«Дело в том, что революция всегда происходит внезапно»: интервью с Микой Уайтом

Автор книги «Конец протеста» (The End of Protest: A New Playbook for Revolution) — о загрязнении окружающей ментальной среды, отказе от национализма, а также о поводах для оптимизма.

От автора интервью: Они думали, что мир уже никогда не будет прежним. И кто мог сказать им, что это не так, — им, стоящим у своих палаток, разбитых на центральных улицах более тысячи городов на пяти континентах.

Мир никогда не видел ничего подобного. Они никогда не чувствовали ничего подобного. Мечтатели из богом забытых уголков приехали, чтобы побыть среди незнакомцев-единомышленников и вспомнить за все человечество, затерянное в дебрях современного существования.

Разливая суп среди пожелтевших книг в библиотечных палатках, они представляли себе будущее, в котором потребление уступит место общению, в котором вера в общечеловеческие ценности и общий потенциал станет основанием нового социального контракта. Их лабораториями сделались парки и скверы; их видения переместились из туманного завтра, чтобы воплотиться здесь и сейчас.

Пять лет спустя наследие Occupy Wall Street остается благодатной, хоть и спорной, почвой для разочарований, выводов и — по мнению активиста и автора Мики Уайта, — трудных уроков, которые до сих пор до конца не усвоены. Как бывший редактор канадского антиконсьюмеристского журнала Adbusters Уайт, вместе с соучредителем журнала Кэллом Лэсном, был одним из соавторов мема #OCCUPYWALLSTREET, который инициировал движение 17 сентября в Нью-Йорке, вызвавшее цепную реакцию, распространившуюся в 82 странах мира.

В книге «Конец протеста: новая революционная тактика» Уайт настойчиво призывает активистов и идеалистов всего мира попытаться представить себе, как должен выглядеть протест XXI века. Эта книга, пронизанная чувствами надежды и возможностей, служит важным и содержательным анализом успехов и неудач Occupy Wall Street, захватывающим проектом возможного будущего, но прежде всего — страстным призывом разбудить наше революционное воображение.

Моя беседа с Микой состоялась в Монреале.

— Итак, «Конец протеста». Довольно броский заголовок. Что вы хотели им сказать?

— «Конец протеста» означает не отсутствие протеста, а распространение его самых неэффективных форм. Я пытался этим сказать, что мы живем в эпоху наиболее частых протестов в истории человечества — крупнейших протестов в истории; и тем не менее, они не работают. Так что моя книга — своего рода провокация в сторону активистов, чтобы побудить их сделать шаг назад и вновь поставить вопрос о природе феномена протестов.

— Тем не менее, несмотря на это, вы пишете, что «в нашем распоряжении все инструменты для совершения глобальной революции». Что позволяет вам так думать?

— Я думаю, что мы все еще живем под революционной сенью, вдохновившей Арабскую весну, которая, в свою очередь, вдохновила Occupy Wall Street. Люди по-прежнему отчаянно хотят социальных перемен; и в то же время я считаю, что у нас сегодня есть удивительная возможность наблюдать, как во всем мире появляются все новые движения. Если какое-то из них изобретет новую тактику, у нас появится возможность немедленно применить ее в своей стране.

Экономическая ситуация, породившая Occupy Wall Street и Арабскую весну, никак не изменилась, но Occupy Wall Street и Арабская весна запустили новые модели поведения и активизма.

Эти движения были вовсе непохожи на то, что мы видели раньше.

— Вы упоминаете Арабскую весну, и в книге вы пишите в основном об Occupy Wall Street. Но в 2012 году в Монреале было аналогичное движение, самое масштабное из всех, что мы когда-либо видели в нашей истории: тогда «революционный момент» длился несколько месяцев и все мерещилось возможным.

— Да, это случилось не только в Америке, не только в Монреале. В Бразилии, например, происходило то же самое.

— И в Турции тоже.

— Да, все эти страны пережили одни и те же события, когда внезапно возникшее социальное движение людей, действительно веривших в то, что говорили, могло породить революционные изменения. Самое главное, что люди действительно в это верили. Только этим и объясняется произошедшее.

— Возвращаясь к идее вашей книги о том, что протест, по сути, сломлен, вы обращаетесь к Occupy Wall Street как хрестоматийному примеру движения, которое могло бы победить, но пока еще не побеждало. Расскажите, что вы выяснили о явлении, которое назвали «конструктивным провалом» Occupy Wall Street.

— Occupy Wall Street не было полным провалом. На самом деле оно вызвало к жизни много позитивных моментов, изменило дискурс. Наше движение не смогло достичь цели, состоявшей в том, чтобы убрать из политики деньги. Поэтому я называю это конструктивным провалом. Этот провал обучил нас одной несравненно важной вещи: прежде активисты обычно гнались за иллюзией большого множества. Мы действовали так, как будто единственным необходимым условием достижения социальных изменений были миллионы вышедших на улицы мирных граждан, сплоченных одной идеей, как те, которых мы видели в Монреале и Бразилии. Активисты старались организовать массовые действа подобного рода.

Но этого очень трудно достичь, вы можете потратить десятки лет, пытаясь этого добиться. И вот вы, наконец, сделали это и тут же сознаете: «Эх, не сработало». Поэтому нет никаких причин продолжать следовать той же самой сюжетной линии.

— Да, главный аргумент книги заключается в том, что протест не должен придерживаться одного сценария, который когда-то имел успех, но всегда должен внедрять инновации — ломать стереотипы. И, конечно, штука в том, что они использовали тактики, которые срабатывают один раз. Но ведь есть и более глубинные течения, подрывная работа, подрывные конвенции, которые могут пробить брешь в статус-кво и разжечь революционный момент. Не могли бы вы поподробнее рассказать о них?

— Существует теория, что революция является одним из способов, с помощью которых люди ломают свои привычные схемы поведения, чтобы вступить в новую эпоху человеческой истории — так происходило даже на заре человеческой цивилизации. Сохранился древнеегипетский папирус, которому уже пять тысяч лет, и в нем ведется рассказ о людях, свергнувших правителя. Революции периодически случались на протяжении всей истории человечества, и у них есть своя незаменимая цель, собственно, функция в человеческом обществе.

Главное, что стоило бы понять, — и я считаю, что активисты тоже должны это осознать, — люди готовы присоединяться к тем социальным движениям, что, по их мнению, имеют шансы на победу. Они не присоединяются к социальным движениям только потому, что те масштабны. Многие активисты пытались фабриковать самые масштабные или самые мощные общественные движения. Но то, что людям действительно необходимо, — это своего рода потеря страха, коллективное пробуждение, в конечном счете, настроение: что это — быть среди такой группы людей и в полной мере верить, что ты находишься в эпицентре «революционного момента».

— Я думаю, что многих людей удерживает от выражения протеста страх конфронтаций, особенно с полицией. Возможно, самым важным итогом движения Occupy Wall Street — и в некоторой степени местного движения Maple Spring — был обнадеживающий социальный задел, который оказался именно тем, чего люди искали. Представление о протесте как о разъяренной толпе сменилось представлением о движении, как о чем-то радостном. Как вы думаете, важный ли это аспект протеста?

— Конечно. Я думаю, важнее всего здесь то, что социальные движения распространяются с помощью вирусных настроений и новейших тактик. Но вирусное настроение — это настроение потери страха.

Вот почему Арабская весна началась с того, что тунисский продавец фруктов сам себя поджег? Он запустил реакцию коллективного бесстрашия вроде следующего: «Ого, этот парень убил себя в знак протеста, поэтому ни капельки не страшно, если я рискну попасть в тюрьму». Так что, с одной стороны, конечно, карнавальное настроение крайне важно, но несомненно важно и чувство радости.

Но с другой стороны, я думаю, и этого маловато. Недостаточно просто потерять страх. Мы также должны подумать о том, как наша стратегия может дать активистам реальную власть. Очевидно, что в 2011 году глобальное движение не было готово думать об этом. Светская египетская молодежь, которая свергла Мубарака, не была готова баллотироваться на выборах. В Испании молодые люди тоже не были готовы принять участие в выборах. Я думаю, что сейчас люди начинают понимать: одного шага мало — мы используем протест с целью свержения режима, но затем мы должны быть готовы ко второму шагу! В противном случае мы просто отдаем власть людям, которые могут быть еще хуже, чем прежнее руководство.

— Да, в книге вы приходите к некоторым очень интересным выводам, в чем ошиблись активисты Occupy Wall Street, в частности, о том, что они не смогли разработать жизнеспособную альтернативу представительным органам власти, а главное, не смогли создать структуры, которые позволили бы им претендовать на законный суверенитет и последующую передачу власти. Мы можем видеть, как это сейчас происходит в Испании на примере новых мэров Барселоны и Мадрида, вышедших из движения Indignados, а также на примере партии Syriza в Греции. Какие уроки мы можем извлечь из подобных европейских инициатив?

— Когда мы занимались движением Occupy Wall Street, мы выходили в скверы и организовывали общие собрания на добровольной основе. И это было своего рода магическим мышлением: мы полагали, что таким образом сможем добиться суверенитета. Мы решили так: «Если мы это делаем, если мы действуем на основе консенсуса, то полиция не может напасть на нас, потому что мы — воплощение чистых форм демократии». Но мы вдруг осознали, что в действительности в этом мире нельзя таким образом добиться суверенитета. Это просто бессмысленно! Думаю, что в какой-то степени для нас это стало шоком.

— Связано ли это с мифами о демократии в странах Запада?

— Конечно, и не только о том, что наши избранные представители уважают массовые движения, но и о том, что они уважают нечто подлинно демократическое. Я имею в виду ненасильственное добровольное движение. И поэтому я думаю, что здесь мы стояли перед вопросом: «Каким образом можно получить суверенитет в мире, где мы живем?» По существу, намечены только два пути: вы можете выиграть войну [или вооруженное восстание] или вы можете победить на выборах. Я точно не думаю, что война является жизнеспособной стратегией. Тем самым, остаются только выборы. Возможно ли это? Да, потому что мы видим: в Европе возможно вполне.

Таким образом, весь вопрос в том, как использовать социальные движения, чтобы добиться новых выборов?

— Однако надо учитывать различные экономические контексты. В США все немного хуже, чем в Канаде, но если вы посмотрите на уровень безработицы, то увидите, что он значительно ниже, чем в средиземноморской части Европы. Как вы полагаете, могут ли общественные партии пробиваться наверх?

— Мы не знаем, что нас ждет в будущем. Может быть, это будет обвал фондового рынка или крупный экономический кризис, совпавший с выборами. Я имею в виду, что все непредсказуемо. Если говорить о ситуации в США, то мне кажется забавным, что все говорят о невозможности третьей силы, хотя теперь, когда Трамп собирается представлять республиканскую партию, республиканцы проснулись: «Так, мы должны создать третью партию». Это, конечно, шутка. Но я думаю, что мы должны не стреноживать свой разум, считая что-то невозможным. Наше дело — попытаться визуализировать и представить что-то. Не сомневайтесь — все может случиться.

— Я хотел бы обсудить еще одну важную идею вашей книги о том, что потребительская культура до такой степени завладела нашими умами, что мы утратили способность изобретать альтернативные варианты. Вы пишете, что активисты должны стать «ментальными экологами, обеспокоенными здоровьем наших внутренних миров так же, как благополучием мира природного», и отмечаете, что «выбить консюмеризм из наших голов и найти решение глобальных проблем — это одна и та же задача». Не могли бы вы поподробнее рассказать об этом соотношении?

— Я думаю, что один из факторов, душащих активизм, состоит в том, что наше воображение, наше представление о возможном было еще ограниченным. Многие люди забыли о тех кардинальных социальных преобразованиях, которые прогремели в прошлом; и я думаю, что причиной тому стал наш иллюзорный мир, порожденный рекламой и средствами массовой информации. Это как если бы у нас ментальная среда отражала физическую среду… Между тем загрязнение нашей ментальной среды рекламой и коммерциализацией не только тормозит наше воображение, но и воздействует на нашу повседневную жизнь.

— В книге есть один пассаж, который особенно меня поразил. Вы пишите: «Когда мы не можем назвать виды деревьев, животных и насекомых, которые нас окружают, но мгновенно различаем коммерческие логотипы […], мы перестаем видеть мир, он для нас — невидимка».

— Да, один философ-мистик сказал однажды: «Когда вы голодны, то вы видите только рестораны. Когда вы возбуждены, вы видите только привлекательных людей. А когда вы ищете Бога, вы видите его повсюду». Или, как я бы перефразировал, когда вы ищете революцию, то видите, что она возможна в любой стране мира. Иными словами, мы находим то, что искали.

— Один из предложенных вами сценариев перспективного пути к революции — это идея [активизма в сельских районах для организации] сельского популистского восстания. Отчасти эта идея основана на том, что сельские районы в меньшей степени пропитаны коммерческой культурой, чем городские. Но, с другой стороны, большинство людей на Западе живут в городах, и, по прогнозам, к 2050 году в города переселится 80% всего человечества. Учитывая этот факт, какой совет вы дали бы городским защитникам ментальной среды?

— Есть одна хорошая суфийская практика, которая заключается в том, чтобы развивать в себе способность жить среди загрязнений, при этом сохраняя собственную чистоту. Так что, думаю, здесь может быть два различных подхода. Я сам живу в сельской местности, в моем поселке всего 280 жителей. Просто в сельской местности легче не подвергаться воздействию чуждого тебе, поскольку здесь нет рекламных щитов и нет крупных корпораций. Но активистам из больших городов следует заново освоить тактики защиты своего внутреннего пространства…

— Ментальные тактики?

— Да, их. Это сделает нас сильнее. Поэтому, я думаю, можно найти аргументы не только за то, чтобы бежать, но и за то, чтобы где-то да оставаться…

— Правда ли, что вы отказались, по крайней мере в краткосрочной перспективе, от идеи борьбы с потребительской культурой?

— Нет. Но кто знает, что грянет завтра. Например, в Сан-Паулу, в Бразилии, проводится в жизнь запрет на всю наружную рекламу.

— Вообще-то, на самом деле, мы в Монреале тоже от нее отказались.

— О, здорово! Так что, видите, я считаю, что многое возможно. Я могу представить себе социальное движение, одной из целей которого будет запрет на наружную рекламу. Почему бы нет? Либо налог на рекламу. Но я думаю, что для этого необходимо сначала признать, что реклама и коммерциализация являются своего рода оружием, которое используется для ослабления нашей духовной способности к революции.

— Так вот откуда происходят эти мемы конфликта и своего рода «культурных помех», продвигаемые Adbusters? Это попытка установить критическую дистанцию между людьми и коммерческой культурой?

— Да, естественно. И даже термин «ментальный энвайронментализм» — от Adbusters. Подзаголовок Adbusters звучит как «журнал о ментальной окружающей среде».

— Да, верно.

— Такова одна из идей, которые я почерпнул, работая в Adbusters, а затем развил для нее своего рода философский базис!

— В вашей книге есть еще одно интересное замечание о месте женщин в общественных движениях. Вы сказали, что в движении Occupy ключевую роль сыграли именно женщины: в частности, в том, что касается мирных протестов. Вы утверждаете, что следующее общественное движение также будет создаваться женщинами. Даже предсказываете «глобальное женское пробуждение». Я со своей стороны замечу, что новыми мэрами Барселоны и Мадрида оказались женщины. Не могли бы вы побольше рассказать о связи между пробуждением активности женщин и новыми движениями за более интерактивную и эгалитарную политику?

— Для меня самое важное в революции то, что она постоянно удивляет! Она всегда выглядит по-другому. Поэтому мы как активисты должны развивать свою революционную интуицию, которая помогла бы нам понять, откуда ждать очередного сюрприза. Хотя этого никогда не узнаешь наверняка.

Когда я прислушиваюсь к собственной революционной интуиции, она твердит мне, что именно в женщинах пылает внутренний огонь. Но еще отметил бы, что загрязнение метальной среды сильнее влияет на мужчин: через видеоигры и порнографию, а также через сексуализацию наших городских пространств.

Итак, с одной стороны, думаю, что у нас сейчас своего рода мужской культурный кризис — и я не первый, кто его определил. Но с другой стороны, я считаю, что у женщин есть невероятный потенциал для глобальной солидарности, потому что они до сих пор, даже в западных странах, подвергаются дискриминации. Так что я могу представить себе своего рода пробуждение, когда в один прекрасный день мы проснемся, оглядимся вокруг и увидим женщин всех возрастов, выражающих свой протест совершенно новым, необычайным способом. И люди безоглядно к нему потянутся.

Возможно, что их методы коммуникации являются способом решения глобальных проблем, с которыми мы столкнемся. Были проведены интересные исследования о том, что присутствие хотя бы одной женщины в разы увеличивает продуктивность работы группы. И я думаю, однажды женщины осознают, что они могут взять власть в свои руки. Кто знает? Возможно, для всех нас будет лучше, если большинство правительств будет управляться женщинами… (Смеется.)

— Да по крайней мере не хуже…

— Точно!

— Эта идея транснациональной солидарности народов — ключевой аспект вашего видения послереволюционного будущего. Вы считаете, что национальные государства, управляемые элитами, должны уступить место народным демократиям — по существу, горизонтальным конфедерациям свободных, управляемых снизу автономных городов. Вы, конечно, не единственный человек, который указывает на это направление развития, но я уверен, что многие читатели, которые видят, что происходит в мире, — я имею в виду возрождение национализма в Европе и в США, — скажут, что это все прекраснодушные мечты.

Так что мне любопытно: в чем вы находите причины для оптимизма? Даже если народные движения смогут победить на выборах — а мы видели, что это возможно, — готовы ли люди отказаться от национализма?

— Я думаю, что на самом деле это единственное возможное решение. Стратегически говоря, единственным решением глобальных проблем, с которыми мы сталкиваемся, является глобальное социальное движение, которое может прийти к власти в разных странах в целях осуществления единой повестки дня. Так что это своего рода конечная цель.

Все дело в том, чтобы задуматься, каким образом можно создать [такое] глобальное движение, которое будет проявляться по-разному в каждой отдельной стране без какого-либо централизованного руководства. На первый взгляд, это трудно себе представить, но мы почти достигли этого во время акции Occupy Wall Street. Ее поддержали в 82 странах мира. И люди в Нью-Йорке не кивали людям в Канаде: «вы должны сделать то-то и то-то». Каждый город действовал самочинно.

— Если вы присмотритесь к дискурсам Indignados, Occupy Wall Street и carrés rouges здесь, в Квебеке, то увидите, что они невероятно похожи! И вы упоминаете об этом в книге, утверждая, что сегодня «глобальные 99%» больше едины, чем когда-либо. Почему вы так решили?

— Я думаю, что отчасти дело в интернете и нашей способности настроиться на борьбу, нарастающую во всем мире. Во время протестов в 2011 и 2012 годах в России были проведены интересные социологические исследования: они пытались выяснить, кто же эти протестующие — очевидно, что движение было подавлено, — и пришли к выводу: «О, да это же суперобразованная молодежь». Демографически это был тот же тип людей, которые составили основу Occupy Wall Street. Таким образом, можно говорить о зарождающейся глобальной культуре, лежащей в основе новых движений.

— Как вы считаете, что мешает людям прямо сейчас достичь того состояния, когда они видят признаки солидарности и начинают действительно испытывать чувство солидарности с людьми со всего света? Как бы то ни было, сегодня эмоциональная привязанность и преданность по-прежнему основываются на национальной идентичности, структурированной по вертикали.

— Я бы сказал, что это связано с отсутствием революционного воображения. Я думаю, что люди отказались от идеи возможности и желательности революции, они не возьмут в толк, [насколько] все могло бы быть лучше. Но однажды люди поймут, что только глобальная революция может решить глобальные проблемы. И тогда мы увидим, как все больше и больше людей начинает подхватывать новую идею.

Таково единственное возможное решение. Но вы никого не сможете убедить в его резонах с помощью разумных доводов. Уверен, надо просто испытать… Что именно? Чувство принадлежности к глобальному движению.

Беседовал Шон Кац. Фото: Glenn Halog

Источник: Hazlitt Magazine