Что общего между терактом в Орландо и делом Бобокуловой, или О политических играх вокруг понятия «террористический акт»

Террористический акт в Орландо (напомним, что это недавний инцидент в США с масштабным убийством людей, устроенный одним из частых посетителей гей-клубов, Омаром Матином, радикальным мусульманином и сыном эмигрантов из Афганистана) вызвал к жизни в очень серьезную политическую дискуссию в американском обществе. Она еще раз продемонстрировала, насколько это общество глубоко внутренне расколото (что, в общем, характерно отнюдь не только для Америки, но, видимо, для всех современных стран). Данная дискуссия интересна тем, что она вновь обращает наше внимание на существующую в современном мире «сущностную оспариваемость» понятия «террористический акт». То есть американские консерваторы, и особенно Трамп, подчеркивают, что это был террористический акт и, соответственно, указывают врага, который за ним стоит, — исламский религиозный радикализм. В свою очередь, леволиберальные силы в Америке, поддерживающие Барака Обаму и Хиллари Клинтон, указывают на некие специфические обстоятельства в деле и смягчают риторику, связанную с терактом. В обоих случаях, естественно, речь идет о предвыборной борьбе и о весьма конкретных политических интересах.

Напомню в этой связи: «сущностная оспариваемость» в политической концептологии — это ситуация, когда различные силы по-разному трактуют сущностные характеристики того или иного феномена. Т.е. они, фактически, в логическом плане «тянут» определение понятия в разные стороны, манипулируют в своих интересах различными его аспектами, в том числе, и наиболее важными.

Дискуссии о теракте в Орландо очень напоминают дискуссии, имевшие место недавно в России вокруг «дела Бобокуловой». Напомню, что речь идет об узбекской няне, отрезавшей этой весной голову ребенку в Москве, с которым она сидела. При этом она вышла к метро с отрезанной головой и выкрикивала явно экстремистские лозунги исламистского содержания. Бобокулова была признана официально невменяемой, что позволило, в конечном итоге, классифицировать дело как вызванное чисто психиатрическими причинами. При этом официально подчеркивались личностные, психологические и психиатрические причины ее акции. Тем не менее, это преступление вызвало в СМИ и социальных сетях широкие дискуссии, в ходе которых люди, придерживавшиеся более консервативных убеждений, стали ставить вопрос о необходимости дальнейшего ограничения центральноазиатской миграции в Россию (введения виз с рядом стран и т.п.). Классификация события не как теракта, очевидно, позволила властям избежать межэтнического напряжения и вспышки ксенофобии. Однако в прессе появлялась информация и о том, что это определение вызвало дискуссии и в силовых структурах, в частности, появлялись сообщения о том, что определенные контакты Бобокуловой с радикальными исламистами были-таки обнаружены.

Вернемся к теракту в Орландо. Сторонники Трампа, естественным для них образом, стали подчеркивать связь данного теракта с религиозным (исламским) экстремизмом и попытались вернуться к временам «войны с исламским экстремизмом» Дж. Буша-младшего. Омар Матин дал для этого достаточно оснований, принеся клятву на верность ДАИШ в социальных сетях. Консерваторы обвиняют Обаму в излишней «политкорректности» на леволиберальный лад. Президент, по их мнению, виноват в том, что он, не позиционируя радикальный ислам в качестве угрозы безопасности США, ослабляет возможности спецслужб в борьбе с этим злом, лишает их легальных оснований следить за действиями потенциальных террористов в США. Естественно, вся эта риторика призвана поддержать Трампа в его предвыборной позиции ограничить или вовсе запретить миграцию в США мусульманам.

Более либеральные круги в США опасаются «дать предвыборные очки» Трампу, тем более что его рейтинг после теракта подрос. Поэтому леволиберальные круги, во-первых, сосредоточили свою критику на традиционном для них моменте, связанном с критикой права свободного ношения оружия в США. Во-вторых, они стали подчеркивать психологические и психопатические моменты в поведении Омара Матина. Ведь тот был одновременно геем и радикальным мусульманином, что явно в ценностном плане противоречит одно другому. В США в социальных сетях стали появляться клипы, где демонстрируются «белые и христианские» mass shooters (лица, совершившие массовые расстрелы) с надписью: «Если стреляет этот, то это не теракт». Действительно, Матин не первый «стрелок» в Америке, и достаточно часто если стреляет белый и христианин, то это объясняется его личностными психологическими характеристиками. Им противопоставляется лицо Матина (смуглого мусульманина) с надписью: «Если стреляет этот, то это теракт». Таким образом, подчеркивается, что и американские консерваторы отнюдь не невинны в определении понятия «теракт». Они пытаются сделать это таким образом, чтобы противопоставить «нас» и «их», создать «образ врага» в лице мусульман и за счет этого приобрести популярность в обществе.

Таким образом, современная структура дискуссии «консерваторы – леволиберальные круги» по поводу определения понятия «теракт» очевидна именно в «делах» Бобокуловой и Матина. Первые хотят в ряде случаев подчеркнуть «чужую» этническую и религиозную принадлежность стрелявшего с целью создать «образ врага». Им также выгодно усилить за счет этого позиции традиционной, «нашей», «местной» системы ценностей и свою собственную политическую поддержку в обществе. Вторые хотят избежать этого с целью противостоять росту ксенофобии, межэтнического, межрасового и межрелигиозного напряжения, а также с целью лишить консерваторов потенциально сильного электорального инструмента. Причем любопытно, что в обоих случаях логика действий правоохранительных структур и официальных властей в США и России совпала и оказалась ближе к леволиберальной (притом что о «либерализме» российских силовых структур в большинстве случаев, естественно, говорить нельзя, то есть здесь мы явно столкнулись с исключением из правила).

Однако если взять целый ряд других, более старых случаев, то окажется, что дискурсивный разрыв будет уже между левыми, с одной стороны, и либералами и правыми — с другой. Например, именно так будут выглядеть общественные дискуссии вокруг левого терроризма в западном мире в 70–80-е годы («красные бригады» в Италии, фракция «красной армии» в Германии, и т.д.), а также вокруг палестинского терроризма в тот же период. Как известно, Ясир Арафат пользовался поддержкой в период Холодной войны не только в исламском мире и в СССР, но и среди европейских левых. В ходе этих дискуссий левые силы оправдывали террористические методы «благородными политическими целями» террористов. В этом случае терроризм воспринимался как способ разрушения устоявшихся, традиционных (и несправедливых по мнению сторонников соответствующей точки зрения) представлений о власти, легитимности и т.п. с целью радикальной трансформации политического поля. В свою очередь, их оппоненты подчеркивали не политическое содержание террористической деятельности, а ее чисто человеческое, общегуманитарное содержание. То есть акцент делался на моменте убийства людей, зачастую случайных и вообще ни в чем не виновных. С этой точки зрения действия террористов становились заведомо бесчеловечными, иррациональными и не подлежащими никакому оправданию.

Очевидно, что во всех вышеперечисленных случаях различные политические силы по-разному трактуют акты насилия, имеющие политические мотивы. При этом часто используется трюк «политизации» или «деполитизации» события, т.е. ему в соответствии с интересами той или иной стороны либо придается, либо не придается политическое значение. Во втором случае событие выводится в какую-то другую, неполитическую сферу жизни, например в сферу психологии, психиатрии, криминалистики или чисто человеческого, общегуманитарного содержания. Соответственно, событие либо вводится в сферу определения «теракта», либо выводится из нее. При этом концептуальные логические границы определения понятия «теракт» также «плавают» и «гуляют».

В случае с Бобокуловой и Матином консерваторы были заинтересованы в том, чтобы политизировать событие и создать на его основе «образ врага». Поэтому в рассматриваемых событиях подчеркивается аспект террористического акта. Левые, либеральные силы и власти были, напротив, заинтересованы в том, чтобы подчеркнуть неполитические, психологические или психопатологические аспекты события. Либо (в случае Матина) оно трактовалось чисто криминологически, как еще один акт mass shooting. К последнему потенциально прилагался и альтернативный способ политизации события, где объектом политического обсуждения становится не проблема исламской радикализации и исламской миграции в США, а проблема права ношения огнестрельного оружия гражданами Америки.

При этом в любом случае событие более или менее мягко выводится из сферы анализа в качестве террористического акта. В случае с левыми террористами в 70–80-е годы, напротив, левые силы прибегали к политизации интерпретируемых событий. Они противопоставляли «благородные» цели и террористические средства, при этом подчеркивали политический характер целей.

Поскольку террор рассматривался лишь как форма действия, то политизация анализа вообще уводила от понятия «террористический акт». В свою очередь, правые и либералы часто старались деполитизировать террористические акты, подчеркивая в нем момент общечеловеческой, общегуманитарной трагедии.

Как бы то ни было, подчеркивался именно момент террористического акта, а политические цели террористов при таком анализе сами собой обессмысливались.