Усталое сердце

Культура являет собой динамичный и многослойный «палимпсест», на поверхности которого хаотически проявляются, движутся, переливаются и растворяются друг в друге, образуя странные констелляции, различные идейные комплексы и их элементы. Одним из наиболее заметных и ярких из таких комплексов для нынешней культуры, имплицитно определяющих отношение человека к себе, к другим и к миру, следует назвать романтизм, который уже давно преодолел границы элитарного мировоззрения и захлестнул массы, их культуру и повседневное поведение.

Современной массовой культуре и сознанию присущи такие черты, как культ самовыражения, стремление к оригинальности, непрерывные поиски идентичности, неудовлетворенность окружающим миром, недоверие к внешним авторитетам, повышенное внимание к внутренней жизни, доверие к чувству, идеализация природы, тоска по утраченной простоте и аутентичности. Вместе с тем романтизм является хотя и весьма мощным аттрактором для самосознания, но не единственным. Так, потребительская мотивация и ориентация повседневной жизни причудливо сплетается с романтическими элементами. Первое находится в дисгармонии со вторым. Представляется, что для прояснения этого онтологического конфликта, лежащего гораздо глубже политических, социальных и экономических его последствий, весьма полезно обратиться к истокам становления данного умонастроения.

Фигура итальянского философа, писателя и поэта Джакомо Леопарди притягивала и притягивает чуткие и подвижные умственные взоры. Каждое поколение угадывает в его творчестве интонацию, созвучную имманентному ритму души, глубинным чаяниям и устремлениям. Неудивительно и то, что многие проницательные служители русского духа и слова, от Добролюбова и до Ахматовой, любили и высоко ценили творчество Леопарди. Романтизм и трагичность миросозерцания русской интеллигенции выразились в том, что в Леопарди находили родное и близкое.

Несчастнейшая судьба, исполненная разочарованиями и неудачами, болезнями и страданием, ранняя смерть — все это вырисовывает экзистенциальной образ Леопарди. Он был блестяще образован, хотя и не получил формального образования, поскольку в те времена для обучения в итальянских университетах необходимо было официальное подтверждение своего католичества, которое, конечно же, не мог и не хотел получить Леопарди. Великолепный знаток античности, он являл собой мыслителя, не ограничивавшегося какой-либо сферой, но творил в поэзии, прозе, моральной философии и историософии. Прожив короткую и бедную событиями жизнь, Леопарди угас в 1837 году в Неаполе во время эпидемии холеры. Эта биография является лучшей иллюстрацией к известной мысли Бергсона о том, что человек представляет собой обломки того, кем он мог бы стать, но не стал.

Причудливая амальгама языка выливается у Леопарди в особые формы, в которых неразличимы форма и содержание. Он наследует великой традиции красноречия, от которой отступила философия в последние века и образовала различие между изящной словесностью и собой как строгой наукой. Он пишет: «Для заметных успехов в философии недостаточно остроты ума и склонности к размышлению, но нужна также и немалая сила воображения». Именно поэтому поэтическое и философское слово неразрывно связаны, а тот, кто не чувствует одного, не способен понять и другого.

Романтизм предлагает особый нарратив о божественном, однако же не о христианском, а скорее полностью противоположном ему. Именно здесь мы видим базовый мотив мировосприятия Леопарди — не только романтическое антихристианство, но совершенный атеизм. Причем это атеизм в его наиболее полной и чистой форме, доведенный до логического конца и выводов. Это не богооставленность, предполагающая надежду, а нечто гораздо более радикальное. В отличие от задорно-ребяческого атеизма большинства иных критиков религии, который представляет собой синкретическую жижу из обрывков чужих идей и собственных психологических комплексов, страхов и капризов, Леопарди обладал способностью и смелостью договаривать и додумывать свои мысли до конца, не отмахиваться от невыносимого. Христианство для Леопарди — религия, которая является весьма вредной, поскольку почитает зло — добром, а добро — злом. Поскольку христианство является величайшей из всех иллюзией, которая навсегда отвергнута, но оставила после себя ничем не заполняемую пустоту, то эта пустота и бессмысленность является причиной постоянного мучения и бездонного отчаяния для того, кто не удовлетворяется суррогатами смысла и цели.

Характерная черта Леопарди и его решающее отличие заключаются в том, что его следует поставить в один ряд с теми чуткими умами, которые осознавали всю тщету и наивность попыток закрыться от невыносимой пустоты постхристианского мира. Едва ли в культуре последних столетий найдется некто, равный Леопарди по силе и выразительности тотального пессимизма и презрения к жизни, взгляда sub specie mortis. Человек неутомимо производит химеры, за которыми пытается укрыться от надвигающейся и коренящейся в нем самом пустоты бытия: прогресс, технологии, общество, культура, искусство и т.д. Коммуникативный экстаз, взбивающий пену вокруг отсутствующего центра, — столь же наивная попытка бегства от горькой правды.

Изощренное и острое перо Леопарди показывает, что история секулярного века — это история не достижений или освобождения, а иллюзий бегства от горчайшей правды и невыносимой пустоты бытия, закономерно образовавшейся вместо того, что было отвергнуто. Однако Леопарди видит смехотворность такого бегства и полагает, что, осаждаемый пустотой, человек не должен бежать, а мужественно принимать безрадостную истину о том, что жизнь бессмысленна и навсегда обрывается неизбежной смертью. Мотивы презрения к людскому мнению — презрения истинного мудреца к невежеству, трусости и самообману — вспыхивают у Леопарди с впечатляющей риторической силой. В «Нравственных очерках» он пишет: «Род человеческий, который верил и будет верить бесчисленным нелепостям, никогда не поверит тому, что он ничего не знает, ничего не значит и ни на что не может надеяться». Это поразительно созвучно пессимизму русского ума, блестящим выражением которого являются жгучие вопросы Герцена из работы «С того берега»: «Объясните мне, пожалуйста, отчего верить в Бога смешно, а верить в человечество не смешно; верить в царство небесное — глупо, а верить в земные утопии — умно?»

Современная жизнь обнаруживает обжигающую своим холодом пустоту, которая веет отовсюду и светит своим мертвым светом из каждого события, из каждого слова, из каждой вещи. Парадоксальным образом, достижения науки и технологий, которые уже, кажется, вышли из-под человеческого контроля и развиваются в своем ритме, ни на толику не уменьшают абсурдности, бессмысленности и ужаса всего происходящего. Они, пожалуй, даже усугубляют человеческое ничтожество, делая человека тем менее значимым, чем более разверзается перед ним бескрайний и пустой мир. Впрочем, эта торжествующая базаровщина, бодрое варварское сознание верующих во всесилие технологий и познания (к примеру, т.н. «новые атеисты» и их многочисленные эпигоны), ни на миг не омрачается тенью их принципиальной экзистенциальной бессмысленности.

Действительность не имеет никаких намерений относительно человека, она бессознательна, безжалостна и слепа. Трагическое экзистенциальное одиночество человека как мыслящего, чувствующего и страдающего существа, волею рока поставленного в нынешние условия, стала темой множества изящных и пронзительных откровений Леопарди. Он замечает, что в отсутствии трансцендентного измерения бытия даже самые благородные и добродетельные поступки и стремления утрачивают свою ценность и становятся все менее значительными, чем прежде.

Леопарди являет собой замечательный и поучительный пример действительно развитого постхристианского мыслителя, путем страданий и разочарований ушедшего от инфантильной веры в иллюзии, которыми, как известно, человеческий разум в избытке снабжает сам себя. Такое миросозерцание, конечно же, диаметрально противоположно христианскому и несовместимо с ним, но оно и полезно ему, поскольку является прекрасным и полнейшим примером честного и яркого противника. Этот противник не может быть радостным или восторженным, но лишь печальным и спокойным перед лицом неизбывного абсурда. Тому, кто полагает Бога христиан мертвым, следует честно и спокойно поставить себя перед вопросом: готов ли он оплатить свою пустую свободу полной дезориентацией, разъедающим пессимизмом, утратой смыслов и целей, коротко говоря — бесконечной катастрофой? Ответа нет, только звезды ледяные, только миллионы лет…