Хосе Арангурен, интеллектуал

Хосе Луис Лопес Арангурен родился в 1909 году. Он принадлежал к так называемому «поколению 36-го». Поколению Лаина, Ридруэхо и Мариаса. По словам Лаина, это было поколение «отважное и потерянное»:

«… Заброшенные на войну; смело прошедшие ее, отправившиеся по тюрьмам, в изгнание. Они выбрали смелость девизом всей своей жизни, которую следовало бы начать заново. Разбросанные на сотни миль самой жизнью. В конце концов отделенные друг от друга, и, если смотреть шире, то одинокие в целом. Мы считали себя лишними и самоустранялись от общественной жизни, хотя такое отделение всегда калечит» (Aranguren 1969, 67).

Пережив войну, Арангурен ушел в себя, заполняя одиночество глубоким интересом к религии и мистике. Особенно он интересовался святым Хуаном де ла Крус. Этот максимально замкнутый период закончился уже в 1955 году, когда он получил место на кафедре этики и социологии в Мадридском университете.

В 1959 году у него появляется интерес к роли интеллектуала и его задачам [1]. Для Арангурена интеллектуал — это классический современный моралист: Теофраст, Грасиан. Они, как и Аристотель, предлагали «принципиально новую модель существования, новый жизненный путь». А значит, задачи интеллектуала лежат в области этики. Как отмечал профессор, мы все понимаем, что наше общество не идеально. Из этого понимания складывается нонконформизм интеллектуала, который делает его «аутсайдером», «бунтарем». И так интеллектуал становится «совестью нации», «самым передовым, независимым и прогрессивным голосом меньшинства» (Aranguren 1994a, 638).

Самого Арангурена можно привести в пример как интеллектуала, завоевавшего не столько власть, сколько авторитет. Он считает нужным бороться за истину и свободу для каждого. Таким образом, он является частью общества и не может дистанцироваться от политики. И в то же время он будет отщепенцем, потому что не удовольствуется упрощением реальности, которое являет собой политика.

Еще до публикации «Этики и политики», которая выйдет в 1963 году, Арангурен пишет о драматических отношениях, складывающихся у интеллектуала с политикой: «Интеллектуал разоблачает общество, за которое он чувствует себя ответственным и частью которого является», «вырабатывая новый способ существования, новую модель общества, необходимо помнить о несправедливости, противостоять ей» (там же, 640).

В 1969 году Арангурен пишет книгу, которая кажется мне очень особенной: «Воспоминания и надежды Испании», основная цель которой, по словам автора, — «передать смысл, который я вкладываю в работу интеллектуала» (Aranguren 1969, 14).

В ней он возвращается к вопросу о роли интеллектуала: его задача — выступать за тех, кто не имеет права голоса. За тех, кто, как говорил Ортега-И-Гассет, не участвует в собственной жизни. Побудить их к действию и стать тем голосом, который так необходим, но который звучит именно через интеллектуала.

Интеллектуал — не столько властитель дум, сколько человек, который считает задачей всей своей жизни познание. Сведения, которыми он располагает, почерпнуты из книг, но охватывают разные стороны жизни. В первой части «Воспоминаний и надежд Испании» Арангурен утверждает, что интеллектуал — это тот, кто способен абстрагироваться от духовной жизни, которой он живет; способен усомниться (там же, 36). Интеллектуал не высшее существо, он загнан в определенные рамки, как и все. Однако возможность преодолеть их интеллектуально является для него ключом к свободе.

Арангурен взял на себя задачу своего и чужого освобождения. Освобождения через образование, знание. Невероятная по своему масштабу, невыполнимая задача — поиск “настоящего, полноценного гуманизма” (там же, 222).

В 1975 он подчеркивает независимость интеллектуала. «Интеллектуал не должен вступать в брак», «он исключен из устоявшейся системы и критически противопоставляет себя ей» (Aranguren 1975, 236).

Интеллектуал, неподкупный моралист своего времени, должен работать в двух направлениях: критическом и утопическом. Арангурен добавляет новые определения к уже заявленным в его «Этике и политике». Он возвращается к теме утопии, которая заинтересовала его еще в Калифорнии, в конце шестидесятых.

«Интеллектуал не может, а по моему мнению, и не должен, вступать в какую-либо политическую организацию», и в то же время он обязан быть в курсе политической обстановки. От этой точки зрения он не отказывается и в «Об образе, идентичности и инакомыслии». Позже из-за нее он вступил в полемику с Игнасио Сотело.

Интеллектуал должен критиковать общество и культуру, но не пытаться их разрушить:

«…Культура, очищенная от догматизации, должна давать плоды. Интеллектуал должен ставить ее под вопрос и даже одергивать ее, а также обращать внимание на прецеденты, также существенные для устоявшейся культуры, но задушенные ею» (там же, 238).

Через три года Арангурен опубликовал книгу «Задачи интеллектуала и критика критики», в которой говорит о роли интеллектуала в недавно введенной демократии: «Задача интеллектуала — критическое рассмотрение деятельности правительства» (Aranguren 1994b, 304). Таким образом, он должен разоблачать несправедливость внутри режима и предлагать альтернативы.

Арангурен уже объяснял, что ни Лютер, ни Вальдес не были интеллектуалами, сколько бы критики они ни высказывали. «Тот, кто действует в интересах режима, не является интеллектуалом с точки зрения морали». Как он уточнит позже, в лучшем случае из такого «интеллектуала» может получиться честный чиновник.

Вслед за смертью Франко он начинает вести детальную хронику перехода Испании к демократии. «Учреждение демократии. Критика интеллектуала» 1978 года объединила большую часть публицистических работ того времени.

Согласно Арангурену, интеллектуалам и политикам нужен некий нравственный авторитет. Он разрабатывает теорию о демократии как форме нравственности:

«Демократия — это система ценностей, которая подразумевает переосмысление этики и политики […] Учреждение демократии подразумевает вовлеченность каждого гражданина. На нас возложена большая ответственность, индивидуальная и в то же время всеобщая. Вовлечение граждан должно быть сопровождено учреждением представительной демократии» (Aranguren 1994c, 396).

«Фундаментом для демократии должна стать демократия как норма нравственности. Норма, реализованная через честный, открытый компромисс, через полное принятие ответственности и через критическое восприятие, никогда не теряющее бдительности. Критика устоев. Поскольку они уже сформировались, они — свершившийся факт, а не этический выбор. Их еще предстоит выбрать, а пока это требование не удовлетворено» (там же, 400).

Таким образом, задача интеллектуала по-прежнему критическая и в то же время утопическая. Он должен стремиться к утопии и скрупулезно критиковать реальность. Потому что реальность не совпадает с утопией, но может и должна ею стать.

До́лжно подвергать критике систему и «бороться с ней изнутри, в то же время глядя на нее извне», «ни внутри, ни снаружи, участвуя, но не ассоциируя себя с системой, оказывая помощь, но не становясь ее приверженцем» (там же, 419, 532).

В 1977 году Арангурен так описывает отношения интеллектуала с властью:

«Интеллектуал в моем понимании не может, не должен выступать в поддержку власти. Я бы даже сказал, что ему также не следует выступать за оппозицию. Он должен находиться в критической позиции по отношению как к действующей власти, так и к той, что придет ей на смену. А также по отношению к самому себе в той мере, в которой за его собственной критикой стоит власть» (там же, 452).

Таким образом, Арангурен не верил, что членами нового парламента станут интеллектуалы.

Имея представление об экзистенциализме, как и все в 60-х (Арангурен познакомился в ним раньше остальных и в более аутентичном варианте, когда прочел «Бытие и время» в начале 40-х), Арангурен не воспринял экзистенциалистский миф о подлинности. Он считал, что жизнь — это всегда спектакль. Что мы должны представить ее в лучшем виде, однако что за социальной маской нет никакой «подлинной» сущности.

«Думать, что мы, интеллектуалы, являемся “подлинными” — это слово уже дискредитировало себя, — а политики — лицемерами, — это упрощение […] мы вещаем из удобных и хорошо охраняемых офисов […] критикуем и в лучшем случае предлагаем утопические модели, не подвергая себя трудностям политической деятельности с ее махинациями, крайним напряжением и жестокостью […] Мы должны стараться наилучшим образом выполнять свою функцию» (там же, 471).

И все же интеллектуал держится в стороне от политики, потому что он всегда ставит этику прежде политики. Арангурен называет псевдоинтеллектуалами не только тех, кто вовлечен в политику, но и тех, кто держится в стороне, оперируя теми же критическими и утопическими аргументами.

В «Об образе, идентичности и инакомыслии», книге 1982 года, очень важной для понимания позднего Арангурена, он добавляет к описанию интеллектуала эмоциональную ноту: «Ко мне применимы слова Режи Дебре: “Интеллектуал — это единственный человек, который не может жить, не будучи любимым”» (Aranguren 1982, 185).

До сих пор мы говорили о теории Арангурена об интеллектуалах. Сейчас перейдем к краткому описанию некоторых сторон его собственной деятельности в качестве интеллектуала.

Сам он вспоминает, что его работа как интеллектуала началась, когда он пришел на кафедру этики и социологии в 1955 году. Мы уже упоминали, что война сподвигла его погрузиться в религиозное уединение, результатом которого явился буклет о святом Хуане де ла Крус. Можно сказать, что тогда он чувствовал себя во «внутреннем изгнании». Примечательно, как отмечал сам Арангурен (Aranguren 1969), что название его статьи 1953 года «Духовная эволюция испанских интеллектуалов в эмиграции» отражает прочную связь с изгнанниками.

Стоит учитывать, что цензура в то время была непробиваемой. Книга «Католицизм и протестантизм» навлекла на него проблемы с Римом, инициированные Испанией. Они разрешились благодаря тому, что цензором был его друг, падре Сеньяль, который «заплатил» за это религиозным изгнанием. В итоге первый текст Арангурена о том, каким должен быть интеллектуал, публикация которого также повлекла за собой серьезные политические последствия, появился только в 1959.

Арангурен не участвовал в студенческих волнениях 1956-го, но явно поддержал их в 1965-м. Это, как известно, стоило ему исключения с кафедры и вынужденного академического изгнания в Калифорнию. К тому времени (1969 год) он диагностировал главную проблему испанского общества — деморализацию. Деморализация затронула все общество, которое, будучи «политически невовлеченным», просто хотело жить лучше. Общество уже было анестезировано диктатурой, оставалось только отдавать ему приказы.

Следовательно, выход можно было найти в уже упомянутом (1963) объединении этики с политикой. Невозможно было всерьез воспринимать «политический реализм», эту эксплуатацию этики в вопросах политики в духе Макиавелли, речь также не шла об интеллектуальном пуританстве, но о невообразимой комбинации того и другого. Этому объединению нечего противопоставить. Оно было бы весьма сложным, напряженным, но все же реализуемым. Политика должна основываться на морали. А значит, абстрактный человек должен превратиться в гражданина. Позже Арангурен назовет это демократией как формой морали.

Когда умер диктатор, Арангурен начал активно заниматься журналистикой, выпуская журнал, предназначенный в основном для интеллектуалов. Выпуски «Установившейся демократии» c июля 1976-го по июль 1978 года носили подзаголовок «Интеллектуальная критика».

Арангурен был частью подавляющего большинства, которое жаждало прорыва, а не плавных изменений. Это грозило высылкой франкистам Суаресу и Фраге, но речь с самого начала шла об установлении демократии в Испании.

Очевидно, его внимание привлек терроризм, осуществляемый ЭТА (националистическая организация «Страна басков и свобода» — Прим. пер.) и ультраправым меньшинством, который обострился в последние годы. Он верил в него, как и большинство в то время. Он оказался эффективным в случае с группировками ультраправых, но не с ЭТА, чья трагическая роль была преувеличена в те годы. Арангурена удивляло, что их террор не был избирательным, как у анархистов, направленным против условных политиков и лиц, наделенных властью, — но против безымянных полицейских и гражданской гвардии. Возможно, он не понимал, что целью ЭТА являлась независимость Страны Басков, которой они пытались достичь с помощью насилия, сделав путь плавных изменений нелегитимным, сведя его на нет.

Мы уже упоминали, что Арангурен, по крайней мере с 1969 года, указывал на деморализацию власти как на главную проблему Испании. Он предлагал вернуть к жизни индивидуализм, превратить общество в граждан, которые активно, всецело вовлечены в политическую работу. Как интеллектуал он внес свой вклад в это пробуждение и эту работу.

Он обличал официальную историю испанского национализма (но не для того, чтобы заменить ее на другую, не менее фантастическую историю периферийных национализмов (национализм этнических групп, проживающих у границ Испании — Прим. пер.)); монолитность католической Испании была создана ее католическими монархами, особенно королевой Изабеллой. Франкистский режим тоже понимал это и перенял видение Испании, которое Арангурен назвал «кастильским», взяв за опору Ортега-И-Гассета. Против такого видения Испании и Каталонии выступали Пьер Вила и Висент Вивес.

По мнению Арангурена, следовало двигаться к десакрализации монолитной Испании, которая, цитируя его, была «вопросом слишком серьезным, чтобы дать себя убедить алчным политикам» (1994c, 413).

Как уже было сказано, интеллектуал должен быть одновременно критиком и поборником утопии. И конечно же, в проекте утопической демократии, к которой следует стремиться, участвуют абсолютно все. Это помогает избежать культа лидера и слишком рьяной приверженности партии — двух главных проблем демократической системы, в которой государство и граждане существуют отдельно друг от друга или вовсе не пересекаются, за исключением выборов. В таких условиях повышается риск сокращения функций партии до одних только быстрых и механических выборов. Кроме того, существует опасность превращения партии в силовой аппарат.

Арангурен также выступал против профессионализации политики:

«Кажется неизбежным злом, что некоторые люди в итоге захотят посвятить себя политике на профессиональном уровне (по крайней мере, пусть до этого, — а желательно и после, — у них будет другая профессия, чтобы они не были сосредоточены на одной только политике)» (там же, 430).

Также Арангурен объявил, что новая конституция в действительности появилась внезапно, была «навязана», а не выработана. Его друг Хосе Антонио Марваль обнародовал это высказывание и противопоставил его восторгу, с которым была принята республика в 1931 году.

Конечно, позже он увидел, что это не было таким уж нежелательным поворотом: ушел политик, который осуществлял диктатуру над рядовым гражданином, и исчез страха перед новой войной, который испытывали прошедшие гражданскую войну. Люди не только боялись, — они активно противились новой войне, не считая террористов ЭТА. Арангурен упоминает то, что знают все: Франко скончался мирно, в своей постели, без политических переворотов, после почти сорока лет единоличного правления.

Спустя несколько лет, в 1981 году, он был убежден, что наступает кризис социальной идентичности у националистов (и это человек, который так верил в идентичность личную). Арангурен, конечно, был не националистом, а профессором этики, поэтому, возможно, он принимал желаемое за действительное. Он не мог предвидеть радикализацию периферийного национализма, который в итог поставил под сомнение само понятие гражданина и государства.

Как мы уже говорили, Арангурен объявил конституцию «навязанной», а не выработанной, и тщательно проанализировал эту патологию политического безволия, ответственность за которую лежит на десятилетиях диктатуры. Тем не менее он видел в неудавшемся перевороте 1981 года консолидацию демократических сил. В итоге решающую роль, в том, что цена демократии оказалась такой высокой, сыграл король. Король сделал это возможным, когда спас демократию в ночь на 24 февраля и освободил путь для изменений. Таким образом, король и армия как фактические представители власти трансформировались в монархию и суверенный народ [2].

Путь, пройденный от навязанной демократии к вовлеченности, хорошо иллюстрируют массовые беспорядки 27 февраля. Когда путчисты нарушили конституцию, граждане, наконец, обрели ее.

Арангурен ждал, что Каталония станет “новой формой совместной жизни», которая объединит всех каталонцев, — включая, конечно, и тех, кто говорит на испанском, — без языковой сегрегации. Он делал упор на растущее количество носителей испанского в Каталонии, на существование испаноязычных интеллектуалов и писателей — то, что, как мы знаем, сейчас не одобряется националистской властью.

Он видел в газете El País главный рупор интеллектуалов. К счастью для него, он не мог предвидеть ее уклонения, а потом и ухода от этой важной роли.

Верный своей концепции интеллектуала как провозвестника иных способов жить, поздний Арангурен выступал за «жизнь как прекрасный сад, приносящий радость и предназначенный для всех» (Арангурен 1983, 126). Эпикурейство всеобщее и разумное — при условии, что оно не приводит к излишествам.

Начиная с ноября 1995, когда ему присудили премию принцессы Астурийской за гуманитарную деятельность, стало очевидно, что у профессора проблемы с физическим и психическим здоровьем. Жил он уединенно, в своем доме. Как писали его дети:

«[…] Он был тем, кем хотел быть, — интеллектуалом. Цитируя его самого, “отлученным от господствующей системы и критически настроенным по отношению к ней”; еще он был человеком, влюбленным в жизнь. Он любил находиться в кругу друзей, интересовался музыкой, любил танцевать, кино и театр, искусство и поэзию, женщин, путешествия и солодовый виски» (Felipe y Eduardo Aranguren 1997, 50).

Литература

Aranguren J.L. (1969) Memorias y esperanzas espaсolas. Madrid: Taurus.

Aranguren J.L. (1975) Misiуn transgresiva del intelectual // La cultura espaсola y la cultura establecida. Taurus.

Aranguren J.L. (1994a) El buen talante // Obras Completas. Vol. 2. Madrid: Trotta.

Aranguren J.L. (1994b) El oficio del intelectual y la crítica de la crítica // Obras Completas. Madrid: Trotta.

Aranguren J.L. (1994c) La democracia establecida. Una crítica intelectual // Obras Completas. Vol. 2. Madrid: Trotta.

Aranguren J.L. (1982) Sobre imagen, identidad y heterodoxia. Madrid: Taurus.

Aranguren J.L. (1983) España, una meditación política. Barcelona: Ariel.

Aranguren F., Aranguren E. (1997) Nuestro padre // Isegoría. Nº 15.

Примечания

↑1. См. его El oficio del moralista en la sociedad actual // Papeles de Son Armadans. 1959. Nº XL (Aranguren 1994a, vol. 2).

↑2. Хронику этих событий см.: Арангурен 1983.

Источник: Eguizábal J.I. Aranguren, el intelectual // Las Torres de Lucca. 2014. № 4. P. 141–149.