Ярузельский: испытание Россией

От редакции: Благодарим издательство «АИРО-XXI» за предоставленную возможность публикации фрагмента книги журналиста-международника Петра Черемушкина «Ярузельский: испытание Россией».

Ярузельский и папа римский Иоанн Павел II

Избрание 16 октября 1978 года Краковского кардинала Кароля Войтылы римским папой, принявшим имя Иоанн Павел II, стало неприятным известием для властей предержащих в Польше и вызвало тревогу, если не сказать — панику. С не меньшей настороженностью отнеслись к избранию поляка главой Ватикана и в Кремле, и на Старой площади в ЦК КПСС. Для коммунистов он был опасным врагом, остававшимся последовательным христианином-католиком, несмотря на свою жизнь в государстве, где атеизм был официальной доктриной и где власти всячески притесняли католическую церковь (что имело обратный эффект и только способствовало росту ее популярности). Авторитет Войтылы был чрезвычайно велик как в Польше, так и за ее пределами, а Краков, где он был кардиналом, считался оплотом антисоветского, если не сказать — антирусского сопротивления.

В тот октябрьский день по всей Польше забили колокола. То, что папой римским стал поляк, вызвало у простых людей огромную радость и вселило в них большую надежду. Что касается властей ПНР, то современные историки считают, что для них это событие означало поражение в дипломатической игре, которую они вели с Ватиканом. Отношения Ватикана и Польши — крупнейшего государства советского блока, социалистической страны, 90 процентов населения которой считали себя верующими католиками, всегда были предметом особого внимания как польского, так и советского руководства.

Официально власти ПНР выразили удовлетворение в связи с избранием Кароля Войтылы римским папой. Были направлены поздравления от имени Первого секретаря ЦК ПОРП Эдварда Герека, председателя Государственного совета Генрика Яблоньского и премьер-министра Петра Ярошевича.

Уже первое выступление Иоанна Павла II вечером в день избрания принесло ему огромную популярность. Лозунгом его понтификата стала фраза: «Не бойтесь, откройте дверь Христу!». Считается, что Войтыла совершенно изменил дух папства. Он запомнился своим необыкновенным обаянием и открытостью. Как пишут польские историки, своей спонтанностью и непосредственностью он смог открыть сердца миллионов. В своих многочисленных пастырских поездках — а Войтыла посетил более 130 стран — он часто обращался к верующим на языке той страны, куда приезжал, при этом многие его проповеди были обращены к молодежи. Иоанн Павел II любил говорить по-русски, побывал во многих республиках бывшего СССР: в Украине, Грузии, Армении, Казахстане, Литве. Но в Россию его так и не пустили: Русская православная церковь не сняла свое вето на визит папы, несмотря на неоднократные приглашения по государственной линии.

Один из первых визитов Иоанн Павел II совершил в Польшу, куда впоследствии возвращался не раз. Просоветские власти ПНР не могли запретить эту поездку, учитывая восторг, с которым поляки восприняли избрание своего земляка папой. После долгих переговоров и попыток отложить приезд в июне 1979 года римский папа прибыл в Варшаву. По воспоминаниям современников, соотечественники устроили ему овацию. Вся Польша буквально встала на колени. Из Москвы с некоторым недоумением наблюдали за огромным алтарем, воздвигнутым перед сталинской высоткой в Варшаве, и перемещениями папы в открытой «Чайке» по улицам польских городов. В своей проповеди на той огромной площади, носящей теперь имя Пилсудского, Иоанн Павел II обратился к собравшимся со словами: «Пусть снизойдет Дух Святой и изменит облик земли, этой земли!»

По воспоминаниям Ярузельского, когда 10 июня, после завершения визита папы, его самолет поднялся в воздух из аэропорта Краков-Балице (который после смерти Иоанна Павла II назовут его именем), многие в партийном руководстве вздохнули с облегчением. «В тот момент самым главным было то, что визит прошел спокойно, без инцидентов» [1], — вспоминал генерал и признавался, что власти недооценили значение визита папы римского для укрепления оппозиции. Впрочем, тогда мало кто мог предположить, что всего через год будет создано движение «Солидарность», а сам Ярузельский займет пост премьер-министра, а затем и первого секретаря ЦК ПОРП.

13 мая 1981 года, в разгар польского кризиса, когда «Солидарность» набирала силу, а промосковские власти были совершенно растеряны, на площади Святого Петра в Риме турок, участник террористической организации «Серые волки» Али Агджа совершил покушение на Иоанна Павла II, выстрелив в него из пистолета. Тяжело раненный папа несколько недель находился в больнице, но выжил. Прежние силы покинули его, хотя он и продолжал совершать пешие прогулки и лыжные походы. Организаторы покушения так и не были раскрыты, хотя на суде были предъявлены доказательства участия спецслужб Болгарии, которая, как известно, тесно сотрудничала с КГБ в политических убийствах. Войтыла считал, что пулю убийцы отвела от него Фатимская Божия Матерь и это было одним из ее чудес. Али Агджа был помещен в тюрьму, где его посетил сам Иоанн Павел II, долго беседовал с ним один на один и в конце концов простил его. О содержании беседы ничего не известно.

Кароль Войтыла родился в 1920 году в городке Вадовице под Краковом. Родители его рано умерли, а сам он получил строгое католическое воспитание. В молодые годы у Кароля отмечали актерские способности, он играл в театре, писал стихи. В 1938 году Войтыла поступил в Ягеллонский университет в Кракове, но во время оккупации университет был закрыт. Во время войны он работал сначала на шахте, затем в цехах химического концерна «Солвей». В 1942 году поступил в тайную духовную семинарию, 1 ноября 1946 года был рукоположен в священники и направлен на учебу в Рим, где подготовил докторскую диссертацию.

В 1948 году Войтыла вернулся в Польшу, служил в разных приходах и одновременно преподавал в семинарии и Католическом университете в Люблине. Защиту его диссертации заблокировало Министерство образования ПНР. Вокруг него собралась большая группа молодежи, на которую он оказал огромное духовное влияние. В легенду вошли поездки молодых людей с ксендзом, именуемым Дядей, на байдарках и велосипедах.

В 1958 году Войтыла был назначен вспомогательным епископом Краковского митрополита. Активно участвовал в работе Второго Ватиканского собора, который начался в 1962 году в Риме. В 1963 году он стал архиепископом, митрополитом Краковским, а в 1967-м — кардиналом. Его философские труды привлекали все большее внимание в Польше и за границей. Как следует из открывшихся ныне архивных документов, служба безопасности ПНР вела активное наблюдение за Войтылой, читала его переписку, подслушивала телефонные разговоры [2].

Во время визитов в Польшу Иоанн Павел II не делал прямых антисоветских заявлений и не призывал к свержению существующего строя. Но характер его высказываний и встреч недвусмысленно давал понять, на чьей он стороне. Портреты Святого отца, появлявшиеся на воротах Гданьской судоверфи имени Ленина во время забастовок, вполне ясно демонстрировали, на кого уповают рабочие. Войтыла мог себе позволить сделать недвусмысленный намек в своих выступлениях во время поездок по стране. Однако папа никогда не забывал о том, что он несет свой крест ответственности как публичное лицо, политик и дипломат. Так сказать, оглядывался на правящую партию, что всегда было важным фактором в деятельности Римско-католической церкви: притом что ксендзы призывали не бояться и сохранять национальный дух, они в большинстве случаев волнений и протестов стремились не допустить кровопролития и выступали в качестве сдерживающей силы.

По воспоминаниям лидера «Солидарности» Леха Валенсы, который неоднократно получал аудиенции у Святого отца в Ватикане, тот очень часто задавал первый вопрос о Ярузельском. «Как там генерал? И как у него дела?» — спрашивал папа. Валенса пишет, что первое время он даже возмущался: «При чем здесь Ярузельский? Других поляков, что ли, нет?» Позже Валенса говорил, что оценил прозорливость папы и хорошо понял, почему его беспокоило двусмысленное положение генерала, постоянно искавшего компромисс между интересами Советского Союза, нависшего над ПНР своей военной мощью, и интересами польского общества.

Широко известно высказывание Иоанна Павла II о том, что приход к власти Горбачева был проявлением Божественного провидения. 1 декабря 1989 года в Ватикане состоялась встреча Генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Горбачева с Иоанном Павлом II. Горбачев стал первым советским лидером, который посетил Ватикан с официальным визитом. Событию предшествовала встреча в 1988 году Михаила Горбачева с Государственным секретарем Ватикана Агостино Казароли, приехавшим в Москву на празднование Тысячелетия крещения Руси. После беседы, состоявшейся с глазу на глаз без переводчика, на русском языке, к ним присоединились митрополит Русской православной церкви Ювеналий, который в 1970-е годы возглавлял Отдел внешних церковных сношений, и кардинал Казароли, выполнявший роль фактического министра иностранных дел Ватикана.

По воспоминаниям Анатолия Черняева, внешнеполитического помощника Генерального секретаря КПСС и Президента СССР Михаила Горбачева, тогда все понимали, что католическая церковь — это не только религиозная, моральная, но и политическая, и экономическая сила. Целью Горбачева на встрече являлось разоблачение представления о Советском Союзе как об «империи зла» [3].

В то время считалось большим успехом, что после встречи было объявлено о шагах к установлению официальных отношений между СССР и Ватиканом. Решение в перспективе этих вопросов позволило Горбачеву после аудиенции у Иоанна Павла II заявить: «Мы беседовали со Святейшим папой о первом посещении им Советского Союза».

Встреча стала переломным моментом в дипломатических контактах между СССР и Ватиканом и в процессе возрождения католической церкви в СССР. 15 марта 1990 года между Ватиканом и СССР были установлены официальные отношения, имеющие дипломатический статус. Дипломатические представители государств имели статус дипломатов ad personam и ранг апостольского нунция и чрезвычайного посла соответственно. После распада СССР 5 сентября 1991 года Ватикан признал независимость и суверенитет Российской Федерации.

О взаимоотношениях двух выдающихся поляков Войцеха Ярузельского и Кароля Войтылы, чьи молодые годы выпали на ужасы Второй мировой войны и получивших католическое образование, известно не так уж много. Только по косвенным свидетельствам, по воспоминаниям самого генерала и его дочери Моники можно судить, как складывались отношения двух глав государств, один из которых возглавлял бастион западной религии и культуры, а другой волею судеб оказался главным действующим лицом в поддержании советских порядков в своей стране [4].

Почти девять лет продолжалось это партнерство-соперничество между генералом Ярузельским и папой римским Иоанном Павлом II. После отставки Ярузельского в 1990 году и избрания Президентом Республики Польша Леха Валенсы при каждом визите папы на родину, при каждой его встрече с бывшим лидером оппозиции тот неизменно преклонял колено перед главой Святого престола. Ярузельский, конечно же, этого не делал. Как не делал и президент Квасьневский. Вообще в бытность Валенсы Президентом Польши порой складывалось впечатление, что у этого государства два главы: папа римский Иоанн Павел II и Лех Валенса. И еще не известно, кто главнее.

В своей полемической книге «Когда мы стали старше на 30 лет» Ярузельский писал (уже после кончины Иоанна Павла II), что с его стороны было бы «конъюнктурным преувеличением» утверждать, что их мнения всегда или часто совпадали, тем более в оценке военного положения. Если же оценивать отношения в целом, различные контакты, в том числе переговоры Ярузельского с папой, то можно прямо сказать, что переговоры позволяли приходить к значительному взаимному пониманию [5]. «Это принесло свои плоды на пути исторических перемен, которые произошли в Польше… Церковь была для власти и противником, и союзником. Противником с точки зрения различий в понимании общественного устройства и общественно-политических последствий тех или иных решений. Союзником с точки зрения общего понимания основополагающих национальных интересов, противодействия дестабилизации, смягчения противоречий, прокладывания дороги к согласию» [6], — пишет Ярузельский.

«Одно является несомненным: доктринальные предубеждения, всевозможные ошибки, идиотизмы, совершенные нами в отношении Римско-католической церкви, особенно в 1950-х и 1960-х годах, более всего нанесли ущерб самой власти. В 1970-е и особенно в 1980-е годы ситуация совершенно изменилась. Иллюстрацией этого в наибольшей степени может служить размах строительства храмов и другие выгодные для церкви решения» [7], — отмечает генерал. По его оценке, историческая роль Римско-католической церкви всеобще известна и уважаема, равно как и ее моральное учение.

Через пять дней после введения военного положения Иоанн Павел II направил Ярузельскому письмо следующего содержания: [8]

«Господину Председателю Совета Министров Польской Народной Республики Генералу армии Войцеху Ярузельскому, Варшава.

События последних дней, сообщения о соотечественниках, убитых и раненных после введения 13 декабря военного положения, заставляют меня обратиться к Господину Генералу с огромной просьбой и одновременно горячим призывом о прекращении действий, в результате которых проливается польская кровь.

В течение последних двух столетий польский народ, стремясь установить свою власть в нашем Отечестве, познал немало неприятностей и пролил немало польской крови.

В последней войне и оккупации мы потеряли около шести миллионов поляков, сражавшихся за свободную и независимую Отчизну. В этой исторической перспективе нельзя более проливать польскую кровь, нельзя этой кровью отягощать совесть и пачкать руки соотечественников. Обращаюсь к вам, Господин Генерал, с настойчивой просьбой и одновременно горячим призывом, чтобы вопросы, связанные с обновлением общества, которое с августа 1980 года шло по пути мирного диалога, возвратились на тот же самый путь. Даже если эта дорога является трудной, она не является невозможной. Этого требует благо всего народа.

Требует этого и общественное мнение всего мира, всех обществ, которые справедливо связывают дело мира с уважением прав человека и прав народа. Общечеловеческое стремление к миру требует того, чтобы военное положение в Польше не продолжалось.

Церковь высказывается за это стремление. Приближаются праздники Рождества, которые на протяжении многих поколений объединяли всех сыновей и дочерей нашего народа за преломлением Рождественского хлеба [9].

Следует сделать все, чтобы нынешние Рождественские праздники наши соотечественники не должны были проводить под угрозой смерти и репрессий.

Обращаюсь к Вашей совести, Генерал, и к совести всех тех людей, от которых зависит в настоящий момент это решение.

P.S. Это воззвание передаю одновременно в руки Леха Валенсы, председателя “Солидарности”, а также примаса Польши ксендза архиепископа Юзефа Глемпа для всего польского Епископата, а также кардиналу Франтишеку Махарскому, Краковскому митрополиту. О моем обращении будут проинформированы также представители правительств».

Через несколько недель, а точнее — 6 января 1982 года, Ярузельский отвечает папе римскому в пространном письме:

«Ваше Святейшество!

Отвечая на направленное Вами письмо, благодарю за то, что Ваше Святейшество пожелало непосредственно представить мне свое беспокойство и пожелания. В настоящее время ситуация стабилизируется. Впервые за 16 лет в жизни нашей страны ее не сотрясают бесконечные проявления напряженности, забастовки, акции протеста и другого рода анархичные действия.

Движущий мотив письма Вашего Святейшества свидетельствует о понятной заботе о благополучии родной страны, а также заботе об избежании народной трагедии, о том, чтобы не пролилась кровь поляков. Разделяю и еще раз разделяю это желание. Именно во имя предотвращения широкой и острой конфронтации, массового кровопролития мы ввели военное положение, отдаляя таким образом опасность гражданской войны от народа с и без того тяжелым в прошлом опытом. Совершенно необязательно, что она ограничилась бы исключительно внутренними польскими рамками, такая война могла бы повлечь за собой катаклизм значительно большего масштаба.

Перед применением столь жесткой меры, как военное положение, идя на различные уступки и компромиссы, мы терпеливо пробовали различные способы прекращения разложения государственного организма и превращения в руины экономики, столь ощутимые в условиях жизни нашего общества. 30 октября в Сейме я указывал, что радикально настроенные подстрекатели из руководства “Солидарности” создают контрвласть, что в сочетании с антисоветской деятельностью опасно и пагубно.

Существуют доказательства, подтверждающие связи вдохновителей и организаторов этих действий с недоброжелателями или врагами Польской Народной Республики в западных центрах. Они стремились воспользоваться внутрипольским конфликтом для изменения европейской и мировой расстановки сил, антагонизации отношений между Востоком и Западом.

Отдаю себе отчет в том, что введение военного положения стало шоком для общества. Многие люди чувствуют себя обманутыми в своих надеждах, подавленными обстоятельствами, обиженными. Стараемся и будет стараться, чтобы все действия по наведению порядка носили гуманитарный характер. Мы постепенно освобождаем интернированных лиц. Однако то, как будет проходить военное положение и сколь долго оно будет продолжаться, зависит только от общества. Прежде всего от того, смогут ли круги, связанные с “Солидарностью”, подчиниться ограничениям, провести переоценку своих экстремальных устремлений, наступит ли рецидив беспорядков и политических крайностей.

Польша нуждается в сильном государстве, и мы не можем допустить ослабления. Однако мы знаем, что у государства должна быть сильная общественная поддержка. Будем усердно заботиться об этом. Наша заинтересованность в том, чтобы отношения между церковью и государством складывались и развивались позитивно, остается неизменной. Последний период принес множество доказательств добрых намерений власти в этом направлении. Это были не только декларации, но и дела. Мы намерены и далее идти по этому пути и надеемся на дальнейшее взаимодействие со стороны церкви. Глубоко верю в то, что Ваше Святейшество поддержит нас в этих стремлениях и усилиях.

С наивысшим уважением

Генерал армии Войцех Ярузельский».

При сравнительном анализе двух этих памятников эпистолярного жанра своего времени нетрудно заметить, что оба автора апеллируют к трудным моментам прошлого Польши и предостерегают от их повторения, причем оба с весьма патриотических позиций. Только одного гораздо больше беспокоит соблюдение прав человека, а другого — антисоветские проявления. Во всех своих действиях Ярузельский вынужден учитывать реакцию Москвы, должен принимать решения с оглядкой на Кремль. Несмотря на формальный характер обращения и выверенный стиль, как с той, так и с другой стороны чувствуется взволнованность сложившейся обстановкой.

В 1981 году польский епископат пригласил Иоанна Павла II посетить Польшу. И власти поначалу были готовы подтвердить приглашение, однако после введения военного положения все изменилось. В сложившейся ситуации у очередного визита папы римского в Польшу, запланированного на 1982 год, не было никаких шансов на то, чтобы состояться. После 13 декабря в окнах папского дворца в Риме горели свечи в знак солидарности с арестованными и интернированными польскими соотечественниками. В 1982 году поездка папы в Польшу так и не состоялась.

11 июля этот вопрос рассматривался на заседании Политбюро ЦК ПОРП. Министр внутренних дел Чеслав Кищак докладывал, что вопреки позитивным ожиданиям поездка могла бы вызвать усиление не выгодных власти настроений в различных группах общества, пробудить агрессивность, а также сопротивление в отношении власти. По оценке Кищака, визит мог привести к эскалации невыгодных настроений, которые могли бы стать непосредственным импульсом для возрождения «Солидарности» после декабря 1981 года. По его словам, следует серьезно принимать во внимание тот факт, что новый визит может также стать детонатором ситуации, на сей раз гораздо более серьезной своими последствиями, чем та, что сложилась три года назад [10].

В конце концов Кищак предложил дать решительный отпор Римско-католической церкви, которая объявила о визите папы в Польшу без консультаций с властями ПНР. Впрочем, он допускал возможность пастырской поездки папы в первый год военного положения в «случае политической необходимости». Но, конечно, не в августе — месяце, связанном с созданием «Солидарности». С точки зрения главы МВД, это мог быть однодневный или двухдневный визит в сентябре или октябре, ограничивающийся посещением Ченстоховы и с соблюдением целого ряда условий. На первом месте в ходе визита папы, по мнению власти, должны стоять поддержка папой движения национального возрождения, призыв к прекращению забастовок и конфликтов, осуждение экстремистов. Министр предлагал перенести визит на 1983 год, а лучше на 1984-й, надеясь, что к этому времени властям удастся разрешить внутренние проблемы страны. В этом его поддерживал и Войцех Ярузельский.

В результате под вопросом оказалась не только дата поездки (в итоге она состоялась 16–23 июня 1983 года), но и список городов для посещения, ставший предметом продолжительного спора. Например, в апреле 1983 года министр — уполномоченный по делам религий Адам Лопатка категорически отверг возможность посещения папой памятника жертвам подавления рабочих протестов в Познани в июне 1956 года. Он сказал: посещение Святым отцом познанских крестов отложим до визита Иоанна XXIV или Яна Павла V лет через сто… [11]

Спорным стал и вопрос о том, с кем папа будет встречаться в ходе поездки. Естественно, речь шла прежде всего о деятелях оппозиции и Лехе Валенсе. Как вспоминал его ближайший соратник кардинал Станислав Дзивиш, главным противником встречи Иоанна Павла II с Валенсой был лично генерал Ярузельский. Однако папа сказал, что, если встреча с Валенсой не будет включена в программу визита, он в Польшу не поедет. Как отмечают польские историки, не помогли даже материалы, компрометирующие Валенсу, которые польская госбезопасность передала в Ватикан, чтобы очернить председателя «Солидарности» в глазах папы римского. В конечном счете польские власти дали согласие на неформальную встречу.

По данным польских историков, при подготовке визита папы были организованы специальные дежурства территориальных подразделений ПОРП для охраны партийно-правительственных объектов. Были созданы специальные штабы и проведены консультации с союзниками. МВД ПНР обратилось к КГБ с просьбой о материально-технической помощи в связи с визитом папы римского. Польше были предоставлены бронированные автомашины, оборудование для наблюдения и подслушки, палатки, медикаменты. Поддержку оказывали и товарищи из гэдээровской «Штази». Бывший резидент КГБ в Польше Виталий Павлов пишет, что в начале 1983 года министр внутренних дел Польши Чеслав Кищак находился в состоянии паники из-за того, что терял контроль над положением в стране, несмотря ни на какие репрессивные меры [12].

В рассекреченном докладе МВД ПНР, подготовленном для сведения руководителей страны, содержатся подробности пребывания Иоанна Павла II в Польше. По состоянию на 19 часов 17 июня 1983 года сообщается, что второй день визита проходит в соответствии с планом:

«Не отмечено случаев нарушения общественного порядка. В 9.30 папа отправился на встречу в Бельведер с руководителями партии и правительства. Во время проезда по трассе собрались около 35 тысяч человек. В районе Бельведера 6 тысяч человек. На обратном пути из Бельведера число собравшихся составляло 50 тысяч человек. На трассе проезда не отмечено случаев вражеских выкриков. Некоторые поднимали вверх два пальца, сложенных в форме буквы V» [13].

Как и четырьмя годами ранее, Святого отца приветствовали огромные толпы. Сотни тысяч человек приходили на его мессы. В высказываниях Иоанна Павла II слышались отсылки к последним польским событиям. Он говорил:

«Прошу тех, кто сегодня терпит, чтобы вы сегодня оставались со мной. Прошу их словами Христа: “Был болен, и вы посетили Меня. В темнице был, и вы пришли ко Мне”. Не могу лично навестить всех, находящихся в тюрьмах, всех, кто терпит. Но прошу, чтобы вы были со мной своим духом, чтобы поддерживали меня так, как всегда поддерживали» [14].

В своем дневнике один из ближайших соратников Ярузельского вице-премьер Мечислав Раковский записывает:

«Впечатление огромное. Войтыла произносит проповедь. В ней много историософии и постоянное возвращение к величию истории Польши. Много очень ясных аллюзий. Постоянно повторяется мотив терпения, тюрем и так далее. Ясно, что решили придать своей поездке очень сильный политический акцент. Плохо» [15].

Особое недовольство властей вызвало выступление 18 июня 1983 года в Ченстохове, когда Иоанн Павел II, обращаясь к молодежи, сказал, что ему известны ее «терпение, трудная молодость, чувство неправды и унижения, а также отсутствие перспективы на будущее, соблазн побега в лучший мир». На следующий день церковным властям и папе было передано заявление правительства ПНР, в котором высказывался упрек не только в нарушении предшествовавших визиту договоренностей, но и в призыве к бунту против власти. В правительственном заявлении слышалась интонация, присущая Ярузельскому, часто употреблявшему в своих выступлениях риторические вопросы: «Хочет ли церковь авантюры и религиозной войны в Польше?» Власти оставляли за собой право на внесение корректив в программу пребывания папы.

Важнейшим элементом визита были официальные встречи папы с Ярузельским в президентском дворце Бельведер и в Кракове на Вавеле [16]. В ходе встреч Иоанн Павел II повторил свой призыв отменить военное положение, добивался освобождения политических заключенных, напоминал о необходимости соблюдения права во время общественных мероприятий. На первой встрече с Иоанном Павлом II Ярузельский испытал неожиданные эмоции. Впоследствии он вспоминал это так: «У меня затряслись ноги, а колени вдруг стали ватными. Папа, весь одетый в белое, вызвал у меня странные чувства. Совершенно непонятные» [17]. О силе впечатления, которое производил Иоанн Павел II, более всего свидетельствует алтарь, который в своей квартире соорудил один из членов ЦК ПОРП. И высказывание министра юстиции ПНР Сильвестра Завадского, который, увидев и услышав выступление папы на огромном стадионе, назвал увиденное «своим жизненным поражением, а годы, проведенные в левом движении, потерянным временем» [18].

Если вспомнить, что в июне 1983 года в Советском Союзе у власти уже был Андропов и уже полным ходом шла политика «закручивания гаек», приезд папы римского в Польшу на этом фоне был немалым вызовом советскому правлению в этой стране и важным политическим событием. Полякам, участвовавшим в оппозиционном движении, этот визит прибавил надежды. Постоянным элементом поездок папы по стране были плакаты, напоминавшие об интернированных и заключенных: «Святой отец, тебя приветствуют интернированные!», «Солидарность» жива!» и тому подобные. Иногда звучали призывы к милиции присоединяться к участниками протестов и к оппозиции. Опасения властей насчет того, что могут произойти погромы партийных комитетов, не оправдались. Лозунг поездки Иоанна Павла II звучал так: «Мир тебе Польша, моя Родина!».

22 июля 1983 года, чуть менее чем через месяц после окончания визита папы, власти ПНР отменили военное положение.

В следующий раз Святой отец приехал в Польшу в 1987 году. В Кремле уже находился Горбачев, а на дворе шумела перестройка. Приход к власти Михаила Горбачева в 1985 году стал проявлением кризиса и ответом на кризис как в СССР, так и в странах советского блока. Большинство польских историков, да и не только они, придерживаются мнения, что и переломным моментом для перемен и перехода от советского строя к свободе стало избрание нового Генерального секретаря ЦК КПСС.

Ярузельский уже знал о новых ветрах, подувших в Кремле. 11 сентября 1986 года он объявил об освобождении из заключения всех остававшихся там арестованных в начале военного положения. Многие политические деятели Польши считают полную амнистию ключевым актом, предвосхитившим дальнейшие перемены в государстве.

Новой поездке папы в Польшу предшествовал визит Ярузельского в Ватикан. 13 января 1987 года лимузин с председателем Государственного Совета ПНР въехал в ворота Ватикана, который придал визиту высокий протокольный уровень: почетный караул из швейцарских гвардейцев, соответствующие приветствия принимающей стороны и проводы. Это была первая официальная встреча главы ПНР и папы римского во время понтификата Иоанна Павла II.

Как отмечает польский историк Павел Коваль, важнейшим элементом встречи Ярузельского и Иоанна Павла II в 1987 году была подготовка почвы для визита Михаила Горбачева в Ватикан. В ходе личной беседы Ярузельский должен был убедить папу римского в том, что новый Генеральный секретарь ЦК КПСС «может не только говорить, но и слушать», а его желание избавиться от ядерной угрозы и улучшить отношения с США имеет не тактический, а стратегический характер. В ходе аудиенции у папы Ярузельский много говорил о позитивном отношении в Советском Союзе к личности Иоанна Павла II и запланированном интервью кардинала Юзефа Глемпа «Литературной газете», а острые антиклерикальные высказывания Кремля относил на счет ислама. Павел Коваль задается вопросом насчет того, насколько эти высказывания Ярузельского координировались с советской стороной. «Весьма правдоподобно, что генерал самостоятельно решился говорить от имени Горбачева» [19], — пишет Коваль. В этом можно усомниться, учитывая, что Ярузельский привык координировать с Кремлем и не такие значительные шаги.

Председатель Госсовета ПНР также попросил папу при посещении Щецина высказаться о роли польских и советских солдат в освобождении Польши и, особенно, о так называемых возвращенных землях. Однако, как пишет Павел Коваль, папа ему в этом деликатно отказал, сославшись на излишнюю политизированность вопроса.

Польское издание ватиканской газеты «Оссерваторе Романо» воспроизводит фрагмент выступления Ярузельского при встрече с папой. Он говорил:

«При посещении Гданьска и Щецина Ваше Высокопреосвященство будет находиться не на чужбине, а в собственном родном доме. Именно Народная Польша получила широкий доступ к Балтике, вернула народу Вроцлав и Ольштын, Ополе и Западное Поморье. Это стало возможно благодаря боевым подвигам, совместно пролитой крови польского и советского солдат» [20].

Визит Ярузельского в Ватикан пресса ПНР оценивала как исторический. Ближайший помощник генерала и его спичрайтер подполковник Веслав Гурницкий вспоминал, что визит в Ватикан положил конец изоляции Польши, «навязанной Соединенными Штатами другим партнерам Атлантического пакта» после введения военного положения. Дочь генерала Моника, которая также сопровождала Ярузельского во время визита к Иоанну Павлу II, пишет в своей книге, что во время беседы с глазу на глаз ее отца с папой римским впервые речь зашла о «Круглом столе». Она также подтвердила, что был разговор о Горбачеве, перестройке и желании примирить польские правительство и оппозицию [21].

И на сей раз в свой приезд в Польшу в июне 1987 года Святой отец обратился к молодежи в своем пространном выступлении в Гданьске: «У каждого свой Вестерплатте» [22].

Польша: второе знакомство

Мое полноценное знакомство с Польшей — «страной социализма» началось с преддипломной практики в Варшавском университете в 1988 году. Меня сразу поразило несоответствие между тем, что нам вкладывали в голову, и польской реальностью.

Картина, открывшаяся мне в Польше, значительно отличалась от того, что я усвоил под воздействием советской пропаганды о соцстранах. 11 ноября 1988 года в Варшаве я стал свидетелем массовой демонстрации по случаю 70-летия независимости Польши. В коммунистической Польше этот праздник не отмечался, но тут решили отметить, хотя коммунизм еще не пал. Через Старый город мимо Кафедрального собора двигалась огромная толпа под лозунгами и хоругвями, с портретами Пилсудского. (Этого политического деятеля в Советском Союзе обычно называли фашистом, но иногда Ярузельского сравнивали с ним.) Все это было совсем не похоже на тот образ братской Польши, который нам создавали. Это была католическая, националистическая, антисоветская и буржуазная (если использовать тассовские клише), а никакая не «социалистическая» страна, которая совсем не хотела жить по советским правилам и с оглядкой на Москву. Но все это плохо укладывалось в голове как у меня, так и у моих будущих коллег по ТАСС.

Корреспонденты ТАСС, с которыми я познакомился в Польше в 1988 году, были людьми осведомленными и трудолюбивыми. Их интересовало все. Подготовка «Круглого стола», забастовки, реакция общественности на Ялтинские соглашения 1945 года. Эту тему традиционно «отслеживали», как говорили тогда. Интересовали их и процессы, происходившие среди польской молодежи и студентов, «Независимое объединение студентов», Конфедерация независимой Польши и Лешек Мочульский, даже Мечислав Раковский был предметом пристального изучения. Однако взгляды их были преисполнены советскими стереотипами. Естественно, никто не употреблял в ТАСС такие слова, как «доктрина Брежнева». Это выражение использовалось только в закрытых переводных вестниках, как сугубо западное выражение. И то в основном при переводах иностранных текстов.

Помню, я написал репортаж о студенческой демонстрации перед Варшавским университетом. Милиция не могла войти в ворота университета и через мегафоны увещевала студентов, которые сидели на решетке и бросали в милицию пакеты с кефиром и йогуртом. В СССР это невозможно было себе представить! Когда я написал об этом заметку для ТАСС, шеф отделения в Варшаве вычеркнул упоминание о кефире и сказал: «Ты что, с ума сошел? У нас в стране люди давятся за кефиром в очередях, а ты решил написать, что поляки им в милицию кидаются. Подумают, что они зажрались там, в этой Польше». Но текст выпустил, и он попал в молодежный вестник, то есть в открытую печать. В ТАСС еще цеплялись за старые советские клише и не могли посмотреть правде в глаза. Но ход событий и перемены остановить было уже невозможно.

Летом 1991 года папа римский Иоанн Павел II совершил двойной визит в Польшу, выпавший как раз на то время, когда мне пришлось работать стажером отделения ТАСС в Варшаве и лично наблюдать, как организован такой визит. Все выступления папы транслировались в прямом эфире, из каждого телевизора слышался его глуховатый, запоминающийся голос пророка. Этот голос запечатлевался в нашем атеистическом советском сознании и заставлял подумать о жизни не только в понятиях марксизма-ленинизма, который нам вбивали в голову со школы, но с каких-то других позиций, где речь шла о Христе, о Духе Божьем, о грехе абортов, о провидении и всяких других понятиях, которыми мы тогда не пользовались. Советский Союз все еще существовал, но ему оставались считанные месяцы. В июле Польша фактически открыла свои границы для молодых людей из СССР, чтобы они могли увидеть папу и отпраздновать Всемирный день католической молодежи, и они толпами наводнили польские города. Папа говорил, что с распадом СССР и социалистического блока в Восточной Европе открывается возможность новой евангелизации.

* * *

В 1993 году, когда Ярузельский был уже в отставке, генерал и Иоанн Павел II встретились в Ватикане. Моника Ярузельска пишет, что это была вторая аудиенция в Ватикане после 1987 года. Ярузельские находились в Италии в связи с выходом книги воспоминаний генерала. Моника Ярузельска пишет, что, как и в первую встречу, папа римский вспомнил, что дочь генерала по образованию полонистка. «Как неверующая, я не почувствовала духовного контакта с папой, но почувствовала, что это один из самых могущественных политиков мира, обладающий властью более сильной, чем атомное оружие Ким Ир Сена. При этом интеллектуал и прекрасный дипломат, — пишет она и отмечает: Этими встречами всегда был особенно впечатлен отец — наверняка с политической точки зрения, и наверняка также с точки зрения духовной» [23].

В 1999 году папа Иоанн Павел II снова приехал в Польшу, где в последний раз посетил Краков и свой родной город Вадовице. Ярузельский давно был в отставке. Президентом Польши избрали представителя левых сил Александра Квасьневского. Он не падал на колено перед папой, как Валенса, а просто склонял голову. На колено вставала его супруга Иоланта. Мне довелось быть в это время в Польше в качестве спецкора РИА Новости. (Рассматривался вопрос о моей работе в Варшаве в качестве собственного корреспондента агентства, чему так и не суждено было сбыться.) В Вадовице я стоял на специальном помосте со всеми журналистами и видел, как папа подлетал на вертолете, а потом под пение детским хором новой песенки «Вадовице — мой город» вспоминал свои молодые годы в этом городке, когда он сдавал экзамен на аттестат зрелости и где ел пирожные с кремом.

В 2005 году Святой отец скончался. Несмотря на призывы провести суд над Ярузельским, при жизни Иоанна Павла II процесс так и не состоялся. Вряд ли это было случайным совпадением. Слишком многое связывало этих двух людей, один из которых стал безгрешным и абсолютным моральным авторитетом, а второй принял грех за всех, несмотря на все свои оправдания. Ярузельский предстал перед судом через три года после кончины папы римского Иоанна Павла II, в 2008 году. Когда защищать его было уже некому…

1981 год: Ярузельский — от премьер-министра до первого секретаря

Вспоминал ли генерал Ярузельский о том, как он, будучи подростком, ехал в теплушке в Сибирь, когда ровно 40 лет спустя, в феврале 1981-го, поднимался на трибуну Сейма, чтобы принять назначение на пост Председателя Совета министров ПНР? Потомок ссыльных и в этот раз, оказавшись под сенью восточного соседа, должен был делать шаг в карьере, где обстоятельства вели его, а не он руководил ими. И снова принимать ответственность на себя, нести свой крест. Во всяком случае, с трибуны он заявил, что «заверяет высокий Сейм в том, что чувствует себя прежде всего солдатом и будет готов уйти в отставку в любой момент, если правительство под его руководством не исполнит возложенных на него ожиданий» [24].

Ранее открывшийся 9 февраля пленум ЦК ПОРП отстранил от должности главу правительства Юзефа Пиньковского и предложил на его место Ярузельского с сохранением за генералом поста министра обороны. К этому времени на Первого секретаря ЦК Станислава Каню нападали со всех сторон политического спектра партийной верхушки — и умеренные, и «партийный бетон». А премьера Пиньковского критиковали за то, что он подписал соглашение с бастующими рабочими.

Советская сторона, в свою очередь, нажимала на поляков из-за «Солидарности» и манипулировала за кулисами пленума, помогая сторонникам жесткого курса посадить в кресло председателя правительства их человека. Американская разведка была убеждена, что ЦК ПОРП, выдвигая Ярузельского на пост премьера, заручился поддержкой Москвы и, возможно, обговаривал эту кандидатуру с министром обороны СССР Дмитрием Устиновым.

На следующий день после утверждения Ярузельского на посту главы правительства газета «Правда» вышла с поздравительными телеграммами от Брежнева и Николая Тихонова, тогдашнего Председателя Совета Министров СССР. При этом «аналитики американской разведки считали, что русские не поддержали бы кандидата, который, по их мнению, не был бы сторонником необходимости силового решения» [25], — пишет Дуглас Макичин, автор книги «Американская разведка и конфронтация в Польше 1980–1981». Однако принципиально важно, что, несмотря на сложную подоплеку назначения, Ярузельский считался представителем умеренного крыла ПОРП.

Пленум ЦК ПОРП проходил в атмосфере жесткой риторики. Пленум открыл Тадеуш Грабский [26], который потребовал ужесточить линию партии в отношении профсоюзов и Комитета защиты рабочих за их антисоциалистическую ориентацию и антигосударственную деятельность. Грабский прямо назвал некоторых руководителей партии капитулянтами и резко их раскритиковал. Каня также продемонстрировал боевой настрой. Он заявил, что за проблемы несут ответственность контрреволюционные элементы, и многозначительно предостерег: «терпеливое понимание», демонстрируемое СССР и «нашими друзьями», может исчерпаться.

Назначение главой правительства действующего генерала казалось беспрецедентным, поскольку ясно показывало: польские власти все больше склоняются к силовому выходу из кризиса. Аналитики ЦРУ считали: хотя польские власти все еще воспринимали военное положение как крайнюю меру, пост министра обороны сохранялся за Ярузельским, чтобы избежать проблем, связанных с передачей гражданской власти в военные руки в случае такой крайней необходимости.

В Польше военный статус Ярузельского был воспринят в целом позитивно. Общество относилось к армии с большим уважением, которое, несмотря на события на Балтийском побережье, подкреплялось тем, что армия не вмешивалась в политический конфликт между «Солидарностью» и правящей партией. Ярузельского считали отличным офицером, под руководством которого прошла эффективная реорганизация Вооруженных сил. Как писал Дуглас Макичин, новый премьер-министр «не был замазан коррупцией и погоней за материальной выгодой, что стало повсеместной практикой внутри правящей партийной элиты. Его иногда обвиняли в нерешительности, однако, как показали последующие события, скорее это была такая отличительная черта его характера, как стремление детально подготовить каждый шаг» [27], — пишет Макичин.

Любопытно заявление, сделанное представителем Госдепартамента США на брифинге после назначения Ярузельского: «Если говорить о переменах в польской власти, то мы не видим повода для того, чтобы изменить нашу позицию: Польша справится с внутренним кризисом без внешней интервенции». При этом пресс-секретарь Госдепартамента уточнил: «если бы польские Вооруженные силы включились в происходящее, мы бы считали это внутренним делом Польши». Однако в тот же день было распространено еще одно уточнение Госдепартамента: «никоим образом не предлагаем считать, что такое событие не вызвало бы у нас серьезного беспокойства» [28].

В момент назначения генерала Ярузельского на пост премьер-министра заместитель директора ЦРУ Роберт Гейтс с обеспокоенностью оценивал ситуацию в Польше и вокруг нее. В течение февраля 1981 года в Вашингтоне усиливалось ощущение, что напряженность в Польше растет и приближается новый кризис. 30 января ЦРУ опубликовало специальную разведывательную оценку, которая предвидела следующее развитие событий: «Советское давление на режим в Польше будет возрастать в сторону использования мер принуждения самими польскими властями» [29]. В дальнейшем провал мер принуждения, осуществляемых поляками, несомненно, приведет к введению советских войск, говорилось в докладе ЦРУ и отмечалось: «настоящий кризис представляет собой наиболее серьезный и крупный вызов коммунистической власти внутри Варшавского договора за последние десятилетия» [30]. При этом подчеркивалось, что возобновившаяся конфронтация режима и профсоюзов еще ближе придвинула Польшу к возможности советской военной интервенции. ЦРУ утверждало, что советское руководство было гораздо менее уверено, чем в декабре 1980 года, в том, что Каня сможет взять ситуацию под контроль. Поскольку, с точки зрения СССР, к началу февраля 1981 года проявились чрезвычайно негативные тенденции. Вывод, который делало ЦРУ, сводился к следующему: «Советское давление на польский режим будет нарастать, и в случае продолжения внутренней конфронтации проявится тенденция к вторжению» [31].

В секретной телеграмме Александра Хейга от 24 января 1981 года — первой после назначения его госсекретарем и адресованной министру иностранных дел СССР Андрею Громыко — он так излагает позицию новой администрации США в отношении польского кризиса: «Второй вопрос предельной потенциальной серьезности — ситуация в Польше. Я хочу с самого начала ясно дать понять, что не будет никакого изменения позиции США в отношении невмешательства во внутренние дела Польши. Мы готовы делать все, что можем, чтобы помочь Польше решить свои серьезные экономические трудности. И мы убеждены в том, что, если предоставить поляков самим себе, они вполне способны сами решать свои проблемы. Не хочу оставлять каких-либо сомнений в серьезности, с которой США будут рассматривать усилия Советского Союза, чтобы повлиять на развитие событий в Польше путем военного давления или прямого вмешательства. Эта администрация полностью поддерживает выводы коммюнике Североатлантического союза от 12 декабря. Любое вмешательство в Польше принципиально изменит всю международную обстановку, и США со своими союзниками будут вынуждены действовать таким образом, какого потребует серьезность ситуации» [32].

Ответ Громыко не заставил себя ждать. В письме от 28 января 1981 года он обвинил США и другие западные страны в попытках повлиять на ситуацию в Польше. Причем начал он с обвинений в адрес «Голоса Америки» и других американских радиостанций: «Представляя собой открытое вмешательство во внутренние дела Польши, эти радиопередачи направлены на разжигание среди польского населения недружественных настроений в отношении Советского Союза. Есть также факты, говорящие о том, что вмешательство западных держав в польские дела не ограничивается только радиопередачами». Далее в тексте телеграммы словно слышится привычная интонация Громыко: «Здесь снова возникает вопрос: какую цель преследуют попытки американской стороны ввести “польскую тему” в советскоамериканский диалог и сделать одновременно неуместные “предупреждения” в адрес Советского Союза?». Таким риторическим вопросом в своей любимой манере задается Громыко и далее утверждает: «Что касается Польши, мы, со своей стороны, руководствуемся положениями совместного заявления, которое, я полагаю, вы знаете, принято в начале декабря прошлого года в Москве на встрече лидеров Варшавского договора. Этот документ излагает коллективную позицию стран Варшавского договора, в том числе самой Польской Народной Республики, чьи руководители принимали участие в этой встрече» [33].

В пояснительной записке к этому высказыванию Громыко посол США в Москве Томас Уотсон сообщает, что речь идет о заключительном заявлении саммита Варшавского договора, состоявшегося в Москве 5 декабря 1980 года. Тогда, 5 декабря 1980 года, в своей телеграмме из Москвы Уотсон информировал Вашингтон: «Судя по коммюнике, распространенному сегодня вечером, саммит Варшавского договора был призван оказать давление на режим Кани и ясно дать понять, что “братская помощь” не за горами». «Таким образом, угроза военного вмешательства, кажется, на данный момент утихла» [34], — делает вывод посол.

В архиве Госдепартамента далее представлен документ, в котором госсекретарь Хейг пишет: высказывания посла СССР Анатолия Добрынина свидетельствуют о том, что русские готовы начать движение в любое время. Указав на то, что, с точки зрения России, ситуация становится хуже, Добрынин заявил: «Мы будем делать то, что мы должны сделать». Хейг добавил, что Госдепартамент находится в процессе рассмотрения подробного контрольного перечня действий, которые станут возможным западным ответом на советское вторжение в Польшу.

14 февраля, то есть уже после замены премьер-министра Юзефа Пиньковского на Ярузельского, директор ЦРУ Уильям Кейси докладывал президенту Рейгану, что «польский режим как никогда близок к применению силы» [35]. Из доклада полковника Рышарда Куклиньского [36] (офицера в ближайшем окружении Ярузельского и агента ЦРУ) Кейси было известно, что «Советы совместно с поляками должны 13–14 февраля провести учения по введению военного положения, но, тем не менее, считают, что это стало бы самой крайней возможной мерой из-за огромного риска конфронтации и широкомасштабного насилия» [37].

«Призыв польского правительства к сдержанности был воспринят в стране с большой степенью общественной поддержки» [38], — пишет Гейтс в своих воспоминаниях. «Солидарность» ввела мораторий на забастовки, «явно отрезвленная назначением Ярузельского» [39], свидетельствует бывший директор ЦРУ.

Однако временное затишье в Польше, продолжавшееся четыре недели, было обманчивым. Перебежавший впоследствии к американцам полковник Рышард Куклиньский сообщал в Вашингтон о советско-польских приготовлениях к введению военного положения.

23 февраля 1981 года в Москве начал работу XXVI съезд КПСС. И на второй день на нем выступил Каня, пообещав, что ситуация в Польше будет взята под контроль. Однако в тот же день Каня и Ярузельский вернулись в Варшаву. Аналитики американской разведки считали, что в развивавшейся в Польше ситуации руководители страны не могли себе позволить отсутствовать почти две недели. 3 марта Каня и Ярузельский вернулись в Москву, и вечером советские СМИ сообщили об их встрече с Председателем Совета Министров Николаем Тихоновым, к тому моменту сменившим Алексея Косыгина.

4 марта 1981 года на встрече советского и польского руководства Ярузельский представил на рассмотрение членов Политбюро ЦК КПСС пакет мер, касающихся введения военного положения. Советские СМИ сообщили, что связи социалистических стран нерушимы, а забота об этом есть дело не только каждого государства, но всего социалистического содружества.

Из воспоминаний Гейтса следует, что напряженность в Польше начала нарастать 28–29 марта. В ЦРУ стала поступать информация, от которой, как пишет Гейтс, «у каждого разведчика стынет кровь». В ночь с 28 на 29 марта польское воздушное пространство должно было закрыться «по техническим причинам». Появилась информация о том, что 23 марта все железнодорожные платформы на территории ГДР не могут использоваться, поскольку должны находиться в резерве Совета национальной обороны. Советский Генштаб значительно расширил сеть управления, командования и связи, которая бы направляла ввод войск. Три оперативные группы советского Генштаба были командированы в Польшу. В американском политическом и разведывательном сообществе сложилось убеждение, что военное положение будет введено в ночь с 28 на 29 марта, возможно, с последующим вводом советских войск.

От полковника Рышарда Куклиньского ЦРУ стало известно, что 28 марта в Польшу по соглашению с Ярузельским и Каней прибыла группа высокопоставленных чиновников из КГБ, Минобороны СССР и Госплана для консультаций о введении военного положения. Они раскритиковали польские планы как неадекватные и потребовали полной передачи власти в руки военных и назначения советских военных советников на все уровни армейской иерархии ПНР. Польское руководство отказалось от советского предложения, однако пошло на ряд уступок.

«С расстояния более чем десятилетие легко забыть дурные предчувствия и опасения, связанные с этим или ему подобными кризисами времен холодной войны. Польский кризис, возможность советских военных действий создавали глобальную напряженность, опасность просчета и даже возможного военного конфликта между сверхдержавами» [40], — пишет Роберт Гейтс.

9 апреля Кейси направил президенту Рейгану и руководству ЦРУ документ с оценкой того, как в СССР видят ситуацию в Польше. В нем говорилось, что, если Советы «отпустят ситуацию»,

они потеряют контроль над ключевым буферным государством, над страной, жизненно необходимой для их стратегических позиций в Европе. В документе ЦРУ цитировался Куклиньский, который писал, что польское руководство оказалось под сильнейшим давлением со стороны Советов, требующих ввести чрезвычайное положение, однако поляки отказались от советского плана военного положения, взяв всю ответственность в руки польских военных.

К меморандуму ЦРУ в адрес президента Рейгана Кейси приложил собственноручно написанную записку, где говорилось, что «Советы оказались перед лицом отчаянной дилеммы». «Если они войдут, они получат экономический хаос, который возникнет из-за их внешнего долга, остановку всей польской рабочей силы и вооруженное сопротивление миллионов поляков. Если они не войдут, они окажутся открытыми всему Западу и столкнутся с политической силой, которая подорвет всю их систему. До того, как они решатся сами отправлять туда свои дивизии, они сделают все возможное, будут на голове стоять, лишь бы поляки сами справились с этой ситуацией и восстановили бы порядок» [41], — писал директор ЦРУ президенту США.

Во время первых двух недель апреля 1981 года, пока в Польше нарастала угроза всеобщей забастовки, в Варшаве и в Ватикане случился, как пишет Гейтс, один из самых мелодраматических эпизодов холодной войны. В нем участвовали Ярузельский, папа римский Иоанн Павел II, Валенса и глава польской Римско-католической церкви, примас Польши кардинал Стефан Вышиньский.

ЦРУ стало известно, что 4–5 апреля руководство ПНР получило информацию о том, что экстремистское крыло «Солидарности» готовится к захвату правительственных и партийных учреждений по всей стране с применением насилия.

Ярузельский в этих условиях считал, что всеобщая забастовка приведет к тому, что он может ввести военное положение собственным решением. «Он и польские генералы делали все, от них зависящее, чтобы убедить Советы не вмешиваться, а если и вмешиваться, то только в том случае, если ситуация выйдет из-под контроля» [42], — отмечает бывший директор ЦРУ и бывший министр обороны США в своих воспоминаниях. Вероятно, опасаясь того, что они находятся на грани потери контроля и угрозы советской военной интервенции, Каня и Ярузельский обратились за помощью к кардиналу Вышиньскому со словами «Польша находится на краю катастрофы».

23 апреля во время встречи в Ватикане папа римский Иоанн Павел II сказал директору ЦРУ Кейси, что «Москва больше не будет терпеть движение “Солидарность” и отступление профсоюза является единственным способом избежать действий, которые имели бы катастрофические последствия для польского народа». В этих обстоятельствах, сказал папа римский директору ЦРУ, Римско-католическая церковь попросила «Солидарность» сделать тактическое отступление. Кардинал Вышиньский просил Валенсу отменить всеобщую забастовку.

Источник ЦРУ сообщал о встрече Валенсы с кардиналом Вышиньским, которая прошла, естественно, с благословения папы римского. К этому дню Каня и Ярузельский уже сделали все, чтобы убедить Вышиньского в том, что Польша «стоит на краю катастрофы». Кардинал снова призвал Валенсу если не отменить, то хотя бы отложить всеобщую забастовку. Валенса и другие лидеры «Солидарности» отказались. Когда стало ясно, что тупик неизбежен, 80-летний кардинал, который был уже смертельно болен, встал на колени перед Валенсой, схватил его за пальто и сказал, что «будет оставаться в этом положении и молиться хоть бы и до самой смерти, если “Солидарность” не откажется от своих планов» [43].

Драматический жест удался. Валенса вспоминал, что он не смог устоять перед таким «эмоциональным шантажом». Всеобщая забастовка была отменена, и ситуация охладилась. Польское руководство отложило приготовления к военному положению, а советское — отменило подготовку ввода войск. Кардинал Вышиньский умер несколькими неделями позже, 28 мая 1981 года.

В своих мемуарах Гейтс признается, что тогдашнее нежелание СССР вмешиваться побудило его написать еще один меморандум Кейси со следующей мыслью: «Мы должны принимать во внимание возможность советского невмешательства и продолжения реформ». Исходя из этого Гейтс считал, что аналитикам ЦРУ следует подумать над тем, как будет развиваться ситуация в случае советского невмешательства «в Польшу и в дела других коммунистических союзников» [44].

Однако успешный эмоциональный шантаж Вышиньского дал передышку всего лишь на несколько недель, продолжает Гейтс. Причина была ясна: Советы не могли принять статус-кво по ранее указанным причинам. В середине мая маршал Куликов [45], Главнокомандующий войсками государств — участников Варшавского договора, вернулся в Польшу, где находился до середины июня, ведя консультации с Каней, Ярузельским и начальником Генштаба Войска Польского генералом Сивицким. По мере приближения съезда ПОРП нажим со стороны Советского Союза усиливался. ЦРУ снова предупреждало об опасности советских действий до или сразу после съезда партии.

За кулисами открывшегося в середине июня пленума ЦК ПОРП советские партийные чиновники попытались отстранить Каню и Ярузельского, однако попытка не удалась. Вместо этого произошли значительные кадровые перемены как в Политбюро, так и в региональных структурах ПОРП. Старая гвардия, так называемый «партийный бетон», ушла, уступив место более умеренным и либеральным деятелям.

В середине лета Ярузельский и маршал Куликов встретились опять, и Куликов потребовал более решительных шагов по введению военного положения. Офицеры советского Генштаба продолжали работать в Польше со своими польскими коллегами, разрабатывая планы на случай чрезвычайной ситуации. Несколькими днями позже пересмотренный план был представлен СССР генералом Сивицким, и к этому моменту в нем содержались такие меры, как закрытие границ, дополнительные действия управления и связи.

К осени польский кризис снова начал закипать. Куклиньский докладывал: 9 сентября генерал Флориан Сивицкий проинформировал узкую группу сотрудников польского Генштаба о том, что Польша «приближается к институционализации военного положения». На вопрос, получит ли режим помощь от Советов в том случае, если военное положение не решит проблему, Сивицкий ответил утвердительно. Сивицкий также сообщил, что прокламации о введении военного положения будут напечатаны в типографиях на территории СССР.

25 сентября Сивицкий пришел к выводу, что политическое решение невозможно, и представил два варианта введения военного положения. Каждый из них не исключал обращения за помощью к СССР и Варшавскому договору. Другие источники ЦРУ сообщали, что к 29 сентября возможность советского военного вмешательства во второй половине октября обсуждалась среди руководства Генштаба СССР.

Развитие событий достигло своего пика в октябре. К 7 октября листовки о введении военного положения уже были напечатаны в Советском Союзе. Пятью днями позже в «Правде» появилась «чрезвычайно сердитая» статья о событиях в Польше, подписанная псевдонимом Петров, в которой содержалась угроза вмешательства в польские дела для наведения порядка.

В середине октября ЦРУ получило информацию о том, что у Брежнева состоялся ряд неприятных разговоров с Ярузельским, причем без участия Кани. ЦРУ получало информацию от полковника Куклиньского о том, что к этому времени советское влияние распространилось по всем эшелонам польского правительства. «Постоянным припевом всех советских руководителей было то, что Польша должна предпринять немедленные и жесткие действия против “Солидарности”, — пишет Гейтс. «К этому моменту, — отмечает он, — мы уже знали, что Ярузельского убедили его собственные министры обороны и внутренних дел, а также советское руководство, ввести военное положение» [46].

Очередной пленум ЦК ПОРП, состоявшийся 16–18 октября, принял решение заменить Каню Ярузельским и сделал ряд жестких заявлений, подтвердив, тем не менее, свою приверженность «обновлению». Началась активная атака на «Солидарность». На заседании Сейма 31 октября Ярузельский лично осудил забастовки и «кампанию ненависти», развернутую против Польши и ее союзников.

На конференции в Яхранке в 1997 году генерал Анатолий Грибков [47] рассказал собравшимся, как в 1981-м происходило избрание Ярузельского Первым секретарем ЦК ПОРП. По его словам, политическое и военное руководство Советского Союза и Вооруженных сил Варшавского договора полностью доверяло Войцеху Ярузельскому. «В качестве примера могу рассказать, как мне пришлось выполнить одно задание. Это произошло во время заседания IV пленума ЦК ПОРП. В то время товарища Каню должны были освободить от обязанностей Первого секретаря ЦК ПОРП, и предлагалось избрать Войцеха Ярузельского. А он очень не хотел принимать эту должность. И может это сам подтвердить. Я в это время был в Москве. Звонит мне Устинов: “Ты знаешь, что сейчас в Варшаве проходит IV пленум?” — “Знаю”. — “Знаешь, что Войцех не хочет быть Первым секретарем?” — “Знаю”. — “Нужно сделать все, чтобы передать Войцеху Ярузельскому: мы все в Политбюро и лично Леонид Ильич полностью ему доверяем, и чтобы он не отказывался от этой должности”. Представьте себе, получил такое задание. Сижу в Москве, в штабе, а пленум проходит в Варшаве. Звоню Щеглову [48] (представителю Варшавского договора в Варшаве) по засекреченной связи и говорю: найди способ, чтобы передать записку Ярузельскому. Он отвечает: “А как я это сделаю? Там пленум. Меня туда никто не впустит”. Тогда звоню нашему военному атташе генералу Хоменко и говорю ему то же самое: запиши и передай Ярузельскому. А он отвечает: “Есть!” Но он был из разведки. Через полчаса звонит мне генерал Хоменко и говорит: “Товарищ генерал, ваш приказ выполнен. Записка в кармане у Ярузельского” (в этот момент на конференции в Яхранке раздался громкий смех. Бывший министр и бывший член Политбюро Чосек схватился за голову и повернулся спиной к залу, Раковский закрыл лицо руками, а Ярузельский стал красным как свекла). Позвонил Устинову, но он в это время был в Кремле. Говорю адъютанту: как только Дмитрий Федорович появится, свяжи меня с ним. Через полчаса меня связали с Устиновым. Говорю: “Товарищ министр! Ваше приказание исполнено! Записка в кармане у Ярузельского!”. А он отвечает: “Спасибо за хорошую работу! Мне только что Юрий Владимирович Андропов сказал, что Ярузельский уже не отказывается”» [49].

В своем выступлении в Яхранке, комментируя слова Грибкова, Ярузельский заявил, что не помнит о такой записке, и повторил, что категорически противился своему избранию, поскольку считал, что время для перемен не пришло. И все же он был избран.

Последняя попытка примирения между властями и оппозицией была предпринята 4 ноября, когда Лех Валенса, кардинал Юзеф Глемп (сменивший легендарного примаса Польши Стефана Вышиньского после его кончины) и Войцех Ярузельский встретились в Варшаве. Ярузельский выдвинул жесткие требования. Валенса, представлявший умеренное крыло «Солидарности», отказался их принять. Это была последняя черта, пишет Гейтс. 3–5 ноября министр иностранных дел Польши Юзеф Чирек и секретарь ЦК ПОРП Стефан Ольшовский прибыли в Москву, где их ждал негостеприимный прием. Во время встреч в Кремле до их сведения довели, что, по мнению советских руководителей, польская партийная власть утратила контроль над ситуацией в стране и поставила под угрозу социализм во всем Варшавском договоре.

В СССР недвусмысленно отказались поддержать политику национального примирения, предложенную Ярузельским. Двумя неделями позже, 18–19 ноября, в Варшаву прибыла комиссия из девяти офицеров Генштаба Вооруженных сил СССР и Варшавского договора под руководством Сергея Николаева, заместителя начальника Главного оперативного управления Генштаба ВС СССР. Советские военные приехали, чтобы обсудить документы, необходимые для введения военного положения. Офицеры заявили, что документы полностью подготовлены и предложены полякам. «Поляки явно не хотели ничего делать» [50], — пишет Роберт Гейтс.

Последний акт этой драмы начался 25 ноября во время сидячей забастовки курсантов Высшего пожарного училища в Варшаве (по советскому образцу находившегося в подчинении МВД). 27–29 ноября Ярузельский обратился к польскому Сейму с предложением провести закон, запрещающий забастовки. 2 декабря бастующих курсантов вышвырнули из стен училища милиционеры и военные. Одновременно в Бухаресте проходила встреча министров иностранных дел, а в Москве — министров обороны стран — участниц Варшавского договора.

11–12 декабря в Гданьске собралась Всепольская комиссия «Солидарности». Встреча продолжалась вплоть до ночи с 12 на 13 декабря — до того момента, когда было введено военное положение. После этого начались аресты. «С советской точки зрения, сокрушение и поражение (хотя бы и временное) “Солидарности” было достигнуто ценой малых международных издержек» [51], — отмечает Р. Гейтс. Как видно, американская разведка была хорошо осведомлена о планах и приготовлениях военного положения в Польше. Достаточно сказать, что близкий Ярузельскому полковник Рышард Куклиньский передавал в Лэнгли практически все, что ему было известно [52].

Однако американские спецслужбы не поставили в известность людей из антикоммунистической оппозиции, из «Солидарности», об имеющейся в их распоряжении информации. Почему это произошло? В Америке на сей счет написано много трудов и статей. Высказывались предположения, что банкиры Уолл-стрит были заинтересованы в таком сценарии, при котором Польша оказалась бы в состоянии вернуть многомиллиардные кредиты, взятые во времена Герека. Поэтому якобы просили не мешать Ярузельскому наводить порядок. Некоторые объясняли невмешательство Рейгана тем, что ясновидящие, услугами которых он, как известно, пользовался, пообещали ему, что «Солидарность» будто бы придет к власти. Якобы поэтому окружение президента США попридержало информацию Куклиньского о военном положении. «Солидарность» действительно пришла к власти, но не в 1981-м, как надеялись Рейган и ЦРУ, а в 1989 году. Поэтому во время описываемых событий они некоторое время пребывали в шоке.

Осведомленные люди рассказывали, что новость о введении военного положения в Польше пришла в Вашингтон ночью, когда Рейган спал. Его разбудили. Проинформировали о произошедшем. Однако спросонья он никак не мог понять, что именно произошло, и все время повторял: наконец-то «Солидарность» пришла к власти. С большим трудом удалось объяснить, что все произошло ровно наоборот. Недоумение Рейгана можно понять, и отнюдь не в связи с якобы существовавшими предсказаниями экстрасенсов. Если бы власть в руководстве ПОРП взял опиравшийся на СССР «партийный бетон» или если бы реализовался крайний вариант и советские Вооруженные силы вошли в Польшу, мы бы сейчас жили в совершенно другой Европе…

Секретная встреча в Бресте

3 апреля 1981 года вечером в Бресте состоялась секретная встреча Войцеха Ярузельского и первого секретаря ЦК ПОРП Станислава Кани с председателем КГБ СССР генералом армии Юрием Андроповым и министром обороны СССР Маршалом Советского Союза Дмитрием Устиновым.

Юрий Владимирович Андропов, работавший советским послом в Венгрии во время подавления восстания 1956 года, был одной из самых могущественных личностей в Советском Союзе. В его власти находился огромный аппарат спецслужб, который распространялся не только на пограничные войска, но на всю советскую разведку, осуществлявшуюся Первым главным управлением КГБ. Сотрудники этого ведомства действовали во всем мире под дипломатическим и журналистским прикрытием. Все это кагэбэшное воинство обладало подлинной и тайной властью и большими возможностями, распространявшимися чуть ли не по всему миру. Буквально недавно, в декабре 1979 года, спецназ КГБ штурмовал в Афганистане дворец президента этой страны Хафизуллы Амина и прикончил его вместе с семьей. Сотрудники КГБ подавляли всяческое инакомыслие внутри страны, изымали запрещенную литературу, выявляли подпольные типографии, в которых печатался так называемый самиздат. Андропов строго смотрел с официальных портретов колючим взглядом и воплощал в себе так называемое око недреманное Советской власти.

Дмитрий Федорович Устинов, бывший сталинский нарком вооружения, был поставлен во главе всех советских Вооруженных сил после смерти министра обороны Андрея Гречко. В каждой воинской части висел его портрет в очках, из-за которых смотрел немного косоглазый строгий мужчина в маршальской форме, и каждый советский военный знал, что его судьба зависит только от решения Устинова. Солдат, служивший в Советской Армии, в своем уме непрестанно держал стишок: «Пусть вам снится дом родной, баба с пышною …, бочка пива, водки таз и Устинова приказ». Этот приказ означал, что долгожданная свобода от действительной военной службы придет и два года пребывания в казарме для солдата-срочника будут завершены.

1981 год был апофеозом того, что потом назовут «брежневским застоем». Советская экономика была перегружена военными расходами и существовала в обстановке тотального дефицита товаров народного потребления. Продукты питания распределялись в основном по заказам и распределителям, существовавшим на предприятиях и в учреждениях. Вслух об этом не говорили, а в газетах и на телеканалах шла неустанная пропаганда достижений социалистического строя и личного вклада Леонида Ильича Брежнева. Однако достижений становилось все меньше и меньше: Советский Союз так и не смог запустить свой космический корабль многоразового использования и с завистью наблюдал, как приземляется американский челнок, взлетевший как ракета, а возвратившийся на землю как самолет. Третий год шла война в Афганистане. Данные о потерях и пленных тщательно скрывались. Была выпущена новая модель автомашины «Волга», которая использовалась номенклатурой среднего звена. В такси она не пошла как ненадежная.

Встрече в Бресте предшествовали визиты в Польшу Главнокомандующего Объединенными вооруженными силами стран — участниц Варшавского договора Маршала Советского Союза Виктора Куликова. Как подсчитал адъютант Ярузельского, в 1981 году они встречались с маршалом 22 раза. «Можно пошутить, что я провел с ним больше времени, чем с женой и дочерью» [53], — говорил генерал. «Куликов был твердый, но интеллигентный, — вспоминал Ярузельский. — Крутил мне дырки в животе тактично, но последовательно и методично» [54]. Основная аргументация и вывод Куликова сводились к тому, что развитие ситуации в Польше угрожает интересам Варшавского договора.

Очередная встреча произошла 27 марта, когда после событий в Быдгоще «Солидарность» объявила предупредительную забастовку. Вместе с Куликовым прибыла большая группа представителей штаба Вооруженных сил стран — участниц Варшавского договора: генералы Грибков, Мережко, Титов, Катрич, адмирал Михайлин. По словам Ярузельского, симптоматично было то, что в группе находился генерал-полковник Николаев, который в 1956 году участвовал в событиях в Венгрии, а в 1968-м — в Чехословакии. Он привез и хотел вручить Генеральному штабу Войска Польского проект введения военного положения. Как вспоминал Ярузельский, проект этот был с благодарностью не принят.

Куликов продолжал оказывать давление на Ярузельского и Каню, чтобы ускорить принятие и подписание документов, касающихся введения военного положения. Кане дважды звонил Брежнев, который говорил о том, что «социализм в Польше оказался перед лицом смертельной угрозы» [55]. Требовал, чтобы польские руководители искали склады с оружием, которые прячет оппозиция. (Ярузельскому это напомнило «открытия», предшествовавшие советскому вторжению в Чехословакию в 1968 году.) Брежнев говорил о том, что все закончится кровопролитием. В конце концов находившийся в Польше заместитель председателя КГБ Владимир Крючков предложил провести встречу с Андроповым и Устиновым.

Брест — «это город, который связан со множеством разнообразных исторических и политических совпадений» [56], — писал Ярузельский. Встреча была обставлена не без таинственности. Ярузельский и Каня не хотели, чтобы в Польше узнали о подлинном маршруте их поездки. Министр обороны ПНР проинформировал о том, куда они едут, только начальника своего секретариата генерала Михала Янишевского. Каню и Ярузельского сопровождал адъютант министра старший хорунжий Мариан Степновский.

«3 апреля в 17 часов Янишевский вызвал к себе в кабинет в здании управления делами Совета Министров на аллеях Уяздовских старшего хорунжего Степновского и под присягой сообщил, что Станислав Каня и Войцех Ярузельский отправляются в Советский Союз. Нельзя исключать, что там они будут задержаны, а в стране будет введен порядок по образу и подобию того, что уже было. Ярузельский поначалу возражал против поездки адъютанта, но потом согласился. На прощание Янишевский обнял поручика и сказал: “Трудно, но что делать: такую профессию выбрал, надеюсь, что все закончится хорошо”.

Вскоре раздался телефонный звонок, и Ярузельский пригласил адъютанта в свой кабинет. Поднялся из-за стола, посмотрел в глаза и спросил: “Ну что? Летим?”. Я взял портфель шефа. В дверях тот оглянулся и посмотрел на кабинет. Сев в автомобиль, сказал: “Едем к Кане”. В машине все молчали. В аэропорту ждал советский самолет Ту-134. Возле самолета стоял только начальник штаба Варшавского договора генерал Анатолий Грибков, который предложил подняться по трапу. Ярузельский зло сказал: “Может быть, хотя бы проводите меня на борт?”. Грибков поднялся вместе с троицей, но в самолет не вошел. Кроме экипажа и стюардессы в салоне никого не было. После взлета адъютант по солнцу определил, что самолет направляется не в Советский Союз, а в сторону Вроцлава и Легницы. Это была попытка обмануть наземные службы. Через некоторое время Ту-134 развернулся и полетел в северо-восточном направлении.

При заходе на посадку пилоты совершили такой маневр, чтобы встать на поле со стороны, откуда даже в бинокль не будет видно, кто прилетел и кто будет сходить по трапу. К самолету подъехали три “Волги” с закрытыми занавесками окнами. Появилось несколько человек в гражданском, в шляпах и кожаных пальто — типичные кагэбэшные персонажи, как вспоминал адъютант. Шоссе было пустым. Вскоре свернули на другую дорогу, и впереди показался указатель “Брест”. Въехали на железнодорожную станцию и прошли к вагонам, стоявшим на путях. Адъютанта отделили от остальных и провели в отдельное купе, где предложили чай и бутерброды, до которых он не дотронулся. Адъютант слышал разговор, происходивший в соседнем купе, но содержания разобрать не смог. Поначалу были слышны громкие слова по-русски. Потом кто-то стукнул кулаком по столу. Хотя Ярузельский говорил обычно тихо, тут его голос звучал громко. Адъютант вспоминал, что про себя все время шептал, что, если Ярузельский будет говорить громче, может быть, все-таки удастся вернуться».

Ярузельский вспоминал так:

«В Бресте нас ждали Андропов и Устинов. Нас пригласили в железнодорожный вагон, который стоял на запасном пути. Переговоры проходили в салоне. И были трудными. Однако пусть никто не ищет сенсаций в моем рассказе. В целом тональность была деловой. Мы тогда были союзниками, друзьями. Это был наш союзник и в хорошем, и в плохом, временами в очень плохом смысле. Но союзник реальный, такой, а не другой. Многим полякам можно поставить пятерку за смелость. Зато многие польские политики, как показывает наша история, заслужили двойку по истории и географии. За это мы не раз платили самую высокую цену. Мы не хотели ее заплатить снова» [57].

По словам Ярузельского, это была продолжительная и чрезвычайно важная беседа. Советское руководство считало развитие событий в Польше очень опасным. Андропов и Устинов прямо спросили: не считаем ли мы, что провокация в Быдгоще является увертюрой к генеральному наступлению на социалистическое государство? Предупреждали, что польское руководство может потерять контроль за развитием ситуации. Устинов все время повторял, что действовать нужно решительно, наступательно. Ссылаясь на предыдущие разговоры, советские собеседники нажимали на то, что, несмотря на обещания польских руководителей, ситуацию не удается взять под контроль. Напоминали, что Каня лично обещал Брежневу: регистрация «Солидарности» крестьян-единоличников [58] не состоится, однако слова не сдержал. Приводились различные примеры, в том числе сообщения посольств и генконсульств СССР, а также воинских частей о том, что польское руководство слишком церемонится с оппозицией. Андропов и Устинов ссылались на обеспокоенность значительной части польского общества развитием событий.

«Мы с Каней пытались понять намерения наших собеседников. Понять их обеспокоенность стабильностью Варшавского договора в свете осложнившейся международной обстановки. Как всегда, мы играли дуэтом. Мне было легче, потому что переводчика у нас не было, а я легко говорю по-русски. В то время как Кане было труднее» [59], — писал Ярузельский в своих воспоминаниях. По его оценке, они с Каней постоянно пытались объяснить собеседникам специфику польских событий. Как вспоминал Ярузельский, хотя речь и шла о необходимости реформирования экономики, реформаторскую риторику использовали крайне осторожно, чтобы не разозлить «хозяев». Говорили о том, что с улучшением экономической ситуации удастся добиться политического решения кризиса. Согласились с тем, что от «Солидарности» исходит серьезная угроза, но говорили и о том, что важно принять объективную реальность течения жизни. Сославшись на свою недавнюю встречу с примасом Польши кардиналом Стефаном Вышиньским, Ярузельский указал на важную стабилизирующую роль Римско-католической церкви и на то, что она может сыграть едва ли не решающую роль в достижении национального согласия.

Руководители ПНР высказали надежду, что в ближайшее время Сейм примет закон о прекращении забастовок хотя бы на два месяца. Более того, Ярузельский выразил готовность уйти в отставку с поста главы правительства, если его уход сможет смягчить позицию некоторых союзников по Варшавскому договору. Как писал Ярузельский, переговоры завершились недовольством с обеих сторон. Но полякам предоставили поле для дальнейших политических маневров, а это Ярузельский считал самым важным результатом встречи в Бресте. Советские руководители сообщили, что масштабные учения «Союз-81» будут завершены 7 апреля.

По воспоминаниям адъютанта, переговоры закончились в 2 часа ночи. На тех же самых черных «Волгах» вернулись в аэропорт. По дороге Каня угостил адъютанта эвкалиптовыми леденцами. Ярузельский и Каня в машине не перекинулись ни словом. Церемонии прощания в аэропорту не было. В темноте не было понятно, куда летит самолет. Только после приземления в Варшаве вздохнули с облегчением. У трапа ждал водитель председателя Совета Министров. Сначала отвезли домой Каню. При подъезде к дому Ярузельского на улице Икара адъютант решил поставить в известность генерала Янишевского, что они вернулись. Было около пяти утра. Ярузельский сказал: передай ему, что все в порядке. Подхорунжий явился в Янишевскому лично, и когда тот увидел адъютанта, то столь стремительно выскочил из-за стола, что чуть не перевернул его. Адъютант подробно доложил, как все происходило, естественно, за исключением содержания переговоров [60].

Ярузельский вспоминал, что вернулся в Варшаву с облегчением, потому что главным итогом встречи считал предоставленную ему отсрочку. «Хуже всего было понимать, что дальнейшего нажима избежать не удастся» [61], — писал он. По его оценке, разговаривать с Устиновым было труднее. Андропов же был более открыт к аргументам другой стороны и в целом, как вспоминал генерал, был человеком, склонным к размышлениям, обладал обликом и ментальностью интеллигента, спокойствием и культурой. «Я смог это почувствовать и тогда, когда в конце 1982 года он стал Генеральным секретарем ЦК КПСС» [62], — писал Ярузельский.

Визит Суслова в Польшу

23 апреля 1981 года в Польшу прибыл Михаил Андреевич Суслов — второй человек в КПСС, секретарь ЦК по идеологии, считавшийся блюстителем партийных догматов и серым кардиналом при решении всех вопросов советской политики. Суслов обладал аскетической внешностью человека в футляре. Говорил он высоким, почти блеющим голосом, но при этом мог привести в ужас подчиненных или даже почти равных по положению в партии своим лаконичным замечанием человека, обладающего безграничной властью [63]. Про него было известно, что он лично руководил подавлением антисоветского сопротивления в Литве после войны и при этом никогда особенно не церемонился в выборе средств. Суслов возглавлял секретную польскую комиссию ЦК КПСС, которую иногда называли «польским клубом». В ее состав входили председатель КГБ Юрий Андропов, министр обороны Дмитрий Устинов, министр иностранных дел Андрей Громыко, секретарь ЦК КПСС по связям с соцстранами Константин Русаков, секретарь ЦК по вопросам идеологии Михаил Зимянин, заведующий Отделом внешнеполитической информации ЦК Леонид Замятин, сотрудник отдела Русакова Олег Рахманин.

Как отмечает Ярузельский, Суслов был человеком весьма культурным в обхождении и попросил о встрече со всем Политбюро ЦК ПОРП. «Несомненно, речь шла о том, чтобы донести советскую точку зрения до всей польской партии» [64], — пишет Ярузельский. По его мнению, визит Суслова в Польшу стал своего рода выражением неодобрения деятельности как самого Ярузельского, так и Кани после встречи в Бресте с Андроповым и Устиновым. Суслов начал свое выступление с того, что, несмотря на предыдущие обсуждения, в том числе в Москве во время XXVI съезда КПСС, ситуация в Польше продолжает вызывать беспокойство. «В Советском Союзе и в других социалистических странах существует большая тревога в связи с положением в Польше» [65], — заявил он.

«Недавно состоялось заседание Политбюро ЦК КПСС, на котором было решено, что следует проинформировать об этом беспокойстве руководство ПОРП» [66], — заявил Суслов и добавил, что «контрреволюция взяла партию за горло». Разумеется, имелась в виду партия польская. Одновременно, по мнению главного советского идеолога, «Солидарность» не только чувствует себя уверенно, но и смогла передать эту уверенность обществу, показать, что является силой, способной парализовать деятельность властей. Однако «Солидарность» боится Советской Армии и перехода конфликта на международный уровень и рассчитывает на мирную контрреволюцию, постепенный демонтаж социализма, смену политического строя, продолжал Суслов.

Второй человек в советском руководстве обвинил «Солидарность» в претензиях на власть и назвал это первой линией угрозы. Второй линией, по мнению Суслова, стало внутреннее состояние Польской объединенной рабочей партии, которую «Солидарность» пытается расколоть. «Не бойтесь настоящих коммунистов» [67], — заявил Суслов. «Требуется, чтобы здоровые силы в партии дали отпор оппортунистическим явлениям», — подчеркнул он и отметил, что иначе процесс разложения партии будет развиваться. (И, кстати, как в воду глядел!)

Суслов также отметил, что в Польше нарастает волна антисоветизма. «Можно заметить, кто дирижирует этой политикой и одновременно их безнаказанность» [68], — заявил он. И начал перечислять факты. Происходят осквернение памятников, построенных в знак благодарности Красной Армии, кладбищ, фальсификация истории. В некоторых школах сжигают учебники русского языка. Распространяются лживые утверждения об эксплуатации Польши со стороны Советского Союза, продолжал Суслов. Делается реклама небольшому количеству порошкового молока, которое поставляют США, но не показывается реальная большая помощь Польше со стороны СССР. Суслов пожаловался, что вопреки обещаниям Станислава Кани не регистрировать так называемую «крестьянскую» «Солидарность» ее существование было разрешено.

Далее главный советский идеолог сказал, что в средствах связи и на транспорте, а также на границах установилась весьма тревожная ситуация, и это уже касается не только внутренних дел Польши, а всего социалистического лагеря и обязательств ПНР перед союзниками. «Сложившаяся ситуация ставит под вопрос гарантии безопасности границ Польши» [69], — заявил Суслов, и эти слова вызвали немалое беспокойство Ярузельского. По мнению генерала, это был сигнал тревоги, новый акцент, который распространялся на вопросы отношения с Германией и становился поводом для размышления. Суслов также продолжал говорить о том, что в средствах массовой информации сложилась плохая обстановка и следует донести до сознания людей, что стране грозят контрреволюция и голод.

Под конец он решил немного подсластить пилюлю и отметил усилия руководства ПОРП, сказав, что у него нет намерения их принижать. Однако в общем подытожил, что ситуация развивается в неблагоприятном направлении.

Польские товарищи, и прежде всего Каня, начали докладывать о проделанной работе, а по сути дела, оправдываться. Среди прочих выступал первый секретарь Гданьского воеводского комитета ПОРП Тадеуш Фишбах [70], который заявил, что существует надежда на установление порядка и спокойствия. По его словам, кризис принял всеобъемлющий характер и стал ответом на потерю доверия, которое рабочие оказали Гереку в 1970 году. И именно поэтому они ожидают ответственности от руководства страны. Фишбах сказал, что рабочие все меньше участвуют в деятельности «Солидарности», а переходят в так называемые отраслевые профсоюзы. Он привел такой пример: в Гданьске создан профсоюз судостроителей и хорошо развивается сотрудничество с советскими заказчиками, которые, по его словам, даже принимают недостроенные суда.

Интересно, что, по воспоминаниям самого Фишбаха, сделанным в 1989 году, Суслов перед началом заседания в Варшаве обратился к нему со словами: «Товарищ Фишбах! Возьмите слово и скажите, как вы в Гданьске решаете трудные проблемы, как можно договориться с “Солидарностью”». Как подтверждал Ярузельский, именно к этому совету прислушался Фишбах и именно этой рекомендации Суслова пытался следовать в своем выступлении.

В заключительном слове Суслов назвал выслушанные им оценки противоречивыми, поскольку ситуация очень трудная, кризис продолжается, враг силен, а партия ослабела. И продолжил: реакционные круги «Солидарности» ни перед чем не остановятся, поэтому следует проявлять бдительность. «Удастся ли решить кризис политическими средствами — это будет зависеть от того, какими будут собственные силы и какими будут силы противника. Нынешний процесс движется в неблагоприятном направлении» [71], — подытожил секретарь ЦК КПСС. По его словам, политическое решение становится все менее реальным и следует быть готовым к другой форме действий.

Как вспоминает Ярузельский, после отъезда Суслова, 25 апреля, ТАСС распространил статью, посвященную ситуации в ПОРП. В ней подвергались критике «ревизионистские элементы внутри партии», стремящиеся «парализовать польских коммунистов как передовую силу народа» [72]. По мнению Ярузельского, этот комментарий ТАСС означал, что установилась официальная линия раздела на лучших и худших союзников.

Польская общественность выразила недовольство тем, что в ходе визита в ПНР Суслов отказался возлагать венок к могиле Неизвестного солдата в Варшаве.

Примечания

1. Osiecki J. General Wojciech Jaruzelski w Rozmowie z Janem Osieckim. Warszawa: Prószynski i S-ka, 2014. S. 308.

2. Szymowski L. Agenci SB kontra Jan Paweł II. Warszawa: Penelopa, 2012.

3. Черняев А. 1991 год: Дневник помощника Президента СССР. М.: Терра, 1997. 306 с.

4. Важный вклад в изучение отношений Ярузельского и Иоанна Павла II внесла вышедшая в 2015 году в Варшаве книга историка и дипломата Павла Коваля «Конец системы власти. Политика команды генерала Войцеха Ярузельского в 1986–1989 годах» (Kowal P. Koniec systemu wladzy. Polityka Ekipy gen. Wojciecha Jaruzelskiego w latach 1986–1989. Warszawa: RIO, 2015. 524 s.). Коваль всячески дезавуирует тезис о том, что у Ярузельского и папы существовали какие-то близкие, личные отношения.

5. Jaruzelski W. Starsi o 30 lat. Torun: Wydawnictwo Adam Marszałek, 2011. S. 123.

6. Ibid.

7. Ibid.

8. Перевод автора. Цит. по: Stan Wojenny — Odtajnione Archiwa IPN // Newsweek extra, Wydanie Kolekcjonerskie. Nr. 01/2011. S. 8–9.

9. Oplatki wigilijne — облатка Сочельника, или Рождественский хлеб, преломляемый католиками в Сочельник накануне Рождества. Взаимное деление и преломление хлебов является символом примирения и любви. (Не путать с облатками — опресноками, используемыми для католического причастия.)

10. Stan Wojenny — Odtajnione Archiwa IPN // Newsweek extra, Wydanie Kolekcjonerskie. Nr. 01/2011. S. 112.

11. Stan Wojenny — Odtajnione Archiwa IPN // Newsweek extra, Wydanie Kolekcjonerskie. Nr. 01/2011. S 112.

12. Ibid. S. 113.

13. Ibid. S. 114.

14. Ibid. S. 113.

15. Stan Wojenny — Odtajnione Archiwa IPN // Newsweek extra. Nr. 01/2011. S. 113.

16. Вавель — расположенный на холме в Кракове комплекс архитектурных, исторических и культурных памятников, имеющих огромное символическое значение для Польши. Сердце Вавеля — Королевский замок и кафедральный собор Святых Станислава и Вацлава.

17. Цит. по: Stan Wojenny — Odtajnione Archiwa IPN // Newsweek extra. Nr. 01/2011. S. 114.

18. Ibid.

19. Kowal P. Koniec systemu wladzy, Polityka Ekipy gen. Wojciecha Jaruzelskiego w latach 1986–1989. Warszawa: RIO, 2015. S. 316.

20. Stan Wojenny — Odtajnione Archiwa IPN // Newsweek extra, Wydanie Kolekcjonerskie. Nr. 01/2011. S. 113.

21. Jaruzelska M. Towarzyszka Panienka. Warszawa: Czerwone i Czarne, 2013.

22. Вестерплатте — полуостров на польском побережье Балтийского моря под Гданьском (бывш. Данцигом), где в начале сентября 1939 года гарнизон Войска Польского держал оборону против армии Германии.

23. Jaruzelska M. Towarzyszka Panienka. Warszawa: Czerwone i Czarne, 2013. S. 189.

24. Jaruzelski W. Stan Wojenny. Dlaczego… Warszawa: BGW, 1992. S. 13.

25. MacEachin D.J. Amerykanski wywiad i konfrontacja w Polsce 1980–1981. Poznan: Rebis, 2011. S. 128.

26. Через несколько месяцев, в апреле 1981 года, ортодоксальный сталинист и типичный представитель «партийного бетона» Тадеуш Грабский (1929–1982) возглавит комиссию по расследованию злоупотреблений во время правления Герека.

27. Ibid. S. 131.

28. Ibid. S. 133.

29. Gates R.M. From the Shadows: The Ultimate Insider’s Story of Five Presidents and How They Won the Cold War. NY: Simon & Schuster, 1997. Р. 228.

30. Ibid.

31. Ibid. P. 229.

32. Telegram from the Department of State to the Embassy in the Soviet Union Washington, January 24, 1981, 0251Z19053. Subject: Secretary’s Letter to Gromyko (из рассекреченных в 2016 году документов Государственного департамента США).

33. Ibid.

34. Ibid.

35. Gates R.M. From the Shadows: The Ultimate Insider’s Story of Five Presidents and How They Won the Cold War. NY: Simon & Schuster, 1997.

36. Рышард Куклиньский (1930–2004) — легендарный польский полковник и агент ЦРУ, который сыграл огромную роль в подготовке выхода Польши из-под влияния СССР и потому многими поляками воспринимается как национальный герой. Сын погибшего в гестапо героя Сопротивления, Куклиньский делал неплохую военную карьеру и даже участвовал в подавлении Пражской весны, что сильно изменило его мировоззрение и после чего он и согласился работать на ЦРУ (за что, по утверждениям как его самого, так и представителей США, Куклиньский не получал никаких денег). Передал в Лэнгли тысячи страниц стратегически важных секретных документов и тем самым внес немалый вклад в обеспечение превосходства НАТО над Варшавским Договором. В 1981 году под угрозой разоблачения вывезен в США, где стал первым иностранцем, получившим высшую награду ЦРУ Distinguished Intelligence Medal. Заочно приговорен военным трибуналом к смертной казни, но оправдан в 1995 году. После смерти в США его тело было перевезено в Варшаву и с почестями похоронено на военном кладбище.

37. Ibid. P. 229.

38. Ibid.

39. Ibid.

40. Ibid. P. 231.

41. Gates R.M. From the Shadows: The Ultimate Insider’s Story of Five Presidents and How They Won the Cold War. NY: Simon & Schuster, 1997. P. 232.

42. Ibid. P. 232.

43. Ibid. P. 233.

44. Ibid. P. 233.

45. Виктор Георгиевич Куликов (1921–2013) был Главнокомандующим Объединенными вооруженными силами стран — участниц Варшавского договора с 1977-го по 1989 год. Кстати, 3 июля 1981 года в связи с 60-летием со дня рождения Маршалу Советского Союза В.Г. Куликову было присвоено звание Героя Советского Союза.

46. Gates R.M. From the Shadows: The Ultimate Insider’s Story of Five Presidents and How They Won the Cold War. NY: Simon & Schuster, 1997. В данном случае Гейтс несколько упрощает ситуацию, поскольку Ярузельский сам был министром обороны, а формально эти обязанности исполнял генерал Флориан Сивицкий, один из ближайших ему людей, начальник Генерального штаба.

47. Генерал армии Анатолий Иванович Грибков (1919–2008) с 23 апреля 1976-го по 24 января 1989 года был начальником штаба Объединенных вооруженных сил государств — участников Варшавского договора.

48. Афанасий Федорович Щеглов (1912–1995) — генерал армии, Герой Советского Союза, с апреля 1974 года являлся представителем Главнокомандующего Объединенными вооруженными силами государств — участников Варшавского договора в Польше.

49. Wejda nie wejda: Polska 198–01982: wewnętrzny kryzys, międzynarodowe uwarunkowania: konferencja w Jachrance, listopad, 1997. L.: Aneks, 1999. S. 261. Резидент КГБ в Польше Виталий Павлов в своих воспоминаниях пишет, что Ярузельский долго не соглашался занять пост Первого секретаря ЦК ПОРП и вел себя, как царь Иван Грозный, которого бояре умоляли вернуться к управлению русской землей. «Зная эрудированность Ярузельского в нашей истории, я могу поверить, что он про себя думал: “Просите, уговаривайте, а я покуражусь”, с тем чтобы исключить потом его генеральскую жесткость в управлении. Во всяком случае так трактовал поведение Ярузельского один из источников резидента КГБ» (Павлов В. «Сезам, откройся!» М.: Терра-Книжный клуб, 1999. С. 545).

50. Gates R.M. From the Shadows: The Ultimate Insider’s Story of Five Presidents and How They Won the Cold War. NY: Simon & Schuster, 1997. P. 235.

51. Ibid. P. 236.

52. Однако профессор Анджей Пачковский, автор исследования «Война польско-ярузельская», считает, что Куклиньский «собирал сведения, которые выходили за пределы формально доступного ему круга информации», и что до сих пор неясно, какую информацию он мог передать. К тому же в ноябре Куклиньского вывезли из Польши из-за угрозы разоблачения. Подробнее см. приложение 1 и Paczkowski A. Wojna polsko-jaruzelska. Stan wojenny w Polsce 13 XII 1981–22 VII 1983. Warszawa: Proszynski i S-ka, 2006. S. 28–30.

53. Jaruzelski W. Stan Wojenny. Dlaczego… Warszawa: BGW, 1992. S. 93.

54. Ibid.

55. Ibid.

56. Ibid.

57. Ibid.

58. Осенью 1980-го — весной 1981 года сельхозпроизводители объединились в Независимый самоуправляемый профсоюз индивидуальных фермеров «Солидарность». Первый съезд 14 декабря 1980 года собрал около тысячи делегатов, представлявших почти 600 тысяч крестьянских хозяйств. В марте 1981 года в городе Быдгоще из-за нежелания властей регистрировать «сельскую» «Солидарность» произошли столкновения фермеров с милицией. В ответ вся «Солидарность» провела всеобщую многомиллионную забастовку по стране. «Крестьянский» профсоюз был зарегистрирован в мае 1981 года.

59. Jaruzelski W. Stan Wojenny. Dlaczego… Warszawa: BGW, 1992. S. 98.

60. Ibid. S. 100.

61. Ibid.

62. Ibid.

63. Как вспоминал Александр Николаевич Яковлев, во время обсуждения на Политбюро его работы как посла CCCР в Канаде Андропов высказал ряд претензий в отношении того, что Яковлев недостаточно сотрудничает с резидентом КГБ и не оказывает ему должной поддержки. Неожиданно Суслов произнес с характерной окающей интонацией: «А товарища Яковлева послом в Канаду не КГБ направлял». Андропов растерянно плюхнулся в кресло и замолчал. Так главный идеолог партии продемонстрировал первенство партийной власти над спецслужбами.

64. Jaruzelski W. Stan wojenny. Dlaczego… Warszawa: BGW, 1992. S. 125.

65. Ibid.

66. Ibid.

67. Ibid.

68. Ibid.

69. Ibid.

70. Тадеуш Фишбах (1935) — его политическую судьбу сформировала «Солидарность», штаб которой находился на «подведомственной ему территории». Он возглавлял комитет ПОРП в Гданьском воеводстве и был кандидатом в члены Политбюро ЦК. Но из-за того, что подписал требования профсоюза, в 1982 году вылетел со всех постов. Позже работал в МИДе, был торговым представителем Польши в Финляндии и послом в Латвии. В новой Польше возглавил одну из созданных на обломках ПОРП партий, которая получила 39 мест в Сейме (где Фишбах стал вице-спикером), но просуществовала недолго. На выборах президента в 2010 году поддерживал Ярослава Качиньского.

71. Ibid.

72. Ibid.

Источник: Черемушкин П. Ярузельский: воспитание Россией. М.: АИРО-XXI, 2016. С. 134–175.