Волна за волной. Пиетизм как стиль

Двойное движение

История христианства является чем угодно, только не прямым и плавным движением от одного этапа к другому. Динамическое напряжение, существующее между экзистенциальной ситуацией верующего и институциональной структурой, является скорее нормой, чем исключением. Периодически возникали движения мирян и клириков, подчеркивающие приоритет индивидуального благочестия над школьной теологией и церковным вероучением. Эти движения удовлетворяли потребность людей и сообществ в религиозной непосредственности, эмоциональности и ориентации на практику. На первый план выходили личный духовный опыт и стремление к его воплощению в подлинно христианской жизни.

Такого рода потребность является перманентной, однако в определенные эпохи она проявляется наиболее сильно. Вероятно, именно такой период сейчас переживает русскоязычное православие. В православных интеллектуальных кругах растет интерес к особого рода духовной литературе, именно этим объясняется очередной перевод книги Иогана Арндта «Об истинном христианстве». Эта книга имеет неординарную судьбу, в Европе она выдержала более ста изданий уже в первое столетие после написания (впервые издана по частям в 1605–1611 годах), ее по праву называют самой популярной книгой XVII столетия. Книга быстро распространилась и за пределами Европы. Первый перевод на русский язык был опубликован в 1724 году, но уже в середине века книга была запрещена Священным Синодом, однако через некоторое время запрет был снят. А в XIX веке книга стала весьма популярной и даже настольной для многих светских лиц и духовенства, в том числе иерархов и монахов.

В истории протестантизма Арндта относят к так называемому протопиетизму, предварявшему возникновение собственно пиетизма — секты внутри ортодоксального лютеранства, «отцом» которого считается Филипп Якоб Спенсер. Это направление придавало наивысшее значение личному благочестию и внутренней духовной жизни верующего. Усиливавшаяся усталость от внутрипротестантских догматических дебатов подрывала доверие к официальным церковным структурам. Протестантская схоластика все больше углублялась в технические проблемы и теряла связь с повседневной жизнью верующих. Доктринальное «окаменение» реформистской и лютеранской ортодоксии, произошедшее к середине XVII века, породило реакцию в форме обращения к «сердечности» и личному религиозному опыту. Возвышенные переживания, пристальный самоанализ, внимание к чувствам и эмоциям противопоставляются ортодоксальной религии, в которой преобладают догматические вопросы и рационализм. У Арндта отчетливо прослеживается стремление от внешнего к внутреннему, от объективного вероисповедания к чувственному переживанию, от разума к эмоции, от институциональной к индивидуальной вере.

Рождение «современного Я»

Эпоха, в которую возник и развился пиетизм, была эпохой становления нового, радикально отличающегося от прежнего понимания человека. Индивидуалистический характер пиетизма прямым образом способствовал наступлению эпохи Просвещения. Религия, отчасти в результате внутренней трансформации, отчасти под давлением развивавшегося процесса секуляризации общества, все более и более уходила из публичной во внутреннюю жизнь. Соответственно, основной задачей религиозной литературы перестает быть теологическая спекуляция, и она все более обретает дидактическую и практическую направленность. Сущность христианства интерпретировалась как в сугубо личные отношения с Богом, выражающиеся в повседневной жизни как практическое исполнение божественной воли. Соответственно, мотив «нового рождения» внутреннего человека, обновления во Христе под действием благодати Духа становится ведущим. Причем акцент на субъективной активности верующего в деле своего возрождения противопоставлялся объективистскому учению о спасении, существовавшему в ортодоксальном лютеранстве. Бог спасает человека совместно с человеком.

В такой квазисинергии, несвойственной ортодоксальному лютеранству, можно услышать отголоски знаменитого спора о свободе воли, проходившего столетием ранее между Лютером и Эразмом. Обе стороны исходили из интерпретации текстов Августина, причем Лютер опирался на поздние антипелагианские тексты африканского епископа, в которых развивалась пессимистическая концепция воли, а Эразм — на ранние, в которых находятся обоснования для концепции сотрудничества человека и Бога в деле спасения. Так или иначе, внутренняя противоречивость протестантизма, пытающегося соединить совершенную пассивность пораженной грехом человеческой воли и надежду на духовное обновление, напряжение между острым ощущением богооставленности греховной души и уверенность в нерушимом единстве со Христом придавали этому религиозному движению огромную динамику и созвучность чаяниям современного человека.

Стремление к преодолению разрыва объективной религии и ее субъективного восприятия приводило к возвышению опыта приватного Откровения. Такого рода Откровение является сугубо личным и не имеет отношения ни к эмпирической Церкви, ни к догматике. Нахождение подлинного «Я» через опыт интроспекции — единственная задача христианина. Соответственно, истинность всякого объективного вероучительного или догматического положения определяется его пользой и благотворностью воздействия на настроение и поведение христианина. Пиетизм концентрировался на противопоставлении чувства и разума. Кроме того, пиетисты не придавали значения исповеданию веры, артикуляции того, во что они верят. Единственно важной для них являлась эмоциональная жизнь, опыт богообшения и переживание этого опыта, который является принципиально несообщаемым. Чтение Писания становится сугубо индивидуальным делом, не соотносимым ни с какими конвенциональными интерпретациями.

В целом, пиетизм, семена которого посеял Арндт, есть не что иное, как одно из мистических течений, выступавших против «остывшей» религии. Такова была реакция на чрезмерную догматизацию и рационализацию христианства в ортодоксальном немецком лютеранстве той эпохи. Оказалось, что догматические формулы не помогают решать повседневные проблемы, возникающие перед каждым христианином. Возникла и распространилась идея разделения теологии и благочестия. Критике подвергается крайний рационализм догматики, фанатическая приверженность букве Писания, преувеличенное значение обрядовости, политические интриги, упадок благочестия среди клириков и мирян. Ирония заключается в том, что спустя лишь столетие после Лютера все то, на что была направлена его антикатолическая полемика, стало присуще самому протестантизму.

На Арндта оказало сильное влияние знаменитое сочинение Фомы Кемпийского «О подражании Христу». Сам Фома был одним из вдохновителей позднесредневекового движения Нового благочестия. Отказ от мирских радостей и концентрация на созерцании образа Бога в глубинах собственной души, лежащие в основе этого движения, стали весьма созвучными зарождавшемуся протестантскому пиетизму. Как и Фому, Арндта не интересуют догматические споры и проблемы экклесиологии, он полагает, что весь смысл христианства и его центр — это человек и его духовные потребности. Дать ответы на вопросы, мучающие каждого отдельного индивидуума, призвана книга Арндта, призывающая к внутреннему перерождению и «практическому освящению».

Особо необходимо отметить очевидное влияние пиетизма на классическую немецкую философию. Критика позитивного христианства, борьба с религиозным рационализмом, критика метафизики и догматизма в мышлении — все это очевидные мотивы пиетистского мировоззрения. Для Канта не имеют значения доказательства бытия Бога, на которых основана традиционная спекулятивная теология, ибо они не имеют практической пользы для верующего. Однако практическая философия Канта не основана на протестантской догматике, и по этой причине она была критически воспринята протестантскими теологами.

Пиетистская уверенность в возможности прямого индивидуального контакта с Богом — прямой, индивидуальный подход к конечной духовной реальности Бога — несомненно повлияла на становление немецкого романтизма. Эстетическое пробуждение немецкого сознания рубежа XVIII–XIX веков, вылившееся в возникновение романтической культуры с ее вниманием к прекрасной душе, наделенной богатым внутренним миром и противящейся объективным законам мертвого внешнего мира, также является следствием этого влияния.

Внимание Арндта к практическому благочестию и подозрение к спекулятивной теологии, несмотря на всю оригинальность и влиятельность, имеет глубокие теологические истоки. Августинианская традиция, сформировавшая основные черты католической теологии и мистики, распространила свой воодушевляющий потенциал и за его пределы. Лютер, вдохновленный Августином и его стремлением к обновлению духовной жизни, заложил основы протестантской теологии, в которой сохранялись интенции Августина.

Собственно, христианская мистика, личный непосредственный опыт общения с Богом всегда присутствовали в христианстве. Эти течения и привели к Реформации, а через некоторое время выступили уже и против ее самой, утратившей первоначальный импульс и «нормализовавшейся» в форме регулярной религии. И все же практическая мистика Арндта значительно отличается от богословской мистики Августина. Парадокс заключается в том, что «онтологизм» католического богословия является гораздо более близким православной традиции, чем протестантский субъективизм и психологизм.

Искусственное разделение на «сердечное» благочестие, происходящее из личного опыта богообщения, и «головное» богословие, являющееся плодом рассудочной спекуляции, — следствие упадка, имеющего конкретные исторические и богословские истоки. Разделение разума и чувства совершенно нехарактерно для основной линии развития теологии — наоборот, концентрация на одном понималась как утрата и того и другого. Очевидно, что пиетизм был реакцией на излишнюю рационализацию протестантской доктрины. Оба движения характеризовались утратой единства разума и чувства: в одном разум доминировал над чувствами, а в другом — чувства над разумом, и потому они диалектически дополнили друг друга.

Новое вино и ветхие мехи

Какое отношение пиетизм имеет к современной религиозной действительности? Российское православие представляет собой единство традиционной институциональной структуры и современного индивидуального сознания, которое является весьма эгоцентрическим и психологизированным. Такому сознанию соответствует крайняя субъективизация веры с весьма низким статусом спекулятивного богословия и рационального мышления вообще. Вера отождествляется с иррациональным чувством и противопоставляется умственному знанию. Уровень теологического просвещения близится к нулю, а противопоставление «духовности» вероучению является едва ли не нормой. В подвалах современного массового православного сознания буйно разрастаются разного рода суеверия, фантазмы, облака сентиментальности и т.д. Рядового мирянина совершенно не интересуют теологические тонкости и догматические различия, он полностью поглощен своим внутренним миром, переживаниями, настроениями и эмоциями.

Для массового православного сознания богословие представляется чем-то вроде большого пыльного сундука, доставшегося в наследство от благочестивых предков. В нем хранятся старинные, красивые, но совершенно бесполезные для практического благочестия вещи, краткий список которых важно знать наизусть и повторять за каждым богослужением на малопонятном языке. Богословская традиция сводится к благочестивому почитанию Отцов и их «продукта» в виде готовых истин. По меткому замечанию Лескова, Отцов у нас почитают, но не читают.

«Практикоцентризм» современного христианства проявляется в недоверии к «теории», в которую автоматически записывается все, что не дает быстрого и ощутимого эффекта. Доминирующая установка такова: богословие — для богословов (лучше всего живших в древности, ибо древнее авторитетно), а благочестие обязательно для всех. Главное для христианина — это сделать свою жизнь истинно христианской через самоуглубление и психологический самоанализ. Этой установке сознания созвучна идея Арндта о том, что теология — это не «плетение словес», а внутренний опыт и практика. Таким образом, пиетизм представляет собой своеобразный мистицизм практического благочестия и личной нравственности, не нуждающейся в излишних умствованиях.

Однако на сегодняшний день вместо осознания и разговора об этой вопиющей с точки зрения соответствия духу православного богословия ситуации происходит ее полное игнорирование. Среди многих влияний, приведших к такому результату, — и влияние пиетизма. Современная российская религиозность является варварской в отношении собственной традиции. Церковные лавки переполнены «духовной» литературой: проповедями, художественными произведениями на христианские темы, молитвословами, беседами со священниками и пр. В них практически невозможно найти святоотеческих богословских текстов и уж тем более книг современных богословов. Таким образом, назидательная и нравоучительная литература отвечает на запросы масс, которые в значительной степени сформированы в пиетистском духе.

Вероятно, Арндт не имел намерения углубить раскол между разумом и верой, между догматикой и духовностью, между теорией и практикой. Однако само его решение описать христианство как практическую дисциплину в отрыве от теологии привело к негативным последствиям. Еще более опасными эти последствия могут быть при распространении этих идей в их неправильном понимании в среде, которая является еще более незрелой в богословском плане, чем немецкое лютеранство середины XVII века. Благочестие и его понимание не является одним и тем же во все эпохи, поэтому сегодняшнее благочестие едва ли можно совместить с категориями нравственности или мировоззрения, которые были некогда актуальны. Очевидно, что ни новое, ни старое благочестие не следует делать универсальным мерилом и на основании этого судить об истинности веры.

Тем не менее, совершенный Арндтом и его последователями «субъективный» поворот в протестантизме проложил путь для новых форм модерной теологии. В особенности Шлейермахер, Ричль, Гарнак и другие представители либеральной теологии развивали интенции Арндта в своем фактическом отказе от догматики. Кроме того, либеральная теология унаследовала от пиетизма антропологизм, утверждающий, что единственно важными для христиан являются практические и нравственные проблемы жизни. Представляется, что новое обращение к идеям Арндта и к пиетизму в целом следует приветствовать как форму обогащения исторических знаний. Однако следует сделать значительное усилие для разграничения того, какие из его идей обусловлены эпохой, в которой он творил, а какие могут быть творчески переосмыслены и применены сегодня. В любом случае, единственным путем для понимания является чтение и осмысление классических текстов.