Общество в ожидании Рождества

Один раз в год вся страна вспоминает про разницу между юлианским и григорианским календарями. Нет, про нее, конечно, и так никто не забывает — к примеру, «шестое августа по-старому, Преображение Господне» празднуется девятнадцатого по-новому, но это совершенно никого не беспокоит. А вот в рождественско-новогодние дни мы обязательно начинаем об этом говорить. Кто-то из православных хотел бы перейти на григорианский календарь, чтобы праздновать Рождество вместе с большинством христиан и перед Новым годом. Кто-то на практике отмечает его два раза по двум календарям. Кто-то, напротив, объясняет, почему важно придерживаться старого стиля или даже предлагает перейти и в государственной сфере на юлианский календарь.

И во всех православных СМИ — бесконечные рецепты, как приготовить сытный и разнообразный стол без мясного и молочного, который по недоразумению называют «постным», хотя пост вообще-то совсем про другое. А в те годы, когда 1 января приходится на воскресенье, возникает еще одна тема: почему большинство номинально православных людей проводят эту ночь за праздничным столом, что, разумеется, исключает их участие в утренней литургии? Ответ, впрочем, очевиден: значит, новогоднее торжество представляется чем-то действительно важным. И в некоторых храмах даже стали устраивать ночные литургии, чтобы дать православным возможность встретить новый год с молитвой — но одновременно со всеми остальными согражданами!

То есть магия и мифология этого самого Нового года невероятно сильны, они не просто встраиваются в церковный календарь — они подчиняют его себе. Нечто подобное, кстати, произошло в странах, испытавших влияние персидской культуры, с Новрузом, Новым годом по зороастрийскому календарю. Праздники, связанные с годовыми циклами, с возвращением солнца и возрождением жизни, коренятся в человеческом сознании очень глубоко. Помню, как в позднесоветском моем детстве практически все отмечали «старый Новый год» по юлианскому календарю в ночь на 14 января, в том числе и в семьях, совершенно чуждых православной обрядовости. Это был лишний повод повидаться с теми, кого не видели в новогоднюю ночь. Теперь он уже ушел в прошлое — видимо, вместе с поколением, заставшим этот самый дореволюционный Новый год в собственном детстве. Но не раньше.

По-видимому, пока живо наше поколение, во множестве домов нашей страны будут 31 декабря резать оливье, охлаждать шампанское и смотреть «Иронию судьбы» — культовый фильм о неприхотливом советском человеке с номерным адресом и стандартной обстановкой. Он не выбирает себе для жизни ни города, ни женщины, а следует за сложившимися обстоятельствами и искренне надеется, что в новом году обстоятельства принесут ему новое счастье, только обязательно надо вкусить после полуночи гадостной заливной рыбы (такой же точно, как и на прочих столах огромной страны). И если по чьей-либо прихоти Россия вдруг перейдет на юлианский, зороастрийский или китайский календарь, наши люди все равно будут так отмечать «новый старый Новый год» 31 декабря по григорианскому.

Когда-то большевики отменили Новый год вместе с реакционным Рождеством, но запрет продолжался недолго. 28 декабря 1935 года в «Правде» вышла статья Павла Постышева «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку». В ней говорилось: мы не должны лишать советских детей веселого зимнего праздника, который есть у детей капиталистов. Идея была принята на ура, и когда через несколько лет Постышева расстреляли, традиция календарного празднества — единственного в советском календаре, не связанного с коммунистической «священной историей»! — уже прижилась повсеместно. Она заполнила необходимую нишу календарной мифологии, и как-то само собой вышло, что кремлевская звезда заменила вифлеемскую на ёлочке — точнее, на Weihnachtsbaum, священном дереве древних германцев, перенесенном на российскую почву Петром I. А ведь в начале XVIII века эти зимние празднества по юлианскому календарю казались таким же возмутительным новшеством ревнителям древлего благочестия, отмечавшим церковное новолетие в сентябре…

Когда затем день Победы над гитлеровской Германией стал советской Пасхой, праздником торжества над силами зла и смерти (кстати, в 1945 году Восток отмечал Пасху 6 мая), все прежние ниши были заполнены, и советский календарь обрел окончательный вид — два этих советских праздника остаются всенародными и по сей день.

Итак, обряды и сроки меняются. Вечной остается потребность общества в цикличном годовом празднестве, которое в странах христианской традиции связывается с Новым годом и Рождеством — и, как мы знаем, в постхристианском гипертолерантном мире уже принято называть их просто «зимними праздниками», включая сюда и иудейскую Хануку, и то, что может прилучиться из мусульманского календаря (он лунный и потому ежегодно сдвигается относительно солнечного, так что любые праздники путешествуют из одного времени года в другое).

Но не так ли было и всегда? Если посмотреть на названия праздника в разных языках, выясниться много интересного. Русское название праздника, Рождество, — не самое распространенное в языках Европы. Можно вспомнить украинское Різдво, белорусское Нараджэнне, польское Narodzenie, испанское Navidad, греческое Χριστούγεννα («Христорождение»). О главном персонаже праздника говорят нидерландское Kerstfeest («праздник Христа) и английское Christmas («месса Христа»).

В большинстве других романских языков за основу было взято латинское выражение dies natalis — «день рождения». Отсюда итальянское Natale, португальское Natal, каталанское Nadal, французское Noël. Но для современных носителей этих языков это просто название праздника без конкретного смыслового содержания.

А вот в языках северной Европы речь вообще не идет ни о каком рождении. Немецкое название Weihnachten восходит к древнегерманскому названию солнцеворота — «святые ночи». В Скандинавии используется свое название этого праздника: шведско-норвежско-датское Jul, исландское Jól, а заодно и финское Joulu с эстонским Jõulud. Латыши говорят Ziemassvētki «зимние праздники». Жители восточной части Латвии, латгалы, называют его Svātki — почти наши «святки». Литовское Kalėdos, болгарское Коледа — от латинского calendae («первый день месяца»). А самое оригинальное и мифологичное название у румын: их Crăciun восходит к creatio — «сотворение»: видимо, в день солнцеворота мир заново возвращается к своему бытию (отсюда же венгерское Karácsony и Крачун/Kračun в некоторых южно- и западнославянских диалектах).

Иными словами, Рождество всегда было не только про евангельскую историю рождения Младенца, но и про многое другое. В России это «другое» перешло к Новому году, что, может быть, даже лучше. Но чем остается для всего общества (а не только для активно верующих) Рождество? Пока не понятно. Нет каких-то общепринятых и связанных с ним обрядов: на Преображение освящают яблоки, на Крещение купаются. А что на Рождество? Выпивают и закусывают под ёлкой? Так уже семь дней как, пора бы и прекратить. Дарят подарки? Но и это уже было…

Есть у евангельской истории Рождества нечто очень важное и нужное для нашего общества: самое великое является в самом малом. В дальней провинции великой империи, на окраине крохотного городка в хлеву рождается Младенец, которому предстоит перевернуть мировую историю. Цари бьются за власть, богачи хвастаются казной, философы спорят об учениях, и демагоги убеждают толпу, но все это ничего не значит: здесь, в хлеву, никому не приметным образом Небо сходит на землю, чтобы навсегда ее изменить. Это история семьи никому не нужных переселенцев, где тому же Невеста оказалась беременной прежде свадьбы, — словом, это совсем не та славная история великих побед и свершений, которую любят рассказывать потомкам.

А еще это история терпения и любви. История о том, что мы побеждаем именно тогда, когда не гонимся за победой. Выживаем и даем жизнь именно тогда, когда для этого меньше всего подходят внешние условия. И рядом с нами всегда есть те, кому нужна наша помощь и кого мы не заметили. Евангельская история — это, если угодно, анти-ирония анти-судьбы: рассказ о том, как Иосифу было совершенно не все равно, в каком именно городе и с какой именно женщиной оказаться этой ночью. Судьба оказывается побеждена Промыслом — но только если у нас хватит веры, надежды и любви его принять и последовать за ним. И следить за этой историей невозможно одновременно с нарезкой оливье и откупоркой шампанского.

И вот что может оказаться даже еще более важным… Наше общество — оно как героиня Брыльской, к которой приходит то безалаберный Лукашин, то чопорный Ипполит, то оба сразу и пьяные, притом совершенно не понятно, зачем они ей нужны. Так и у нас кровавые диктаторы сменяются застойными старцами, а потом то и другое в одном флаконе превращается в пародию на самое себя. Новый год как календарный праздник становится ритуалом вечного возвращения в страну невыученных уроков. В настоящем СССР все же был проект будущего, в нынешней нашей реальности есть место только для имитации прошлого.

Рождество Христово — прорыв в будущее. Будущее не обещает быть уютным и предсказуемым, но оно обещает — быть. «Ибо Младенец для нас родился, ибо Сын нам дарован, и владычество на Его ляжет плечи, и нарекут Ему имя: Чудный Советник, Могучий Бог, Вечный Отец, Мирный Правитель. Его владычество возрастать будет мирно, и не будет ему предела на престоле Давида и в его царстве, но утвердят его и поддержат правота и правда, отныне и вовеки!» — так говорил об этом Исайя. А как оно сбудется — увидим.

С праздником Рождества!