Злой гений умиротворения

Влияние как эксперимент: этика политического поступка

Политика 01.09.2016 // 2 904
© Сэр Хорас Уилсон c Невиллом Чемберленом в Мюнхене, 28 сентября 1938.
Фото: Bundesarchiv, Bild 183-H12987 [CC BY-SA 3.0 de], via Wikimedia Commons

В сентябре мир будет отмечать очередной ряд годовщин, связанных с «великим и трагическим» умиротворением — темой, сегодня актуальной потому, что только ленивый не проводил параллелей между той и теперешней политической ситуацией. 75-летие визитов премьера Чемберлена к фюреру Гитлеру в 2013 году прошло очень спокойно, вспоминали о нем лишь редкие историки, зато к концу года и уже в следующем, 2014-м, про аншлюсы, аннексии и сговоры рассуждали куда более горячо, в связи с украинским кризисом, и куда менее верно.

Неверным в этих рассуждениях было, в частности, то, что практически все говорили в лучшем случае о Невилле Чемберлене, но забывали о его ближайшем сподвижнике сэре Хорасе Уилсоне, которого называли злым гением — “éminence grise” — всей тогдашней политики умиротворения.

«Человек с улицы», каких изображал Сидней «Джордж» Штрубе в Daily Express, достигший абсолютных вершин власти, Уилсон мог бы быть примером успешного self-made man сегодня для каждого. Даже его будущий шеф Чемберлен, как и его отец Джозеф, хотя оба они оставили феноменальный след в британской политике и феноменально же туда вошли, все-таки принадлежали пусть и к промышленной, но аристократии. Хорас Уилсон был сыном почти что плотника — очень скромного торговца мебелью. С 16 лет Уилсон работал в прямом смысле мальчиком на посылках в патентном бюро, где зарекомендовал себя с лучшей стороны и был переведен на работу клерком в военное министерство, а после — в министерство труда [1].

О том, чтобы человек с таким неблагородным происхождением, без «оксбриджского» образования, отслушав лишь вечерний курс лекций в Лондонской школе экономики, вошел в политическую жизнь и добился каких-либо серьезных успехов, речи тогда просто не могло идти. Это и сегодня чрезвычайно трудно, а в начале XX века было невозможным. Но тихий, почтительный, учтивый клерк все же довольно скоро начал продвигаться по карьерной лестнице. Дэвид Ллойд-Джордж, триумфатор Первой мировой войны, кстати, тоже сделавший впечатляющую карьеру, после, в разгар чехословацкого кризиса, будет рассказывать полпреду Майскому в присущих ему уничижительных красках, как он привел в политику и Чемберлена, и Уилсона [2].

К сожалению, в своем искрометном рассказе бывший премьер почему-то не упомянет о том, что Уилсону, который работал в его аппарате, вместе с ним же пришлось отвечать и за все коррупционные скандалы, связанные с торговлей титулами и прочими самыми неблаговидными вещами. Один лишь факт его работы с Ллойд-Джорджем долгое время оставался пятном на профессиональной репутации Хораса Уилсона, чья карьера уже казалась оконченной. Примерно таким же образом валлиец повлиял и на Невилла Чемберлена, но и в том и другом случае оба все-таки смогли восстановить репутации, и не без помощи выходящего тогда на арену Стенли Болдуина.

Именно с Болдуином Уилсон начинает свой новый взлет в 1926 году, когда становится его советником в дни Всеобщей стачки. Он наживает себе врага в лице Клемента Эттли, будущего премьера-лейбориста, но обзаводится и долгоиграющим знакомством с тем же Чемберленом. Их «триумвират» (Болдуин – Чемберлен – Уилсон) окончательно будет закреплен на Оттавской конференции об имперских преференциях в 1932 году, где Уилсон был официальным советником британской делегации.

 

Уилсон на государственной службе, которая к тому моменту уже имела тридцатилетний стаж, играл роль посредника между государством и промышленниками и закрепил за собой славу успешного дипломата. Конференция в Оттаве увенчалась определенным успехом, в чем была заслуга и советника делегации метрополии.

Сэр Хорас Уилсон так и останется советником и при премьерстве Болдуина, и при премьерстве его преемника Чемберлена, не получив министерский портфель, но благодаря своим качествам «идеального государственного служащего», которые отмечали все, даже его многочисленные недруги [3], станет обладать безграничным влиянием, которым до него обладал лишь кардинал Уолси [4].

Но обладать влиянием совсем не значит им пользоваться, тем более, пользоваться в целях личной выгоды. В чем никогда нельзя было обвинить Уилсона, так это в том, что он использовал свое положение для материального обогащения. Практики «попилим» вообще не существует в британской политике, поэтому скандалы Ллойд-Джорджа на эту тему и были столь шокирующими.

Апогея же влияние Уилсона достигло в период кризиса монархии в связи с наследованием престола Эдуардом VIII, имевшим твердое намерение жениться на дважды разведенной американке Уоллис Симпсон. Именно Уилсон будет готовить т.н. «шанхайское досье», которое представит Болдуину и членам Кабинета, и именно Уилсон будет посредником между Букингемским и Сент-Джеймским дворцами и Даунинг-стрит и в конец концов добьется отречения.

В отказе от трона Эдуарда VIII теперь модно видеть некие конспирологические мотивы, принято думать, что истеблишмент намеренно не допустил к власти короля с выраженными симпатиями нацистам, тем не менее, многие почему-то забывают о том, что ситуация в Британии на тот момент была практически революционной. Никто не хотел видеть на троне королеву-распутницу, и если бы отречения не последовало, совершенно неизвестно, как сложилась бы судьба монархии. Забывают также и о том, что нового короля-«германофила» поддерживали такие ярые сторонники войны, как Уинстон Черчилль, и о том, что за отречение выступали как раз «умиротворители».

Но помимо проблем внутренней политики Британию тогда терзали и проблемы политики внешней, в которой ключевую роль уже готовился играть ставший премьер-министром после отречения Эдуарда VIII и отставки Болдуина Невилл Чемберлен. С Уилсоном они к тому времени давно и плотно сотрудничали, он назначил его «советником по индустриальным вопросам» (так звучала его должность официально). Вскоре же сэр Хорас стал советником и по вопросам дипломатии, да и по всем остальным, помимо прочего он стал верным другом премьера и практически единственным человеком, на которого тот мог положиться [5].

Это редкий случай для политики, тем более для политики британской, но два этих джентльмена, отличающиеся от остальных министров и их коллег происхождением, образованием и даже свойствами характеров, сблизились и напоминали уже вовсе не кардинала Уолси и Генриха VIII, а Гамлета и Горацио. И как верный и лучший из людей Горацио, Уилсон оставался верен своему принцу до его скорой смерти.

Никто в Кабинете не пользовался такой властью, как Хорас Уилсон, и раздражало это многих [6]. Как многих раздражала и политика умиротворения, которую начал проводить премьер-министр. Уилсон был его правой рукой, его помощником, когда сентябрьская череда переговоров зашла в тупик, он один летал к Гитлеру. Чехословацкий посланник Масарик без обиняков называл его «свиньей», но «мир для нашего поколения» все же был гарантирован. Пусть он и продлился не так долго, как планировалось. Уилсона часто обвиняют в том, что он был архитектором и идеологом этой политики, это неверно. Архитектором и идеологом был Невилл Чемберлен, и этой славы у него никто не отнимет. Уилсон был вторым и последним человеком, который что-то делал, а не охотился на лис или пил бренди на задней скамейке Палаты Общин, пока мир замер в дюйме от пропасти.

Парадоксально, но более всех «не допустить войны в целом, навсегда» [7], как позже скажет в одном из немногочисленных интервью Уилсон, стремились два человека, которые никогда не воевали. Казалось бы, у политиков, лишенных военного опыта, не видевших фронтовых ужасов и т.д., иммунитета к милитаризму могло бы и не быть, во всяком случае, такого, какой возможен у людей воевавших. Тем не менее, все было с точностью наоборот. Не каждый опыт несет в себе рациональное зерно, войны, возможно, закаляют и души, и тела, но также и ожесточают, наделяют цинизмом.

«Он был на фронте, как и все мы» [8], — так охарактеризовал Гитлер Даладье, когда впервые увидел его в Мюнхене. Это вообще было любимой оценкой фюрера, большинством европейских государств руководили бывшие фронтовики, они входили во все правительства. Но эти самые фронтовики, которые на собственном примере познакомились с войной и узнали, что это вовсе не увеселительная прогулка, были готовы, а некоторые, вроде Уинстона Черчилля, так и откровенно жаждали, «если надо, повторения» новой мировой войны.

Это сегодня что-то до крайности далекое и мало им известное повторять собираются люди неприлично молодые, тогда же простые люди всех возрастов совершенно не хотели возвращения страшного кошмара. Об этом грезили лишь бывшие военные моряки, видевшие в нем единственную возможность возвращения к власти.

А Хорас Уилсон трудился над тем, чтобы кошмар повторен не был. Трудился «с усердием бобра», как издевательски замечали его противники, которые после получат замечательную возможность обвинить именно его во всех провалах и грехах, переложив на его плечи решающую ответственность.

После падения Чемберлена и его скорой смерти Уилсон станет единственной и очень удобной мишенью для всех, кто хотел найти виновных в «национальном унижении» [9]. Он проживет еще тридцать с лишним лет и умрет в бедности, не будет писать мемуаров, чтобы о себе напомнить и обелить себя, не будет давать интервью, чтобы обвинять других в ошибках. Иными словами, сэр Хорас Уилсон вновь удивит тех редких историков, которых заинтересует его имя, не только своей головокружительной карьерой, но и уникальными человеческими качествами, столь нехарактерными для политиков даже сегодня.


Примечания

1. Lowe R. Sir Horace Wilson. Oxford, 2004.
2. Maisky I. The Diary of the Diplomat, London 1939–1943″. Vol. 1. Moscow, 2006. P. 48.
3. Gilbert M., Gott R. The Appeasers. L., 1963. P. 377.
4. Brown W.J. So far. L., 1943. P. 220.
5. Lord Woolton. Memoirs. L., 1959. P. 140.
6. Reith J.C.W. Into the Wind. L., 1949. P. 307.
7. Faber D. Munich, 1938: Appeasement and World War II. NY, 2008. P. 427.
8. Taylor T. Munich: The Price of Peace. NY, 1979. P. 44.
9. Cato. Guilty men. L., 1940. P. 19.

Комментарии

Самое читаемое за месяц