«Маленький человек» против «больших» историков в эпоху «позднего сталинизма»

Феномен «маленького человека» занимает в социально-политической системе сталинской эпохи особое и очень важное место. По наблюдениям современного историка О.Л. Лейбовича, «маленький человек — это вовсе не рабочий или колхозник, или мелкий служащий, как это может на первый взгляд показаться. Нет, это гражданин, который, не занимая высоких постов, рискует, но разоблачает больших начальников, совершивших крупные преступления… Маленький человек — это человек, стучащий громко и самоотверженно. Даже если он и не всегда прав: что-то додумывает, о чем-то сочиняет, сообщает непроверенные слухи, тем не менее, к нему следует прислушиваться и оберегать от притеснений местных или ведомственных начальников» [1]. «Маленький человек» являлся социально значимым феноменом в сталинской империи. К его сигналам внимательно прислушивались. Это являлось своеобразной демонстрацией «демократичности» советского строя, где любой рядовой гражданин мог бороться против начальника.

Факты и слухи, которыми оперировали «маленькие люди», становились ценным материалом в руках контролирующих органов. Многочисленные разоблачители «из народа», «с самых низов» играли видную роль в партийных играх, борьбе номенклатурных кланов и т.д. На эту роль всегда находились желающие: карьеристы, стремившиеся выслужиться, а часто люди просто неуравновешенные, готовые видеть опасность для советского строя везде и всюду.

Особое значение «маленькие люди» играли в послевоенных идеологических кампаниях. Их сигналы, привычные для номенклатурных будней, стали элементом и академической жизни. Среди работников науки и культуры Советского Союза (ученые, вузовские преподаватели, писатели и т.д.) таких своеобразных «маленьких людей» оказалось предостаточно. Это были мало кому известные провинциальные преподаватели, молодые специалисты, вспомогательные работники в академических институтах. Они противопоставлялись авторитетным ученым, представителям столичной интеллектуальной элиты, обросшим званиями, материальными благами и, как следствие, потерявшим идейную бдительность и запутавшимся в паутине личных пристрастий.

1940–1950-е годы подарили немало примеров деятельности «маленьких людей», оказавшихся в гуще идеологических кампаний и проработок, а затем благополучно (или не очень благополучно) исчезнувших [2]. В данной публикации хотелось бы продемонстрировать особенности феномена «маленького человека» в исторической науке на примере малоизвестного историка В.М. Подорова и студента-заочника М.Н. Перегудова. Эпизоды, связанные с ними, самым причудливым образом отложились в истории советской исторической науки, став яркими примерами особенностей развития исторической науки в эпоху «позднего сталинизма».

Начнем с Подорова. Дело в том, что имя его встречается в историографии как бы в двух измерениях. В первом случае он известен как Василий Максимович Подоров [3], исследователь истории народов СССР, в особенности народа коми, биография которого прослеживается до 1945 года [4]. Во втором случае мы знаем Подарова, доцента кафедры истории СССР из г. Мытищи (неизвестного вуза), как автора письма на имя секретаря ЦК ВКП(б) М.А. Суслова, направленного не только против отдельных «историков-космополитов», но и с обвинениями в адрес Министерства высшего образования СССР и Министерства просвещения РСФСР. Автор письма, датированного 10 сентября 1950 года, утверждал, что они «не обеспечивают большевистского исторического образования в вузах», и приводил ряд фактов, призванных доказать это. Публикаторы данного письма вследствие возможно закравшейся опечатки [5] или неправильного прочтения фамилии, конечно, не смогли дать о нем какой-либо информации. Однако в своей корреспонденции он упомянул о том, что в 1946 году был снят с работы в Удмуртском педагогическом институте. Обнаруженные нами документы о его увольнении ясно свидетельствуют: никакого Подарова в институте не существовало, а был Подоров. Таким образом, можно констатировать, что автор письма и Подоров одно лицо. Двойственность ситуации привела к тому, что ни биографы Подорова не обращаются к данному письму, ни историографы идеологической борьбы не могут ничего сказать о Подарове [6].

Для того чтобы разобраться в обстоятельствах, приведших Подорова к громким обвинениям в адрес союзных министров, и проанализировать его точку зрения, необходимо познакомиться с немногочисленными фактами его биографии [7]. Он родился в 1893 году в Усть-Сысольске (уездный город Вологодской губернии, ныне г. Сыктывкар, столица Республики Коми) в крестьянской семье. Учился в Усть-Сысольске и Вологде, откуда был призван в армию и пехотинцем попал на фронт Первой мировой войны [8]. Во время Гражданской войны служил в Красной армии. После демобилизации в 1921 году некоторое время работал в Усть-Сысольске, заведовал Облполитпросветом, но вновь был мобилизован в армию. Затем учился в МГУ. В 1927 году — аспирант НИИ этнических и национальных культур народов советского Востока РАНИОН, где занимался историей народа коми [9]. Участвовал в деятельности Московского отделения Общества изучения Коми края, а также, после реорганизации РАНИОН, вошел в состав исторического отряда Удмуртской комплексной экспедиции НИИ народов советского Востока при ЦИК СССР под общим руководством академика Н.Я. Марра. В связи с последней работой в 1930 году занимался выявлением материалов по истории революционного движения в Удмуртии [10]. В 1931 году он состоял научным сотрудником II разряда Института по изучению народов СССР АН СССР (ИПИН) [11] и преподавал в Институте народов Севера в Ленинграде.

В 1931 году Подоров вернулся в Сыктывкар, где с 1932 года преподавал в только что созданном местном Коми пединституте на филологическом (общественно-литературном) факультете [12]. Опубликовал монографию «Очерки по истории коми (зырян и пермяков)» (Сыктывкар, 1933). По верному замечанию А.И. Терюкова, «если рассматривать работу с методологической точки зрения, то В.М. Подоров был типичным представителем господствовавшей в то время марксистской формационной теории, согласно которой все народы проходят один эволюционный путь от первобытно-общинного строя до социализма. Поэтому он рассматривает историю коми народа сквозь призму смены этих формаций». После отъезда из Сыктывкара в 1935–1937 годах Подоров работал в Институте национальностей, в 1937 году — в Государственном издательстве социально-экономической литературы в Москве. С 1938 года был старшим научным сотрудником Казахстанского филиала АН СССР в Алма-Ате. В 1939 году он вернулся в Москву и стал работать по договору в Институте истории АН СССР. В октябре 1941 года он — научный сотрудник Коми научно-исследовательского института языка, литературы, фольклора и истории. В мае 1942 года его призвали в армию, откуда он вернулся в 1944 году и был зачислен в только что созданный сектор языка, письменности, литературы и истории Коми Базы АН СССР в Республике Коми [13].

На тот момент он имел ученое звание доцента. Тема его исследований обозначалась как «Народы Коми АССР в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Он разработал эту тему и предоставил рукопись объемом 20 авторских листов за один год. Быстрое по времени выполнение данной работы наводит на мысль об использовании автором своей прежней монографии.

В августе 1945 года Подоров уволился из Коми Базы и уехал в Москву, а с 10 августа 1946 года стал доцентом кафедры истории СССР Удмуртского пединститута [14]. Но его преподавательская карьера здесь оказалась короткой. Уже в сентябре того же года заведующий кафедрой написал докладную записку, в которой утверждал, что Подоровым «были допущены грубейшие ошибки методологического и методического характера». Спустя некоторое время Подоров указывал, что был уволен из-за несогласия с концепцией древнейшей истории России, предложенной Б.Д. Грековым. Согласно записке, увещевания со стороны коллег по кафедре не возымели действия, и Подоров был освобожден от должности и уволен из института с 17 сентября 1946 года [15].

После этого следы Подорова на время теряются. Но череда погромных идеологических кампаний сначала по борьбе с «буржуазным объективизмом», а затем и «безродным космополитизмом», напрямую затронувших и историческую науку, стала хорошим стимулом для «пробуждения» активности Подорова, а лозунги борьбы с авторитетами и клановостью, сопровождавшие кампании, были в данном случае ему на руку. Вновь он появился уже как автор упомянутого разгромного письма, предназначенного для Отдела науки ЦК и направленного против директора Института истории АН СССР Грекова, а также Министерства высшего образования СССР и Министерства просвещения РСФСР Уверенности ему придавало то, что в 1948 и 1949 годах массовая и научная печать СССР наглядно вскрыла «ошибки» и «недостатки» в работе возглавляемого Грековым Института истории АН СССР.

В чем же состояли, по мнению Подорова, факты «вредительской» работы Министерства высшего образования и Министерства просвещения? В первую очередь, «работники этих министерств» допускали «антимарксистские концепции в учебниках, оказались во власти влияния этих концепций и внедряли их в жизнь во всех учебных заведениях страны путем допущения этих учебников в вузы и специальных циркулярных предписаний». Речь идет об учебниках по вопросам биологических наук, которые «были засорены буржуазными теориями морганов, вейсманов и других буржуазных ученых зарубежных стран», по филологическим наукам, которые «составлялись с точки зрения “новой языковой теории” академика Марра» [16], объявленной Сталиным «идеалистической, буржуазной», и, наконец, по историческим наукам. Утверждалось, что «составление учебника по истории СССР для 1 курса было поручено академикам из быв[ших] кадетов, националистов. Этот учебник, выпущенный в 1939 г., был раскритикован. Авторский коллектив 2-го издания 1947 г. этого же учебника был оставлен старый. Теперь намечено 3-е издание этого же учебника и, как это ни странно, поручено это сделать старому же автору и редактору учебника издания 1939 и 1947 гг. акад. Грекову, который уже дважды давал антимарксистский учебник. Согласиться с этим решением значило бы в третий раз обмануть наших студентов и вместо ожидаемого ленинско-сталинского учебника по истории СССР с древнейших времен до конца XVIII века дать им грековский учебник, не имеющий ничего общего с марксизмом-ленинизмом, представляющий собой букет всяких вражеских теорий, вплоть до космополитических и фашистских». И далее: «Поддерживая Грекова и его антимарксистские взгляды на целый ряд вопросов истории СССР, Министерство высшего образования через него объективно поддерживает дворянско-буржуазных ученых, вплоть до космополитов и Милюковых, теории которых бытуют в трудах Грекова, вызывая радость всех космополитов и в том числе космополита и главаря российской контрреволюции Милюкова, что если не он сам, то другие за него засоряют его, Милюкова, идеологией космополитизма мозги советских студентов» [17].

Какие же теории академика Грекова, «направленные против учения Ленина и Сталина о закономерности исторического развития», поддерживало, по мнению Подорова, Министерство высшего образования? Это и пропаганда «на страницах учебника по истории СССР фашистской норманнской теории, антимарксистских взглядов Покровского на целый ряд вопросов истории СССР, уже осужденных ЦК ВКП(б) под руководством товарища И.В. Сталина», и, самое главное, теории перехода славян от первобытнообщинной формации к феодальной, минуя рабовладельческий строй.

Подоров акцентировал внимание на том, что «антимарксистские исторические взгляды акад. Грекова и его сторонников тщательно оберегаются от всякой критики». При этом он приводил личный пример: «Написанная мною рецензия на учебник по истории СССР, т. 1 под ред. Грекова не была напечатана в газете “Культура и жизнь”. Моя статья “Два шага назад в норманнскую теорию”, в которой я вскрывал неблагополучие на историческом фронте и критиковал исторические труды Грекова, Панкратовой, Рубинштейна, Бахрушина, Базилевича, Мавродина и др., не была напечатана в “Вопросах истории”» [18]. Ясно, что Подоров хотел разоблачить ненавистного ему Грекова и выбрал для этого печально известную газету «Культура и жизнь» (злые языки прозвали ее «Культура или жизнь»), игравшую ведущую роль в поиске идеологических ошибок в среде творческой и научной интеллигенции. Тот факт, что его рецензию не напечатали, говорит о том, что непосредственно Грекова, в силу его роли посредника между властью и исторической наукой, все же старались пока не трогать.

Наконец, автор письма подчеркнул следующий факт: «На все руководящие посты на фронте исторической науки назначаются сторонники Грекова. Едва ли где мы найдем какую-либо кафедру по истории СССР, где бы, скажем, во главе кафедры не стояли сторонники Грекова или, наоборот, где бы стояли сторонники исторической концепции В.И. Ленина и И.В. Сталина. Всюду и везде в исторической науке Ленин и Сталин заменены Грековым. Теоретически обидеть этого божка — значит получить синяки и шишки». И опять Подоров привел, казалось бы, красноречивый личный пример: «В 1946 г. я был снят с работы из Удмуртского [педагогического] ин[ститу]та только за то, что вопреки мнению Грекова утверждал и утверждаю ныне, что славяне, известные еще в VII–VI вв. до н.э. под именем ененсов, венедов, переживали рабовладельческий строй в скифский период, что Антское [государство] IV в. и Волынское госуд[арство] VI в. являлись государствами рабовладельческими. Об этом свидетельствуют высокая культура славян, торговля их с греками, римлянами, классовая дифференциация, наличие рабов, городов, металлических орудий» [19]. Подоров не принимал теорию Грекова о переходе славян к феодализму, минуя рабовладение, наоборот видимо самостоятельно разрабатывал альтернативную точку зрения. Кажется, ни у одного историка того времени мы не находим подобных курьезных взглядов. Впрочем, сложно судить о том, насколько сам Греков был в курсе исследовательских поисков Подорова.

В итоге Подоров констатировал: «Все эти перечисленные выше факты показывают, что на фронте исторической науки неблагополучно. Такое неблагополучие — результат того, что учебники составляются людьми из быв[ших] кадетов, националистов и в прошлом связанных с антимарксистской школой Покровского, рецензии на учебники Грекова не печатались, кроме, конечно, хвалебных, а рецензии, отмечавшие отрицательные черты учебника, не допускались к печати, а кто выступал и выступает с критикой, тех снимают с работы. Если Министерству высшего образования все кажется благополучным и Греков является авторитетом для его руководящих работников, то это не означает, что в этом оно право. Скажу от души, что там работает часть людей, не имеющих специальностей (ученых степеней), что мы видели на примере издания учебников, перечисленных мною выше, способных только плестись в хвосте вражеских теорий, а не разоблачать их своевременно при составлении учебников» [20].

Гневное письмо Подорова, видимо, пришлось очень кстати. На его основе сотрудники Агипропа Ю.А. Жданов и В.С. Кружков составили докладную записку, которую отправили 14 декабря 1950 года Суслову. Если Подорова не устраивало только отрицание Грековым рабовладельческой стадии в отечественной истории, то авторы записки пошли много дальше. Они обнаружили в учебнике массу других недостатков: не раскрыты закономерности исторического процесса; недостаточно показана роль масс, вместо этого основной акцент на князей и царей; не показано, что труды Ленина и Сталина являются теоретическим фундаментом советской исторической науки; нет критики «норманнской теории»; обойдены исторические взгляды русских революционных демократов; не раскрыты исторические предпосылки сплочения многочисленных национальностей вокруг русского народа; взгляды Радищева освещены с позиций космополитизма; не учтены многие археологические открытия и т.д. В связи с этим было рекомендовано опубликовать развернутую критическую рецензию на учебник и переработать его [21]. Кроме того, по данным А.А. Формозова, «ЦК КПСС поручило Институту истории материальной культуры АН СССР дать заключение о доносе, поступившем… от В.М. Подорова. …Разумеется, ИИМК отверг эти обвинения. Заключение написал Б.А. Рыбаков (замеченный Грековым в ГАИМК еще в 1934 г.)» [22].

Представляется, что внимание Агитпропа к письму рядового борца с «прорывами исторического фронта» неслучайно. Помимо общей атмосферы идеологических кампаний можно предположить и стремление контролирующих органов постепенно устранить с поста директора Института истории стареющего Грекова. На эту мысль наталкивает и тот факт, что в 1950 году под руководством A.Л. Сидорова прошла проверка института, выявившая многочисленные факты ошибок в руководстве [23]. Кстати, именно Сидоров придет на смену Грекову в качестве директора. Таким образом, «маленький человек» Подоров сыграл свою роль в подготовленной Отделом естественных и технических наук и высших учебных заведений ЦК ВКП(б) постепенной смене руководителя Института истории. Его письмо должно было свидетельствовать о возмущении рядовых представителей научно-педагогической общественности деятельностью Грекова.

Но Подоров был не одинок в своем стремлении разоблачить авторитетных историков. Колоритной фигурой являлся студент-заочник М.Н. Перегудов (имя и отчество неизвестны), отличившийся своей непримиримой борьбой против влиятельнейших историков своего времени. Объемное дело, связанное с этим человеком, сохранилось в материалах Отдела агитации и пропаганды при ЦК ВКП(б). В деле находятся письма самого Перегудова, разборы им исторических книг, а также письмо руководителя Отдела естественных и технических наук и высших учебных заведений ЦК ВКП(б) Ю.А. Жданова и его заместителя А.М. Румянцева на имя Г.М. Маленкова с кратким изложением всех перипетий дела и отчетом о проделанной работе.

Из материалов можно узнать, что Перегудов являлся членом ВКП(б), подполковником в отставке, студентом-заочником Московского педагогического института им. В.И. Ленина. Подробности его биографии неизвестны, но можно ее частично смоделировать. Скорее всего, перед нами бывший фронтовик, как и Подоров, после войны поступивший по льготному набору в вуз на исторический факультет, поскольку обучение на нем открывало перспективы работы в отвечающих за идеологию органах. Таким образом, Перегудов оказывался в советском обществе социально значимым элементом. Его необычайный энтузиазм в разоблачении крупнейших советских историков свидетельствует либо о его неуемных амбициях, помноженных на большую социальную активность, либо о неуравновешенности. А скорее всего, и о том, и о другом. В этом он опять же схож с Подоровым, которого при увольнении из Удмуртского пединститута обвиняли, в том числе, в слабом владении устной русской речью, что отражалось на его лекциях и дискредитировало лектора среди студентов.

В течение 1948–1950 годов Перегудов неоднократно писал письма о неблагополучном положении в советской исторической науке. В частности, он обвинял академика Грекова в том, что тот «перенес в советскую историческую науку и старый груз буржуазных воззрений, которые он впитал в себя с молодых лет» [24]. Но особенно досталось обласканному властью крупнейшему специалисту по истории Древнего Рима Н.А. Машкину, который был обвинен в некритическом отношении к буржуазной историографии и ряде методологических ошибок, несовместимых с историческим материализмом. Обвинения, надо сказать, были вполне стандартными и вписывались в проходившие идеологические кампании борьбы против «объективистов» и «космополитов».

Такие письма не могли остаться без внимания, тем более что Перегудов являлся бывшим военным и будущим педагогом, членом ВКП(б), то есть социально значимым элементом советского общества. Его несколько раз вызывали на собеседование, где обсуждались его претензии. Частично с его замечаниями соглашались. «Но, несмотря на то что внешне эти беседы проходили в товарищеской обстановке, чувствовалось, что мои заявления… вызывали непонятное раздражение» [25], — жаловался студент. Особенно его обидело поведение историка П.Н. Третьякова, бывшего сотрудника Отдела науки при ЦК и главного редактора журнала «Вопросы истории». Раздражение сотрудников объяснить легко. Поднимать новую волну и без того бесконечных проработок, проходивших в годы борьбы с «буржуазным объективизмом», а затем и «безродным космополитизмом», никто не хотел. Цели достигались и без помощи Перегудова. Никто не хотел и конфликтовать с Грековым и Машкиным, людьми чрезвычайно влиятельными.

Все же совсем без внимания такие заявления оставить было нельзя. Перегудову разрешено было опубликовать статью под названием «Вопросы исторического материализма в учебниках по истории» в журнале «Вестник высшей школы». Более того, «в связи с поступившими критическими замечаниями Отдел науки и высших учебных заведений ЦК ВКП(б) рекомендовал дирекции Института истории, редакциям журналов “Вестник древней истории” и “Вестник высшей школы” обсудить учебники по истории Древней Греции и Рима» [26].

«Правдоискатель» этим не удовлетворился и написал новое письмо в Отдел агитации и пропаганды, датированное 28 августа 1952 года. В нем он возмущался тем, что активно критикуемый им Машкин получил (правда, посмертно) Сталинскую премию за монографию «Принципат Августа». На этот раз досталось и Третьякову, который, как выяснилось, «остается неразоруженным марристом» [27].

Чем закончилась активность «маленького человека» Перегудова, документы не сообщают. Скорее всего, смерть Машкина (1950) и Грекова (1953) охладила его пыл. Может быть, случилось что-то еще.

Итак, два примера деятельности «маленьких людей» наглядно демонстрируют сразу несколько особенностей функционирования исторической науки эпохи «позднего сталинизма». Во-первых, то, что к сигналам, идущим от них, вынуждены были прислушиваться контролирующие органы, даже если (как в случае с Перегудовым) этого не хотелось. Во-вторых, именно «маленький человек» играл роль идеологического саморегулирования системы, когда даже рядовой «боец исторического фронта» мог указать ученому-мэтру на его ошибки, а высшие инстанции должны были разобраться, кто прав, а кто виноват. Ясно, что такие «маленькие люди» и их доносы только добавляли нервозности в жизнь сообщества профессиональных советских историков, и без того крайне напряженную. В-третьих, идеологические обвинения активно использовались для продвижения собственной концепции. Пусть «маленькие люди» здесь не самый показательный момент, но даже на низовом уровне идеологические кампании использовались для борьбы с конкурентами.

Активность «маленьких людей» в исторической науке была разбужена непрекращающимися идеологическими кампаниями, одним из главных лозунгов которых были призывы к смелой критике вышестоящего начальства и борьбе с клановостью и семейственностью. Отнюдь не случайно, что именно в последние годы правления Сталина описанный типаж «разоблачителей» проявился наиболее ярко и активно.

Примечания

1. Лейбович О.Л. В городе М. Очерки социальной повседневности советской провинции. М., 2009. С. 148. См. также: Сахаров А.Н. Революционный тоталитаризм в нашей истории // Сахаров А.Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация. М., 2004. С. 843–848.

2. См.: Тихонов В.В. Как «маленькие люди» творили большую историю: феномен «маленького человека» и его роль в послевоенных идеологических кампаниях в советской исторической науке // История и историки: историографический вестник. 2011–2012. М., 2013. С. 108–124.

3. В каталогах Российской национальной библиотеки В.М. Подоров почему-то фигурирует как Василий Максимилианович, хотя во всех известных нам источниках его отчество однозначно Максимович.

4. Терюков А.И. История этнографического изучения народов коми. СПб., 2011. С. 394.

5. Вероятнее всего, произошла опечатка, поскольку использовавшая те же фонды Н.А. Горская в своей книге упоминает фамилию Подорова правильно. См.: Горская Н.А. Борис Дмитриевич Греков. М., 1999. С. 175.

6. Дубровский А.М. Историк и власть: историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930–1950-е гг.). Брянск, 2005. С. 655; Формозов А.А. Русские археологи в период тоталитаризма: Историографические очерки. М., 2006. С. 177; Горская Н.А. Ук. соч. С. 175.

7. Основные биографические сведения взяты из книги А.И. Терюкова, с некоторыми дополнениями.

8. Эти сведения взяты из картотеки «Побежденные, но незабытые», посвященной вологжанам — участникам Первой мировой войны. URL: http://military-vologda.ru

9. Подоров В.М. Наказы крестьян коми по материалам Екатерининской законодательной комиссии 1767 года // Записки Общества изучения Коми края. Усть-Сысольск, 1929. № 2. С. 35–47.

10. Чураков В.С. Фольклорно-лингвистические и археолого-этнографические экспедиции, работавшие среди Удмуртов в 20–30-е годы XX века // Иднакар. 2014. № 2 (19).

11. Личное дело В.М. Подорова. Архив РАН. Санкт-Петербургский филиал. Ф. 4. Оп. 004. Д. 1708.

12. Малкова Т.А. М.А. Сахарова и Н.А. Колегова: начало пути в науку // Вопросы пермской диалектологии и полевые исследования: традиции и перспективы: Сб. научных статей международной научной конференции. Сыктывкар, 2013. С. 20.

13. Там же. С. 14, 21.

14. Архив Удмуртского государственного университета. Книга приказов Удмуртского государственного педагогического института за 1946 г. Л. 55.

15. Там же. Л. 91–92.

16. Докладная записка Агитпропа ЦК М.А. Суслову об учебнике для вузов «История СССР» (т. 1). 14 декабря 1950 г. // Сталин и космополитизм 1945–1953: Документы. М., 2005. С. 613.

17. Там же. С. 613–614.

18. Там же.

19. Там же.

20. Там же. С. 614–615.

21. Там же. С. 612–613.

22. Формозов А.А. Ук. соч. С. 177.

23. Отчет о проверке: Научно-исследовательский Отдел рукописей РГБ (НИОР РГБ). Ф. 632 (Сидоров А.Л.). К. 80. Ед. хр. 5.

24. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 133. Ед. хр. 295. Л. 6.

25. Там же. Л. 3.

26. Там же. Л. 13.

27. Там же. Л. 8.

Источник: Вопросы истории. 2016. № 11. С. 125–132.