Политические события

Изучение власти в перспективе приказа, повеления, команды, на которой мы сосредоточивались в прошлом сезоне, получило понятное продолжение в нынешнем. На первом семинаре мы говорили о политических общностях, сохраняющихся даже при изменении персонального состава. Общности всегда узкие, контакты в них такого рода, что вменение вины и ответственности, личная власть и личная слава, личная харизма и личное спасение интимным образом связаны с их устройством. Все происходит буквально «на глазах», и даже завеса тайны, хотя и скрывает часть совершающегося от посторонних глаз, сама по себе, как таковая, видна чисто физически. Но общности всегда размещены в большом, во всяком случае — большем мире. По мере его пространственного расширения и временной продолжительности, он все менее легко поддается описаниям такого рода, какой подходит для общностей. То, что происходит, всегда имеет автора, но этого автора не всегда возможно, а иногда и в принципе невозможно отследить. Происходящее, тем не менее, даже в отсутствие явного автора, остается значимым и значительным в своем роде. Поскольку это именно совершающееся, происходящее, его можно называть событием, а теория политических событий оказывается, таким образом, другой, не менее важной перспективой исследования.

В чем разница между подходом, условно говоря, от приказа и общности и подходом от события? Всякий приказ есть действие, всякое повиновение есть действие, всякая общность приказывающих и повинующихся идентифицируется по действиям. Действия вменяются лицам, так складывается язык описаний. Но действие может быть понято как событие. То же самое действие и даже действие того же самого актора может быть переописано в категориях, которые превращают совершение действия в элемент социального мира. Но в отличие от действия событие не обязательно персонально, его нельзя вменить, а если и можно, то случайным образом. Неважно, кем оно производится, нельзя свести разговор о нем только к личному решению. Мы уже занимались в прошлом году проблемой такого рода власти, когда в дело вступает словно бы природа самих вещей. Но сейчас мы должны поставить вопрос иначе: что если у вещей, собственно, нет природы, а есть фигурации мимолетных событий, которые, однако, по не вполне очевидным пока основаниям продолжают называться событиями власти или политическими событиями? Если пойти в эту сторону, нас ждет полное преобразование теоретической оптики и словаря.