Иркутская область как действующая модель послепутинской России

Иркутская область и особенно мой родной Иркутск — это, как известно тем, кто следит за региональными выборами, территория, почти все постсоветские годы голосовавшая совершенно отдельно от остальной страны. И в ельцинские, и в путинские времена голосование на федеральных выборах за партию власти в нашей области обычно было с коэффициентом «-10%» к средней цифре по стране. Одно время в статьях столичных электоральных аналитиков появилось даже выражение «иркутская аномалия». Однако мало кто, замечая это, пытался серьезно изучать мотивы такого голосования и причины устойчивости этой славной традиции. Обычно все ограничивались традиционным штампом о «традиционном для Иркутска протестном голосовании». Нисколько не претендуя на научный анализ, хочу тем не менее сделать хотя бы какие-то беглые наброски по теме.

А для этого возьмем нашумевшие местные выборы: на них то, о чем я хочу написать, проявилось вполне наглядно. Начнем со знаменитого провала в 2010 году на выборах мэра Иркутска кандидата-единоросса С. Серебренникова. Его соперник, предприниматель В. Кондрашов, поддержанный КПРФ, получил тогда 62,32% голосов (за него проголосовали 92 210 человек из 138 424 голосовавших), а С. Серебреников — только 27,21% (40 261 человек). Явка составила скромные 31,2% — но это было все-таки на 5% больше, чем на предыдущих выборах мэра. Курьезной особенностью того разгрома стало то, что единоросс Серебренников проиграл на всех участках, за исключением одного: в иркутском СИЗО он таки победил.

Проигравшего С. Серебреникова, кстати, выдвинул на тех выборах (и всячески поддерживал во время кампании) не кто-нибудь, а сам тогдашний губернатор области Д. Мезенцев, друг и соратник В. Путина еще по Питеру. Д. Мезенцев, одновременно с неудачными для «Единой России» выборами мэра Иркутска, тогда же с треском провалил и выборы мэров в других крупных городах области, где кандидатов-единороссов победили коммунист (в Братске) и эсер (в Усть-Илимске). А в Ангарске с тех времен ситуация с исполнительной властью надолго вошла в полосу турбулентности. После проигрыша Серебренникова местные привластные журналисты, пиарщики, политологи и политтехнологи (а в Иркутске, где рабочих мест для гуманитариев маловато, это часто одни и те же люди), как и следовало ожидать, машинально заговорили о «традиционном для Иркутска протестном голосовании». Хотя рост явки и пугающе большой разрыв в голосах явно говорили, что дело не только в протесте. И главное, никто всерьез не задавался вопросом: если это протест, то против чего? В общем, было ясно, что оборот «традиционно протестное голосование в Иркутске» сильно обессмыслился.

Выборы мэра Иркутска 2010 года, таким образом, оказались неизученными, ни социологи, ни политологи их результаты подробно не разобрали. Мэру-коммунисту быстро оформили членство в «Единой России» под обещание денег. А заодно в Москве решили, что губернатор-вахтовик Мезенцев как-то не справляется. И в мае 2012 года его перебросили на повышение: он получил высокий пост в ШОС. Вместо него В. Путин назначил губернатором (говорили, что с подачи С. Чемезова) уроженца региона, иркутского предпринимателя С. Ерощенко. Казалось бы, лучшей кандидатуры, чтобы переломить тенденцию и как-то уже аннигилировать «иркутскую фронду», было не найти. И местный, и предприниматель, и возглавлял областное «Правое дело», тогда прохоровское, и дружен с одним из неформальных «хозяев» области Чемезовым — что еще нужно?

Кстати, несколько слов об «иркутской фронде». Точнее, об иркутской политико-предпринимательской элите, которая, как часто пишут, «съедает» всех делегированных Москвой губернаторов — и Мезенцева, и до него Тишанина, и после него Ерощенко. Действительно, несмотря на свою некоторую размытость, отсутствие монолитности и, так сказать, «текучесть кадров», эта самая местная элита существует — и в свете обсуждаемой темы обладает по крайней мере одной важной способностью: договариваться между собой по важным вопросам. Здесь можно было бы вспомнить богатую на яркие сюжеты историю иркутской экономики и бизнеса. Приведу только один пример: региональный оператор связи «Байкалвестком», недавно принудительно поглощенный (по сути, уничтоженный) Tele2, имел 55% рынка в Байкальском регионе, и «большая тройка» операторов в период работы «Байкалвесткома» напоминала в Иркутске бедных сироток. Примеров успешной работы именно региональных компаний было много, федеральный центр, конечно, со временем все, что мог, забрал себе или встроил в федеральные сети — но люди-то остались.

В общем, новоиспеченный губернатор Ерощенко воспринял свое назначение как знак принадлежности уже к другой элите и способности своих земляков договариваться между собой недооценил. Поуправляв областью три года и попрактиковавшись в укрощении местных политических противников (а заодно конкурентов по бизнесу), он решил избраться еще на пять лет и попросил президента об отставке. Многим было очевидно, что он сильно рискует, а политолог С. Беспалов сразу предрек ему неминуемое поражение. Но те, кто работал на Ерощенко, были, конечно, уверены в победе шефа на будущих выборах, — все-таки ничто так не убеждает человека в правильности его взгляда на мир, как хорошая зарплата.

Сам Ерощенко, впрочем, все-таки что-то подозревал — и за полгода до собственной отставки и назначения досрочных выборов губернатора неожиданно на всякий случай руками депутатов-единороссов провел решение об отмене выборов мэра Иркутска. Сделано это было максимально незаметно, в предновогодней суете, — и только ради того, чтобы помешать победившему в 2010 мэру В. Кондрашову выдвигаться повторно в марте 2015 года, с большой вероятностью победить и как-то повлиять на выборы губернатора в сентябре. Вместо Кондрашова, чьи полномочия закончились в марте 2015 года вместе с существованием должности выборного мэра, на должность градоначальника был назначен сын давней соратницы генпрокурора Ю. Чайки А. Ковалевой местный предприниматель Д. Бердников — и С. Ерощенко решил, что город теперь-то у него под контролем. История с выборами мэра 2010 года казалась ему далекой и незначительной, хотя, именно отменяя выборы мэра, он уверенно шагнул на грабли.

В сентябре 2015 года, как говорится, случилось страшное. В первом туре С. Ерощенко вроде бы победил, получив 270 526 голосов (или 49,60%), то есть для избрания в первом туре ему не хватило каких-то несчастных двух тысяч голосов — а взять их оказалось неоткуда. Его конкурент С. Левченко, руководитель иркутской организации КПРФ, уже выдвигавшийся в губернаторы в 2001 году и едва не одолевший тогда во втором туре Б. Говорина, получил 199 702 голоса (или 36,61%). Явка в первом туре была слабоватая — 28,3%. Был назначен второй тур, кому-то все еще казалось, что у врио губернатора все под контролем, — но вся местная бюрократическая прослойка уже понимала, что кресло под путинским назначенцем Ерощенко шатается. Он сменил команду, попытался обновить кампанию, сделал новые баннеры, выкинул на помойку самоуверенный и глупый лозунг «Впереди много работы» — но было уже поздно.

Во втором туре единоросс С. Ерощенко проиграл, причем проиграл разгромно, заставив вспомнить те самые злополучные для «Единой России» выборы мэра 2010 года (роковую отмену выборов мэра, думаю, он вспоминал потом много раз). Он получил по втором туре 288 927 голосов (или 41,46%), то есть почти столько же, сколько в первом туре. А вот С. Левченко — 392 942 голоса (56,39%), то есть почти в два раза больше, чем в первом туре. Резко выросла и явка, составившая во втором туре 36,61% (плюс 8%). Но самая большая неожиданность ждала С. Ерощенко в Иркутске. В родном практически городе, на который он посадил, как ему казалось, «своего человека», он получил настоящий удар в лоб: всего 50 596 голосов (26,96%), в то время как его конкурент Левченко — 135 803 голоса (71,13%) при явке 40,5%. Думаю, что такой катастрофический для действующего губернатора результат еще долго будет просто не с чем сравнить. В столице области местному губернатору, проработавшему к тому же уже три года, практически просто указали на дверь в грубой форме.

Здесь следует напомнить, что С. Ерощенко был дважды назначен на свой пост (то есть прямо поддержан) самим президентом Путиным. И этот фактор был критически важен для многих его сторонников, до последнего не веривших в катастрофу шефа. Для них власть губернатора могла быть настоящей только тогда, когда она получена непосредственно из рук Путина. Поэтому губернатор Левченко для них даже спустя год с лишним все еще «плохой», ненастоящий губернатор. Но выборы есть выборы, и фантомные страдания сторонников архаичного ритуала «получения власти из правильных рук» остаются их личным делом.

И имеет смысл наконец попробовать ответить на вопрос, почему в Иркутске так голосуют, почему тут дело все-таки не в протестном голосовании и почему в иркутских выборах мне с некоторых пор мерещится в каком-то смысле практически модель послепутинского будущего всей России. Оговорюсь сразу: в основе нижеследующих выводов не лежит никакого научного анализа или исследования, они сделаны просто на основе личного опыта обычного иркутского избирателя, на основе наблюдений, общения, достаточно хаотического чтения. Я, к слову сказать, не верю ни в какой специфический свободолюбивый «сибирский характер». И слово «сибиряк» в графе «национальность» в бланке переписи населения считаю просто блажью уровня «Одноклассников».

Не было и нет в «иркутской аномалии», мне кажется, ни особого сибирского свободолюбия, ни особой политической оппозиционности. Дело просто в сочетании нескольких причин. Во-первых, в постоянных поражениях партии власти в Иркутске виноваты, конечно, сами ее представители, ибо Иркутску в этом смысле всегда доставались достаточно слабые кадры. Губернатор Мезенцев, например, в 2010 году решил помочь своему кандидату — и развесил по городу рекламные щиты, на которых обнимался с С. Серебрениковым под лозунгом «Работаем вместе!». Плакаты вызвали вал насмешек: нелепость этого шага непопулярного Мезенцева была очевидна. Его протеже Серебренников тоже вел предвыборную кампанию так, будто выборы уже позади и он уже давно мэр Иркутска и повелитель стихий. То же самое один в один демонстрировал в 2015 году и кандидат С. Ерощенко, вся кампания которого была построена так, будто выборы давно выиграны, и шла под лозунгом «Впереди много работы!». Эта наглая самоуверенность, конечно, изумляла избирателей. Они чувствовали неуважение, понимали, что какие-то люди за них все заранее решили, даже не спросив их мнения. Причем решили не где-нибудь — а в Москве.

А отношение к столице, отобравшей у региона еще на памяти нынешнего работающего поколения все крупные промышленные предприятия, в Иркутске у многих людей и было, и есть — выразимся мягко — отвратительное. Любой нормальный человек в Иркутске понимает: если в каком-то политическом сюжете появляется «рука Москвы», значит, что-то опять хапнут, и неважно кто, олигархи или федеральная власть. В основе такого устойчивого недоверия к дорогой столице лежит не какой-то провинциальный комплекс, а просто обычный жизненный опыт. Так что если человек идет на выборы «от Москвы», значит, после встречи с ним надо проверить, в кармане ли кошелек.

И, наконец, об основной, как мне кажется, причине многолетней привычки иркутян голосовать не так, как хочет начальство. Дело в том, что в Иркутске сформировалась в чем-то уникальная ситуация. С одной стороны, в городе и области люди всегда прекрасно понимали, что такое «прямое управление» из центра, и любая попытка такого управления (даже на выборах) всегда вызывала настороженность, если не враждебность. А с другой стороны, это же достаточно активное население сформировало ту самую местную политико-предпринимательскую элиту, которая научилась не только договариваться между собой (а по необходимости — и с кем-то в Москве), но и выдвигать собственных проходных кандидатов, опираясь на легальные возможности и используя конкурентные выборы как реальный инструмент. Причем эти местные кандидаты (те же В. Кондрашов и С. Левченко) были не просто альтернативой кандидатам-единороссам, поддерживаемым условной «Москвой», но альтернативой вполне системной. И в конце концов, выиграв выборы, работали (а Левченко работает в настоящее время) в обычном штатном режиме, решая вопросы города и региона. Разница была только в том, что эти победившие кандидаты были избраны голосами иркутян, а не заброшены в город из Москвы на партийную работу.

То, что в Иркутске партия власти с ее федеральным ресурсом регулярно проигрывала местным кандидатам и стабильно получала на выборах низкие результаты, — это вполне наглядный пример того, как может функционировать политическая система, в которой, условно говоря, нет Путина как решающего фактора, перевешивающего все остальные. И единоросса С. Серебренникова продвигал в мэры «личный друг Путина» губернатор Мезенцев, и единоросса С. Ерощенко сам Путин дважды лично рукополагал на губернаторство — а ничего не получилось ни у того, ни у другого. Не получилось при том, что наш президент находился на вершине славы и могущества. То есть, оказывается, можно и без Путина выигрывать выборы и нормально работать.

Кстати, интересно сравнить результаты только что прошедших выборов в Думу с выборами Думы прошлого созыва. Проверить, так сказать, «иркутскую аномалию» в действии на свежем примере. В 2011 году явка была целых 46%, «Единая Россия» получила в Иркутской области 248 751 голос (27,79%), а КПРФ — 312 709 (то есть 34,93%). В сентябре нынешнего года картина была вроде бы совершенно другая: «Единая Россия» получила 262 030 голосов (39,80%), наконец-то одержав победу. А КПРФ — 158 295 голосов (24,05%). Казалось бы, от «аномалии» ничего не осталось, хотя даже по составу Думы совершенно очевидно, какими были эти выборы и как соотносится полученный на них «результат» с реальностью. Но даже такие результаты — вполне «иркутские», если приглядеться. По голосованию за «Единую Россию» Иркутская область — на 69-м месте по стране (из 85), наименьший по стране результат у «ЕР» в Алтайском крае (35,19%). Результаты же голосования за КПРФ в области, наоборот, для этих выборов (на которых КПРФ продолжила терять свой электорат) даже высокие: 24% — это третий результат в голосовании за КПРФ по стране.

Но самое главное, явка на этих выборах в сентябре 2016 года составила в области 34,66% (сокращение по сравнению с 2011 годом сразу на 8%). Это одна из наименьших явок в стране, меньше было только в Санкт-Петербурге (32,7%) и Томской области (33,86%). То есть на эти выборы многие иркутские избиратели просто махнули рукой и не пошли, а «Единая Россия», если посмотреть абсолютные цифры, получила в области всего на 13 000 голосов больше, чем в 2011 году. То есть количество ее сторонников практически не выросло.

И последнее. Иногда мне вообще кажется, что многие люди в Иркутске и в области голосуют не столько за реальные партии, «ЕР» и «КПРФ», сколько за какие-то пока еще не существующие, гипотетические партии, которые могли бы быть на их месте. Это, конечно, мой чистый домысел, имеющий, однако, некоторые основания. В таком голосовании, при всей его некоторой фантастичности и «оторванности от реальности», мне кажется, проглядывает как раз правильное отношение к этой самой реальности. «Иркутские выборы» — это важная попытка голосования за какое-то будущее, попытка создания того самого «образа будущего», который напрочь отсутствует сегодня в официальной картине мира, предлагаемой нам нашими погруженными в прошлое руководителями и воюющей со всем миром государственной пропагандой.

И, честно говоря, приятно знать, что электоральный каток, запущенный из Москвы, каждый раз вынужден как-то притормаживать и маневрировать, чтобы объехать этот угрюмый несдвигаемый валун под названием «Иркутская область», где живут люди, у которых вошло в привычку даже ошибки совершать самим, отправив «доброго дядю» восвояси, кто бы он ни был. Мне кажется, когда-нибудь так и будет в послепутинской России.