Дмитрий Хмельницкий
Сталинская пропаганда накануне пакта с Гитлером
Дискуссионные материалы на Gefter.ru: к обсуждению профессиональными историками
11 885 
© Фото: photolibrarian [CC BY-NC-ND 2.0]
«Вторая империалистическая война началась» — так называлась книга с экзотическим содержанием, выпущенная в Москве Наркоматом обороны в июле 1939 года и забытая уже в августе, после заключения пакта Молотова – Риббентропа. В ней излагались радужные перспективы совместного с Англией и Францией нападения на страны «оси», в первую очередь — на Германию.
Дружба СССР и Германии, начавшаяся внезапно для всего мира 23 августа 1939 года, закончилась также внезапно 22 июня 1941 года. Особенности советской пропаганды в промежутке между этими датами относительно хорошо известны, включая и торжественное объявление Англии и Франции агрессорами, зачинщиками и поджигателями войны [1].
После 22 июня агрессором и поджигателем войны, причем единственным, стала, естественно, Германия. Этот вариант советской пропаганды продержался до конца Советского Союза и продолжает благополучно существовать в общественном сознании советского и постсоветского населения.
Каким выглядел мир, рисовавшийся советской пропагандой до августа 1939 года, мало кому известно. А выглядел он, на нынешний взгляд, очень даже неожиданно. И имел мало общего с последующим творчеством советских пропагандистов.
Книга Иосифа Лемина «Вторая империалистическая война началась» дает об этом исчерпывающее представление. Между ее публикацией и запретом вряд ли прошло более полутора месяцев. Книга стала жертвой кульбита советской пропаганды, в августе 1939 года внезапно и полностью изменившей свою ориентацию и объекты внешнеполитических симпатий.
Книга (или, точнее, брошюра в 96 страниц) была сдана в производство 3 мая 1939 года, подписана к печати 23 июня 1939 года. Отпечатана в 1-й типографии Государственного военного издательства Наркомата обороны СССР. Редактор — старший политрук Большаков. «Рассчитана на пропагандистов».
Автор — Иосиф Михайлович Лемин [2] (1898–1968) — стал доктором наук в 1941 году, профессором — в 1954-м. Судя по количеству и тематике опубликованных работ, он до конца жизни интенсивно обслуживал пропагандистские и идеологические потребности советской внешней политики со всеми ее извивами.
Название книги — это цитата из «Краткого курса истории ВКП(б)», повторенная в отчетном докладе Сталина на XVIII съезде партии, сделанном 10 марта 1939 года. Главная часть доклада содержала сталинскую оценку международной обстановки со всеми акцентами и точками над i, относящуюся к весне 1939 года.
За следующие два месяца указания Сталина были превращены в подробный пропагандистский материал, предназначенный для использования в войсках. Причем по характеру этой пропаганды ясно, что речь идет именно о военной пропаганде. Точнее, об идеологической пропаганде в Красной армии, которую готовили к вступлению в войну. Книга Лемина — пособие для армейских пропагандистов, которым предстояло доводить ее содержание до личного состава в разжеванном виде.
Пикантность в том, что нарисованная в брошюре Лемина картина, соответствовавшая планам Сталина весны-лета 1939 года, после заключения 23 августа пакта Молотова – Риббентропа сама оказалась в положении антисоветской пропаганды и подлежала запрещению. Враги, на которых брошюра Лемина натравливала красноармейцев, внезапно оказались друзьями, а потенциальные друзья, которых СССР рвался защищать, — наоборот, разжигателями войны.
Между докладом Сталина на XVIII съезде ВКП(б) и сдачей книги Лемина в производство прошло меньше двух месяцев. Еще полтора месяца шел процесс подготовки к печати. Книга, отпечатанная и отправленная в войска где-то в начале июля 1939 года, должна была быть изъята и забыта уже к 20-м числам августа. Однако она успела попасть и за границу, где ее и нашел в Берлинской государственной библиотеке автор этой статьи.
Тем интереснее анализировать ее содержание. В брошюре описаны идеологические установки, предназначенные для заучивания советскими военнослужащими в то время, когда Сталин еще даже не надеялся, что ему удастся подбить Гитлера на совместную агрессию против Европы. Такая возможность даже не светилась на горизонте, иначе она была бы в тексте учтена. В это время Сталин всеми силами старался подбить страны Западной Европы напасть на Германию в союзе с СССР. К такому варианту событий готовила читателей брошюра Лемина.
Смена политических ориентиров в августе 1939-го стала настолько быстрой и секретной, что заранее подготовить к ней пропагандистский аппарат оказалось невозможно. Прежнюю доктрину пришлось похоронить мгновенно и без объяснений.
Намертво забытая брошюра Лемина — крайне интересный источник для анализа и реконструкции планов Сталина по началу Второй мировой войны, но не в союзе с Германией, а в гипотетическом союзе с «буржуазно-демократическими» странами Западной Европы. В принципе, смена тактики никак не влияла на стратегические планы Сталина. Ему было совершенно все равно, при каких условиях война в Европе могла начаться, — важно, чтобы она началась.
И еще нужно помнить, что пропаганда имела в сталинском СССР совершенно особый смысл. В условиях полной информационной изоляции от внешнего мира и полного отсутствия свободы и слова и печати внутри страны, пропаганда создавала «волшебные картины» происходящего за границей, совершенно не заботясь о какой-либо достоверности. Характер этих картин зависел исключительно от актуальных сталинских планов и намерений. Что делает такие источники, как брошюра Лемина, отличным материалом для анализа этих самых планов.
***
Пропагандистский смысл брошюры сводится к нескольким ключевым установкам, предназначенным для усваивания населением в целом и красноармейцами в первую очередь. Относительно немногочисленным и легко запоминающимся. Вот основные.
1. Вторая империалистическая война уже началась, хотя она еще не перешла в полномасштабную мировую войну. Этот переход неизбежен в ближайшем будущем.
В сформулированном Сталиным виде это выглядит так: «…вторая империалистическая война на деле уже началась… Начали войну в разных концах мира три агрессивных государства — фашистские правящие круги Германии, Италии, Японии. Война идет на громадном пространстве от Гибралтара до Шанхая. Война уже успела втянуть в свою орбиту более полмиллиарда населения» [3].
«Первая империалистическая война» — это Первая мировая война на партийном жаргоне того времени. В 1938–1939 годах советскому населению настойчиво внушалось, что мировая война уже идет. Это любопытным образом противоречит послевоенным пропагандистским установкам, когда населению было положено считать, что мировая война началась совершенно неожиданно для СССР в июне 1941 года.
Однако в 1939 году картина мира, которую Сталин выстраивал для советского населения, изображала разворачивающуюся на глазах мировую войну: «Уже второй год идет новая империалистическая война, разыгравшаяся на громадной территории от Шанхая до Гибралтара и захватившая более 500 миллионов населения» [4].
В брошюре Лемина эта картина рисуется таким образом: «…мировой экономический кризис 1929–1933 гг. повернул все развитие к войне. Буржуазный пацифизм влачит жалкое существование. Фашизация стала господствующей тенденцией внутренней политики господствующих классов. Подготовка к войне стала решающей задачей внешней политики» [5].
Подразумевается, что «фашизуются» и готовят войну все важнейшие государства мира, кроме СССР. И не только готовят — война уже идет, и участие в ней СССР — тоже вопрос решенный. Не решен только пока способ этого участия.
Тема надвигающейся с начала 30-х годов войны была дежурной и в советской историографии поздних эпох (1960–80-х), но тогда она особо не конкретизировалась. Ощущение войны якобы «висело в воздухе». По книжке Лемина хорошо видно, каким образом и с какой целью это ощущение создавалось.
Особенно неожиданным выглядит с точки зрения поздней советской историографии и расклад сил в этой уже как бы начавшейся войне.
2. Мир состоит из Советского Союза и его «капиталистического окружения». Капиталистический мир в свою очередь поделен на две части — на «блок фашистских агрессоров» (Германия, Италия, Япония) и на мирные «буржуазно-демократические страны», которые выступают «пособниками агрессоров», поскольку не хотят сопротивляться «блоку агрессоров». У власти в них стоят «профашистские силы».
В этом сценарии «буржуазно-демократические страны», с одной стороны, представлены жертвами «блока агрессоров», а с другой — сами виноваты в развязывании войны. Причем главная их вина — Мюнхенское соглашение:
«Исключительное значение в деле разоблачения “тайны рождения” войны имеет анализ той грандиозной мистификации, которая была устроена во Франции и в Англии в сентябре 1938 г. накануне мюнхенского соглашения, отдавшего Чехословакию на растерзание германскому фашизму… на самом деле имел место предварительный сговор фашистских и профашистских сил международной реакции. А так как английские и французские реакционеры, бросая в пасть обнаглевшему германскому фашизму Чехословакию, боялись взрыва негодования народных масс против неслыханной мюнхенской капитуляции, они должны были прибегнуть к “чрезвычайным мерам” обмана и надувательства… При помощи показных мобилизационных мероприятий… английские и французские пособники агрессоров организовали неслыханный обман народов, чтобы затем представить себя в виде “спасителей мира”» [6].
Таким образом, «профашистские» силы — это те, которые старались избежать войны «с фашистскими силами». А сквозь все упоминания Мюнхенского соглашения сквозит досада на то, что оно не позволило начать реальную мировую войну с участием СССР уже в 1938 году.
Утверждение, что правительства западных демократических стран — это «фашистские пособники», всплывает в книге постоянно и на самый разный лад. Вот еще: «Испанский народ имел против себя не только фашистских интервентов, но и фашистских пособников: авторов политики невмешательства — правительства капиталистических стран» [7].
Тут Сталину и его пропагандистам приходилось решать любопытную задачу. С одной стороны, главные злодеи — страны «агрессивного блока». С другой стороны, потенциальные жертвы агрессоров тоже не могут выглядеть в хорошем свете. Причем по нескольким причинам.
Согласно общим пропагандистским установкам, мир устроен таким образом, что кроме СССР в нем нет ничего хорошего. Никакой качественной дифференциации внутри «капиталистического окружения» не наблюдалось и не могло наблюдаться. С точки зрения общественно-политического устройства, так называемые «буржуазно-демократические» государства не имели в глазах сталинских пропагандистов никаких идеологических преимуществ перед национал-социалистической диктатурой в Германии или диктатурой Муссолини в Италии. Эта тема — «какой тип капиталистического государства лучше, а какой хуже» — вообще не затрагивалась в пропаганде. Все хуже.
Такое отношение к демократическим государствам — общее место советской пропаганды, не зависящее от локальных политических ситуаций.
Еще один ухудшающий репутацию демократических стран момент — явное нежелание начинать мировую войну. С советской точки зрения, это «пособничество агрессорам». Формулировка абсурдная, но она выражает ясное стремление Сталина спровоцировать военный конфликт в Европе любой ценой. И его надежду на то, что «мирные страны» все-таки на Германию и Италию нападут. В дальнейшем преимущества этого варианта и для «мирных стран», и для СССР расписываются в книге довольно подробно.
Отношение советской пропаганды к европейским демократиям противоречиво.
С одной стороны, они «поджигатели войны» и ничем иным как подготовкой к войне не заняты:
«…мировой экономический кризис 1929–1933 гг. повернул все развитие к войне. Буржуазный пацифизм влачит жалкое существование. Фашизация стала господствующей тенденцией внутренней политики господствующих классов. Подготовка к войне стала решающей задачей внешней политики» [8].
С другой стороны, демократические страны боятся собственного народа и поэтому не начинают войну:
«Реакционная буржуазия Англии и Франции проводит свою политику капитуляции перед фашистским агрессором, потому что боится народных масс собственной страны, боится того, что война против фашистских агрессоров примет характер справедливой национально-освободительной войны» [9].
С третьей стороны, власть в Англии, Франции и других демократических государствах «профашистская» и «капитулянтская»: «Мы говорим о реакционных, капитулянтских, профашистских силах, стоящих у власти или определяющих политику правительств в буржуазно-демократических державах» [10].
«Профашистская» — это значит выражающая интересы «блока агрессоров», а «капитулянтская» — потому что не хочет с ними воевать.
Разъясняется это с предельной наивной ясностью: «Только ролью этих реакционных профашистских сил в Англии и во Франции можно объяснить то на первый взгляд странное обстоятельство, что буржуазно-демократические державы, обладавшие огромным экономическим и военным превосходством над фашистскими агрессивными государствами, непрерывно отступали перед ними, сдавали важнейшие экономические и стратегические позиции, наносили неслыханный ущерб собственному престижу и влиянию, собственными действиями изменяли соотношение сил в пользу своих противников. Мы это видим на примере событий в Китае, Абиссинии, Испании, Чехословакии» [11].
Здесь выявляется еще один момент, характерный для сталинской психологии. Само по себе нежелание начинать успешную мировую войну, когда такая возможность есть, рассматривается как абсурд, тем более, если противник слабее. Были ли Германии и Италия в тот момент слабее западных стран — другой вопрос. Но для сталинской пропаганды (и ее советского потребителя) нежелание сильного воспользоваться своим преимуществом выглядит очевидной глупостью. И подается читателю как глупость. Конфликты в разных частях мира для Сталина — отличная и желанная возможность начать мировую войну, которой сам он воспользоваться не может, поскольку в них не участвует, а остальной мир, к его сожалению, не хочет.
Приведенные выше цитаты — к тому же отличный пример того, как Сталин использует введенный им в мировую политику термин «фашизм» («фашизация»). С его легкой руки он приобрел абстрактно-негативный характер, полностью лишившись смыслового содержания. В дальнейшем (да и до того) Сталин систематически применял ярлык «фашистский» по отношению к любым своим врагам, независимо от их политических взглядов.
3. Англия и Франция мечтают направить удар «фашистских агрессоров» против СССР, чтобы вмешаться, когда противники ослабнут, решить дело в свою пользу и остаться победителями в мировой войне.
Дословно это формулируется в брошюре следующим образом:
«Систематические уступки Англии и Франции агрессивным государствам, их отход от политики коллективной безопасности и переход к политике невмешательства объясняются стремлением этих государств стравить блок агрессоров с Советским Союзом или с другими государствами, дать агрессорам увязнуть в войне, чтобы затем, когда обе стороны ослабнут, выступить на сцену и продиктовать свои условия» [12].
Фактически, это переложение цитаты Сталина из доклада на XVIII съезде партии:
«В политике невмешательства сквозит стремление, желание не мешать агрессорам творить свое черное дело, не мешать, скажем, Японии впутаться в войну с Китаем, а еще лучше с Советским Союзом, не мешать, скажем, Германии увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом, дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, “в интересах мира”, и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево, и мило!» [13]
Здесь Сталин, как это часто с ним бывало, приписывает врагу собственные планы и собственный образ действий. Как представлял себе Сталин перспективы советской европейской политики в середине 30-х годов, можно судить по его письму Молотову и Кагановичу от 2 сентября 1935 года:
«Старой Антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две антанты: антанта Италии и Франции, с одной стороны, и антанта Англии и Германии — с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Мы можем продавать хлеб и тем и другим, чтобы они могли драться. Нам вовсе не выгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую. Нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой» [14].
Сталину совершенно неважно, кто с кем конфликтует и почему. Важно, чтобы европейские военные конфликты длились как можно дольше, вымотали все стороны и дали бы Советскому Союзу возможность выбрать удобный момент для нападения.
В брошюре эта же тактика приписывается Англии и Франции и связывается с Мюнхенским соглашением:
«Английские и французские реакционные деятели не скрывали, что цель мюнхенского сговора состоит в том, чтобы экспансию фашизма направить на Восток, против Советского Союза. Они откровенно выбалтывали на страницах прессы, что план их заключается в следующем: Англия и Франция, откупившись от Германии ценою независимости Чехословакии, закрепятся на линии Мажино, усилят свои вооружения, предоставят Германии свободу рук на Востоке и будут ждать хода событий; тем временем Германия двинется на Советский Союз, борьба которого с Германией будет длительной и упорной, она истощит, ослабит обе страны, тем временем Англия и Франция, собравшись с силами, в решающий и удобный момент скажут свое окончательное слово» [15].
Вся эта конструкция — чистая выдумка, но как пропагандистская модель мира она была вполне действенной — тем более при отсутствии конкуренции в подаче информации.
Еще один любопытный момент. Каким образом Германия может «впутаться» в войну с Советским Союзом, минуя разделяющую их Польшу, в брошюре не уточняется. Польша вообще почти не упоминается в тексте и не включается ни в «блок агрессоров», ни в число «мирных буржуазно-демократических государств». Ей никакой союз не предлагается. Надо полагать, что роль советской жертвы Польше была уготована изначально и при любом раскладе, поэтому субъектом политических событий она не считалась. Так и произошло: советская пропаганда до самого развала СССР отрицала то, что в 1939 году имела место советско-польская война.
4. Советский Союз — «героический борец за мир» и сторонник политики коллективной безопасности.
Термин «политика коллективной безопасности» в контексте книги подразумевает не предотвращение войны, а нечто прямо противоположное — совместный опережающий удар Англии и Франции в союзе с СССР по «агрессивному блоку». Что одновременно означает вступление СССР в войну на территории Центральной Европы, далеко от своих существующих границ. Нежелание же произвести такой удар объясняется уже упомянутой выше целью — желанием Англии и Франции натравить Германию на СССР:
«Систематические уступки Англии и Франции агрессивным государствам, их отход от политики коллективной безопасности и переход к политике невмешательства объясняются стремлением этих государств стравить блок агрессоров с Советским Союзом или с другими государствами, дать агрессорам увязнуть в войне, чтобы затем, когда обе стороны ослабнут, выступить на сцену и продиктовать свои условия» [16]. В этой цитате опять проступают уже упоминавшиеся выше собственные планы Сталина, приписываемые другим странам.
Еще одно объяснение нежелания западных стран вступать в мировую войну, которое дает Сталин в речи на XVIII съезде партии, — это их страх перед неизбежной мировой революцией:
«Буржуазные политики конечно знают, что первая мировая империалистическая война дала победу революции в одной из самых больших стран. Они боятся, что вторая мировая империалистическая война может повести также к победе революции в одной или в нескольких странах… Главная причина состоит в отказе большинства неагрессивных стран и, прежде всего, Англии и Франции от политики коллективной безопасности, от политики коллективного отпора агрессорам, в переходе их на позицию невмешательства, на позицию “нейтралитета”» [17].
Последняя цитата отчетливо демонстрирует, что термин «политика коллективной безопасности» в сталинском пропагандистском словаре означает не предотвращение мировой войны, а коллективное вступление в нее на одной стороне с Советским Союзом. О попытках предотвращения мировой войны в книге нет ни слова, даже идея такая не упоминается.
Советская «борьба за мир» тоже формулируется, мягко говоря, противоречивым образом. С одной стороны:
«Советский Союз ведет последовательную героическую борьбу за мир. Советскому Союзу чужды какие-либо завоевательные планы, какие-либо агрессивные тенденции… Советский Союз исходит в своей внешней политике из принципа сосуществования двух систем. Он уверен в своей силе, уверен в конечном торжестве своих коммунистических принципов и никому не собирается навязывать этих принципов силой» [18].
С другой стороны: «Позорный предательский мир — вроде мюнхенского — лишь содействует развертыванию второй империалистической войны. Коммунисты борются за мир, но не за мир любой ценой… Кто хочет установления действительного и прочного мира, тот должен всеми возможными силами и средствами бороться против фашистских захватчиков и поработителей» [19].
Иными словами, прочный мир можно установить, только развязав сначала войну и победив ней. Но «…капитулянтство буржуазии является одной из решающих причин, придающих развертывающейся новой империалистической войне своеобразный однобокий характер» [20].
5. Буржуазно-демократические страны экономически намного сильнее, чем страны блока.
Это теме посвящено много места в брошюре, включая несколько сравнительных таблиц под заголовком «Соотношение сил блока агрессоров и буржуазно-демократических государств». Сравниваются экономические показатели и вооружение Германии, Италии, Японии, с одной стороны, и США, Англии, Франции — с другой в пользу последних: «…последние вооружения Англии, Франции и США меняют соотношение сил отнюдь не в пользу агрессивных государств. Наконец, если взять соотношение сил между агрессорами и всеми неагрессивными государствами, то и экономическая, и военная слабость фашистского блока окажется еще более разительной» [21].
Подразумевается, что экономический и военный перевес над противником — вполне достаточное основание для начала полномасштабной мировой войны и только трусость правительств демократических государств, их «зараженность пацифизмом» мешает им сделать этот правильный шаг.
6. Мировая война против «блока агрессоров» для СССР будет справедливой в любом случае, независимо от того, кто ее начнет.
Согласно «Краткому курсу истории ВКП(б)» (написанному, в соответствии с легендой, лично Сталиным и опубликованному годом раньше брошюры Лемина), войны бывают справедливые и несправедливые:
«Большевики считали, что война бывает двух родов:
а) война справедливая, незахватническая, освободительная, имеющая целью либо защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения, либо освобождение народа от рабства капитализма, либо, наконец, освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов, и
б) война несправедливая, захватническая, имеющая целью захват и порабощение чужих стран, чужих народов.
Войну первого рода большевики поддерживали. Что касается войны второго рода, большевики считали, что против нее следует вести решительную борьбу вплоть до революции и свержения своего империалистического правительства» [22].
Из этого следует, что:
«Война народов неагрессивных демократических держав против фашистской агрессии тоже была бы справедливой войной»/
И дальше:
«…Незачем говорить, что, если бы Советскому Союзу пришлось дать вооруженный отпор фашистским разбойникам или выполнить свои международные обязательства по договорам, касающимся коллективной обороны от агрессии, это была бы самая справедливая, революционно-освободительная, незахватническая война, какую только знает история. Это была бы война всего передового прогрессивного человечества против фашистского варварства и средневековья. Красная Армия била бы противника на той территории, откуда он пришел» [23].
Последняя фраза выглядит неожиданно откровенно и указывает на прямую цель Сталина — бить Германию на ее территории, если Англия и Франция решаться начать против нее войну и вступить для этого в союз с СССР. Каким образом СССР мог бы туда попасть — остается за скобками. В любом случае, «коллективная оборона от агрессии» в контексте последней фразы означает советский упреждающий удар по Германии, а вовсе не оборону от нападения, реальность которого была более чем туманна.
И еще. Фраза, что такая война была бы «революционно-освободительная», прямо указывает на ее цели, выходящие далеко за рамки победы над одним «агрессивным блоком» и охватывающие весь мир, куда бы СССР удалось дотянуться. Именно с таким идеологическим настроем Красная армия действительно вступила в мировую войну в сентябре 1939 года, но только уже в союзе с Германией. При таких глобальных целях выбор союзника — дело тактики.
7. Врагом СССР в данный момент является не весь капиталистический мир, а только его часть.
Буквально это выглядело так: «Речь идет не о двух группах дерущихся между собой разбойников, а об одном фашистском разбойничьем блоке, об одном центре международной реакции, о мировом фашистском жандарме, который хочет поработить весь мир, который претендует на чужие территории, на закабаление чужих народов и прикрывается при этом обманным лозунгом “неимущих наций”» [24].
Такое заявление должно было, с одной стороны, успокоить потенциальных союзников, с другой — ограничить проявления эмоций населения, направив их — пока! — только в одну сторону.
8. Вторая мировая война намного быстрее, чем первая, перерастет в гражданскую, что приведет к победе социализма в Европе.
Этот тезис в некотором роде должен был компенсировать ограничения, наложенные предыдущей установкой, где речь шла только об «одном разбойничьем центре»: «Тыл агрессоров слаб и неустойчив. Растет возмущение народов Германии, Италии, Японии против фашистской политики голода и войны. Превращение империалистической войны, затеянной агрессорами, в гражданскую войну народов против ненавистных фашистских диктатур в нынешней обстановке произойдет гораздо быстрее, чем в первой мировой империалистической войне!» [25]
Перерастание мировой войны в гражданскую никак не могло — согласно общеизвестной советской доктрине о мировой революции — ограничиться только территорией стран «империалистического блока». Присутствие Красной армии в центре Европы должно было гарантировать ее распространение на все территории, затронутые войной.
9. В данный момент страны «блока» планируют нападение на некую «крупную державу».
Эта установка — один из самых сложных моментов сталинской военной пропаганды. В тот момент, после аншлюса Австрии и захвата Германией Чехословакии очевидной целью дальнейшей германской экспансии была Польша. Но этой угрозы было явно недостаточно, чтобы открыто призывать западные страны напасть на Германию. К тому же идея защиты Польши от внешней агрессии никак не могла быть озвучена Сталиным ввиду собственных планов того же рода.
Поэтому в качестве потенциальной жертвы «блока агрессоров» выступает некая неназываемая «великая держава»:
«Сущность этого нового этапа заключается в том, что фашистские агрессивные государства лихорадочно готовятся к дальнейшему расширению масштаба второй империалистической войны. Они готовятся к нападению на крупную державу. Если до сих пор война со стороны фашистского блока носила однобокий характер по отношению к сильным буржуазно-демократическим державам и разыгрывалась за счет мало защищенных народов, то в настоящий момент речь идет уже о подготовке к нападению и расчленению крупных европейских держав» [26].
В другом месте брошюры имеется более определенное указание на Францию. «Острие фашистской агрессии натравлено теперь против Франции. Ее атакуют и с востока, и со стороны Средиземного моря, и от пиренейской границы… Францию отрезают от ее африканской империи, на важнейших коммуникациях закрепляются враждебные Франции государства, а на Пиренеях установлен третий фашистский фронт против Франции» [27].
Упоминается здесь — но в совершенно фантастическом контексте — и Польша: «Польская пресса обвиняла Францию — и вероятно не без основания — в том, что Франция натравливает Германию на Польшу своими поощрениями германской агрессии на Восток» [28].
Все это — чистые выдумки Сталина. Ни Германия не готовила в те времена прямого нападения на «великую державу» Францию, ни Франция не подстрекала Германию напасть на Польшу. Как известно, дело обстояло ровно наоборот.
Этот информационный хаос, с одной стороны, ставил своей целью внушить Западу, что Германия собирается нападать на него первой и спасение — только в союзе СССР, с другой — создавал у потребителей этой пропаганды внутри страны полностью ложную и неадекватную картину внешнего мира. Впрочем, вся книга служила этой задаче.
Еще более фантастическим выглядит утверждение, что «блок агрессоров» угрожает США: «Фашистский блок ведет жестокую и беспощадную войну против буржуазно-демократических держав. …Речь идет о разделе Британской империи, речь идет о жизни или смерти Франции как великой державы и как самостоятельного государства вообще, речь идет о генеральной атаке трех агрессивных государств на Американский континент» [29].
Последняя фраза — о нападении Германии, Италии и Японии на американский континент — могла быть рассчитана только на полностью замороченных и вообще ничего не понимающих в происходящем советских граждан.
10. Советский Союз — «самая могучая сила мира», и только благодаря этому он еще не стал объектом агрессии.
Формулируется это так:
«Советский Союз является самой могучей и самой решающей силой мира. Он проводит свою самостоятельную политику, не давая провокаторам войны возможности осуществлять их антисоветские планы» [30].
«Наша Красная Армия — это самая многочисленная, самая могучая, наилучше технически оснащенная армия в мире. Это армия героев и патриотов…» [31]
«Если бы не наша сила и мощь, Советский Союз давно бы уже был объектом нападения фашистских агрессоров» [32].
Это, видимо, самый важный тезис всей книги. Каким образом Советский Союз, не имеющий в Европе границ с Германией, мог бы стать жертвой ее агрессии — остается непонятным. Но утверждение о том, что СССР — самая сильная страна мира, в сочетании с вынесенным в название утверждением о том, что война уже идет, доносит до сведения советского населения и советских солдат ясную мысль о том, что победоносная для СССР мировая война неминуема и уже совсем близка.
Заканчивается текст книги выдержкой из известной речи Ворошилова на параде 1 мая 1939 года, где было среди прочего заявлено:
«Наш народ любит мир… Но он умеет и воевать. И не только умеет, но и любит воевать».
Такова была картина мира, выстроенная сталинской пропагандой для советского населения к лету 1939 года. Из нее следовало, что начатая в конце 1920-х годов программа вооружения страны была через 10 лет уже в целом завершена и Сталин считал себя подготовленным для участия в победоносной мировой войне. Не хватало только самой войны.
***
О том, в какой степени сталинская военная пропаганда была эффективна, можно судить по воспоминаниям немецкого журналиста Вольфганга Бретхольца, который бежал от нацистов сначала в Чехословакию, потом в Польшу и в сентябре 1939 года оказался интернированным на польской территории, захваченной Красной армией:
«Из всех моих разговоров с советскими офицерами постоянно следовало, что, хотя они оккупацию районов Восточной Польши рассматривают как окончательную аннексию, пакт с гитлеровской Германией, на котором эта оккупация базировалась, однако, — только кратковременный союз… В конце концов я пришел тогда к убеждению, что Красная армия рассматривает свой первый бросок за пределы Советского Союза как начало похода за захват мира. Когда я сам или мои иностранные товарищи по несчастью выражали желание освободиться из нашего плена в Гусятине и уехать на родину, русские, будь то офицеры, комиссары или простые солдаты, смеялись и говорили: “Куда вы так торопитесь? Подождите пару месяцев, и мы сами доставим вас обратно в ваши страны. Ведь когда фашисты и капиталисты разобьют друг другу головы, тогда народы всех стран в мире поднимутся против своих угнетателей, развяжут пролетарскую революцию и позовут на помощь Красную армию. Тогда мы продолжим поход, который сейчас начали, и завоюем весь мир”. А те из советских офицеров, которые немножко знали географию, добавляли: “Прежде чем окончится эта капиталистическая война, мы будем в Варшаве, Праге и в Берлине, в Вене, Будапеште, Бухаресте, Белграде и Софии”».
Превентивное нападение Германии на СССР июне 1941 года если не разрушило эти планы полностью (все перечисленные столицы действительно стали в конце концов советскими), то потребовало кардинальной корректуры их идеологического сопровождения.
Летом 1939 года советская пропаганда громко сожалеет о том, что трусливые «пособники фашистских агрессоров» никак не решатся начать против последних полномасштабную войну. Параллельно идут независимо друг от друга официальные переговоры с «пособниками агрессоров» Англией и Францией и тайные переговоры с самим «агрессором» — Германией.
В августе 1939 года удалось подбить на начало войны и совместный раздел Европы не Англию с Францией, а Германию, что резко поменяло идеологический расклад.
Германия внезапно стала лучшим другом СССР, а главными врагами («разжигателями войны») сталинская пропаганда представила Англию и Францию. Что не мешало Сталину одновременно заниматься тайной подготовкой нападения на Германию, а в перспективе и на Англию с Францией.
После 22 июня 1941 года происходит следующая рокировка: главный враг СССР и всего человечества — Германия, а Англия и Франция — друзья.
В 1945 году начинается Холодная война. Главный враг СССР — США, а потом — НАТО в целом.
После 1945 года военные усилия Сталина, а потом и его преемников направлены на то, чтобы, как и в 30-е годы, подготовить победоносную войну против западного (и не только) мира, но уже атомную. Планы Варшавского договора (то есть СССР), предусматривавшие начало третьей мировой войны захватом Западного Берлина и выход к 30-му дню войны на Пиренеи, были, при всей их очевидной безнадежности, актуальны вплоть до 1987 года.
В разное время роль «главного врага» в советской пропаганде могли играть разные страны, но цели внешней политики СССР практически не менялись за все годы его существования.
При этом никогда за всю советскую историю не существовало в мире стран, которые были бы способны на неспровоцированную агрессию против СССР с целью победы над ним и оккупации его территории.
Даже Гитлер не был исключением.
Примечания
Комментарии