Идеальные поломки. О неаполитанской технике

Заметки зоркого наблюдателя: Неаполь против машин

Карта памяти 12.09.2016 // 3 003
© Продавец блинов. Кон. XIX — нач. ХХ в. Фото: Зон-Ретель А. Идеальные поломки /
Пер. с нем. А. Ярина. М.: Грюндриссе, 2016. С. 80

От редакции: Редакция Gefter.ru благодарит издательство «Грюндриссе» за любезно предоставленную возможность публикации фрагментов только что вышедшего в свет русского перевода книги немецкого экономиста и философа-марксиста Альфреда Зон-Ретеля «Идеальные поломки».

В Неаполе все технические сооружения обязательно сломаны. Если здесь и встречается что-либо исправное, то лишь в порядке исключения или по досадной случайности. Постепенно начинаешь думать, что эти вещи так и фабрикуются, уже сломанными. Мы говорим сейчас не о дверных ручках, которые в Неаполе все еще остаются чем-то мифическим и приделываются к дверям лишь в качестве некоего символа, — это объясняется тем, что двери там для того только и навешиваются, чтобы стоять открытыми, и если вдруг сквозняк такую дверь захлопнет, она снова, сотрясаясь всем корпусом, с ужасным скрежетом распахивается; Неаполь с запертыми дверями можно было бы уподобить Берлину без мансард — но речь у нас пойдет о настоящих механических устройствах и агрегатах.

И дело здесь не в том, что эти устройства не работают, потому что они сломались. Напротив: у неаполитанцев они начинают работать именно после того, как сломаются. Неаполитанец выходит в открытое море на моторной лодке даже при таком шквальном ветре, при котором мы и шагу ступить не решимся. И все у него идет не так, как бы нужно, но кончается всегда более или менее благополучно. С неколебимым самообладанием он умудряется, скажем, в трех метрах от берегового утеса, где бушует прибой, грозящий разнести его лодку в щепы, опорожнить поврежденный бензиновый бак, в который просачивается вода, и вновь его наполнить, не заглушая при этом мотора. Если понадобится, он сварит для пассажиров кофе прямо на крышке двигателя. Или с бесподобной сноровкой отыщет на дороге и вставит в свою заглохшую машину какую-нибудь щепочку, и машина опять поедет — само собой, пока вскоре снова не сломается. Окончательная починка внушает ему отвращение, он тогда предпочтет совсем отказаться от машины.

Ничего другого он и представить себе не может. Он уставится на вас с удивлением, если вы скажете ему, что это не дело — так обращаться с мотором, да и с любыми техническими устройствами. Он будет с жаром вам возражать: для него сущность техники состоит, скорее, в ее способности функционировать в состоянии поломки. Копаясь в неисправной технике, он ощущает себя ее хозяином, чувствует свое превосходство над ней. Этой своей мастеровитостью и неизменным присутствием духа, с которыми он предотвращает любую опасность, с необычайной легкостью извлекая спасительное преимущество как раз из дефекта машины, он, если присмотреться, отчасти походит на американца. Однако в характере его изобретательности больше детского, и ему, как ребенку, во всем сопутствует удача и — тоже как детям — на помощь всегда приходит случай.

polomki-cover

Напротив, все исправное, все, что, как говорится, идет само собой, ему глубоко противно и внушает подозрение, ибо как раз потому, что оно идет само собой, в конечном итоге непонятно, как и куда оно придет. Если первая проба показывает, что процесс налаживается — так или примерно так, как он рассчитывал, — он впадает в патриотический раж: “Evviva l’Italia!!”, и уже близок к тому, чтобы счесть свою страну вершиной цивилизации, воздвигшейся выше всех остальных народов. Впрочем, таким монстром он все же никогда не становится, и даже на железнодорожной ветке Кастелламаре – Неаполь, которая за полстолетия своего существования постепенно сделалась чем-то профанным, пассажиры часто до последней минуты не знают, куда она их доставит. Такова, по крайней мере, философия начальника станции, которую он мне изложил в ответ на мои расспросы. С этим, в сущности, ничего не поделаешь: исправный механизм работает, и в этом нет никакой его особой заслуги, force majeure и пути Господни неисповедимы. Колдовство, однако, всегда бывает побеждено тем, что механизм ломается. И случается это — там, где такое удается устроить, — очень быстро и даже чаще, чем считает нужным этот осмотрительный человек. Возможно, здесь играет свою роль климат, но как бы то ни было, это не приносит большого вреда, так как только и заставляет вспомнить, что вещь должна снова заработать.

Опасность в этом отношении составляют как раз те стихии, например электричество, которые в принципе нельзя испортить и о которых нельзя с достоверностью утверждать, что они вообще от мира сего. Однако для подобных вещей в Неаполе выделена особая сфера. Эти таинственные духовные сущности беспрепятственно сливаются с лучами религиозной славы, и на неаполитанской иконе праздничные лампочки составляют единое целое с лучистой короной Мадонны — к вящему восторгу благочестивых душ. С другой стороны, вряд ли сыщется что-то более убогое, чем профанное, то есть чисто практическое использование электричества в Неаполе. Поистине, испытываешь прямо-таки вселенское сострадание при виде электрической лампочки, которая безнадежно сопротивляется унылому мраку, меланхолически покачиваясь под потолком, на смех и в презрение всему свету. До сих пор неисследованным остается также неумолимый закон, согласно которому каждые пару дней из трамвая уходит весь ток; фраза “La corrente non c’è” [1] служит простой формулой для обозначения этого обстоятельства. Быть может, исправно работать могли бы телефоны, если бы телефонные номера хоть чему-то соответствовали, либо будь доступен официальный их перечень, или существовали бы справочные бюро, раскрывающие тайну этих чисел. Словом, как ни трактуй отдельные частности, эти системы уже не принадлежат в Неаполе к чисто технической сфере.

Но техника, скорее, начинается там, где человек накладывает вето на враждебный, замыкающийся в самом себе автоматизм машин и сам вторгается в машинный мир. И тут оказывается, что он несравнимо возвышается над законами техники. Ибо он присваивает себе власть над машиной не столько потому, что изучил инструкцию, как потому, что обрел в машине свое собственное тело. Хотя сначала он и разрушает враждебную человеку магию бесперебойного механического функционирования, но сразу затем сам вселяется в разоблаченное чудище и утверждается в его простой душе, радуясь этой поистине телесно усвоенной собственности и доходя до беспредельного господства, утопического всевластного бытия. При этом он уже не впадает в техницистское высокомерие своего телесно порабощенного инструмента: иллюзорность и обман его чисто призрачного существования он сразу прозревает своим неподкупным взглядом; какая-нибудь щепочка или тряпочка тоже легко это доказывают. Правда, сила порабощенного неизбежно снова и снова проявляет себя посредством мощных победоносных толчков. С дикой страстью несется он вперед на своей машине и если не сокрушит что-нибудь на своем пути — уличную стену, или повозку, запряженную осликом, или собственную машину, значит, вовсе не стоило выезжать. Настоящая собственность должна быть использована на всю катушку, иначе что с нее возьмешь, ее нужно употребить до последнего остатка, полностью исчерпать, поглотить и пожрать. И все же в целом можно сказать, что отношение неаполитанца к своей машине вполне добродушное, хотя и немного брутальное, — в точности как к ослу.

Лишь сильнее привязанная к немногочисленным своим основным предусмотренным функциям техника обретает здесь самые удивительные новые приложения и со столь же поразительным и неоспоримым умением вторгается в совершенно чуждую ей сферу жизни. Об электрической лампочке, зажженной к вящей славе Мадонны, речь уже шла. Другим примером может служить мотор, извлеченный из расплющенного мотоцикла и со своей ходуном ходящей осью вращения приспособленный для взбивания сливок в молочном кафе. Такими неожиданными способами современная техника поддерживает обычаи этого странным образом уцелевшего — с современными трамваями и телефоном — XVII века и даже, как ни противится, повсеместно служит фоном для свободы этой жизни. Механизмы не могут образовать здесь цивилизационного континуума, к чему они предназначены: Неаполь оборачивает их лицом вспять.

Современной технике приходится здесь примерно так же, как какой-нибудь захолустной рельсовой ветке, брошенной и проржавевшей, тянущейся по улицам Монте Санто. Когда-то, бог весть по какой причине, эта ветка попала в рекламную кампанию неких грандиозных проектов. Тот шум давно смолк и забыт, но такова уж беспримерная логика функционирования, что теперь эта ветка, к восторгу уличной детворы, приносит сюда по своим желобкам воду из какого-то заблудившегося водопровода, так что вся округа радуется этому пришедшемуся весьма кстати источнику. Примерно так в этом городе сложнейший технически нацеленный инструментарий совмещается с простейшим и совершенно непредсказуемым его применением. Для такого противоречащего самому их замыслу использования технические инструменты совершенно не приспособлены, поэтому они ломаются, не достигая собственной цели.


Примечание

Тока нет (итал.).

Перевод Александра Ярина

Издательство «Грюндриссе» выражает признательность Беттине Вассманн, Ивану Болдыреву, Анне Шибаровой и Ансельму Бюлингу за помощь в подготовке издания, а также Карлу Фрайтагу, написавшему предисловие к русскому изданию.

Источник: Зон-Ретель А. Идеальные поломки / Пер. с нем. А. Ярина. М.: Грюндриссе, 2016. С. 75–85.

Комментарии

Самое читаемое за месяц