«Зона»: выбор без выбора

Интернет-журнал «Гефтер» вступает в новый, пятый свой сезон в период, когда гуманитарное знание то прямо, то косвенно становится в России предметом серьезных политических споров. Нашей целью с самого возникновения было не уходить от наиболее острых тем, но ставить их в плоскость, в которой язык социального знания обогащает политику, а не идет у нее на поводу. Не будучи в чистом виде новостным или публицистическим сайтом, мы стоим перед гигантской задачей — реагировать на политическую и социальную повестку, не сводя ее к «злобе дня».

Наша программа-максимум — возобновление традиций научного сообщества, никогда не играющего в политическую жертву. Наша программа-минимум — создать площадку, на которой любого толка провокация запрещена.

«А что разрешено?» — закономерный вопрос.

Имя Михаила Гефтера, вынесенное в заглавие сайта, — стимул для массы наших усилий. Gefter.ru был задуман исключительно с экспериментальной целью. СМИ, архив, научный сайт в одно и то же время — уникальный для России проект.

Ориентиром было воссоздание миссии, целей и, если угодно, привычек русской науки, способной демонстрировать потенциал русского общества — по Гефтеру, всегда общества альтернатив.

Нам хотелось прочертить траектории ухода от своеобразной сумеречной зоны, постоянной ловушки постсоветских дискуссий — диалога, не рассчитанного на то, чтобы слышать и быть услышанным собеседником.

Впечатляющая проекция этой зоны — сегмент российского ФБ, в затянувшейся рукопашной которого вряд ли кто-то кого-то хоть на йоту переубедил… Но разве только ФБ? Банально об этом говорить, но сколь часто у нас агрессия предваряет внимание к собеседнику, настороженность — взаимный интерес? Так сцепившиеся борцы оценивают проницательность другого по силе и ловкости удара, а не потому, что тот желал до него «донести»…

На десятилетия утвердившаяся в обозначаемой (но намеренно не относимой мной к какой-то единой сфере) зоне форма спора — воплощенная дискоммуникация, оттачивающая стигматизацию собеседника, сугубо личные его оценки, а не оценку качества тех или иных идей. Некогда один из сталинских цензоров оставил размашистый росчерк против фразы «в развитие идей Маркса и Энгельса…»: «развивает, сволочь!». Так вот, в РФ 2010-х гг. не принято развивать не потому, что «классическое» наследие, де, всегда выше того, что мы способны в него привнести, а потому что странен, избыточен диалог «относительно правых» — правота либо абсолютна, либо ее не существует. Но абсолютна не только правота, а своего рода безыдейность идейных, когда интеллектуал перестает выходить за флажки коллективной «идейности» — солидарности со «своими», «своим».

То один, то другой ближний круг нет-нет да и начинает действовать сродни тягловой силе. И вот уже кто-то из чутких его застрельщиков презентует себя не сторонником, а монополистом идеи — творцом и хранителем какой-то психологически несокрушимой, «неприкасаемой» правоты.

Так рождается по-своему заразительная бравада. Если ты публично, раз за разом обозначаешь лояльность кругу «изначально правых», ты прав якобы неизменно — прав всегда! Способность ошибаться, промахиваться, каяться, карабкаться, идти на поражение — как быть с ними? Культура сомнения, самоиронии, горечи, колебания, культура восприятия кризисов — где они?

Над всем нависает сущая, как тень неотступная, плоская правота…

Индульгенция? Она здесь выдается только правым по определению — не по факту. Очищение? Только пуританам! Политическое доверие? Только вошедшим в число избранных. Избранность? Только не сдающим ни пяди «своего». «Свое»? Обязано возникнуть с одобрения ряда заведомых авторитетов круга или выше — ряда инстанций.

Селекция прав на правоту? Да. Но еще и определение правомочности через лояльность, лояльности — через принадлежность сообществу «всецело» правых, принадлежности — через признание непогрешимости круга… В целом же — увязка политической, социальной и даже моральной ответственности с ликвидацией малейшего шанса на поражение, девиацию или слабость, несоответствие, погрешности.

Торжество «раз и навсегда» правых — стимул развития: вот стародавняя заповедь зоны. Неспособность к проигрышу, одержимость «гарантиями» победы — ее конкурентный движок.

Между тем правым противопоставляются неправые… А уж изначально правым — только убийственно неправые, стигматизированные, заклейменные…

Произвести таковых — значит, начать фиксацию социальных репутаций. Создать, сладко улыбаясь и пришпиливая жертву, что-то подобное человеческому гербарию. Тот, этот, еще этот «себя показали» — все предельно ясно, кончено, решено!

Не случайно в зоне постоянно сбивается фокус между суждением о личности и суждениями о ее активности. Условно говоря, личность может быть какой угодно, — с нее станется! — но ее активность якобы не может быть другой: та всецело прогнозируема, полностью предрешена.

Чуть только выскажись человек — он мгновенно клиширован. «Так могут вещать только либерасты!» или «чего от него еще ждать? Газета “Известия”! “Эхо Москвы”! “Дождь”!»…

Индивидуальность не оценивается здесь по своим собственным основаниям — только в жесточайшей привязке к кругу, понятому как центр пропаганды. И даже личные диффамации, активно практикуемые в зоне, — приписка к символическому адресу: «с кем ты» / «против кого».

Не будем сейчас затрагивать пропагандистскую часть. Поскольку и вопреки ей, и с нею вкупе (не важно) личность переживает репутационное давление серьезнейшего плана.

С ней обходятся так, как если бы она была способна принадлежать только к сообществу, от которого ничего другого ждать не приходится (версия в стиле «отпетые мошенники»), а сама она превращается в испорченную машину по тиражированию, нет-нет, даже не одних и тех же позиций, но в образчик «замурованности» внутри круга независимо от того, к чему может вести ее личное, никак не предсказуемое развитие.

Буквально каждая личность представляется точным, зеркальным отражением сообщества, с которым откровенно невозможно иметь дело.

Но главное — неспособной развиваться настолько, чтобы оторваться от круга: свободно выйти из него, свободно спорить, свободно с ним свыкаться. Ей не рекомендуется менять позиции — ни у «внешних», ни у своих.

Кастовость, бьющая по свободе выбора, а также праву менять политические и иные пристрастия, в зоне — очень многое, если не все.

Внутри зоны ни один игрок не имеет морального права, а следовательно, в идеале не должен кардинально меняться, даже если к тому есть вполне объяснимые внутренние причины.

На территории зоны либералу не уйти от либерализма, а консерватору — от стигматов его веры. Да и что, как не символ веры, в зоне — маломальский политический разговор?

Любая позиция в ней тяготеет к античному року, она суждена. И уже постольку-поскольку она есть мера личной добродетели и порочности.

Интеллектуальная жизнь походит в зоне на разросшийся, всегда судьбоносный моральный приговор. Отсюда, например, к смене линии поведения любого игрока якобы подводят не его логические доводы, а расчет либо до поры до времени скрытая тяга к предательству — других и себя.

Зона, как правило, популярно объясняет, соответствуешь ли ты якобы раз и навсегда данному идеалу. И торжественно внушает: «Веру не выбирают — либо она есть, либо ее нет». Любая позиция в ней, повторюсь, стоит на подпорках принадлежности к кругу, она, таким образом, всегда должна быть окольцована кругом общения — «овеществлена». Зона подозрительно относится к одиночкам, благожелательно — к отверженным, но не в меру сложно к переходящим с фланга на фланг, поскольку всегда предполагает, что за любым переходом стоит не политическая свобода, сулящая право на уточнение идей, а моральное соответствие чину их приверженца. Но все это — следствие требования фанатичной слепой преданности идеям, — и возможно только при несоблюдении границы между приверженностью и верой.

В целом идейный выбор в зоне куда больше определяется психологией круга, чем идеями. Да и о них ли речь? Речь — о принадлежности к правым и виноватым.

Об определении идейного/идеологического как манипуляции с чувством вины.

Ситуация «высокого» общения для зоны — указать на неправого как на виновного, вина которого несмываема, а интеллектуализмом которого нестерпимо стыдно интересоваться…

Почти каждая веха ее эволюции — череда бесконечно искусственных морализаций, их возгонка. Круг, как правило, властно выступает генератором очищения или проводником общественного спасения — записным идеалистом много раз более, нежели поставщиком идей.

Между тем любой идеализм в окоеме зоны — хоровой панегирик героическому, а не идеям. Отсюда, скажем, и т.н. «выбор демократии» в ней — в меньшей мере последовательное раскрытие содержательных ее сторон, а постоянная калибровка, с теми ли ты, как и «патриотический выбор» — в меньшей мере рассуждения об особенностях и будущем России, а точные списки тех, кто рукопожатен…

Чаще всего в зоне со знанием дела насаждается один и тот же «кегль» общения. Либо ты присоединяешься к правым, либо ты неправ…

Психология «правоты», спутанной с солидарностью, создает псевдоэтическую стилистику зоны.

Но этический субстрат ее, как ни взгляни, — суть проблем.

Оборотная сторона ее практик — скромный расчет на спор, уничтожающий противника, а не декларирующий равенство сторон.

Сомнительна этика, рассчитанная на отсутствие выбора, — крайне ходульное предпочтение этической благонадежности, подтверждаемой ареопагом посвященных. Сомнительна и рисуемая зоной некая будущая этическая иерархия, наверху которой якобы неизбежно должны оказаться «все и вся».

Вернусь к началу эссе.

Gefter.ru поставил себе задачи избежать логических капканов сумеречной зоны…

Но как же? Не декларируя ли свою нейтральность по отношению ко многим долговременным, определенным и определяющим демаркациям? В нынешней России это политически, интеллектуально, да и нравственно невозможно!

Наш призыв — признать, что зона — игра ва-банк независимо от ориентаций политических, социальных, да и научных фракций, даже вопреки им. В какой-то степени зона проникает везде, превозмогает разделения и мгновенно укрупняет их заново. Ее претензия — запуск движка с окончательной правотой и бесповоротной виной.

Как правило, она узнаваема по безнаказанности псевдоморализаций. «Псевдо» — поскольку «легитимному» сообществу уже приписана непогрешимость, понятая еще и как неопровержимость каждого следующего вердикта зоны.

Но что это означает практически? Не менее как возможность прессинга любого нового статус-кво.

Итак, в фокусе дебатов «Гефтера» грядущего года — зона, где «правота» — утопия непогрешимости, а диалог — преддверие обвинения, которого, де, не избежать.

…Начнем?