Беларусь: «Будь умный — молчи!» (Обывательское)

В моих нынешних отношениях с темой «ближнее зарубежье» есть два отягчающих обстоятельства. Во-первых, геополитические пристрастия поколения, к которому принадлежу: «нашей страной» мы по инерции считаем ту, в которой выросли, — СССР. Нет, разумеется, умом мы понимаем, что Украина, или Казахстан, или Литва, или Молдова — давно уже другие страны. Но это — умом, а на уровне психомоторных реакций мы по-прежнему советские, от алкаша в электричке на Александров, объяснявшего мне, что украинский язык — это русский, испорченный «жидобéндеровцами», до руководителей страны, искренне недоумевающих, чего нужно этим «взбесившимся окраинам».

И во-вторых, наше представление о мире вокруг — из телевизора. Целиком. Ну, а для «креативных» — из Сети. Но сетевой образ «ближнего зарубежья» составлен из тех же элементов, что и телеобраз. С другими только знаками. Не более того.

Потому и интересно, как оно там на самом деле. Ну, например, какая жизнь в Беларуси.

Две моих коротких поездки (в мае 2013 и феврале 2016 годов) не дают права отвечать на этот вопрос. Я и не отвечаю. Записи, которые я делал для себя и часть которых предлагаю здесь, — это первое впечатление, «первый вдох». Не больше. Но и не меньше. Текст в жанре «свидетельство».

2013, май

В поезд «Москва – Минск» сел утром, вымотанный предкомандировочной суетой на службе, дотерпел до обеда и уснул. Проснулся перед закатом. За окном голубое небо, желтеющий свет солнца, удивительно чистые, как будто вчера построенные, старинные станционные домики, выглаженные зелено-желтые поля и такие же праздничные ярко-зеленые клинья лесочков между ними.

— Как хорошо смотреть на мир выспавшимися глазами, — сказал я попутчикам.

— Нет, дело не в ваших глазах, — ответили мне. — Просто мы уже по Белоруссии едем.

В минской гостинице при оформлении номера администратор написала мне на бумажке сумму оплаты и показала на окошко обменного пункта в холле: обменяйте российские рубли на белорусские. Я положил несколько тысячных бумажек на блюдечко в окошко. Барышня с той стороны зашуршала купюрами.

— Вот, — сказала она, — два миллиона шестьсот тысяч.

Я охнул:

— Девушка, да вы ж меня миллионером сделали!

Она подняла на меня взгляд:

— Вы только не слишком расстраивайтесь, когда узнаете, как это ненадолго.

Тут же в холле — газетный киоск:

— Мне, пожалуйста, местные газеты.

— Вам какие?

— То есть?

— Вам — яго газеты или… или просто газеты?

— И такие, и такие.

«Яго газеты» — пухлые, глянцевая бумага первых полос, цветные фото, свободно, с воздухом набранные заголовки; «просто газеты» — потоньше, сероватая бумага, верстка с максимальной экономией места. Но при этом «яго газеты» раза в три дешевле «просто газет».

(Комментарий: разговор осенью 2014 года на книжной ярмарке во Львове с минским поэтом и рок-музыкантом, одним из лидеров нынешней художественной оппозиции в Беларуси:

— Ну и как тебе живется дома с такими стихами?

— Ничего живется. Если, конечно, книжку издавать тиражом в 200 экземпляров и выступать в клубных кафе. Проблемы возникнут, если замахнусь на тысячу экземпляров книжки или на концертный зал.)

Кстати, в «яго газетах» русский читатель довоенного 2013 года мог прочитать много неожиданного. Но больше — про Россию.

Минский таксист:

— Ну, вот и ваш проспект Победителя.

— Но я же просил на проспект Победителей.

— Вы приезжий, вам простительно. Раньше эта улица называлась проспект Машерова. Ну и как он мог такое стерпеть? Естественно, переименовал. Переименовал в проспект Победителей. Поэтому иначе как проспект Победителя эту улицу в Минске и не называют. И вон еще справа впереди стройка. Дворец себе строит. Дворец приемов. Чтоб как у людей. А то у Туркменбаши дворец есть, а у него — нет. Обидно ведь. Ну а вон там дальше живет его народ. Видите?

Да, вижу. Поселок коттеджный — взбродившим тестом выпирают из-за высоких каменных заборов вторые-третьи этажи с ломанными блестящими крышами. Тутошнее Ново-Огарево и Рублево. Прямо в черте города.

Ну и так далее. Поначалу вроде как ничего неожиданного, примерно так и ожидалось. Но это только поначалу. А через какое-то время я вдруг почувствовал странное: противоестественное ощущение душевного уюта, который вызывал во мне этот город. Как если я бы вернулся в дом, где прошли детство и юность. И даже тяжеловесная монументальность сталинских проспектов не плющила — тут всегда можно было свернуть в прилегающую улочку позапрошлого века (а они еще остались) и расположиться за столиком уличного кафе. Его, правда, надо было еще найти — Минск в этом отношении не Москва, не говорю уж про Львов, но кофейни были, и, как им и полагается, с молодыми людьми перед раскрытыми макинтошами и улыбчивыми официантками. Или можно проехаться на метро в спальный район, скажем, до станции «Восток», выйти на поверхность и обнаружить себя в бело-зеленом пейзаже новенького района под широко распахнутым небом, с огромной поляной, над которой висит в небе стеклянный шар Национальной библиотеки Беларуси. Пройтись по изогнутым коридорам ее первых этажей с фресками белорусских просветителей на стенах (те же фрески в увеличенных размерах — на фронтонах новых домов, которые видны из огромных окон). Постоять перед застекленными стендами Музея книги, на которых выложена отпечатанная Франциском Скориной в 1517 году в Праге Псалтырь на белорусском языке. В каталожных ящиках порыться — просто так, чтобы заценить фантастическую емкость этого книгохранилища.

Здесь, в Минске, у меня возникало ощущение времени, слегка затормозившего свое течение: с одной стороны, XXI век с компьютерами, мобильниками, турагентствами, предлагающими Турцию, Египет, Париж, Венецию, а с другой — «яго газеты», по-советски терпеливые очереди в фастфудах, анекдоты про «батьку», напоминавшие давние анекдоты про Брежнева, и так далее. Нет, Минск — это не Киев, думал я тогда. В Киеве с его энергетикой я иногда начинаю чувствовать себя уже иностранцем, в Минске — нет.

Хотя были некоторые неожиданности. Ну, скажем, интонирование тех же анекдотов про «батьку»: «батька» — он, конечно, «батька», но было и еще что-то непонятное мне в отношениях минчан с этим персонажем.

Или фраза, услышанная от таксиста: «Не, мы, белорусы, люди тугие. Болотные. На Майдан мы точно не выйдем. Но и… своего не отдадим».

И эта фраза собирала вокруг себя разные «частности»: ну, например, два человека в разных ситуациях упомянули про, скажем так, далеко не хрестоматийное поведение белорусского дворянства в войне 1812 года; и видно было, что давний этот исторический эпизод почему-то актуализирован здесь сегодня.

Наконец, язык. Направляясь в Минск, я надеялся услышать наконец белорусскую речь «живьем». Но за три дня на улицах не услышал ни слова по-белорусски. Минск говорит по-русски. Именно по-русски, в отличие от Киева, русский язык которого — интонационно и фонетически — особый, украинский русский (официантка в кафе на Крещатике: «Вы ведь из России?» — «Как определили?» — «Да у вас такой акцент, что извините!..»). Белорусскую речь я услышал только однажды — вечером в отеле из наушников моего плейера: молодежная радиостанция на FM, что-то вроде нашего «Серебряного дождя», — и, действительно, язык особый, отнюдь не корявый и скрипучий, как издали казалось, а по-своему напевный, аристократичный даже. Но — почему от ведущих продвинутой молодежной радиостанции?

Ну и так далее. Вопросов накапливалось много.

2016, февраль

Вторая поездка в Беларусь. На этот раз — в западную, в Гродно.

Беларусь началась для меня сразу за Московской окружной дорогой — сосед по купе увидел книги, которые я вез знакомым филологам в Гродно. Лингвист, доктор наук, занимается белорусским фольклором. Спросил: «Впервые в Беларусь едете?» Я рассказал ему впечатления от первой поездки.

— Успокойтесь, — сказал он мне, — мы тоже много чего не понимаем. Тут надо знать историю Беларуси, которую сегодня и сами белорусы толком не знают. Даже студентам приходится объяснять. Ну, скажем, про то, что в процессе советизации, а потом во время войны страна потеряла как минимум три миллиона белорусов [1]. И каких?! Цвет нации: зажиточное, то бишь работящее, крестьянство, духовенство, национальную интеллигенцию — ее, кстати, истребляли тотально, по спискам; это в 30-е. Ну, а в 40-е немцы уничтожили белорусское еврейство. И кто въезжал в дома расстрелянных и высланных? Не только обездоленные войной русские, но по большей части разные «перекати-поле» и ваша тогдашняя номенклатура. Что могли они знать о бытовой культуре белорусов, о религиозной нашей культуре? И что осталось? Да почти ничего. Включая язык. Во времена моей университетской молодости по-белорусски говорили разве только на каких-то хуторах да узкий круг филологической элиты. И для последних этот язык был, уж извините, еще и формой сопротивления. Сегодня у нас немного по-другому. Политика вмешалась. Лукашенко не хочет становиться российским губернатором. Он президентом хочет быть. И потому началась поддержка национальной культуры и языка. Так что спасибо нашему президенту! А что вы морщитесь? Лукашенко — нормальный президент. Нор-маль-ный! Интересно, а каким вы можете представить президента Беларуси сегодняшней? Или, извините, России сегодняшней? А при нем худо-бедно и жить, и работать пока можно. Вполне. Даст бог, и при сыне его будет не хуже. Мы ведь, в отличие от вас, давно уже избавились от русского интеллигентского мазохизма. Это у вас еще принято говорить «мы»: «мы вляпались», «мы совершаем преступление». Да с какой это стати я буду отождествлять себя с властью?! «Мы»? Ну уж нет — «они»! Знаете, какую поговорку я бы назвал самой актуальной сегодня? «Мовчи и будь хитрейший». Только не переводите на русский как «молчи — и всех перехитришь», по-белорусски это звучит немного иначе. На русский я бы перевел как «будь умный — молчи!».

После первой прогулки по Гродно

Узкие каменные улицы старинного польско-литовско-белорусского города. Здание бывшей ратуши. Костелы. Православный храм. Тяжеловесный замок на высоком берегу Немана, где в XVI веке умер король польский и великий князь литовский Стефан Баторий. Старинная каланча. Торгово-прогулочная Советская улица (бывшая Соборная). Производит впечатление культура реставрационных работ, ничего похожего на лужковский «фантазийный» («чтоб богато было!») стиль, изуродовавший, скажем, дворец в Царицыно или Александровский сад с Манежем. Ну и, соответственно, на стенах каждого дома — доска с именем архитектора и годом постройки. Здесь же, на Советской/Соборной, как полагается, художники с китчевыми пейзажиками для туристов, музыкант со скрипочкой, деревянные сувениры на лотках.

В отличие от русских областных центров, архитектура которых всегда ориентировалась на пусть и усеченный, но вариант столицы, Гродно — отнюдь не бюджетный вариант Минска. Гродно производит впечатление города самодостаточного. Нет, здесь, конечно, есть площадь с Лениным и многоэтажным зданием «обкомовской» архитектуры, но площадь эту площадью все-таки делают здания XVIII века; так же как и на другой, по-державному просторной площади пространство организуют не ряды советских домов-комодов и даже не модерновой архитектуры театр, а Фарный костел (костел Св. Франциска Ксаверия, XVII век). Я зашел — каменное сводчатое небо, барочное золото колонн. В правом приделе служба — на польском языке.

В Музее истории религии на бывшей «Жидовской вулице от замку до рынка» («Так улицу называли еще тогда, когда слово “жид” употребляли по-человечески», — объяснила мне сотрудница музея) — великолепная экспозиция многосоставной религиозной жизни Гродно (католической, православной, униатской, иудейской, мусульманской и т.д.). С повторяющимся в залах каждой конфессии сюжетом: старинные фотографии храмов, потом фотографии их руин в 60–70–80-е годы и нынешний воссозданный облик. Похоже, что старый Гродно заново вырастал в 90-е вокруг возрождающихся храмов. Самое сильное впечатление — от трех черно-белых любительских фотографий: кусок стены, дырявый потолок, угол, заваленный автомобильными железяками, — останки Свято-Преображенского монастыря, который сейчас поблескивает золотыми звездами на куполах рядом с кофейней «Просто кофе», где я делаю эту запись.

В трех минутах ходьбы от кафе — синагога. Одно из самых величественных зданий Гродно. Построена в XVI веке итальянцем Санти Гуччи. Синагогой она была четыре века, до прихода немцев, которые использовали ее здание как сборный пункт евреев перед отправкой в крематории Аушвица и Треблинки. Снова синагогой она стала в 1992 году. Но, увы, сейчас в общине около 300 человек. А когда-то евреи составляли как минимум половину населения Гродно, и, кстати, в первой Конституции Белорусской ССР государственными языками были белорусский, русский, польский и — идиш.

И еще — в скверике на Советской площади, напротив Фарного костела, небольшой памятник: две наклоненные друг к другу стелы. На этом месте четыреста лет стоял костел Фара Витовта, самый крупный в Польше и потом в Российской империи, он был местным Софийским собором. Взорван в 1961 году. Восстанавливать храм не стали, поставили этот вот памятник с двумя крестами — католическим и православным. По нынешней нашей жизни такое только в Беларуси, наверно, и возможно.

Гродно — город древний, упоминается с 1127 года (Москва — с 1147-го); само тело его — история в камне, и началом повествования будет Борисоглебская (Коложская) церковь XII века, до сих пор действующая.

И вот здесь снова про «батьку» — комментарий коренного гродненца: «Вы бы посмотрели на всю эту красоту в 70-е годы — трущобы! Каменные трущобы. Фасады домов еще туда-сюда, но сами дома — крыши, лестницы, перекрытия — все труха. Попробуйте представить, какие средства понадобились для восстановления города, — это ведь не ремонт был, а именно восстановление. Как строитель вам говорю. Кто такое может себе позволить? А Лукашенко деньги нашел. Сами видите».

Из записей следующего дня

Утром проехался на маршрутке (8000 рублей) в спальные районы Гродно; районы эти почти ничем не отличаются от российских. Только дома пониже и деревьев побольше. Широкие тротуары, стада машин у домов, могучих «мерседесов» и «бентли» не видно, как, кстати, и «жигулей», — все больше бюджетные европейские машинки с запотевшими после ночного заморозка стеклами. Одно неудобство (для меня): выкурив сигарету, не смог сделать привычного жеста — освободившаяся от снега земля вдоль тротуара для меня, москвича, противоестественно чиста — ни окурков, ни бумажек, ни пивных пробок. Так и пришлось окурок нести в кулаке до автобусной остановки, где стояла урна.

В магазинах такой же набор продуктов, только на упаковках незнакомые товарные знаки.

Покупка газет. То же самое, что и три года назад в Минске: «Мне, пожалуйста, ваш официоз и не очень официоз», — и женщина, не переспрашивая, начинает выкладывать газеты.

Моя белорусская проблема — ориентация в ценах: 69 000 рублей — это много или мало за наушники для плеера? Хоть калькулятор доставай.

За весь день услышал только одну фразу по-белорусски — по радио в автобусе: «Астярожно, дзверы зачиняюцця. Наступный прыпынок — “Университет”».

Вечером обнаружил, что кончились сигареты. Половина десятого. Вышел на улицу. Магазины закрыты. Прошел с полкилометра по пустым улицам, увидел вывеску пивбара с молодыми полураздетыми курильщиками под ней. Зашел. Интерьер почти щегольской. Блестит, как ей и полагается, расставленными и развешенными бокалами стойка. Мальчик-бармен: «Какие курите? “Ява-турбо” нет, попробуйте наши гродненские “ФЭСТ”. Вам понравится». Свет. Музыка. На «злачное место», куда приходят оттянуться мужики, это заведение не похоже. Более того, за одним из столов стайка девушек. Глазками по залу не шныряют, то есть типичный девичник. И за другими столиками свои компании. Именно компании. Я вдруг почувствовал себя в Европе.

День третий

Рынок вещевой. Половина киосков и магазинчиков закрыта, народу практически нет. Несколько бабушек с вязаными рукавичками и носочками. «Что так?» — спросил я. «Бастуют, — сказали мне бабушки. — Лукашенко прищучил спекулянтов, потребовал, чтоб сертификат был для каждого привезенного товара. Он хочет, чтобы начали наконец покупать наше, белорусское. А то нынешним обязательно, чтобы заграничное было. А вот мы, например, в чем ходили?! И ничего, никто не возмущался, еще и радовались».

Квартиру, в которой живу, — с роскошной ванной, огромной кроватью, оборудованной кухней — снял через агентство; 25 долларов за сутки, дешевле комнатки в московском хостеле. Хозяин квартиры сказал, что живет в новой квартире, — получил как многодетный отец (трое детей) от государства. Именно так и сказал: «получил». При этом, как я понимаю, вот эту двухкомнатную квартиру в центре он тоже смог оставить себе.

После ухода хозяина полез в Сеть, нашел и выписал волшебные формулировки из Указа Президента Республики Беларусь № 13 от 6 января 2012 года: «Многодетные семьи смогут получить льготный кредит в размере 100% от стоимости норматива льготно кредитуемой площади на 40 лет под 1% годовых», «Многодетным семьям финансовая помощь государства в погашении задолженности по льготным кредитам предоставляется в порядке, установленном Советом Министров Республики Беларусь, после ввода жилых домов в эксплуатацию (приобретения жилых помещений) <…> — при наличии троих несовершеннолетних детей — 75% от суммы задолженности по выданным кредитам; при наличии четверых и более несовершеннолетних детей — 100%…» Иными словами, квартиру многодетные семьи в Беларуси, по сути, не покупают, а получают от государства.

Зарплаты в Беларуси: средняя — в районе 25 000 российских рублей. Минимальная зарплата — 2 млн 300 тысяч, то есть 7650 российских рублей (в России 6204 руб.). Пенсия примерно такая же, как и у нас: в районе трех миллионов, то есть 10 000 наших рублей. Из них около тысячи — плата за квартиру; 10% процентов от пенсии. В четыре-пять раз меньше, чем в России. То есть белорусский пенсионер, в отличие от российского, может жить на пенсию.

Социализм, можно сказать. Как в Швеции.

Только по сравнению со шведским социализм бедный. Это раз. И два — социализм, обустраиваемый на основе, скажем так, зыбкой. Из газет: «За 2015 год чистая прибыль предприятий уменьшилась на 42% — до 25,9 триллиона рублей. В то же время убытки нерентабельных организаций выросли в 2,2 раза и достигли 42,8 трлн рублей» («Свободные новости плюс», 08.03.2016).

На языке экономистов это кризис. И жесточайший.

Естественно, белорусские промышленники заговорили о необходимости модернизации производства и реформирования экономики. И вот реакция президента (на совещании, где обсуждались вопросы повышения эффективности экономики): «Всякие разговоры, извините меня, превратившиеся в болтовню, по поводу некоего кризиса неприемлемы! Никакого кризиса нет, кризис у нас в голове!»; «Мне (выделено мной. — С.К.) ваши реформы совсем не нужны, те, которые вы предлагаете! Мы должны создать нормальную жизнь для людей, функционирования государства и нашего общества — вот что нужно. А то вместо хлеба хотите людям дать некую реформу!» А вот главная фраза, произнесенная на этом совещании: «У нас что, нет возможности себестоимость сократить на 25%? Вы же посмотрите: мы в 10 раз отстаем от Западной Европы, имея лучшие цены на сырье и энергоносители!»; «Конкретная цифра: снижение себестоимости на 25%. И эту цифру снижения не удастся никому нарисовать. Пойдете под суд, если попробуете это сделать!» [2]

Газета «Народная воля» (№ 16, 20.02.2016) обратилась за комментариями к руководителям предприятий Беларуси — девять отзывов, тональность у всех одна: «Волю президента надо выполнять» (заместитель генерального директора Минского тракторного завода), «Что я могу сказать? Нам дали команду — будем выполнять. В какие сроки ее реализуем — сказать не готов. Но будем стараться» (заместитель директора Несвижского завода медицинских аппаратов). Здесь, как принято говорить, «без комментариев».

И при этом живут белорусы — работники государственных предприятий и бюджетники — все-таки лучше, чем мы. Спокойней. Обеспеченней. На чуть-чуть. Но лучше.

И вот это «чуть-чуть» определяет, судя по всему, политический климат в стране. Потому как — удивительно, но — при том что рядом Польша и Литва, свою жизнь они меряют в первую очередь нынешней российской. И, похоже, не мечтают, как донецкие, о возвращении к ним великого СССР в лице Гиркина и Бородая. Держатся за Лукашенко. И держатся не только бабушки с вязаными носочками на рынке.

На обратном пути

Поезд на Москву отправлялся днем, у меня было несколько часов для смотрения в окно, и то, что мне показывали, поражало: вся свободная от лесов и болот земля — буквально вся — была полями. Полями ухоженными — никакого кустарника и высохших трав. Тонкий покров снега рисовал прошлогоднюю пахоту, ну а были и поля, которые уже зеленели озимой рожью. Хуторки. Почерневшие деревянные дома, заборы, сараи опрятных деревень. Плюс выстреливающие вдаль чистым ровным асфальтом дороги на переездах. Маленькие станции с ухоженными домиками.

— Да, есть на что посмотреть, — сказал мне мой «обратный» попутчик. — А знаете почему? Лукашенко регулярно облетает страну на вертолете. Следит за порядком. Это у вас страна огромная, Путину за всеми не уследить, вот и воруют на каждом шагу. А у нас страна небольшая. И президент у нас — хозяин настоящий. Вы, я вижу, либерал, да? А я сужу как государственник. Я, например, считаю, что отгораживание от Запада для наших стран — благо. Для наших экономик нужна сильная встряска.

Вот так, коротко и исчерпывающе, — о том, как и на чем должна строиться и экономика, и жизнь страны.

Нет мне бы тут как «либералу» поспорить: ну, например, спросить, обходит ли Лукашенко гродненские дворы и улицы, то есть их чистота и опрятность — это результат контроля сверху или это характер горожан, так сказать, врожденное, белорусское? Или — почему мой собеседник называет себя «государственником», если считает естественным, более того, необходимым отделение «власти» от «государства»? Тут ведь ситуация, когда чем больше «власти», тем меньше «государства».

Но мне интереснее было не спорить, а слушать. Собеседник мой был не из пикейных жилетов, а, судя по лексике, накопил какой-то жизненный опыт и, похоже, опыт работы на «руководящих постах». И, кстати, сейчас, когда я составляю этот текст, по радио зачитывают цитаты из вчерашних (19.04.2016) высказываний премьер-министра России Д. Медведева о благотворности сочетания коллегиального и ручного управления страной [3]. В конце концов, не самый глупый человек в свое время сказал: «Кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей». В России, например, когда выбирали исторический персонаж в качестве символа России, россияне на самом деле проголосовали за Сталина. Александром Невским и Столыпиным его заменили на ТВ из соображений политкорректности. То есть сограждане мои «в подавляющем большинстве» Сталина хотят, но — Сталина уже нашего времени, так сказать, «Сталина с человеческим лицом». Ну и куда было деваться нашему президенту, как не пойти навстречу «пожеланиям трудящихся»?

А все-таки жалко. Из того ощущения, которое у меня сложилось от уклада и самого духа жизни Гродно, похоже, у Беларуси были какие-то данные, чтобы стать европейским государством.

В качестве резюме — еще одна запись 2013 года.

На обратном пути в купе двое белорусов. На вид офисные мужики. Лет под 50. Познакомились они при мне, вечером, когда устраивались в купе. С утра на подъезде к Москве пили в купе чай и травили анекдоты про «батьку». Потом один сказал:

— Что-то не спалось, ходил курить. Смотрел на Смоленщину.

— Ну и как? — спросил другой.

— А-а-а, — махнул он рукой, — то же самое, что и вон, за окном. И ведь никто уже не помнит, что первой столицей Белоруссии в советское время был Смоленск. А ведь если разобраться, ну какая из Смоленщины Россия? Это же Беларусь должна была быть.

— Да, — кивнул другой. — Не повезло смолянам.

Примечания

↑1. Население современной Беларуси — 9 498 700 человек.

↑2. Совещание о мерах по повышению эффективности социально-экономического комплекса // Официальный интернет-портал Президента Республики Беларусь. 2016. 16 февраля. Точный адрес: president.gov.by/ru/news_ru/view/soveschanie-o-merax-po-povysheniju-effektivnosti-sotsialno-ekonomicheskogo-kompleksa-13107 (дата обращения: 12.05.2016).

↑3. «Вся наша история — это всегда сочетание ручного управления и коллегиального руководства. В отдельные исторические периоды и то и другое приносило свои плоды» (Медведев рассказал о плюсах «ручного управления» Россией // Newsland. 2016. 19 апреля. Точный адрес: newsland.com/user/4296647984/content/medvedev-rasskazal-o-pliusakh-ruchnogo-upravleniia-rossiei/5187587 (дата обращения: 12.05.2016)).