Константин Пахалюк
Оборона крепости Осовец: генеалогия героического нарратива
Легендарные страницы русской истории: к очищению памяти от мифологических напластований
13 437 
© Fundacja Rozwoju Regionalnego BIELIK / Историческая реконструкция обороны крепости Осовец
В России Первая мировая война не относится к числу широко известных событий, а потому ее 100-летний юбилей прошел под знаком возрождения памяти о «забытой эпохе» и ее героях в первую очередь. Акцент на победы и героические события во многом был связан с усилением патриотического дискурса, что стало одним из проявлений консервативного тренда в политике и обществе [1]. В более широком контексте обращение к Первой мировой войне, по крайней мере на официальном уровне, продолжило начатую еще в середине 2000-х линию по расширению политически актуального прошлого и наполнению конкретным содержанием тезиса о непрерывной 1000-летней истории России [2]. Причем акцент делался на позитивных сюжетах, вокруг которых можно было бы объединять общество, при этом избегая сложных аспектов истории [3].
Конечно, ошибочно считать, будто герои Первой мировой совсем неизвестны. В советское время в качестве выдающегося полководца был «санкционирован» А.А. Брусилов. В 1990–2000 годах благодаря энтузиазму общественности набор известных героических событий стал постепенно расширяться за счет сюжетов, сформированных либо дореволюционной пропагандой (казак Кузьма Крючков, сестра милосердия Римма Иванова, «женский батальон» М. Бочкаревой), либо белоэмигрантами (генералы М.В. Алексеев, Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин, П.Н. Врангель, А.П. Кутепов и другие). Правда, все эти фамилии оставались известны относительно узкому кругу любителей истории. К началу юбилея на первый план вышла оборона крепости Осовец, известная преимущественно благодаря т.н. «атаке мертвецов» (неполная рота русских солдат, отравленная газами, обратила в бегство до 6000 немцев), которой стали посвящать статьи, материалы в блогах, стихи, песни и фильмы на центральном телевидении.
Характер обращения к истории Осовца в медийном пространстве позволяет говорить о формировании мифа в том значении, которое придавал этому понятию французский философ Р. Барт. Эти события, имеющие собственную внутреннюю логику, структуру и последовательность, превратились в означающее идей, заимствуемых из патриотического дискурса, тем самым обрастая дополнительными, чуждыми первоначальной истории коннотациями. Другими словами, изложенная таким образом история Осовца служит не (только) для того, чтобы свидетельствовать о самих исторических событиях, но и фиксировать, утверждать, легитимировать другие идеи, смыслы, значения. В центре нашего внимания не только трансформация символической значимости Осовца, но и сам процесс мифологизации: генеалогия устойчивой повествовательной (нарративной) схемы, неизменно присутствующей в публичном пространстве, и дискурсивные принципы ее формирования.
В теоретическом плане для нас важна описанная Р. Бартом диалектика взаимоотношений между первичной и вторичной семиологической системами, которая в качестве модели использована для описания взаимодействия научного и медийного дискурсов. Конечно, речь не идет о прямом следовании Р. Барту, поскольку перед нами повествовательный миф, а в поле зрения по большей части — взаимодействие между двумя метаязыками, научным и медийным (в то время как у Барта метаязык является условием появления мифа, который мистифицирует язык естественный, неразрывно связанный с активным действием) [4].
Вслед за Бартом мы рассматриваем миф как особый способ обращения со знанием [5]. Медийное пространство не вмещает подлинную историю Осовца, она выхолащивается и свертывается до узкой схемы, которая претендует на однозначность и точное выражение тех идей, которые привносятся современностью (прагматический аспект). История обороны отдается во власть языка, который призван «не воздействовать на вещи, а воспевать их» [6]. Созидаемый миф не упраздняет изначальный смысл, а деформирует его, используя как подручный запас: «Он богат и покорен, его можно то приближать, то удалять…» [7] Так, осовецкий миф активно заимствует элементы из воспоминаний участников и научных исследований («украденные и возвращенные», пользуясь терминологией Р. Барта), но в итоге «история улетучивается: она, словно идеальный слуга, все приготавливает, приносит, расставляет по местам, а с появлением хозяина бесшумно исчезает» [8]. Это происходит по той причине, что история (в данном случае оборона Осовца) становится частью медийного пространства и связанного с ним патриотического дискурса, подчиняясь императивам и задачам, привнесенным ими. Другими словами, по нашему мнению, любая попытка делать историю актуальной (т.е. подчинять ее современным задачам) скорее всего будет вести к ее мифологизации. Впрочем, взаимодействие патриотического дискурса (ориентированного в нашем случае представить Осовец как исключительно героического событие) и медиа (с их акцентом на поиск интересного и яркого) далеко не всегда бывает бесконфликтным, и, как мы постараемся показать в дальнейшем, развитие героического нарратива может привести к выхолащиванию героических смыслов.
Процесс формирования мифа-нарратива связан с работой двух ключевых дискурсивных практик. Одна из них — практика акцентирования, когда одни события выдвигаются на первый план, а другие придаются умолчанию. Другую мы назовем практикой локализации, которая насыщает определенный боевой эпизод символической значимостью. Ему приписываются дополнительные смыслы, которые могут быть релевантными для ситуации в целом, но вовсе не «локализованным» в данном месте событиям. Вся сложность события (оперативная и стратегическая обстановка, разрозненные боевые действия, процесс принятия оперативных решений штабами разного уровня, личностное измерение событий и пр.) не может быть полностью во всем многообразии изложена в ограниченном медийном формате [9], а потому она сжимается («локализуется») до одной точки, в нашем случае этой точкой является крепость Осовец.
Исследование мы выстраиваем в хронологическом ключе. Изначально это была история очередного подвига, лишенная ярких отличительных свойств: это верно и для популярных изданий царского периода (их задача была убедить читателя в том, что Осовец выполняет возложенные на него боевые задачи), и для исследовательских работ 1920–30-х годов. Последние научным статусом легитимируют и обосновывают представление об Осовце как о крепости, достойно выполнившей задачи. Только начиная с 2009 года (95-летняя годовщина Первой мировой) благодаря усилиям журналистов и пользователей Интернета происходит становление и развитие современного мифа, в котором история Осовца предстает как уникальный подвиг.
Осовецкая крепость в годы Первой мировой войны: от боев на фронте к отражению в медийном пространстве
В поле нашего зрения — отражение обороны крепости Осовец в средствах массовой информации 1914–17 годов. Вместе с тем метафора «отражения» в данном случае вряд ли должна пониматься буквально, поскольку речь не может идти просто о попытке отразить (неважно, с какой долью погрешности) «некую объективную реальность». Вслед за немецким социологом Н. Луманом мы рассматриваем медийное пространство как замкнутую систему, которая посредством множества актов наблюдения конструирует собственную реальность, имеющую собственную логику развития (отличную от той, которая наблюдается) и тесно связанную с тем, каким образом происходит акт наблюдения [10]. В частности, медиа сами устанавливают, что именно считать информацией и что информацией не является (т.е. о чем писать не нужно), тем самым происходит селекция, т.е. отбор событий, которые конструируют общую «картину мира». Последняя же развивается от одного выпуска газеты (или журнала) к другому, стараясь поспеть за развитием событий.
В этом плане история Осовца появляется именно в рамках подобного воспроизводства медийной реальности, ежедневной кропотливой работы, осуществляемой разного рода публицистами [11], которые пытались описать, зафиксировать и разъяснить (себе и всему обществу) суть происходящих в мире и в России процессов. Безусловно, здесь необходимо отметить особенности военного времени, которые налагали собственный отпечаток. Публицисты были ограничены в свободе творчества не только (и не столько) военной цензурой — речь идет о более важных и прозаичных вещах. Во-первых, это социальная роль медиа, необходимость содействовать патриотической мобилизации, осознание ответственности не только за объективность сообщенной информации, но и за ее дальнейшее воздействие на общественное мнение. Во-вторых, укажем на неспособность публицистов самим наблюдать военные действия и тем более описывать их так, как это делали бы профессиональные военные. Перед ними стояла важная и архисложная задача — из отдельных разрозненных сведений, крупиц информации создать связное и понятное читающей публике повествование, которое бы одновременно и информировало о происходящем, и способствовало патриотической мобилизации, и воспринималось адекватным [12].
Непосредственно механизм воспроизводства медийной реальности, по крайней мере в отношении к крепости Осовец, мы готовы изложить в рамках следующей схемы. Безусловно, в освещении непосредственно боевых действий на русском фронте ключевую роль играли ежедневные сообщения от штаба Верховного Главнокомандующего, которые на самом общем уровне информировали о происходящих боевых столкновениях. По понятным причинам подобные сообщения не могли быть подробными, тем более их авторы не могли уходить в детали: все разнообразие необходимо было уложить в ограниченное количество предложений. Естественно, это ограничивало географическую локализацию сражений через указание по возможности на наиболее крупные города и деревни, около которых развивались боевые действия. Нередко все это превращалось лишь в перечисление отдельных событий, скорее маскирующее реальность, дробящее ее на целый ряд малосвязанных эпизодов, некоторые из которых относятся и к крепости Осовец. Так, в сводке за 16 сентября 1914 года упоминается: «В артиллерийской борьбе у Осовца принимают участие тяжелые калибры. С раннего утра 14 сентября огонь достиг здесь значительного напряжения» [13], а за 14 февраля 1915 года говорится: «Германская осадная артиллерия начала бомбардировку крепости Осовца тяжелыми калибрами в 4 часа дня 12-го февраля» [14]. Все это — лишь указание на факт неких событий, лишенное символического значения, а потому открытое для дальнейших интерпретаций.
Сообщения из Ставки задавали общую канву для интерпретации, которая затем обрастала сообщения военных журналистов, а также частными рассказами (истории раненых, выдержки из писем, интервью с представителями общественных организаций, работающих на фронте). На этом уровне история боев в крепости Осовец наиболее полно и ярко наполнилась описанием героизма защитников. Благодаря подобным материалам Осовец стал общей частью героического нарратива, во многом теряясь в нем. И только затем нужно выделить работу тех авторов, которые стремились некоторым образом обобщить всю эту разношерстную информацию, отделить главное от второстепенного, значимое от деталей, предложив собственную интерпретацию динамики боевых действий.
Описанная выше схема позволяет нам перейти непосредственно к изучению того, какое именно символическое место история Осовца занимала в медийном пространстве. Вся история обороны делится на три этапа, которые четко зафиксированы и в историографии: обстрел сентября 1914 года, штурм февраля 1915 года и штурм 23 июня (6 августа) 1915 года. Между февралем и августом — период позиционных боев, который нашел меньшее отражение в научных исследованиях, нежели в публицистике 1915 года. Поскольку медиа стремились описывать именно актуальные события на фронте, а не сам Осовец по существу, то вполне адекватным будет и рассмотрение этих трех этапов как самостоятельных эпизодов. В каждом случае мы будем давать краткий исторический очерк событий, а уже затем переходить к рассмотрению того, какое место они занимали в медийной реальности.
Бои сентября 1914 года
Крепость была создана во второй половине XIX века для прикрытия переправы через реку Бобр. К началу Первой мировой она состояла из четырех позиций, включавших четыре форта. По уровню инженерных укреплений крепость уступала многим другим. Как писал С.А. Хмельков, «фортификационная подготовка Осовецкой крепости в мирное время не отличалась полнотой, мощностью и современностью идей и форм» [15].
С началом Первой мировой войны крепость (комендант генерал К.А. Шульман) находилась в тылу Северо-западного фронта, который в августе 1914 года развил наступление вглубь Восточной Пруссии. Уже через месяц обе русские армии потерпели поражение и отступили к границе. Ввиду превосходства противника новый главнокомандующий фронтом генерал Н.В. Рузский отвел их за линию рек Нарев, Бобр и Неман.
Именно так в середине сентябре 1914 года немцы вышли к крепости Осовец. В районе р. Бобр находились войска только что сформированной 10-й армии генерала В.Е. Флуга. В телеграмме начальнику штаба фронта генералу В.А. Орановскому он отмечал слабость Осовца: в нем располагался лишь 304-й Новгород-Северский полк. Из-за малочисленности гарнизона некоторые верки (протяжение линии огня по внешнему обводу составляла 20 верст) некем было занять [16].
К 1 (14) сентября немецкое командование приняло решение перебросить основные войска на среднюю Вислу и организовать удар на Варшаву. В Восточной Пруссии оставались лишь относительно небольшие силы прикрытия, которые стали вести демонстративные бои на фронте 1-й и 10-й русских армий с тем, чтобы отвлечь внимание русского командования и прикрыть передислокацию. В частности, 13 (26) сентября немцы начали обстрел крепости Осовец, как вспоминал очевидец тех событий Е. Вадимов, «заставивший все находившееся в ней живое уйти на несколько дней в бетонированные укрытия, в большинстве случаев находившиеся под землей» [17]. На следующий день была отбита попытка наступать на Сосненскую позицию. Обстрел усиливался: были перебиты почти все телефонные провода. Утром 15 (28) сентября пришлось оставить разрушенную Сосненскую позицию, занимавшие ее три роты потеряли четверть личного состава [18], а 16 (29) сентября в ходе обстрела была повреждена искровая станция. Командующий армией опасался прорыва противника в этом районе, а потому стал срочно стягивать к Осовцу части 1-го Туркестанского корпуса.
Героем обороны стал штабс-капитан В.А. Мартынов: его фамилия была широко известна русской печати того времени. Как вспоминал Е. Вадимов, «будучи тяжело ранен на разведке накануне начала бомбардировки Осовца, при первых долетевших до его слуха германских выстрелах, не обращая внимание на боль и страдания, бежал из госпиталя на фронт, где стояло орудие, из которого он и начал тот час же посылать снаряды в подступавшего к крепости врага. Штабс-капитан Мартынов стрелял более суток, отбил все германские атаки и заставил врага отступить» [19]. Как отмечалось в приказе о награждении его орденом Св. Георгия 4-й ст., «когда 15-го сентября неприятельский снаряд попал в сквозняк снарядного и порохового погреба и погребу угрожал взрыв от начавшегося пожара, штабс-капитан Мартынов энергичными действиями прекратил пожар и тем предотвратил врыв погреба, в котором находилось значительное количество артиллерийских снарядов» [20].
Вскоре под общим напором превосходящих сил 1-й и 10-й русских армий немцы были вынуждены отступить к границе Восточной Пруссии. Эта частная победа вошла в историю под названием Августовского сражения. 20 сентября (3 октября) в поздравительном приказе по армии генерал В.Е. Флуг отмечал и героизм защитников Осовца: «Осовецкая крепость, обстреливаемая многочисленной артиллерией крупных калибров, оказала мужественный отпор наседавшему противнику, который и оттеснен совместными действиями полевых войск и гарнизона крепости» [21]. Комендант генерал К.А. Шульман и командир крепостной артиллерией генерал Н.А. Бржозовский были награжден орденами Св. Георгия 4-й ст.
Как ни странно, именно эти бои за Осовец (ныне известные лишь узкому кругу профессионалов) получили широкое освещение в прессе, поскольку стали частью более значимой Августовской победы. Здесь важно подчеркнуть, что неожиданное поражение русских войск в Восточной Пруссии (в частности, разгром 2-й армии под Танненбергом 13–18 (26–30) августа хронологически совпал со временем, когда пресса начала активно описывать победное Гумбинненское сражение 7 (20) августа, одержанное 1-й армией П.К. фон Ренненкампфа) требовало определенной «компенсации». Победа в Галиции вряд ли могла в полной мере претендовать на реванш, т.к. с точки зрения, закрепленной в прессе, именно Германия (а не Австро-Венгрия) являлась главным врагом. А потому в качестве такового события были представлены успехи 10-й и 1-й русских армий в Августовских лесах, которые интерпретировались как отражение немецкого наступления вглубь России. Интересно, что даже командование Северо-Западного фронта в первые дни сражений не сумело разгадать демонстративный характер вражеских атак [22]. В контекст этой «славной победы» и оказался вписан Осовец, что повысило символическое значение действий гарнизона.
Увязывание боев у Августовских лесов и у Осовца берет начало из сообщений Ставки. Так, впервые сообщения о крепости на страницах популярного «Нового времени» мы встречаем только 16 (29) сентября: «В Августовских лесах наши войска с боем спешно продвигаются вперед. В артиллерийской борьбе у Осовца принимают участие тяжелые гаубицы» [23]. Сама географическая близость заставила воспринимать эти бои как два взаимосвязанных элемента. В дальнейшие дни 17–19 сентября (30 сентября — 2 октября) в официальных сообщениях Осовец фигурирует либо как крепость, подвергшаяся серьезному обстрелу, либо как один из пунктов, чье упоминание скорее должно дать представление о том, в каком районе разворачиваются действия. Например, 17 (30) сентября Ставка сообщала: «15 сентября бои с Германцами развивались в районе Осовец – Друскеники – Симно. Новая попытка неприятеля переправиться через Неман отражена. Энергичный бой идет за северные выходы из Августовских лесов» [24]. А потому неудивительно, что отход немцев из-под крепости одним из газетных аналитиков был воспринят сразу как результат общего поражения германцев [25]. Потребовалось несколько дней, чтобы Осовец предстал как один из важных составляющих (и именно составляющих!) Августовской победы.
Уже 21 сентября (4 октября) в «Новом времени» была опубликована статья (со ссылкой на газету «Утро России»), в которой происходит «символическое» насыщение крепости: теперь она уже занимает «сильную позицию» (ввиду болотистой местности противник может наступать только по дороге от Граево) и отражает наступление сильного отряда пехоты под прикрытием артиллерии. Причем раскрываются и подробности: так, немцы пытались подойти к крепости, пренебрегая разведкой. Однако русские сумели сделать вылазку, по только им известным тропам они обошли врага с обоих флангов и при поддержке артиллерии нанесли ему поражение. Среди эпизодов героизма — и подвиг некоего солдата, который был послан доставить донесение и по дороге встретил трех человек, одетых как местные жители. Оказалось, что это переодетые вражеские солдаты, которых наш герой зарубил [26].
Уже через два дня история обороны обрастает новыми героическими подробностями, многие из которых попадают и на страницы более поздних популярных изданий. Осовец окончательно становится неотъемлемой частью Августовской операции, а сам предстает перед нами в виде определенного набора элементов, заложенного сначала в газетных публикациях, а затем повторенных многочисленными авторами брошюр.
Ключевым сюжетом обороны (обозначенным в сообщениях Ставки и развитым газетных статьях) становится массированная бомбардировка противником. Так, в первой статье на эту тему в газете «Новое время» мы обнаруживаем: «Осовец и его окрестности на несколько верст были буквально завалены громадным количеством снарядов. По приблизительному подсчету германская артиллерия выкинула 35–40 тысяч снарядов!» [27]
Вся история слагается так, чтобы убедить читателя, что перед нами достойная и сильная крепость, способная выдержать оборону: «Благодаря обилию неуязвимых для неприятельских бомб крепких бетонных казематов, гарнизон и жизненные элементы крепости пострадали очень мало» [28]. На стороне гарнизона и особенности местности: плохие дороги, на которых застревают вражеские орудия, и болота, мешающие продвижению противника и вынуждающие идти на приступ вдоль открытого железнодорожного полотна [29]. Некоторые авторы, как известный военный писатель К. Шумский, придают повышенное значение природному фактору [30]. Другие пытаются отдать дань инженерам. Более того, даже признание слабости и небольшого размера крепости не мешает некоторым публицистам считать крепость неприступной: «Оборона Осовца бесспорно станет народной легендой. В ней высказано столько спокойного мужества войск, проявлено такое искусство командования, что действия около этой маленькой крепости-заставы должны войти классическим примером в военную науку. При этом нельзя забыть одного. Все, кто сообщал в печати сведения о осовецкой обороне, в один голос говорят, что верки крепости неуязвимы» [31]. Неизменно подчеркивается мощь нашей артиллерии, а также использование аэростатов для корректировки огня (дополнительный аргумент в пользу того, что русская армия сильна не только духовно, но и технически).
Впрочем, многие элементы этой истории при внимательном рассмотрении отсылают к более общим и популярным для прессы того времени темам, что лишает Осовец уникальности. Например, можно отметить проявившийся уже в августе 1914 года всплеск шпиономании: и в истории Осовца мы также видим пойманных шпионов. В некоторых случаях авторы пишут, будто лазутчики были переодеты в женские платья [32]. Другая популярная тема — изобличение бахвальства немцев (рассуждения о германской гордыни, спровоцировавшей войну), что проявляется в тезисе, будто германцы надеялись на быструю победу и своей победой русские очередной раз доказали несостоятельность притязаний врага на исключительность [33]. С этой же целью передается слух, будто сам император Вильгельм II возглавил русский фронт и потребовал за три дня захватить Осовец [34]. Третья общая черта репрезентации боевых действий — спокойный героизм русского солдата: тут это призван демонстрировать рассказ о том, как простые нижние чины бегали к реке Бобр за оглушенной артиллерийскими выстрелами рыбой [35].
Для прессы начала Первой мировой характерно особо пристальное внимание к общественным усилиям, направленным на помощь русской армии. Масштабная благотворительность, работа благотворительных организаций и учреждений Красного Креста должны были символизировать единение народа и общества, в то время включение в это единство лиц августейшей фамилии становилось символическим свидетельством всеобщего патриотического единства. Многие же представители общественности становятся и достоверными свидетелями о фронтовых реалиях. В этой связи привлекает и один из материалов, посвященных Осовцу, где слово предоставлено священнику и депутату Госдумы К. Околовичу, который работает духовником в санитарном поезде вел. кн. Марии Павловны, в котором в свою очередь работает вел. кн. Виктория Федоровна. Околович свидетельствует и о сильной бомбардировке (которая уничтожила недолговременные постройки, не причинив вреда самим крепостным сооружениям), и о героизме солдат и офицеров (например, Мартынова, который именуется полковником), и о бегстве противника («немцы начали свое отступление очень спешно, неожиданно прекратив канонаду. Вдогонку им пошла такая пальба, что путь немецкого отступления усеян телами павших неприятелей, словно луг скошенной травой» [36]), и о моральном разложении германцев («Был на оставленных немецких позициях <…> неисчислимое количество бутылок из-под шампанского, коньяку и разных вин. Видно, пьянствовали бесконечно!» [37]).
Другая распространенная полемическая практика того времени — обращение к германской прессе с целью либо опровержения представленной в ней информации, либо поиска тех сюжетов, которые могли бы подтверждать необходимый тезис. В нашем случае был использован репортаж некоего полковника Шикерта, который представлял бои у Августова как начало крупного немецкого наступления, а взятие Осовца считал лишь делом времени [38]. Тем самым, по мнению журналистов, подтверждался пропагандистский тезис о стратегическом значении одержанной победы, а также лишний раз изобличалось самодовольство немцев.
История Осовецкой обороны получила распространение и благодаря следующему факту, а именно неожиданному визиту Николая II, который состоялся 25 сентября (8 октября) 1914 года. Интересно, что против этого шага выступал Верховный Главнокомандующий вел. кн. Николай Николаевич (считая это слишком опасным), однако подталкивали к нему и свита императора (в частности, генералы В.Н. Воейков, В.А. Сухомлинов), и императрица Александра Федоровна, и даже Распутин [39]. Конечно, сам Николай II осознавал пропагандистское значение этого визита, которое должно было демонстрировать близость императора к своим героям [40]. Так, «Новое время» писало: «Вчера Государь увидал своих воинов в боевой обстановке, среди осколков гранат и бомб, под еще неостывшим впечатлением тяжелого боя, в котором они отстаивали русскую твердыню, верную их стальному мужеству. Теперь они вознаграждены сторицею. Великая душа Царева и мы уверены, что весть о Его посещении, как молния, пронеслась по всей армии и удвоила ее силы и решимость. Осовец находится недалеко от границы и возможно, что в то время, когда Государь здоровался с гарнизоном, гром орудий доносился со стороны Бялы. Это был победный гром. В счастливый вечер 24 сентября наши знамена опять перешли немецкую границу» [41].
Конечно, история сентябрьских событий несколько противоречива: Осовец одновременно и слабая, и неуязвимая крепость, с одной стороны, он выдерживает мощный обстрел, с другой — основные сооружения не повреждены. Вместе с тем перед нами определенно героическая история, хоть и лишенная ярко выраженного своеобразия, призванная вселить веру в надежность наших крепостей и способность одерживать победы над германцами. Могущество русского воинства представлена как комбинация и героизма, и силы духа, и полководческих талантов, и умелой работы военных специалистов-инженеров, и даже объективных природных факторов.
Боевые действия у Осовца в феврале 1915 года
Во второй раз противник подошел к Осовцу зимою 1915 года, когда располагавшаяся в Восточной Пруссии 10-я русская армия потерпела сокрушительное поражение. Немцы попытались развить успех. В частности, в период с 12 (25) февраля по 18 февраля (3 марта) они штурмовали и крепость Осовец (ее комендантом с января стал генерал Н.А. Бржозовский). По данным историка С.А. Хмелькова, блокадный корпус состоял примерно из 40 батальонов и 17 осадных батарей с 68 тяжелыми орудиями. На четырех позициях им противостояли около 17 батальонов с 64 крепостными тяжелыми орудиями, уступавшими по характеристикам артиллерии противника. Противник начал ураганный обстрел, выпустив по некоторым данным до 200 000 снарядов (уже потом было насчитано около 30 000 воронок, но, вероятно, многие снаряды попали в болота). Однако серьезных повреждений Осовцу нанести не удалось. Среди тяжелых орудий были и мощные 420-миллиметровые мортиры (прозванные «Большие Берты»), однако нанести серьезный урон не удалось. Это связано с успешным ответным огнем русского гарнизона, а также тем, что ввиду особенностей местности противнику приходилось стрелять практически вслепую. В это время наши войска одержали победу в Праснышском сражении, отбросив противника назад. Немцы перешли к позиционным боям. К середине марта обстрелы крепости прекратились полностью. Наступившее затишье было использовано для различных фортификационных работ.
Весьма интересно, что февральские события у Осовца отражались в прессе примерно так же, как и события сентября: после поражения русских войск в Восточной Пруссии немцы продолжили наступления, и Осовец оказался одним из тех рубежей, на которых идет сдерживание противника. В сведениях из штаба Верховного Главнокомандующего, публиковавшихся на протяжении с 9 по 20 февраля (22 февраля — 5 марта), район Осовец предстает как раз одним из тех мест, где идут упорные бои, преимущественно артиллерийские [42]. Ключевое значение придается артиллерии, по крайней мере, сообщается именно о ее боевой работе. Например, 13 (26) февраля в сводке от штаба Верховного отмечалось: «У Осовца крепостная артиллерия успешно действовала по германским батареям» [43].
Если в сентябре Осовец теснейшим образом связан со «славной победой» под Августовом, то теперь судьба крепости и наш успех под Праснышем («реванш» за восточнопрусскую неудачу) никак не увязываются. Например, в сообщении от 17 февраля (2 марта), в котором подводился итог Праснышской победы, Осовец никак не упомянут [44].
Февральские события словно зажаты между поражением 10-й армии в Августовских лесах и дальнейшем «реваншем» под Праснышем. Здесь оборона Осовца — лишь очередной эпизод фронтовых событий. «Биржевые ведомости» писали 18 февраля (3 марта): «Группа войск, оперирующих у Осовца, как войсковая масса является строго пассивной и действует только огнем тяжелой артиллерии» [45].
Конечно, частое попадание крепости в официальные сводки в связи с вражескими обстрелами не может не беспокоить, однако это не придает некоего дополнительного символического значения этим боям, кроме единственного: крепость Осовец доблестно выполняет возложенные задачи и отражает атаки противника. Так, в обзоре военных действий, опубликованном в «Новом времени» 23 февраля (8 марта), отмечается: «Итак, десятидневная бомбардировка Осовца германской тяжелой артиллерией, благодаря отсутствию перевеса в огне, не может обеспечить овладения крепостью, штурм же без надлежащей подготовки немыслим <…> Ни осада, ни ускоренная атака крепости в такой непосредственной близости от армии, только что одержавшей побед под Праснышем, совершенно немыслимы. Поэтому более вероятно думать, что, подвезя всего лишь 2-3 тяжелых батареи, германцы под гром их орудий и маневрирование корпусов на стратегических флангах в районе Гродны и Ломжи совершают необходимую им перегруппировку, снова отправляя войска на Вислу, а может быть и далее в Карпаты» [46]. С этим мнением, относительно если не динамики событий на всем фронте, то самого Осовца, оказался солидарен и военный обозреватель К. Шумский: «Наше наступление продолжается по всему фронту. Но несомненно, что центр удара сосредоточен в районе Едвабно и Осовца, где немцы так назойливо, хотя и безнадежно, цепляются за небольшую крепость, преграждающую им путь через Бобр. При тех условиях, в которых находится Осовец, ему в полной степени обеспечены и питание всем необходимым, и непосредственная поддержка наших войск. Осовец является как бы островом расположения наших войск в этом районе, и если немцы не вывозят своих осадных орудий из Осовца, то это показывает, что они хотят создать из этих орудий такой же остров для своих войск в районе против Осовца» [47].
Все это верно и для обобщающих работ того времени. Так, в изданном «Новым временем» обзоре событий за 1915 год и подобном очерке А.А. Носкова эти бои удостаиваются лишь упоминания [48]. В тех случаях, когда авторы считают целесообразным более подробно остановиться на февральских событиях, они опять же предстают как рядовое событие. В некоторых случаях упоминается и одна из вылазок, однако, как пишут авторы 6-го выпуска «Великой борьбы народов», «это показывает, что наши вылазки проникали очень далеко в район неприятельского расположения, а действия немцев велись не особенно энергично» [49]. В лучшем случае Осовец становится примером того, что русские крепости могут отражать артиллерийские обстрелы. Как отмечал известный военный писатель генерал А.Д. Шеманский, «за судьбу Осовца с подвозом немцами богатой тяжелой артиллерии, до мортир 42-сантиметрового калибра включительно, мы долго боялись, но опыт показал, что его артиллерия всегда лихо отражала нападки на крепость и всегда выходила победителем из очередных состязаний» [50].
Боевые действия у Осовца летом 1915 года
Летом 1915 года германцы предприняли крупное наступление, планируя вывести Россию из войны. Избегая полного окружения, армии Северо-Западного фронта с боями спешно покидали русскую Польшу. Оперативное значение Осовца повысилось, поскольку он теперь прикрывал наши тыловые коммуникации. 24 июля (6 августа) германцы предприняли решительный штурм крепости. Причем противник предварил его мощнейшей газовой атакой (хлор и бром). Согласно отчету коменданта крепости, «батареи с баллонами удушливых газов им [противником. — К.А.] были расположены в 4 местах, в каждом по 5 батарей, а в каждой батарее по 20 баллонов. По показаниям пленных батареи скрытно были установлены приблизительно за 13 дней до 24 числа, и в этот промежуток они выжидали наиболее благоприятных атмосферных условий для сильнейшего действия отравляющего газа. Некоторые пленные показали, что всех баллонов было более 400» [51]. Газовая атака началась утром 24 июля, при этом германцы открыли артиллерийский огонь. Войска имели противогазовые марлевые повязки, однако они оказались неэффективны. По мнению Н.А. Бржозовского, сам гарнизон спасся благодаря тому, что утро выдалось сырым, а газу пришлось пройти над болотами и наполненным водой рвом.
Однако потери оказались существенными. Как писал комендант, «газ, выпущенный из баллонов, темно-зеленоватой окраски, быстро направился вперед к крепости, расширяясь в стороны и вверх при быстром поступательном движении. Действие газового облака с одной стороны образовало завесу, скрывающую подступ противника, а с другой стороны смертельно отравляло все, над чем проходило. Распространение газов вперед, как оказывается, продолжалось до 25 верст, а вверх до 5-6 сажень <…> Под действием отравляющих газов первыми жертвами стали разведывательные партии и секреты, которые все и погибли; действие газов на окопы также надо признать смертельным, а в дальнейшем на расстоянии вглубь до 3-4 верст выходящим из строя. <…> из строя гарнизона крепости выбыло отравленных удушенных более 1600 человек» [52].
После применения газа немцы сначала отправили вперед разведчиков, а затем перешли в наступление силам 14 штурмовых групп. Однако оно провалилось. На одном участке германцы сами попали под воздействие газов, на другом были остановлены командой разведчиков, на третьем не сумели прорвать проволочные заграждения. Героизм проявили и оставшиеся в живых пулеметчики. Прорвавшиеся подразделения 18-го ландверного полка попали под контратаку трех наших рот, серьезно пострадавших от газовой атаки [53]. Особый героизм проявила 13-я рота подпоручика Котлинского, большая часть личного состава которой погибла от отравляющих газов, остальные солдаты были сильно ранены. При поддержке крепостной артиллерии наши солдаты бросились вперед, в штыковой атаке обратили противника в бегство, а затем выбили его из окопов Сосненской позиции, однако в ходе боя командир роты оказался смертельно ранен. За этот подвиг Котлинский был награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. Затем руководство ротой приняли подпоручик Стрежеминский и прапорщик Радке, которые закончили очищение занятых позиций от врага. Всего в плен было захвачено 25 человек. Проявила себя и 14-я рота прапорщика Тидебеля, которая восстановила положение на левом фланге Сосненской позиции и захватила 15 пленных. Штурм был отражен. Крепость была оставлена лишь 9 (22) августа ввиду общего отступления войск Северо-Западного фронта.
События третьего штурма ныне в России известны как «атака мертвецов», пожалуй, именно они репрезентируют весь героизм гарнизона Осовца. А потому важно указать, что эти бои получили наименьшую известность в годы Первой мировой войны. Так, в вышеупомянутом очерке А.А. Носкова и обзоре «Нового времени» эти бои вообще отсутствуют. И это весьма неслучайно. В сводках штаба Верховного Главнокомандующего летом 1915 года Осовец упоминается лишь несколько раз, но большей частью как один из пунктов на линии фронта, где происходят бои преимущественно местного значения. События 24 июля (6 августа) представлены весьма кратко: «У Осовца неприятель 24 июля с рассветом, развив сильный огонь и выпустив большие облака ядовитых газов, начал штурм крепостных позиций и захватил укрепления у Сосни, но огнем и контратаками был отовсюду выбит» [54]. В дальнейшем крепость вовсе не пропадает из поля зрения: сообщается об артиллерийских боях около нее.
Несомненно, что в поле зрения был не столько сам Осовец, сколько вся драматическая ситуация на Северо-Западном фронте, который в это время попал в тяжелое положение. Немаловажно и другое: 5 (18) августа противник захватил Ковно, а 7 (20) августа пала другая крупная крепость Новогеоргиевск. Эти два события серьезным образом сказались на положении русских армий, более того, в глазах обывателей потеря крепостей имела куда более значимый вес, нежели оставление неизвестных укреплений и ничего не значащих деревень. Военный обозреватель Н. Николаев следующим образом отреагировал на сообщение о газовой атаке: «Заслуживает внимания возобновление действий у Осовца. 24-го июля мы отбили здесь атаки неприятеля, но надо ожидать их возобновления и притом с еще большим упорством. Немцы спешат осуществить свои удары на наши коммуникации, зная, что чрез несколько дней, после подхода сюда наших войск с передового театра, их попытки будут окончательно отражены» [55]. Через два дня тот же автор заметил: «На Нареве, вследствие изменения обстановки, центр тяжести неприятельских атак переместился на Ломжинское направление и даже в районе крепости Осовца» [56]. Уже в дальнейшем значение Осовца вырисовалось у Н. Николаева более четко: оно заключалось в прикрытии фланга наших войск у р. Нарева, с тем чтобы дать им возможность отойти [57].
А потому, когда уже 9 (22) августа был оставлен Осовец, пресса старалась реабилитировать этот шаг, указав на то, что эти позиции нельзя было больше оборонять. Для выполнения этой задачи акцент был сделан на том, что русские войска отошли из крепости по приказу в полном порядке ввиду изменившейся оперативной обстановки. Более того, более частыми стали ссылки на относительную слабость укреплений: «9 августа гарнизон крепости Осовца, согласно полученному распоряжению, присоединился к полевой армии. Укрепления, имевшие долговременный характер, при этом были взорваны, а материальная часть, главным же образом артиллерия, в предвидении оставления крепости, была заблаговременно вывезена. В течение года Осовец, вместе с соответствующими полевыми войсками, доблестно выполнял свою задачу по обороне наиболее доступного участка р. Бобра <…>. Как крепость Осовец не имел долговременного кругового обвода, а потому и не предназначался для самостоятельной обороны; его задачей было лишь придать устойчивость действующей на Бобре полевой армии. Ныне, в соответствии с общей обстановкой и отходом полевых войск отпала сама собой и названная задача Осовца, а с ней и цель сопротивления самой крепости» [58]. А обозреватель Н. Николаев вообще отреагировал следующим образом: «Теперь наш правый фланг уже не представляет собою выдвинутого вперед уступа, а входит в общую выпрямленную линию фронта» [59].
В дальнейшем эта логика получила развитие. Например, в материале «Памяти геройской обороны» утверждается, что ни на каком фронте крепости не выполнили возложенные на них задачи, а исключением стал Осовец, который почти год «выдерживал упорный натиск врага, понесшего под стенами его укреплений неисчислимые потери, точную цифру которых мы узнаем только по окончании войны» [60] и был оставлен лишь при оперативной необходимости. Основной акцент был сделан на том, что если другие крепости пали в течение нескольких дней, то Осовец продержался достаточно долго. Эту же мысль пытался обосновать и комендант Н.А. Бржозовский, его Всеподданнейший рапорт был опубликован на страницах газет: «На основании изложенного, осмеливаюсь всеподданнейше доложить, что крепость до последнего момента с честью и свято выполняла свой долг, не только отразив сильнейшего врага, но в действительности протянув фронт на линию верков до 60 верст <…> Несмотря на критическое положение в январе, феврале, июле и августе, неустанную днем и ночью упорную борьбу с сильнейшим по численности неприятелем, выпустившим по крепости более 400 000 снарядов, до последней минуты крепость обороноспособности своей не потеряла, а напротив усилила ее» [61].
В рапорте Н.А. Бржозовского газовая атака и последующая контратака также представлены как один из героических эпизодов, причем его описание строится на основе типичной для публичной сферы схемы: мощная вражеская атака — частичный успех противника — контратака воодушевленных начальством солдат — итоговый успех и громадные потери противника.
Тот факт, что события т.н. «атаки мертвецов» не привлекли большого внимания соотечественников, вовсе не говорит, что о них в принципе не писали. Речь идет о том, что способы обращения к этой теме не делают бои 23 июля (6 августа) чем-то особенно исключительным или уникальным. Использование химического оружия — новшество мировой войны, которое естественно привлекает внимание медиа. Например, 4 сентября в «Русских ведомостях» выходит статья уполномоченного РОКК П. Корхова, в которой он подробным образом описывает воздействие газов на растительность крепости (героические действия гарнизона не привлекли внимание автора) [62]. Для прессы того времени (как региональной, так и столичной) характерны материалы о различных героях. Именно к подобному типу статей можно отнести публикацию в «Псковской жизни» о подпоручике В.А. Котлинском (ныне — «центральный персонаж» атаки мертвецов) [63].
Завершая этот раздел, мы хотели бы подчеркнуть, что в медиа 1914–17 годов оборона Осовца предстает именно как очередной подвиг, один из примеров героической работы русской армии, как крепость, выполнившая возложенные на нее задачи. Центральным, конечно же, является образ ураганного огня, который несмотря на все техническое могущество не может сломить оборону. Причем освещение всех трех ключевых эпизодов представляются неразрывно связаными с предшествующими неудачами. События сентября и в меньшей степени февраля предстают как часть своеобразного реванша на поражение в Восточной Пруссии, бои в июле и августе — как пример, доказывающий, что не все крепости быстро падают под напором врага. Возможно, тот факт, что событиям февраля и августа 1915 года уделено меньше внимания, летом 1917 года подтолкнул участников обороны В. Буняковского и М. Свечникова написать первый обстоятельный очерк с акцентом именно на эти бои, отдав долг памяти всем участникам: «Осовецкая страда не блещет красочными боевыми эпизодами с массовым захватом пленных и трофеев, но от начала до конца проникнута героизмом, исполнением воинского долга, спокойной распорядительностью всего командного состава» [64].
История Осовецкой обороны в советское время
Революционные события 1917 года и Гражданская война делают патриотическую интерпретацию Великой войны неактуальной. Однако сама Первая мировая не забывается, она остается достоянием личной памяти, а также превращается в часть «исторического» дискурса. В обобщающих научных трудах 1920-х годов мы не найдем подробного описания обороны крепости, она не принадлежит к судьбоносным моментам войны. В первом обобщающем исследовании «Стратегический очерк войны 1914–1918 гг.» бои под Осовцом фрагментированы, а события 6 августа удостоены лишь упоминания как успех противника [65]. В ставшем классическом исследовании А.М. Зайончковского Осовец — вообще столь незначительный эпизод, что не заслуживает упоминания [66].
Однако это вовсе не значит, что история Осовецкой крепости предается забвению. Одновременно создавались и детализированные исследования отдельных операций с целью извлечения опыта войны. Авторами порою становились сами участники событий. Такие исследования писались сухим языком схем, цифр, планов, соотношений, движения боевых единиц: подобный подход объективировал военные действия, делал их абсолютно дискретными, почти полностью лишенными субъективного и случайного. Но если автор текста сам был участником описываемых событий, то за сухим описанием могло скрываться изложение не только итогов научного исследования, но и личного опыта, включая личные впечатления и описания боевых подвигов товарищей по оружию [67].
Формирование научного знания об обороне крепости связано с творчеством подобных исследователей. Первым по хронологии стал опубликованный еще осенью 1917 года очерк участников обороны М. Свечникова и В. Буняковского. Эту работу нельзя назвать частью советской историографии, однако она уже не принадлежит описанному выше медийному пространству 1914–1917 годов. Перед нами детальное изложение боевых действий в районе крепости Осовец с февраля по август 1915 года, призванное, как пишут авторы во введении, увековечить память защитников: «Осовецкая страда не блещет красочными боевыми эпизодами с массовым захватом пленных и трофеев, но от начала до конца проникнута героизмом, исполнением воинского долга, спокойной распорядительностью всего командного состава» [68]. Примечательно, что деромантизированное, лишенное патетики понимание героизма вовсе не уникально, а наоборот характерно для мемуаристов, публиковавшихся в советское время [69]. Более того, весь текст очерка представляет собой анализ тактических действий, в контекст которых и встроены отдельные подвиги. Героизм не нуждается в особом чествовании, для авторов достаточно простого последовательного и добросовестного рассказа, в т.ч. и касаемо событий 6 августа 1915 года.
Для исследований 1920–1930-х годов важен именно оперативно-тактический анализ событий. Перед нами, безусловно, научные работы, в которых Осовец интересен как пример либо обороны крепостей [70], либо истории химического оружия [71]. Впрочем, в работе С.А. Хмелькова, участника событий, мы находим множество отступлений, основанных вероятнее всего на личных воспоминаниях. Именно эти вкрапления будут вырваны в будущем из общего контекста и переформатированы в «осовецкий миф». После Великой Отечественной войны, когда изучение опыта Первой мировой становится неактуальным, оборона Осовца по-прежнему остается в первую очередь частью профессионального знания, представая перед читателем примером успешной инженерной обороны [72].
Однако Осовецкая история не принадлежала исключительно научному дискурсу. Патриотический подъем накануне и во время Великой Отечественной войны привел к возвращению ряда героических страниц прошедших эпох. Среди тех, что были использованы советской пропагандой, мы находим Осовец, который становится живым опровержением тезиса о непобедимости германской армии, чье техническое превосходство разбивается о героизм и тактическое мастерство русских солдат. Первым был генерал М.С. Хозин, начальник Военной академии им. Фрунзе, который в газете «Правда» писал: «Выступив во всеоружии в первой мировой империалистической войне, германская армия не смогла добиться решительного успеха над плохо вооруженной в то время русской армией, а слабая русская крепость Осовец оказалась не по зубам хваленым германским “Бертам” — 42-сантиметровым гаубицам» [73].
Летом 1941 года политуправление Ленинградского фронта выпустило брошюру для политагитаторов известного тогда писателя А. Бармина «Как немцы разбили лоб о крепость Осовец». Это стало возвращением осовецкой истории в медийное пространство. Время и место появления этой брошюры представляется неслучайным: германцы в это время рвались к северной столице, а потому нужны были яркие примеры успешной обороны в невыгодных условиях. Судя по всему, за основу автор использовал не только работу С.А. Хмелькова (на которого он ссылается в тексте), но и пропагандистские издания царской эпохи (значительная часть текста посвящена сентябрьским событиям, выстроенным по лекалам разобранных выше работ). Безусловно, согласно «законам» советской эпохи, в истории А. Бармина отсутствует прямое упоминание роли комендантов крепости и их фамилии [74]. На первое место выходит героизм простых солдат: примечательно, что герой сентябрьского обстрела штабс-капитан Мартынов «понижается» в звании до «артиллерийского наблюдателя» [75].
Вместе с тем наблюдается существенная разница: если в медийном пространстве эпохи Первой мировой Осовец — это крепость, способная выдержать мощные приступы, то теперь это пример удачной обороны относительно слабой крепости, которая благодаря личным качествам гарнизона в тяжелой обстановке выполнила свою задачу [76]. Конечно, события мифологизированы. Оборона полностью выдернута из контекста прочих боевых действий, представляя собой сплошное героическое действие, а доминантными оказываются два образа: ураганный обстрел вражеской артиллерии (применительно к событиям февраля превращенный в артиллерийскую дуэль) и романтизированное описание контратаки отравленных газом солдат 6 августа 1915 года.
Уже после войны героизм крепости Осовец сумел найти место и в художественной литературе. В обоих случаях авторы так или иначе проводили параллели между героизмом Осовца и Бреста, тем самым пытаясь осторожны выстраивать преемственность между обеими мировыми войнами. Отметим, что подобная новая перспектива характерна и для наших дней. Так, в романе В.С. Пикуля «Нечистая сила» в центр вынесен эпизод о том, как немцы в феврале 1915 года пытались подкупить защитников гарнизона. Тем самым беззаветный героизм русских солдат и офицеров, отказавшихся от предложения, противопоставляется тотальной коррупции и разложению верхов Российской империи, а здесь уже возможны и рассуждения о преемственности: «Их доблестный командир М.С. Свечников — это будущий профессор Военной академии имени Фрунзе в Москве, солдаты же его — это отцы тех, что держали оборону Бреста в 1941 году! Героизм всегда преемствен: из ничего ничего и не рождается» [77].
Не менее важен и очерк известного писателя С.С. Смирнова «Бессменный часовой» (в сборнике «Рассказы о неизвестных героях», первая публикация 1963 года), который воспроизводил, по утверждению автора, бытовавшую среди участников Великой Отечественной легенду. Ее суть сводилась к тому, что в годы Первой мировой при отступлении в одной из крепостей был взорван вход в вещевой склад, в результате чего замурованным оказался охранявший его солдат. Он в течение девяти лет находился на своем посту, пока поляки, узнав про сохранившиеся запасы, не решили раскопать подземелье. В самом начале рассказа автор писал: «Я не могу со всей точностью указать место, где произошел этот случай. Те, кто первым мне о нем рассказывал, говорили, что это было в Бресте, но потом другие называли старые русские крепости Осовец и Ивангород, находящиеся ныне на землях народной Польши» [78]. С.С. Смирнов выстроил повествование, как будто все это происходило в Бресте, однако высказанная неуверенность открыла возможность для интерпретаций, а ссылки на многочисленные свидетельства, вероятно, убедили читателей в реальности легенды. Оговоримся, что в распоряжении историков нет достоверных подтверждений этой истории.
Впрочем, история происхождения этой легенды требует дальнейшего расследования. Вполне возможно, большую роль сыграли художественные истории со схожим сюжетом, опубликованные в 1920-е годы. Немаловажен и «польский след»: в устном разговоре с автором статьи польский историк Богуслав Пэжик, автор фундаментальной книги о крепости Осовец, подтвердил существование подобных публикаций в 1924 году в польской прессе, однако отметил, что речь шла о Перемышле.
Героический нарратив современной России
В 1990–2000-е годы история Осовецкой крепости во многом продолжала оставаться частью научного дискурса, знанием историков и увлеченных военным делом энтузиастов. Это положение подтверждает и анализ интернет-пространства, для чего мы использовали возможности поисковика Google выдавать ссылки за указанный период. По запросу «крепость Осовец» за период с 2000-го по 2008 год нам удалось обнаружить лишь единичные упоминания, практически все они относятся к пространству профессионального знания: цифровые публикации ранее вышедших книг, специализированные военно-исторические статьи и заметки. Осовец интересен как пример успешной обороны крепостей [79], реже появляется в контексте химической войны [80] или истории артиллерии [81]. Нередко встречается и противопоставление мощных бельгийских крепостей, быстро павших под напором немцев, и слабого Осовца, выдержавшего все приступы [82].
Переломным стал 2009 год, когда в ежемесячнике «Совершенно секретно» появилась статья журналиста В. Воронова «Русские не сдаются» [83], посвященная обороне Осовецкой крепости. Именно она заложила тот набор интерпретаций, который в дальнейшем составил основу «осовецкого мифа». Контекст связан с 95-летним юбилеем Первой мировой. Общая логика материала заключалась в следующем: эта война, историю которой долгое время стирали большевики, была незаслуженно забыта, а потому в преддверие близящегося столетия необходимо возродить память о ней и ее героях. Исходя из такой благородной задачи вполне естественным казалось предложить яркий пример героизма русских солдат, коим и стала оборона Осовца, вернувшаяся в патриотический дискурс.
Основное внимание уделяется событиям февраля (образ ураганного огня германской артиллерии) и 6 августа (т.н. «атака мертвецов»). Показательны и практики локализации, благодаря которым история Осовца становится символом. Крепости не просто придается стратегическое значение («кратчайший путь в Россию»), но «в 1915 году мир с восхищением взирал на оборону Осовца». Последнее утверждение неверно, однако в контексте утверждения о «забытой Первой мировой» оно усиливает вину за беспамятство. Немцы не просто использовали «Большие Берты», но «применили против крепости все свои новейшие достижения». Во всей статье нет даже намека на то, что оборона Осовецкой крепости включала в себя бои за пределами самих крепостных сооружений. Сама же крепость предстает маленькой и слабой, затерянной в болотах, что лишний раз подчеркивает героизм защитников.
Основная «новация» связана с контратакой 6 августа, которая названа «атакой мертвецов». Тем самым В. Воронов «творчески» отнесся к наследию С.А. Хмелькова. В оригинале этот бой описан так: «13-я рота, встретив части 18-го ландверного полка, с криком “ура” бросилась в штыки. Эта атака “мертвецов”, как передает очевидец боя, настолько поразила немцев, что они не приняли боя и бросились назад, много немцев погибло на проволочных сетях перед второй линией окопов от огня крепостной артиллерии» [84]. Эпитет «мертвецы» атрибутируется к виду солдат, но спустя 70 лет это частное свидетельство, дополняющее исследование, лишается изначального контекста. Эпитет превращается в метафору, которая теперь призвана дать имя всей контратаке.
Созданный по законам медийного жанра образ в целом слабо передает ту историю обороны, которая вырисовывается в научном дискурсе, в то время как значительная часть отдельно взятых фактов вовсе не противоречит научным представлением. Разница между медийным и научным изложением пролегает не по линии «недостоверно/достоверно» и вовсе не заключается в разнице взглядов (и Свечников, и Хмельков, и Воронов едины в том, что история обороны Осовца может быть написана как героический подвиг), а связана со способом организации разрозненных элементов в единую картину, т.е. укоренена в существующих дискурсах, предлагающих разное понимание, как дóлжно писать о героизме. Другими словами, и газовая атака, и серьезные обстрелы, и героизм поручика Котлинского — все это было и не вызывает сомнения. Но разве сворачивание всей истории обороны Осовца только к этим элементам может быть признано адекватным с научной точки зрения? Процесс создания мифа прекрасно описывается бартовской формулой: «Миф поступает в область языка как диалектическое соотношение действий и поступков людей — на выходе же из мифа он предстает как гармоническая картинка сущностей» [85].
Отметим, что задача журналиста заключалась в том, чтобы создать яркий образ героической обороны с тем, чтобы побудить власть и общество вспомнить о забытой странице отечественной истории. Созданный нарратив одновременно принадлежал и медийному пространству (с его стремлением к поиску неизведанного, яркого, интересного и простого для широкой публики), и патриотическому дискурсу, который в данном случае ориентирован на поиск примеров забытого героизма. История Осовца теперь призвана либо развлекать, либо утверждать патриотические чувства. Героический миф стал жить собственной жизнью по законам «обоих пространств» и одинаково удовлетворял их. Ведь действительно с обывательской позиции многие элементы должны свидетельствовать о необычности этой истории: перед нами не простые бои где-то в поле, а оборона крепости (и возможный мостик для аналогий с Брестом 1941-го), которая долгое время находилась на линии фронта и отразила три приступа (открывается пространство для рассуждений о значимости боев и упорстве защитников), один из которых был предварен газовой атакой. Более того, созданный образ «отвечает» и интересам массового читателя. Об этом косвенно говорят социологические опросы современной молодежи, которые показывают сильную милитаризацию исторической памяти: военные победы и демонстрация силы вызывают наиболее сильный эмоциональный отклик [86].
Дальнейшее распространение и развитие этот нарратив, привлекший широкое внимание энтузиастов от истории, творческих кругов и затем простого читателя, получил благодаря Интернету (как каналу коммуникации). Миф начинает жить словно собственной жизнью: из призыва вспомнить о Первой мировой он становится самодостаточным ярким свидетельством подлинного героизма, который русские солдаты несмотря ни на что проявляли всегда.
С одной стороны, были профессионалы, стремившиеся к расширению знания об этих событиях, и прежде всего, о бое 6 августа (что уже свидетельствует о влиянии мифа на научный поиск). В 2011 году вышла статья, в которой авторы, опираясь на журнал военных действий 216-го полка, дали более детализированное представление о контратаке «мертвецов» [87]. Следующий шаг сделал аспирант Санкт-Петербургского отделения Института российской истории РАН М.Ю. Наконечный, который вместе с другими энтузиастами заинтересовался судьбой командира 13-й роты подпоручика В.И. Котлинского и собрал ряд интересных подробностей. Все сведения на протяжении более чем двух лет публиковались в блоге автора [88]. Третьими оказалась группа историков во главе с д.ист.н. А. Арановичем, усилиями которой в 2014 году был снят первый документальный фильм «Осовец. Крепость русской доблести», особенность которого — в привлечении в качестве эксперта польского историка Б. Пэжика, который на основе российских и немецких архивов еще в 2004 году опубликовал монографию об этой крепости.
Параллельно шло развитие самого осовецкого мифа: посредством практик акцентирования и локализации благодаря разрозненным усилиям он становился все более «ярким» (т.е. медийным) и «героическим».
Ключевую роль сыграла сетевая энциклопедия «Википедия». 2 августа 2009 года в ней была создана статья «Осовец (крепость)», сразу же после выхода материала В. Воронова, ссылка на который появилась прямо в первой версии. 25 августа в списке литературы фигурирует и рассказ С.С. Смирнова, а 6 сентября история про забытого часового обнаруживается в самом тексте статьи: эта легенда окончательно локализуется в Осовецкой крепости [89].
Важным этапом, отражающим рост известности «атаки мертвецов», становится появление отдельной статьи в «Википедии»: 18 апреля 2011 года с таким названием и гиперссылкой на историю крепости создается «пустая» страница, которая наполняется содержанием почти через два года [90]. В ней не только подробно описываются события 6 августа (вернее только те, что связаны с газом), но и рассматривается происхождение названия. Среди этапов конструирования мифа отмечается публикация в 2011 году материала А. Денисова «Осовец. Атака мертвецов» в малоизвестном издании «Братишка». Сомнительно, чтобы этот материал, опубликованный в малоизвестном неспециализированном журнале, оказал действительно серьезное влияние, если бы на него в самой «Википедии» (статья «Осовец (крепость)») не стояла ссылка. Теперь анонимные авторы «Википедии» не только «конструируют нарратив», но и пишут историю этого конструирования.
Интересную метаморфозу претерпел и заголовок упомянутой статьи В. Воронова «Русские не сдаются». В материале Н. Малишевского про Осовец на популярном сайте «Военное обозрение» он локализуется в самой истории крепости: «Крылатая фраза “Русские не сдаются!” облетела весь мир еще в годы Первой мировой войны. Во время обороны небольшой крепости Осовец, расположенной на территории нынешней Белоруссии» [91]. У нас нет оснований видеть за этими вводными предложениями нечто большее, нежели красочную метафору. Затем в Интернете популярность получает клип «Русские не сдаются! Атака мертвецов» молодой певицы В. Стрижак. Снятый осенью 2012 года, он полностью посвящен контратаке 6 августа и к декабрю 2015 года набрал на Youtube 1,19 млн просмотров. В нем утверждается, что эта фраза появилась именно в связи с «атакой мертвецов» [92]. Тем самым общеизвестная мифологема «русские не сдаются» окончательно привязывается к истории Осовецкой крепости.
В 2014–2015 годах Осовец как свидетельство героизма становится частью популярной культуры. Группа «Ария» выпускает в 2014 году песню «Атака мертвецов», где подвиг гарнизона становится символом стойкости, а рефрен «некуда отступать» отсылает уже к подвигу панфиловцев. Тогда же бард Gitarik переложил на музыку стихотворение А. Пелевина «Осовец», а подмосковная группа «Авентайл» (играющая тяжелый металл) создает песню «Атака мертвецов». Ни в одном из случаев авторы не решились отойти от описанного нами нарратива. В июне 2014 года на реконструкторском фестивале «Времена и эпохи» оборона Осовца стала одним из трех «реконструируемых» ключевых сражений Первой мировой (наряду с Брусиловским прорывом и «бойней Нивеля») [93]. Осовец даже стал темой для дизайнерской одежды: в 2015 году появляется бренд дизайнерских байк-футболок Saint and Soldiers, одна из которых посвящена Осовцу. Характерны и используемые образы: солдаты в противогазах и обстрел крепостных укреплений [94].
Окончательное (на данный момент) развитие героический нарратив получил в 2015 году, причем «развитие» уже происходило за счет грубых искажений. Так, в художественной повести молодого автора Р. Невмятулина «Землянский полк» вся оборона Осовца сводится к действиям подпоручика В. Котлинского и Землянского полка. Крепость теперь в одиночку прикрывает всю Россию, ее взятие становится предметом обсуждения на военном совете с участием императора Вильгельма II, а февральским штурмом руководит прославленный фельдмаршал А. фон Маккензен [95].
В этом же году на экраны при государственной поддержке выходит фильм В. Максимова «Осовец — крепость духа», в котором эта крепость предстает в качестве свидетельства величия Российской империи, память о героях которой была специально стерта «предателями-большевиками». Тем самым антиреволюционный (граничащий с антисоветским) пафос придает повествованию трагичность, а история Осовца призвана служить утверждению идеи, что русский солдат всегда был готов служить своему государству, беззаветно и без вопросов жертвуя собою. Фильм повторяет известный нарратив, придавая ему еще более четкое звучание. Появляются и новые элементы: так, ошибочно утверждается, что германский огонь в сентябре 1914 года был настолько силен, что именно здесь солдаты начали называть тяжелые немецкие снаряды «чемоданами» (на самом деле этот эпитет был общеупотребим на всем фронте) [96].
Общий акцент фильма на духовности приводит к забавной метаморфозе (23-24-я минуты фильма): наименование событий 6 августа «атакой мертвецов» приписывается немцам, которые тем самым пытались оправдать собственное бегство. Закадровый голос говорит: «По сохранившимся записям 226-го пехотного Землянского полка, предоставленным нам Российским государственным военно-историческим архивом, многое стало понятно: да, русские пошли в контратаку, но не мертвецы <…> Да, они шли вперед, плечом к плечу, всем смертям назло за веру, царя и Отечество, а не в хлорном угаре, как утверждают некоторые трактователи т.н. “атаки мертвецов”» [97]. Тем самым яркой метафоре отказано в легитимности. Апелляция к архивным документам (содержание которых известно с 2011 года) лишь на первый взгляд предстает торжеством научного подхода, в действительности этот жест, отвергая один элемент (т.н. «прививка» в бартовском смысле), придает воображаемой конструкции еще больше легитимности.
Согласно Р. Барту, миф выхолащивает подлинную историю. Это верно для тех случаев, когда рассказ об Осовце совмещен с антисоветской риторикой. Авторы забывают, что научное представление об обороне Осовца сформировалось именно в советской историографии, именно тогда обозначился впервые и яркий образ событий 6 августа, равным образом впервые возникли и метафора «мертвецы», и параллели с Брестской крепостью.
Описанное развитие нарратива вовсе не позволяет сделать выводы о его популярности, равным образом и о восприятии населением. В определенной степени эту задачу нам может позволить решить анализ социальных сетей, в частности крупнейшей в России сети «ВКонтакте». В качестве инструмента была использована предложенная сайтом система «Поиск». По запросу «Осовец» удалось выявить 662 материала, которые набрали не менее 100 отметок «мне нравится» («лайков») за период с 27 апреля 2012 года по 31 декабря 2015 года. Из них 113 получили не менее 1000 «лайков». Практически во всех случаях идет речь о записях, оставленных сообществами (реже — раскрученными медийными персонами, такими как Николай Стариков).
Можно сказать, пользуясь терминологией А. Мирошниченко, что осовецкий миф стал объектом вирусного редактора [98]. Он сумел вызвать интерес у многочисленных пользователей и редакторов групп, которые своими действиями лишь способствовали распространению исследуемого нами нарратива. Правда, «редактирование» свелось, скорее, к дублированию ограниченного числа наиболее ярких и емких фрагментов, поскольку почти все материалы однотипны по содержанию. Так, анализ записей с 1000 и более «лайков» показывает, что 72 материала представляют собой статью Н. Малишевского (причем ни в одном из случаев редакторы не удосужились хотя бы убрать ошибку, будто Осовец находится в Белоруссии), 30 — история «забытого часового», 3 материала представляют собой просто стилизованную картинку контратаки с подписью, а оставшиеся 8 материалов представляют собой три различные статьи, носящие компилятивный характер. Анализ записей, набравших не менее 100 «лайков», позволяет выявить уровень нарастания интереса к теме: в 2012 году мы обнаруживаем 17 записей, в 2013 году — 125 записей, в 2014 году — уже 201 запись, а в 2015 году — 319 записей (основная часть приходится на период с августа). Нарастающий характер мы склонны интерпретировать с деятельностью, приуроченной к 100-летнему юбилею.
Во «ВКонтакте» история этой крепости получает весьма странное соседство. Ее пересказывают не только исторические (например, «Факты из истории») или патриотические группы (как «Антимайдан»), но и развлекательные, среди которых скандально известная MDK, а также «Академия порядочных парней», «Тупокайф!» и «LookЗ» (контент последней — гламурная смесь фотографий оружия, машин и полуобнаженных женщин). Видно, что героический образ, созданный по законам медиа, может легко профанироваться, из высокого призыва превращаясь в развлекательный контент, что в свою очередь создает угрозу продвигаемым героическим идеалам.
Осовецкий миф уже оформился, когда при активной поддержке государства начинается его продвижение и коммеморация. Вместо изобретения нового символа речь идет скорее о «поддержке инициативы снизу», опора на те события, чья историческая достоверность не вызывает сомнения, а героическая составляющая может быть легитимирована ссылкой на научные исследования. Вероятно, на фоне нарастающей международной напряженности привлекательным оказался и образ русских солдат, готовых до конца отстаивать свои позиции. При этом государство не предлагает некую центральную и единую трактовку, ограничиваясь тем, чтобы утвердить Осовец именно как героический символ, отдавая конкретное осмысление и детализацию («право на высказывание») на откуп различного рода интеллектуалам.
Основным событием юбилея стало создание «инфраструктуры памяти» в виде монументов, музеев, памятных дат, обустроенных захоронений. Ключевая роль принадлежала Министерству культуры и Российскому военно-историческому обществу. Центральным «местом памяти» стал монумент на Поклонной горе, посвященный героям Первой мировой. На обратной стороне стелы выбит список ключевых сражений на русском фронте. Среди таких значимых побед, как в Галиции или у Варшавы, указан и Осовец.
В 2015 году основные памятные мероприятия прошли не 1 августа (официальный день памяти), а 6 августа, в 100-летие «атаки мертвецов». Так, РВИО организовало митинги и возложение цветов к установленным ранее памятникам в восьми регионах страны [99]. Группа калининградских общественников при поддержке РВИО и администрации Гвардейского района выехала в саму крепость Осовец и возложила цветы на братской могиле [100]. Более того, по центральному каналу «Россия 1» был продемонстрировал фильм В. Максимова. Помимо этого, на Московском городском братском кладбище силами общественности была открыта памятная плита «Примирения и памяти русских героев» в честь героев битвы за Севастополь, Плевну, Шипку, Порт-Артур, крепость Осовец и «Атаки мертвецов». В Пскове (родина В. Котлинского) на Мироносицком кладбище был освящен памятный крест в честь героев Первой мировой, а в библиотеке прошли краеведческие чтения. В Воронежской области начался сбор средств на установку памятной доски и памятного камня в честь солдат 13-й роты 226-го Землянского полка, который формировался из призывников этой губернии. Инициатива, принадлежавшая местному историку В.В. Бахтину и журналисту А. Сорокину, нашла поддержку у региональных властей [101].
В результате совместных государственных и общественных усилий Осовец начал закрепляться в пространстве коллективной памяти. Конечно, эта история по своей объективной значимости вряд ли способна конкурировать с Брусиловским прорывом, сражением под Бородино или Сталинградом, однако имеет все перспективы стать неотъемлемой частью коллективных представлений о Первой мировой войне, а также войти в символическое пространство отдельных регионов России (Псковской и Воронежской областей).
В заключение хотелось бы подчеркнуть, что наша критика вовсе не направлена на то, чтобы лишить Осовец героических коннотаций. Мы не отрицаем героизм, проявленный защитниками, более того, высказываем сожаление, что известность получила лишь контратака 13-й роты, а не другие подвиги (например, героизм пулеметчиков, первыми попавших под еще не ослабшее газовое облако). Повторим, разница между научным и медийным осмыслением заключается именно в способе обращения с имеющимися фактами. Посредством работы таких дискурсивных практик, как акцентирование и локализация, был сформирован героический нарратив, и только он и может существовать в пространстве средств массовой информации. Тихое и спокойное восприятие героизма и боевой работы гарнизона во всей полноте и многообразии (как у М.С. Свечникова и В.В. Буняковского) оказалось невозможным: СМИ чествуют только то, что кажется уникальным и отличительным, считая сухую историю неинтересной. Стремление же сделать историю актуальной (насытить современными смыслами) приводит к ее мифологизации. Речь идет не столько о фальсификации, сколько о деформации исторической реальности, подчинении ее привнесенным извне идеям, тем самым история начинает выполнять социальные функции. Вместе с тем нарратив не стоит на месте, а благодаря многочисленным усилиям подвержен различным изменениям. При этом, когда патриотический сюжет, призванный актуализировать определенные идеалы, отдается во власть медиа, существует несколько угроз: одна связана с развитием мифа, когда он не обрастает новыми (вернее, почерпнутыми из научных книг и архивов) деталями, а начинает переходить к откровенным искажениям и требовать от подвига буквальной однозначности, большей уникальности и яркости (а потому критика нарратива может ошибочно восприниматься как отрицание героизма). Другая проблема состоит в том, что яркое событие легко может быть превращено в развлекательный контент и тем самым попасть в область профанного.
Примечания
Комментарии