “неблагодарными” инородцами, “зажравшимися” на своих плодородных южных землях (если речь идет о южанах) или не желающими делиться своими более высокими экономическими и национально-культурными достижениями (если речь идет о прибалтийских республиках). Среди самих инородцев растет недовольство “старшим братом” — русскими, навязывающими свои стратегические цели (хлопок, уничтожающий сады, — узбекам, целину вместо скотоводства — казахам, химические производства — армянам, атомные станции — украинцам и тому подобные традиционные для массового сознания мотивы) и пользующимися статусом народа первого ранга, олицетворяя весь Союз, который не случайно назван союзом республик, а не союзом народов».

М.К.: Как оценить нынешнее состояние? Ведь странно: думали, что разлом пойдет по национальной идентичности (Кавказ и Азия — скорее «чужие», Украина, Белоруссия — «свои»). Сейчас же политика и экономика диктует обратные тенденции: упрощенные формы миграции и взаимодействия с Азией, развитие Кавказа и конфронтация с Украиной (в горячей стадии) и Белоруссией (вялотекущий конфликт). Что думаете?

Г.Г.: Нынешнее состояние показывает, что все эти оценки были, к сожалению правильными. Разрушение «неверных» республик — как месть за разрушение СССР — идет по линиям межэтнических конфликтов: Грузию разваливали через Абхазию и Южную Осетию, Молдову — через Приднестровье, сейчас Украину — через так называемые русскоязычные регионы. При этом и сами эти республики начинали вести себя так, будто они не многонациональные фрагменты Советского Союза, а национальные государства с главной титульной и второстепенными (точнее –третьестепенными меньшинствами), за что немедленно хватались и последыши империи, помогавшие оторвать Приднестровье от Молдовы или Абхазию от Грузии.

М.К.: А упрощенные формы миграции — это ситуативная вещь?

Г.Г.: Мне кажется, да. К тому же сейчас всему этому кладет конец новая практика взимания со всех бывших советских гастарбайтеров колоссального официального налога, который люди готовы платить, лишь бы им оставили возможность зарабатывать на жизнь в Российской Федерации, где их жизни тоже не позавидуешь. Но на родине-то еще хуже пока. Положение на рабском или полурабском рынке все еще не в пользу выходцев из Центральной Азии.

М.К.: А отношения с Украиной?

Г.Г.: Судя по последним событиям зимы 2014 — весны 2015, мы имеем дело с признаками гражданской войны в регионе, который все еще не оценил своего постсоветского статуса. Но только эта непроясненность — черта и Российской Федерации, и самой Украины, причем активная роль Российской Федерации вызвана неадекватным самоопределением именно РФ, руководство и значительная часть населения которой мыслят себя единственным наследником СССР, презирая государственный статус всех остальных частей бывшего Союза, или бывших колоний империи. Тут никакие аналогии не работают, и в 1988 году, за два года до роспуска СССР, мы эту проблему в полный рост просто не видели.

1988: «Коренным вопросом для массового сознания остается вопрос о тождестве Советской власти и власти русских, тождестве, которое одним представляется законным и традиционно оправданным (например, “оптимальным опытом решения военно-стратегических задач”: Октябрь, 1988, № 5, с. 172), а другим кажется неприемлемым, нуждающимся в пересмотре. Даже официальное ocуждение национализма и шовинизма предполагает двойную шкалу: русский национализм осуждается лишь на стадии шовинизма, или выражения национального превосходства над другими народами; инородческий национализм осуждается уже на стадии отстаивания своей культурной самобытности или законных прав (именно такова была реакция на требование крымских татар разрешить им вернуться на родину)».

М.К.: Здесь, мне кажется, абсолютна ситуативная и шизофреническая политика. Можно назвать ее «гибридной», конечно, когда под текущий момент скрещивают ежа и ужа, а на другой день уже что-то новое придумывают и отрицают по факту предыдущие смысловые конструкции. То есть этот национализм/шовинизм никуда не делся + добавляется паназиатская риторика. Что думаете?

Г.Г.: Если вы имеете в виду, что в ответ на несогласие Запада с политикой РФ, Москва начинает сближаться с Востоком, то да, такая риторика заметна. И все же дело, мне кажется, не в ней, т.е. не в риторике, а в том, что до распада (роспуска) СССР, в момент провозглашения суверенитета Российской Федерации, никто не задумался, а что, собственно, представляет собой Россия как суверенная страна, сама распустившая Советский Союз? Мы увидим крайне низкий, безобразно непрофессиональный уровень принятия решения, которое попросту не было понято большинством населения страны. Люди не объяснили друг другу, что за этим чисто бюрократическим решением с целью смещения М.С. Горбачева Российская Федерация может приобрести проблемы с собственным статусом, с новым позиционированием себя на мировой арене. В тот момент, когда СССР распался на новые крупные государства, стало ясно, что им предстоит пройти долгий путь взаимного признания, но и самосознания на новом витке исторического существования.

Если говорить коротко, то российская политика по отношению к Украине в глазах населения страны-соседки привела к серьезному распаду «русского мира» на тех, кто ценит мир и взаимопонимание в странах проживания (это русские и русскоязычные в Украине, странах Балтии), и на тех, кто просто пока не смирился с новым статусом бывшей опорной союзной республики Союза (РФ как наследница РСФСР). Иначе говоря, большинство русских в России пребывает в уверенности, что на их страну каким-то хитроумным способом напали супостаты, а потому предстоит воевать.

М.К.: Иначе говоря, речи насилия и язык вражды снова востребованы, но уже на новом витке?

Г.Г.: Да, но тогда это структурное насилие после распада государства стало диффузным, а сейчас оформились некие «враги», точнее, врагами стали конкретные, вот эти соседи, поддержанные цивилизованным миром. Эта аберрация российского сознания — смертельно опасна.

1988: «Одним из показателей динамики кризисного развития представляется языковое состояние общества, сложившееся за последние пять-шесть десятилетий и обладающее большими разрушительными возможностями. Языковая ситуация в стране в настоящий момент на ближайшую перспективу может быть охарактеризована как полуязычие. Органическое полуязычие как следствие “двоемыслия” выражается в девальвации “верхних” этажей языка, ответственных за “хранение” фундаментальных ценностей, и значительном подъеме сквернословия, в особенности мата как речевой “смазки”, обеспечивающей коренную деградацию больших сообществ носителей языка. Функциональное полуязычие официально квалифицируется как “двуязычие”. При этом русский язык, выступая в качестве языка-посредника, обслуживает сферы идеологии, политики, “большой” литературы и культуры, а заодно и “низкие” области речевого поведения, тогда как родной язык местного населения обслуживает среднюю, бытовую, сферу. На водоразделе — языковая нейтральная полоса, которую не могут обслужить ни тот, ни другой языки «двуязычного человека”».

М.К.: Тут уже какое-то «поли-язычие» — даже «транс-язычие» (по аналогии с «транс-медиа»). Ну, или «гибридоязычие». То есть сейчас все этажи и слои перемешиваются в самых странных сочетаниях. При этом ядром культурно-языковым стараются сделать именно советскую практику.

Г.Г.: Тут все описано, конечно, очень упрощенно, литературу никакую я приводить не мог, хотя уже тогда появилось несколько чрезвычайно интересных исследований. Например, о турецком и греческом языке в Швеции и Германии, а также несколько статей о положении дел в Австрии. Журналы эти были доступны в ИНИОНе, который тогда вовсю заказывал западные издания и даже издавал реферативные сборники «для служебного пользования» с выжимкой самого интересного. Это и был ад тогдашнего советского мироустройства: электрические лампочки обслуживали стеариновую свечку, которая засекречивала и пересекречивала все на свете, так что перестала понимать самое себя. И кончилось все тем, с чего начиналась революция начала 20 века: «Улица корчится безъязыкая» у Маяковского превратилась в 2015 году в «государство корчится безъязыкое». Когда на официальном русском остальному миру не предлагается никакой альтернативы войны, кроме восстановления совкового убожества в русско-украинском пограничье, это трагично.

1988: «Распаду речевого облика носителей русского языка способствует и исполняемая им роль языка-посредника в многонациональной стране. Наряду с существованием довольно большой двуязычной прослойки, оказывающей некоторое влияние на развитие обоих языков, нельзя упускать из виду и, по-видимому, ничуть не меньшую полуязычную прослойку — людей, не владеющих в пределах общепринятых для грамотного человека норм ни языком своего народа, ни русским. Особенно остра проблема для наиболее подвижной части этой прослойки — юношей, отслуживших в армии и оставляющих родные места или готовых вернуться домой с навсегда сложившимся образом русского слова».

М.К.: Проблема «маленького» гастрабайтера в «большом» городе — мне кажется, это получило дальнейшее развитие и опять-таки вышло на новый виток.

Г.Г.: Сейчас проблема уже не в маленьком гастарбайтере, а в победе полуязычия как государственного языка. Внешне кажется, что цветет сто цветов. Но в глубине грандиозное презрение к письменной и устной речи тоже.

М.К.: А в мегаполисах это еще и проблема школ, в которых русским языком не владеет в достаточной степени для освоения программы значительная часть учеников.

Г.Г.: Здесь вы затронули самый нерв проблемы. В школе — как в морском конвое: скорость задает самый медленный корабль. Сверстнический авторитет сильнее учительского. Поэтому сильно упрощенная форма русского повседневного у младшего поколения побеждает и становится со временем идеальной речевой средой для той примитивизации политики и общественной мысли, насаждение которой мы сейчас наблюдаем. Осталось совсем чуть-чуть до полного слияния с формулами «кто не с нами, тот против нас» и «если враг не сдается, его уничтожают».

1988: «Невозможность для полуязычного передать словесными средствами то, что более всего тревожит, радует или пугает, годами накапливает в нем взрывоопасный груз умственно не обрабатываемых переживаний: чем они болезненней и монотонней, тем более необходимым делается для них соответствующее словесное выражение. Так надобно больше жевать сухую и грубую пищу. Но слов нет или слова не те. Полуязычный, в сущности, отторгнут от человеческого сообщества. Его поведение непредсказуемо, он и сам не может предупредить о надвигающемся взрыве. Когда таких полуязычных, почти всегда отмеченных неизбывной аффектацией, много и они к тому же собраны вместе, любой, даже самый незаметный, в принципе разрешаемый только словами, конфликт порождает грубое насилие. Полуязычие, таким образом, — это не лингвистическая только, но этносоциальная болезнь толпы ХХ века».

М.К.: Тут некий элемент аутоагрессии появляется. Ведь человек боится и агрессивно настроен именно к тому, что для него неизвестно, непонятно. С другой стороны, те же социальные сети довольно быстро интегрируют таких людей в более крупные сообщества. Большой вопрос — в какие.

Г.Г.: Да, аутоагрессию мы с вами наблюдаем в полном объеме именно как следствие прихода к власти на разных уровнях людей, презирающих культурную речь и аргументацию. Кроме того, происходит быстрая идентификация носителей главного языка современного мира — английского — с любым набором «врагов». А украинский язык уже и раньше воспринимался в русском политическом обиходе только как искажение русского. Вот такая получается лингвополитическая бомба.

1988: «Таково, по нашему мнению, одно из объяснений феномена сумгаитской резни.

К середине 30-х годов тюрко- и ираноязычные народы СССР были переведены с латиницы и арабского письма на кириллицу (которую тогда называли русским алфавитом). Переход на кириллицу был вызван необходимостью отделить эти народы от их народов-единоверцев и соседей — как тех, кто переживал начало “исламского Возрождения” (Иран, арабский мир), так и тех, кто — подобно СССР — вступал на путь секуляризации государственной жизни (суннитская Турция под руководством младотурецкого триумвирата и особенно Ататюрка).

В случае Азербайджана переход на кириллицу резко противопоставил носителей языка их соседям — грузинам, армянам, сохранившим традиционную систему письменности. Со временем это, на первый взгляд незначительное, вмешательство в лингво-культурную сферу постепенно привело к падению престижа родного языка в “русской рубашке” и русского языка как языка-посредника. В то же время возрастал престиж арабского и персидского языков, как традиционных языков ислама и исламской культуры. Проходя вдоль рядов Ленинградского рынка г. Москвы летом 1988 года, автор обратил внимание на там и сям расставленные перед лотками с фруктами из Средней Азии картонные ярлыки с арабскими письменами. Можно с уверенностью сказать, что ни один из посетителей рынка (и мало кто из продавцов) мог прочитать, что же написано — “урюк”, “инжир”, “курага”, не взглянув прежде на содержимое лотка. Арабская надпись — знак если и не новой ситуации, то, во всяком случае, только что оформившегося процесса.

Стратегическое значение для любой национальной культуры имеют речевые предпочтения, сложившиеся у носителей языка. Если для армян или грузин родной язык занимает безусловно первое место в любом предлагаемом списке языков, то у носителей большинства других языков народов СССР картина может оказаться иной. В обстановке развивающегося полуязычия, падение авторитетности русского языка прямо сказывается и на деградации родного языка в литературном воплощении».

М.К.: Не кажется ли вам, что сейчас в связи с интернетизацией, скорее о многоязычии есть смысл говорить? И что человек как бы разбивается на несколько идентичностей, у каждой из которых свой нарратив, свой вокабуляр, свои языковые особенности и даже в некотором смысле традиции (особенно это заметно по субкультурным ресурсам).

Г.Г.: Да, совершенно с вами согласен, и в наших двух сборниках «Русский язык и новые технологии» и «Большой Кавказ 20 лет спустя», которые выпустило издательство «НЛО» в конце 2014 года, как раз приводятся примеры, с одной стороны, полиглоссии, а с другой — фатального несовпадения картин мира у ближайших соседей, несовпадения, основанного на отсутствии общего языка. Но у полиглоссии, о которой вы говорите, есть принципиальное отличие от подлинного, или живого, многоязычия: полиглоссия — это, во-первых, удел активного меньшинства; во- вторых, она в большинстве случаев узко-функциональна. А окружающее большинство может при этом оставаться совершенно полуязычным. За минувшие 27 лет появились новые средства коммуникации, некоторые из которых почти мгновенно исчезли (кто помнит пейджеры?), а другие сейчас вездесущи, как воздух и вода, но продвинули ли они массовое просвещение? Укрепляется коммуникация насилия.

М.К.: К тому же эта коммуникация насилия во многих случаях свелась к войнам, которые можно вести небольшими силами, и уж во всяком случае к информационным войнам, где лексика и интонация войны зашкаливает.

Г.Г.: Вот именно. Параллельно разворачиваются две смертельно опасные для всей Европы, в том числе для Восточной Европы, включая РФ, войны — с ИГИЛ на Ближнем Востоке и с ДНР/ЛНР на востоке Украины. Одни хотят «восстановить» Исламский халифат, другие — Советский Союз. Эти идеологические войны требуют людей, говорящих на соответствующих языках. И такие легко находятся среди обездоленных и не включенных в коммуникацию модерного общества.

1988: «Одновременно возрастает ценность устного творчества на родном языке и повышается внимание к стадиально более древним воплощениям национальной традиции: у мусульманских народов это интерес к исламской и доисламской истории своего народа. Ориентация на фантомные ценности (метафора — от фантомной, ампутированной к вечности в физиологии) стимулирует попытки представить язык “старшего брата” как образование вторичное по отношению к “Востоку” в целом. Местные низы и работники “искусств, наук и ремесел” отводят русскому языку роль посредника при пересечении политического языка (“языка власти”) и сквернословия. Родной язык, лишенный для его носителей исторического прошлого и духовных ценностей (для мусульман исламской цивилизации), будет цениться тем выше, чем более ему будут возвращаться эти ценности. При этом его значение и самостоятельность будут преувеличиваться, а иноязычными соседями он будет восприниматься все более враждебно, особенно если для их языков (“младших”, “третьих” и т.п.) не созданы условия максимального благоприятствования (азербайджанский в Армении, армянский в Азербайджане, грузинский в Армении и т.п.)».

М.К.: И снова: с одной стороны, ценности все больше перемешиваются, а с другой — еще больше идет обособление групп (ибо интернет и диджитал-среда дают такие возможности, в широком диапазоне в обе стороны).

Г.Г.: В 1988 году об Интернете в наших широтах еще не слышали, но такого «обособления», которое разделило с тех пор, например, Кавказ, тоже представить себе не могли. Оказалось, что 1988-й — только самое начало колоссальных разломов, конца которым пока не видно.

1988: «В ходе инстинктивного или осознанного преодоления функционального полуязычия, официально признаваемого “двуязычием”, уже наметилось значительное упрощение обоих языков, которые можно назвать “обогащением” только в том смысле, в каком этот термин применяют в металлургии: стремясь очистить язык от “чужих” примесей, его обрекают на все более заметное вырождение. Провозвестниками процесса общего оскудения языка — как для полуязычных носителей одного языка, так и для полуязычных из двуязычных — стали писатели, высказывающие как изоляционистские (В. Белов, В. Распутин), так и интернационалистские (Ч. Айтматов) взгляды, в которых нет ничего ни конструктивного, ни даже утопически конструктивного. Трудно не разделить гнева представителей великого народа на тех, кто десятилетиями вырывал из русской культуры Владимира Соловьева, силясь подсунуть вместо него матрешек. Унижающая всякую культуру “фольклоризация” становится, к несчастью, одним из оснований для ложного, в целом, вывода о презумпции благотворного и продуктивного взаимодействия русской дореволюционной культуры и российского самодержавного строя: самообман это тоже разновидность культурного полуязычия».

М.К.: Не кажется ли вам, что теперь языковое ядро стало еще более эклектичным и подвижным? Особенно для полуязычных (то есть прежняя пустота неизбежно заполняется случайными элементами, которые, однако, не укореняются а с легкостью вымываются новыми элементами).

Г.Г.: Да, согласен. Наверное, самое «тревожное», если говорить тогдашним подцензурным языком, это официальная установка на низменное, простое, кондовое, доступное только тому, кто порвал с мировой наукой и культурой. Это может поднять насилие на новый уровень. Кроме того, я там ерунды наговорил, совсем не зная ни литературы о массовой культуре, ни современного западного общества. Это же 1988 год! В Германию я уеду на двадцать лет только в 1990-м, на многое стану смотреть иначе. Вы правы: пустоты не бывает, заполнение упущенного происходит стремительно. Иногда — с бешенством просто. Но и собственные глупости нельзя замалчивать и замазывать. Очень хотелось бы «смыть печальные слова», но никак нельзя.

1988: «Поляризация “национального нигилизма” и национализма лишает подлинно двуязычную (точнее — многоязычную) прослойку реального влияния на массовое сознание. С точки зрения националистов, историческое прошлое языка безусловно предпочтительнее его нынешнего состояния, хотя будущее русского языка мыслится, парадоксально, светлым и радостным. Многоязычные носители русского языка, в подавляющем большинстве случаев, видят главные угрозы приходящими извне либо возникающими по вине “предательски” русифицированных инородцев. Массовое сознание практически не регистрирует внутренних источников распада языка, культуры и экономики.

Общая картина языкового соседства такова, что носители языков во всех регионах страны отмечают нарастание конфликтности языкового сосуществования. Интенсивность распространения полуязычия такова, что для разрешения всяких межнациональных конфликтов оно будет подстрекать к насильственным методам. Антисемитизм в условиях общей межнациональной напряженности может быть использован как традиционный элемент идеологии национального сговора крупных этнических групп против малых народов, с непредсказуемыми последствиями для судеб страны.

Примером такого сценария можно считать антиармянскую политику в Карабахском вопросе. Ближайшие последствия этой политики — взрыв национализма в Азербайджане, рост антиармянских и антиазербайджанских настроений среди русских и вообще “северян”, а в будущем — усиление феодального изоляционизма как в Азербайджане, так и в других республиках Закавказья. Что мешает центральным органам управления избавиться от узкопрагматического, бессистемного и, в целом, бесперспективного подхода к решению межнациональных проблем? Еврейский и армянский вопросы ставятся не в первый раз, и их решение возможно лишь в увязывании с общей для страны проблемой национального насилия, которую можно определить и шире — как проблему структурного насилия».

М.К.: Сейчас эти вопросы по-прежнему актуальны? Интернет-среда как-то повлияла на разрешение или наоборот обострение?

Г.Г.: Интернет в принципе — только новая степень свободы. Поэтому свободных и стремящихся к знанию он может сделать свободнее и умнее, а насильников — тупее и злее. Кто победит? Все-таки те, кто придумал Интернет, а не те, кто придумывает, как бы его ограничить. И не те, кто научился использовать его в логистике войны и ненависти. Все решает не система коммуникации, а система организации непосредственной жизни. Можно рисовать флаги и распространять байки о советском счастье, но первая же попытка его практического осуществления приводит к возрождению навыков «Вороньей слободки», к бандитизму, коррупции и прочим прелестям, которые держатся только на законах автомата Калашникова.

1988: «Русский вопрос стоит в центре этой проблемы. Рассмотрим его в преломлении инородческого массового сознания, с учетом того языкового обстоятельства, что русское население СССР в большинстве случаев отдает языкам других народов страны 4–5-е места в 4–5-местной шкале ценностей, испытывая в целом глубокое отчуждение от инородцев как в европейской части, так и в республиках, где большинство населения составляют нерусские.

Двусмысленность государственного устройства, созданного по сталинскому рецепту, проявляется в пропаганде «многонационального единства» на фоне подавляющего превосходства русских в высших эшелонах власти, армии, науки.

Вырождение и физическое уничтожение интеллигенции и прогрессивного духовенства во времена массовых репрессий и опустошительных войн привели к господству в широких кругах русского общества представлений о “сокращении российского жизненного пространства”, о засилье инородцев, вредительстве иностранцев, заговоре жидомасонов и т.п. В свою очередь среди народов Средней Азии и мусульман Закавказья эти все процессы стимулировали распространение неофициального (“варваризованного”, “фанатизированного”) ислама».

М.К.: Кажется, вопрос варваризированного ислама с развитием Интернета обострился. Посмотреть, например, как развернута идеологическая и медийная работа ИГ (ИГИЛ) через Интернет и цифровые средства.

1988: «Охваченными массовыми психозом оказываются и работники умственного труда в России, шумно обсуждающие свой статус “русской интеллигенции”, ибо они всерьез полагают, что происхождение и род занятий — достаточное основание для такой квалификации. Эта интеллигенция навязывает русским национальное самосознание малого народа, окруженного морем нерусских — “чурок”, “чучмеков”, “чукчей”… Для нее характерен антибольшевизм, сталинизм и критика Ленина за попытку разрушить государство, построенное на национальном насилии. За идею равенства, идею федерации народов, а не союза автономных бантустанов, созданных Сталиным и его наследниками.

Массовое сознание не в состоянии критически осмыслить данный круг вопросов, и они либо некритически принимаются как руководство к действию, либо некритически отвергаются. Происходит поляризация фундаментальных национальных ценностей с перспективой роста центробежных тенденций. Самое уродливое детище массового сознания может развернуться в реальности стремительно и непоправимо, как в Сумгаите. Поэтому первыми шагами в решении национального вопроса должны быть не административные меры, но превентивная массовая кампания по всем информационным каналам, включающая в себя:

а) публичное признание Правительством СССР остроты национальных проблем и необходимости глубокой перестройки межнациональных отношений;

б) вытекающее из этого снятие табу на обсуждение национальных вопросов, с обязательной равноправной публикацией полярных и компромиссных точек зрения по всему кругу проблем. Не следует бояться появления в печати взаимных претензий, справедливое решение возможно только при гласном обсуждении действительности;

в) объявление всенародного конкурса стипендиатов Совета национальностей (не из числа номенклатурных лиц) для поездки в многонациональные страны мира — от Швейцарии и Югославии до Австралии и Канады — сроком на 1–3 месяца с целью изучения богатого и широкого опыта гласного отчета об этих поездках;

г) выпуск на языках народов СССР специальных номеров газеты Известия, посвященных, среди прочего, законным, подзаконным и незаконным актам в области национальных отношений;

д) пропаганда национальных культурных центров ассоциации и всех форм просветительной деятельности всех народов без изъятия;

е) создание социологического и исторического центра по изучению национального вопроса; в начале своей деятельности такой центр должен был бы подчиняться непосредственно одному из членов Политбюро и выпускать ежемесячный открытый журнал.

Административные же меры, как это ни странно, в эпоху перестройки могли бы быть направлены на расширение аппарата, ведающего межнациональными отношениями (в частности, создание национальных отделов и крупных ведомств), а также разработку законодательства о преобразовании СССР в правовое федеративное государство. Без срочного превентивного и ненасильственного вмешательства в сферу стереотипов массового сознания (уже перерастающих в психозы), вмешательства, осуществляемого лишь через слово, перечисленные и другие острейшие проблемы национальных отношений наталкиваются на незнание, некомпетентность местных властей и растерянность центральных ведомств, не привыкших обходиться без применения силы».

М.К.: Как считаете, что-то из вышеперечисленного все еще актуально? Если да, то что? И что нового актуально теперь? Какие сейчас проблемы (если смотреть через призму цифровых коммуникаций и соответственно агрессии в цифровой среде)?

Г.Г.: Весь этот бред уже тогда не был актуален. Просто в «письме читателя» должны были содержаться какие-то советы начальству, вот их и вставили. За четверть века, точнее, за 27 лет, изменилось главное: уровень насилия в стране стал выше. Знание ценится ниже. Эмоции ценятся выше. Стремление улучшить собственную жизнь затухает. Стремление поднять себе настроение при любом положении вещей — вспухает, или, лучше сказать, возбухает. Язык — текущий русский политический язык — стал полем противостояния между силами, которые самоопределяются как враги. Сама Российская Федерация стала объективным источником опасности для своих соседей, но русский язык все-таки кое-где сохраняет силу как язык политического диалога — в странах Балтии, в/на Украине. Пожалуй, для спокойного наблюдателя самым опасным является иррационализм и алогизм официального русского политического дискурса. А это — прямой катализатор насилия. Даже смехом его не получается растворить, потому что смеховое начало присутствует и в самом официальном дискурсе — как вездесущий стеб, торжествующий абсурд.

М.К.: И все-таки довольно удивительно, сколь многое в этом старом тексте сохраняет актуальность.

Г.Г.: Но это актуальность «негативного», а вот «позитивного», которое произросло бы на нашей почве, совсем не видно.

1988: «Честное признание общих трудностей и мирное их преодоление на сугубо правовой основе — вот достойный и все еще реальный путь к избавлению великой страны от структурного насилия».

М.К.: А это вот не задалось…

ГГ: Да, «великая страна» распалась через два года, несмотря на письма «в Спортлото». Это значит еще и вот что: можно довольно правильно, т.е. достоверно и правдоподобно описывать ситуацию и даже понимать ее, но для практических действий на основе этого понимания нужны особые люди, нужна политика — как точка сборки исследовательской, аналитической коммуникации и перевода понятого в политическую и социальную практику. Нынешний режим коммуникации не оставляет места для ненасильственного решения проблем, возникших в самой густонаселенной части бывшего СССР. Отложенный распад империи продолжается.

Источник: Сборник статей к научно-практической конференции «Digital-агрессия: что делать и кто виноват?» (г. Москва, РГГУ, 21 апреля 2015 года) в рамках дискуссионной платформы «Новые медиа в гуманитарном образовании» Version 3.0. С. 61–77.