Неолиберальные инструменты (и архивы): политическая история цифровой гуманитаристики

Сторонникам цифровой гуманитаристики она кажется лекарством от «традиционных» и устаревших подходов к изучению литературы — чумы, будто бы уничтожающей факультеты английской филологии. Этот дискурс, как и прочая риторика, охватившая сегодня Кремниевую долину, видит в технологических новшествах самоцель и уравнивает подрывные бизнес-модели с политическим прогрессом. И все же, хоть цифровые гуманитарные науки и позиционируются как радикальный мятеж, их институциональный успех больше способствовал вытеснению политически прогрессивных гуманитарных исследований и активизма в пользу производства цифровых инструментов и архивов. Их сторонники полагают любую разработку таких инструментов революционной и заявляют, что прочие литературоведы не могут осознать их значимость из-за политически мотивированного страха перед технологиями или невежества. Но беспрецедентный уровень материальной поддержки, которую получает цифровая гуманитаристика, намекает на то, что самый значительный ее в клад в академическую политику заключается в ее (возможно, непреднамеренном) содействии неолиберальному захвату университета.

Неолиберальная политика и институты ценят только ту академическую работу, которая производит готовые к использованию в промышленности открытия и обученных под текущие нужды коммерции выпускников. Для достижения этих целей университет XXI века перестроил себя по модели корпоративного мира, выплачивая щедрые гонорары консультантам, нанимая на скудную зарплату временных сотрудников и выстраивая огромный аппарат бюрократического контроля. Но гуманитарные науки в их традиционной форме меньше других дисциплин поддаются такой реструктуризации: они опираются на кропотливое индивидуальное обучение, а экономические выгоды производимых ими форм знания не столь очевидны. Как бы то ни было, цифровая гуманитаристика, предложив свою модель преподавания и исследования, будто бы преодолевающую эти мнимые недостатки, сыграла ведущую роль в корпоративистской перестройке гуманитарных наук.

Цифровая гуманитаристика, вопреки ее очевидным претензиям, — история совсем не об использовании в гуманитарных науках цифровых или количественных методик для ответа на исследовательские вопросы. Она — о продвижении проектного обучения и лабораторных исследований в ущерб чтению и письму, о переименовании незащищенной университетской занятости в выбор альтернативной академической карьеры (“alt-ac”) и о переопределении технической экспертизы как формы (на деле, высшей формы) гуманитарного знания. Именно поэтому цифровую гуманитаристику куда больше продвигают университетские администраторы, а не ученые и студенты, которых все чаще вынуждают переориентировать свою работу на цифровые гуманитарные науки. Ниже мы остановимся на том, как цифровую гуманитаристику изобрели и защищают ключевые фигуры этой области исследований; и как обоснование цифровых гуманитарных наук дополнило и поддержало трансформацию высшего образования. Хотя многие не без основания скажут: «Но это не мои цифровые гуманитарные науки!» — мы обсуждаем здесь цифровую гуманитаристику в том качестве, как она способствует трансформации академии, поскольку это и есть цифровая гуманитаристика, доказавшая свою пользу университетским администраторам и финансирующим университеты инстанциям.

Цифровая гуманитаристика, текстуальные исследования и интерпретация

Понять политику цифровой гуманитаристики невозможно вне контекста, в котором она возникала. Один из ключевых ее отправных пунктов, часто забываемый в обсуждении этого вопроса, находится в такой отрасли литературоведения, как «текстуальный анализ». В этой отрасли есть две формы — и обе с широкими притязаниями. Сторонники первого подхода, обычно именуемого «историей книги», изучают материальную историю текстов, людей, их создававших и читавших, и приписываемые текстам смыслы. Подобно прочим формам социальной истории, это интерпретационная деятельность, которая может как закреплять общепринятые идеи о мире, так и оспаривать их. Второй подход к текстуальным исследованиям, известный как «критика текста» или «текстология», сосредоточен на подготовке новых изданий старых текстов. Хотя общепринятые идеи при этом могут и оспариваться, наиболее типичный подход заключается в подготовке «авторитетного» издания, призванного воплотить всю ценность оригинального исследования. В текстологическом подходе, известном как «новая библиография», этот «авторитет» приравнивался к авторскому замыслу, поэтому новые библиографы стремились придать текстам ту форму, в которой, по всей видимости, их задумывали авторы.

Одним из важнейших центров новой библиографии был факультет английской филологии Университета Вирджинии. Он и стал, как мы покажем дальше, местом рождения движения цифровой гуманитаристики, и его репутация безопасной гавани для консервативных интеллектуалов послужит ключом к пониманию всей истории. Фредсон Бауэрс, светоч новой библиографии, десятилетиями занимал должность профессора английского языка в Университете Вирджинии. Некоторое представление о царившем там интеллектуальном климате можно почерпнуть из эссе «Когда разнообразие уже не разнообразие» (When Is Diversity Not Diversity), опубликованного в 2009 году консервативным коллегой Бауэрса Полом Кантором в книге Американского института предпринимательства с выразительным названием «Политкорректный университет» (The Politically Correct University):

«Под руководством Бауэрса Вирджиния стала центром научного редактирования и библиографии, когда профессия большей частью сосредоточилась на теории и практике интерпретации текстов, а не на процессе определения их точной формулировки. Но Бауэрс был плюралистом и прагматиком, и поэтому, пытаясь построить лучший факультет английской филологии, он привел туда профессоров всех мастей. Одним из его ключевых сотрудников в 1960-е был Э.Д. Хирш, который во многих отношениях был бесконечно далек от Бауэрса, но его герменевтические теории тоже подчеркивали значимость авторского замысла (в отличие от “новой критики”, отвергавшей возможность “заблуждаться в отношении намерения автора”). Восприняв здравый смысл Хирша и его эмпирический дух, Вирджиния прославилась как бастион сопротивления абстрактности французской литературной теории».

Самая влиятельная книга Э.Д. Хирша «Достоверность интерпретации» (Validity in Interpretation, 1967) была написана в разгар контркультурного движения и борьбы за гражданские права. Хотя в ней нет никаких отсылок к современной политике — писалась она с явным намерением восстановить приличия в литературоведении, ограничив его объект «распознаванием того, что имел в виду автор», — эта идея Хирша дала философское обоснование методологии новой библиографии. Хирш, по его же словам, не разделяет консервативных политических взглядов, но его научные доводы с энтузиазмом восприняли те, кто хотел обратить вспять политизацию литературоведения. В самом деле, его книга стала пробным камнем для тех, кто выступал против социально ангажированного литературоведения. Работа Хирша требовала, чтобы критик ограничивался восстановлением авторского замысла. Кантор расписывает Хирша и Бауэрса как представителей того «разнообразия», которое превосходит разнообразие гендерное, расовое и этническое, но для ученых, отстаивающих эти последние ценности, большого различия между этими исследователями нет.

О работах Хирша заговорили в масштабе страны в 1987 году, когда он опубликовал популярную книгу «Культурная грамотность: что должен знать каждый американец» (Cultural Literacy: What Every American Needs to Know). В то время литературоведы доказывали, что канон не просто поддерживает предвзятый культурный статус-кво, но и сама идея каноничности консервативна. Поэтому книгу Хирша приняли на ура как культурные консерваторы, боровшиеся с критиками канона, так и консервативные текстологи, чья работа всегда была выстроена вокруг подготовки изданий канонических текстов. В «Культурной грамотности» утверждалось, что можно определить «ядро» ключевых работ, которые «должен знать каждый американец». Книгу наряду с последовавшими за ней работами самого Хирша и других авторов приветствовали консерваторы, включая бывшего министра образования Уильяма Беннетта, который увидел в работе Хирша упрек «мультикультурализму», разрушавшему, по его утверждениям, американское образование. Аргументы Хирша легли в основу поддержанной правыми образовательной программы Common Core.

Идея, что интерпретация прогрессивна по своей сути, сомнительна, но консервативные комментаторы, тем не менее, сошлись во мнении, что читателям не стоит самостоятельно интерпретировать и оценивать тексты, особенно если это затрагивает политические вопросы. Политическая интерпретация в своей основе историзирует («релятивизирует») претензии на превосходящий культурный статус, особенно для текстов и артефактов, предпочитаемых привилегированными социальными группами. Озадаченность Хирша тем, что левые — даже после незначительных уступок культурной репрезентации женщин и меньшинств — не приняли его книгу, симметрично отзывается в агрессивном непонимании многими приверженцами цифровой гуманитаристики доводов о том, что их работа способствует возникновению неолиберального университета.

Впрочем, показательно, что цифровая гуманитаристика, как Хирш и Бауэрс, обрела дом в Университете Вирджинии. Мы полагаем, что, подобно жестко ограниченному подходу Хирша к литературной критике и Бауэрса — к текстологии, цифровая гуманитаристика часто бывает антиинтерпретативной, особенно когда интерпретация понимается как политическая деятельность. Вместо этого цифровые гуманитарные науки стремятся архивировать материалы, получать данные и разрабатывать программное обеспечение, откладывая интерпретацию на потом или предоставляя ее другим исследователям, а то и вовсе отказываясь от нее вслед за теми, кто утверждает, что мы должны стать «посткритичными».

Вычисление в гуманитаристике, вычисление как гуманитаристика

Компьютерные технологии, разумеется, использовались в гуманитарных науках и до официального оформления движения, именующего себя цифровой гуманитаристикой. Первопроходцем в этом деле обычно называют иезуитского священника Роберто Бузу, в течение тридцати лет, начиная с 1949 года, выпускавшего при поддержке IBM 56-томный конкорданс к работам св. Фомы Аквинского. В начале 1980-х вычисления обрели центральное значение для лексикографии, благодаря работе академических лингвистов из Бирмингемского университета и профессиональных лексикографов из Оксфордского университета. Первые использовали статистический анализ больших объемов текста для изучения современного словоупотребления. Результаты их работы вошли потом в словари и учебно-методические материалы по английскому языку, выпущенные издательством Collins, финансовым гарантом большей части их трудов. Последние же продолжали работать над своего рода историческими исследованиями, которыми давно славились, но при этом получили возможность применять новые компьютерные технологии для хранения, редактирования и верстки того, что и стало вторым 20-томным изданием Оксфордского словаря английского языка.

Для такой работы нужна была огромная научная эрудиция. Но она также потребовала усовершенствования технической инфраструктуры. Многие учреждения обеспечивались на специальной основе, но некоторые университеты стали предоставлять генерализированные услуги вычислений для всех, в том числе гуманитариев. Занимались этим главным образом не профессора, а штатные сотрудники библиотек и других структур. Нередко эта услуга понималась буквально: специалистов по гуманитарным вычислениям часто призывали на помощь преподавателям — подготовить к работе их компьютеры. К ним также обращались, когда нужно было создать цифровые проекты (особенно архивы), для которых у профессоров не хватало технических знаний. Нетрудно догадаться, что специалисты по гуманитарным вычислениям скорее всего ощущали себя людьми второго сорта, особенно в североамериканском университете с его кастовым делением сотрудников на «профессорско-преподавательский состав» (faculty) и «персонал» (staff). Как известно, североамериканские университеты организуются вокруг исследований, ведущихся или, по крайней мере, руководимых профессорско-преподавательским составом. Профессора и преподаватели получают за эти исследования деньги, тогда как остальные сотрудники если и вознаграждаются, то обычно не напрямую.

Потребность академии в ресурсах гуманитарных вычислений все время росла, что особенно проявилось в Университете Вирджинии. В 1986 году, когда Хирш писал свою «Культурную грамотность», его факультет нанял ученого, который позднее сыграл ключевую роль в определении цифровой гуманитаристики, — Джерома Макганна. Макганн, один из ведущих американских исследователей британского романтизма, стремился встроить текстологию в академический мейнстрим. Для этого он не требовал от литературоведения разделить одержимость текстологов авторским замыслом, но настаивал, чтобы сама текстология усвоила философскую утонченность литературной теории и даже зашла в этой изощренности дальше, выводя на первый план неустойчивость не только смыслов, но и самих физических текстов. Свой подход Макганн относил к новому историзму — форме культурных исследований, занявшей видное место в 1980-е годы.

Энциклопедический подход Макганна к текстовому редактированию довел его бумажные изыскания до предела, в конце концов обратив его внимание на потенциал компьютерных технологий для дальнейшей работы. В 1990-е годы он начал работу над полным электронным изданием трудов поэта и художника Данте Габриэля Россетти, куда вошли факсимиле и расшифровки каждой рукописи, каждого эскиза, каждой картины и каждой публикации — короче говоря, всех версий всех до единой работ Россетти. Этот проект поразил воображение многих в текстуальных исследованиях. Текстология имеет тенденцию фетишизировать исторический архив как гарантию знания. Здесь же компьютеры, похоже, содействовали созданию самого полного и единого архива, который когда-либо видел литературный мир. И совершенно неважно, что целью всех этих усилий было каноническое творчество «мертвого белого мужчины».

Первые «семь, восемь или даже десять лет» проекта Россетти Макганн, по его собственному признанию, был сосредоточен на сугубо технических вопросах. Это позволило бы по-новому доказать актуальность текстологии, преподнести ее как «будущее» — ведь она требует технических навыков, которым в то время не обучали на литературоведческих отделениях. Такой проект мог быть осуществлен лишь при поддержке специалистов по гуманитарным вычислениям. Казалось целесообразным обеспечить практиков гуманитарных вычислений местом в Университете Вирджинии, где те могли бы принимать тактические решения. Но вместо того чтобы самим приспособиться к требованиям гуманитарного знания и системы образования, те — в стиле «подрывных инноваторов» из Кремниевой долины — попытались приспособить их под себя.

Цифровая гуманитаристика, таким образом, родилась из пренебрежения, а то и откровенного презрения не только к гуманитарным наукам, но и к стандартам, процедурам и претензиям ведущих литературоведов. Ученые давали понять специалистам по гуманитарным вычислениям, пусть даже косвенно, что их работа не считается научным исследованием. Отныне пришло время доказать, что они не правы. Целью было не просто продемонстрировать, что техническая экспертиза может дать гуманитарным исследованиям. Целью было скорее переопределить то, что ранее считалось вспомогательными функциями для гуманитарных наук, как саму модель хорошего гуманитарного исследования. Эта повестка дня выкристаллизовалась на двух организованных и координировавшихся факультетом английской филологии Университета Вирджинии мероприятиях. Конференция «Являются ли гуманитарные вычисления научной дисциплиной?» в 1999 году и семинар «Учебная программа по цифровым гуманитарным наукам», проводившийся при государственной поддержке с 2001-го по 2002 год, формально переименовали гуманитарные вычисления в цифровую гуманитаристику, положив в основу дисциплины текстологическую проблематику. Говоря о цифровой гуманитаристике, мы признаем значимость институционального сдвига, произошедшего во время свершившихся таким образом событий. Сами по себе они не особо повлияли на характер научно-исследовательских проектов в гуманитарных науках, но заложили основу для формирования цифровой гуманитаристики как общественного движения в современной академии, особенно на факультетах английской филологии в североамериканских университетах.

Политическое родство гуманитарных вычислений и текстологии уже отмечали некоторые активные игроки обоих полей, вроде Марты Нелл Смит, основавшей один из первых центров цифровой гуманитаристики — Мэрилендский институт технологии в гуманитарных науках. И все же несмотря на свое давнее и все еще продолжающееся участие в цифровой гуманитаристике, Смит стала ведущим критиком этого движения:

«Когда я впервые в середине 1990-х стала посещать конференции по гуманитарным вычислениям, меня поразило число выступлений, явно или косвенно отмечавших, что проблемы, которым было посвящено столько академической литературы, — гендер, раса, класс, сексуальность — не имеют никакого отношения к гуманитарным вычислениям. […] По словам ряда ораторов, на заре 1960-х гуманитарные науки в целом и их репутация в частности пострадали от спровоцированной этими вопросами феминизации. […]

Откровенно говоря, эти наблюдения казались вполне применимыми и к большей части STS (Общество текстологии — Society for Textual Scholarship). […] Но большинство участников STS, похоже, считали его пространством, не запятнанным проблемами идентичности и политики».

Конференции в Университете Вирджинии курировали три старших исследователя — сам Макганн, пионер гуманитарных вычислений Джон Ансуорт и Джоанна Дракер — эклектичный ученый и деятель искусства с идиосинкразическим отношением к гуманитарным наукам (сейчас она преподает в Калифорнийском университете (Лос-Анджелес) на факультете информационных исследований). Вскоре Макганн и Дракер создадут и будут руководить ранним проектом цифровой гуманитаристики, известным как SpecLab, в рамках которого впервые были разработаны прототипы многих проектов, вроде Архива Россетти и The Ivanhoe Game. Большинство участников двух конференций Университета Вирджинии были специалистами по гуманитарным вычислениям и студентами старших курсов, включая Стивена Рамси, Мэтью Киршенбаума и Бетани Новиски, ставших, пожалуй, самыми влиятельными практиками цифровых гуманитарных наук следующего поколения. Хотя списки для чтения и позиционные заявления, подготовленные для конференций, формально отсылают к значимости исторического, социологического и философского подходов к науке и технологии, итог всего этого — создание, по сути в приказном порядке, цифровой гуманитаристики как академической, а не вспомогательной области с сопутствующим утверждением, что техническая и управленческая экспертиза попросту была гуманитарным знанием. Но неизбежный вывод из этой заявки таков: другие гуманитарии ошибались не столько в том, как они отвечали на гуманитарные вопросы, сколько в самом определении гуманитарных наук.

Эта точка зрения достигла апофеоза в не раз высказанном предположении, что создание вычислительных инструментов следует расценивать как замену научного письма. Эта идея идет вразрез с культурой факультетов не только английской филологии, но и информатики, которые никогда не вручали научных степеней за одни лишь навыки программирования. Различные версии идеи, что техническая поддержка — это передовой край гуманитарных наук, продолжают всплывать на поверхность. Например, в виде характерного утверждения, что «однажды создание и поддержка платформ для распространения и взаимодействия с научным контентом будут считаться научной деятельностью». Из таких заявлений логически следует, что сотрудники IT-отделов корпораций вроде Elsevier или Google занимаются гуманитарными исследованиями. Довольно часто вклад вычислительных проектов в научное знание был незначительным, и ряд сторонников цифровой гуманитаристики, не сумевших объяснить их смысл, изо всех сил старались оправдаться. Так, Том Шейнфелд, директор программы цифровой гуманитаристики в Университете Коннектикута, оттягивал время: «В конце концов цифровые гуманитарные науки должны будут […] отвечать на вопросы. Но пока?» В других науках даже в дипломной работе, чтобы ее приняли всерьез, нужно отвечать на вопросы. Но в цифровой гуманитаристике использование компьютера является самоцелью.

В то же самое время, когда ученые из Университета Вирджинии выступали за ребрендинг гуманитарных вычислений как будущего гуманитарных наук, отдельные разработки велись в Стэнфордском университете под руководством Франко Моретти. Литературный критик марксистского толка, Моретти, продолжая практиковать форму интерпретативного знания, известную как «близкое чтение», решил расширить круг доступных литературоведению методологий тем, что он остроумно назвал «дальним чтением», по сути применив к литературе формы количественной оценки, прежде связанные с социальными науками. Само по себе это не было особо революционным, поскольку уже существовала мощная традиция количественного изучения литературы, особенно в социологии культуры и некоторых формах лингвистики. Однако эти работы обычно публиковались в журналах, которые гуманитарии не читали.

Новшество Моретти должно было представить вариант этой традиции в гуманитарных журналах, вроде New Left Review. Моретти не занимался гуманитарными вычислениями или разработкой и обслуживанием программного обеспечения сам, но полагался на технический персонал и, представляя плоды своих трудов в форме, понятной традиционным ученым-гуманитариям, косвенно отстаивал ценность навыков, которыми сам он не обладал и которых не практиковал. Изначально Моретти не был связан с цифровой гуманитаристикой, но скорее был к ней приписан, поскольку его труды будто бы показывали научные прорывы, обещанные ее сторонниками. Интерес, вызванный работой Моретти, подтолкнул многих к заимствованию количественных методов из других наук, но также породил неразбериху относительно ценности этих процедур. Важным был не столько код, при помощи которого они выполнялись, сколько теоретические и методологические традиции, в которых они возникли. Некоторые ученые, связанные с цифровой гуманитаристикой, освоили интеллектуальный бэкграунд этих процедур, производя ценную работу, результаты которой можно было бы публиковать в тех областях, где сами эти процедуры были разработаны. Но фетишизация кода и данных, а также относительное игнорирование критического дискурса в цифровой гуманитаристике привели к формированию среды, в которой куда проще наткнуться на курьезы, вроде недавнего заявления Майкла Дэлвина, что вероятностные оценки, произведенные алгоритмом машинного обучения, являются «объективной» мерой литературной ценности.

Об общем пренебрежении цифровой гуманитаристики научным знанием, как оно до сих пор понималось, свидетельствует то, что невнятные доводы, вроде умозаключений Дэлвина, могут публиковаться в ведущих журналах по цифровой гуманитаристике. В результате наиболее интересные из исследований по цифровым гуманитарным наукам больше напоминают наспех сделанные варианты компьютерной лингвистики, увенчанные теоретическими утверждениями, которые были бы непременно отбракованы в самой компьютерной лингвистике. Своим успехом цифровая гуманитаристика обязана, пожалуй, не столько почетным исключениям из этой тенденции (выделяющимся, как правило, относительной скромностью своих заявлений и вниманием к вопросам аргументированности), сколько совместимостью излюбленных исследовательских моделей движения с административными требованиями того, чтобы научная работа по крайней мере потенциально обеспечивала внешние источники доходов университета. С точки зрения неолиберального университета, лучший вид исследования (и наиболее щедро вознаграждаемый) — тот, что привлекает больше внешнего финансирования. Это одна из главных причин, почему оцифровка архивов и разработка программных инструментов — явно дорогостоящие виды деятельности, с энтузиазмом поддерживаемые влиятельными финансирующими органами, — могут быть настолько привлекательными, эффективно позволяя научным исследованиям перенастроиться по модели технологического стартапа с государственным, частным и благотворительным финансированием вместо венчурного капитала Кремниевой долины.

Финансирование цифровой гуманитаристики

Источников этого финансирования немало, но некоторые из них гораздо важнее других. Главный государственный спонсор исследовательской деятельности в США, Национальный фонд поддержки гуманитарных наук (National Endowment for the Humanities, NEH), и Благотворительный фонд Эндрю Меллона уже на ранних этапах были ключевыми источниками финансирования цифровой гуманитаристики. Одним из первых стимулов для развития цифровых гуманитарных наук в Университете Вирджинии была премия за выдающиеся достижения в размере 1,5 млн долларов, выданная Фондом Меллона Джерому Макганну в 2003 году и частично покрывшая расходы на многие ранние проекты, включая SpecLab и Архив Россетти. После почти десяти лет активной поддержки проектов в области цифровой гуманитаристики в 2008 году NEH открыл Офис цифровых гуманитарных наук, тем самым создав отдельный источник постоянного финансирования продвигаемой под этим брендом работы. А в 2010 году уже и сам Google запустил программу научных исследований в области цифровой гуманитаристики с акцентом на производстве инструментов, которые можно было бы интегрировать с коммерческими услугами компании, в частности Google Books.

Финансовая поддержка цифровой гуманитаристики со стороны Google была непостоянной, но в результате запуска программы университетские администраторы стали массово продвигать цифровые гуманитарные науки в надежде извлечь прибыль из того, что казалось теперь основным потоком финансирования. А собственный проект компании в духе цифровой гуманитаристики Google Ngram Viewer, позволяющий пользователям находить частоту употребления слов и фраз, взятых из базы данных Google Books, стал темой книги «Не отмеченное на карте: человеческая культура сквозь призму больших данных» (Uncharted: Big Data as a Lens on Human Culture) Эреза Айдена и Жана-Батиста Мишеля. В этой головокружительной оде индустриальному развитию науки презрение авторов к не управляемому данными миру и не ориентированному на промышленность знанию ощутимо не меньше, чем их размежевание с политикой. Хотя он вырос не из цифровой гуманитаристики, Ngram Viewer вдохновил многих цифровых гуманитариев и воплощает в себе именно тот «успех», который стимулирует ее продвижение: методика, позаимствованная не из гуманитарных областей знания (в данном случае — лингвистики), безо всяких теоретических проверок, которые прежде регулировали ее использование, преподносится как революция путем применения к набору данных, самими своими масштабами давящих любую возможную критику.

Сродни этому предпочтение, оказанное цифровой гуманитаристике канадским правительством при поддержке гуманитарных наук. Она соотносится с двумя из шести «будущих зон вызова», выделенных Советом Канады по исследованиям в области социальных и гуманитарных наук (Social Science and Humanities Research Council of Canada, SSHRC). В первом случае приоритет отдается исследованиям, отвечающим на вопрос, какие новые способы обучения потребуются канадцам для процветания в условиях меняющегося общества и рынка труда. Во втором — исследователям предписывается изучать, как новые технологии могут «использоваться на благо канадцам». Ведущий канадский специалист по цифровой гуманитаристике Реймонд Сименс, с 2004-го по 2015 год руководивший Канадской исследовательской кафедрой гуманитарных вычислений, является одним из 15 членов центрального совета SSHRC.

Предпочтение, отданное SSHRC цифровой гуманитаристике, лишь усиливает общие тенденции, затрагивающие всех заявителей. Те, кто желают получить весомый грант без нужды в проведении исследований в конкретном месте, должны придумать убедительные основания для привлечения аспирантов. Один из простейших способов обосновать потребность в аспирантах — создать именную лабораторию, которая потребует не просто финансирования, а непрерывного финансирования и студенты которой смогут работать над разрастающимся списком проектов. В свою очередь, заявители должны объяснить, как исследования аспирантов повышают их шансы на трудоустройство. Это делает лаборатории цифровой гуманитаристики особо привлекательными, а исследователей заставляет думать, что им не выиграть крупных грантов, не занимаясь цифровыми гуманитарными науками. Крупнейшие проекты требуют зарплат для аспирантов, технического персонала — разработчиков, консультантов, работающих по оплачиваемым краткосрочным контрактам, и проектных менеджеров на окладах. Модель финансирования SSHRC тем самым дополняет разработку новых моделей интеллектуальной работы в рамках неолиберального университета, ускоряя девальвацию более старых моделей литературного исследования.

Влияние этих изменений на ситуацию с финансированием в Северной Америке было гораздо серьезнее, чем могла бы показать сумма привлеченных средств. Поскольку университетские администраторы обычно оценивают исследования по размеру выделенного на них гранта, а в противном случае финансирование гуманитарных наук ограничивается компенсацией членам профессорско-преподавательского состава зарплаты на время творческого отпуска, такое специфическое нацеливание крупных грантов на проекты в области цифровой гуманитаристики привело к трансформации гуманитарных наук в США и Канаде, где теперь сложно получить грант на исследования в сфере английского языка, не связав их с компьютерными вычислениями. Хотя т.н. Офис цифровых гуманитарных наук — самый маленький в NEH, его прогностическое распределение средств оказало заметное влияние на административные приоритеты, продвигая методологии, которые до появления этих источников финансирования мало поддерживались в самих областях.

Работа, спонсируемая NEH и Фондом Меллона, во многом ограничивается парадигмой «инструментов и архивов», которую многие в цифровой гуманитаристике, по собственным заявлениям, превзошли, но которая продолжает стимулировать ее институциональную экспансию за счет возможности получить крупные научно-исследовательские гранты. И это не совпадение. Цифровая гуманитаристика позволила создать новые пулы финансирования, полностью посвященные совершенно новой концепции гуманитарных наук, которую пропагандировало ничтожное меньшинство исследователей на факультетах английской филологии. Почему сами спонсоры решились пойти на это, остается загадкой. Для точного объяснения нам потребовался бы доступ к частным разговорам и переписке, но само по себе примечательно, что такому эпохальному сдвигу может настолько недоставать очевидного обоснования. Нам лишь известно, что в начале 2000-х и Меллон, и NEH стали выделять на редкость большие объемы ресурсов на эти проекты, оставляя остальные потоки финансирования в основном без изменений. И это больше всего повлияло на продвижение профиля цифровой гуманитаристики, создавая ожидание вознаграждения для тех, кто работает по направлениям, обозначенным двумя мероприятиями по гуманитарным вычислениям и цифровой гуманитаристике в Университете Вирджинии (упомянутый выше семинар оба года финансировался NEH).

Исключений из общих тенденций, конечно же, хватает. Проблема в том, что эти исключения слишком просто становятся алиби. «Смотрите, цифровой гуманитаристикой занимаются не только белые». «Смотрите, в цифровой гуманитаристике есть проекты с политически ангажированными методами и проблематикой». Мы не отрицаем ценность этих исключений, задавая вопрос: что же является доминантой, которую поддерживает даже упоминание этих исключений? Привлекательность цифровой гуманитаристики несомненна: поскольку бремя оплаты обучения все больше ложится на плечи студентов, а университетские кадры все больше нанимаются на временной основе, приобретение рыночных навыков и возможность обосновать их как неотъемлемую часть рыночно ориентированной эволюции знания и образования становятся почти необходимыми. Вместо того чтобы открыто сопротивляться трансформации университета и ее движущим силам, общественное движение цифровой гуманитаристики стремится доказать, что гуманитарное образование выгодно для ищущих работу, повторно изобретая это образование как курс обучения передовому использованию информационных технологий. Это неизбежно предполагает, что другие подходы в гуманитарных науках меньше вписываются в современный университет, поскольку подразумеваемая мера успеха является экономической.

Что теперь?

Энтузиастам цифровые гуманитарные науки представляются «открытыми» и «способствующими сотрудничеству» (collaborative), они вынуждают «традиционные» гуманитарные науки пересмотреть «устаревшие» склонности — все это словечки из арсенала Кремниевой долины, придающие другим подходам на удивление негативный оттенок и подозрительно напоминающие презрение венчурного капиталиста к «штатным работникам». При этом кажется, что прослыть сегодня серьезным ученым в области цифровой гуманитаристики — значит притязать на статус художника и строителя, стать сведущим в области менеджмента и визуализации данных и представлять себе изучение литературы принципиально связанным с продвижением новых технологий. Для нас все эти тенденции свидетельствуют о том, что цифровая гуманитаристика как общественное и институциональное движение является реакционной силой в литературоведении, выталкивающей дисциплину в область постинтерпретативной, не вызывающей сомнений, технократической консервативной управленческой лабораторной практики.

Уровень институциональной поддержки движения может быть исключительным, но только не его уклон. Он согласуется с целым рядом посткритических методологий — спекулятивным реализмом и объектно-ориентированной онтологией и откровенно «посткритической» литературной теорией, продвигаемой учеными, вроде профессора английской филологии из Университета Вирджинии Риты Фельски, которые склонны оспаривать, избегать или дезавуировать стремление ученых открыто критиковать существующие общественные отношения. Поэтому мы полагаем, что выразительнее всего цифровая гуманитаристика противостоит не «традиционному» научному миру с его иерархиями, прославленными экспертами и внимательным штудированием книг, прочитанных лишь немногими изысканными людьми. Противостоит она скорее настойчивому утверждению, что академическая работа должна быть критической и что, в конце концов, не бывает неполитических работ и способов существования в мире. Это роднит цифровую гуманитаристику с текстологией в духе Бауэрса и подходом Э.Д. Хирша к интерпретации литературы; и потому тот факт, что все трое разделили общую институциональную базу на одном и том же факультете, совершенно закономерен.

Мы говорим об этом, зная, что нас воспримут — несмотря на то что у двоих из нас за плечами долгая история цифровых исследований — как аутсайдеров, не знающих, о чем они говорят, смешных фанатиков, не имеющих никаких познаний в этой области, людей без права на комментарий, чьи взгляды в любом случае ретроградны и неактуальны. Но на деле наша критика перекликается и опирается на многое из того, что было сказано, пусть без заметного эффекта, представителями самой области. Алан Лю, один из первых сторонников цифровой гуманитаристики, пять лет назад писал:

«Хотя цифровые гуманитарии критически разрабатывают инструменты, данные и прочие метаданные, […] их критика редко распространяется на весь регистр общества, экономики, политики или культуры. О том, как цифровая гуманитаристика развивает, канализирует или сопротивляется сегодняшним мощным постиндустриальным неолиберальным корпоративным и глобальным потокам информации-капитала, редко говорят и пишут в ассоциациях цифровых гуманитариев, на конференциях, в журналах и проектах, с которыми я хорошо знаком. Даже клишированные формы таких вопросов — “цифровой разрыв”, “надзор”, “приватность”, “копирайт” и прочее — затрагиваются нечасто.

Выглядит это так, как будто цифровые гуманитарии, получая очередной заказ от финансирующих агентств, университетских администраций и прочих органов, опосредующих сегодняшние доминантные социально-экономические и политические убеждения, попросту сосредоточенно жмут кнопку “выполнить”, приводя в движение проекты, которые накапливают наибольшее число данных для наибольшего числа людей, наиболее эффективно и гибко (гибкая эффективность — отличительная черта постиндустриализма) обрабатывают эти данные и управляют всем этим при помощи еще более “умных” стандартов, протоколов, схем, шаблонов и баз данных, поднимающих научный индустриализм Фредерика Уинслоу Тейлора до уровня ультрапластичных систем постиндустриального управления контентом, замаскированных под цифровые издания, библиотеки и архивы, — и ни на секунду не задумываются об отношении этой цифровой суперсилы к новому мировому порядку».

Проблема, на которую обращает внимание Лю, — сквозная тема нашей статьи: техническая экспертиза превосходит все другие формы знания, включая критику ее применения. (Понимание «экспертизы», однако, оказывается очень непостоянным. Например, большинство упоминавшихся исследователей старшего поколения — Моретти, Лю, Макганн, Дракер и Смит — открыто отрицают за собой какое-либо умение программировать, тогда как другие крупные фигуры в этой области настаивают на нем как на минимальной компетенции.) Цифровая гуманитаристика достигла своего институционального процветания именно из-за готовности многих ее ключевых фигур играть ту роль, которую описывает Лю. Его неоднократные сетования на отсутствие «культурной критики» в цифровой гуманитаристике могли бы возыметь эффект, если бы это отсутствие было случайным. В действительности институциональный успех цифровой гуманитаристики по-видимому во многом объясняется заложенной в ней возможностью вывести социальную, культурную и политическую критику из гуманитарных наук в целом.

Можно провести параллель с часто замечаемым расовым и гендерным составом цифровой гуманитаристики, ключевыми фигурами в которой остаются (в основном) белые мужчины, пусть даже к исследованию этой проблематики подключаются все больше исследователей-женщин и представителей меньшинств. Проблему эту поднимали снова и снова, но все ограничивается случайным приглашением женщин-ученых к разговору наряду с авторитетными учеными-мужчинами. На конференции по цифровой гуманитаристике в 2015 году известный исследователь медиа Деб Верхувен обратилась к присутствовавшим мужчинам:

«Вы выстроили мир, обеспечивая собственный личный комфорт, но он неуютен для многих и многих других людей. […] Речь не об очередных консультациях по вопросам политики “включения”. И не о разработке нового контрольного списка, дабы умерить ваши предрассудки. И уж точно не о том, чтобы символически пригласить женщину-спикера присоединиться к вам, — речь на самом деле должна идти о ваших планах сойти со сцены. Речь не о том, как сделать это лучше в следующий раз, а о том, чтобы уйти еще до следующего раза. […] Речь о том, чтобы уступить людям свои привилегированные позиции».

Вероятность, что такой рекомендации последуют, разумеется, крайне мала. Верхувен с удивительной храбростью сказала мужчинам в аудитории, что проблема в том, «сколь многие из вас занимают позиции, заставляющие говорить», т.е. определять, чем являются цифровые гуманитарные науки. Мы могли бы сказать в том же духе, что если бы цифровая гуманитаристика действительно была (как утверждается) «большим шатром», определяемым открытостью всем перспективам и разнообразием проектов и приложений — определение достаточно емкое, чтобы задуматься, какой же цели вообще мог бы служить этот ярлык, — то ее главным практикам, связанным с крупнейшими проектами и лабораториями, пришлось бы замолкнуть на несколько лет, чтобы были услышаны голоса аутсайдеров, которых они якобы привечают. Но эта мысль просто смешна: крупные исследовательские институты от Университета Вирджинии до Университетского колледжа Лондона инвестировали в цифровую гуманитаристику именно для того, чтобы покрепче ухватиться за доступные источники финансирования исследований, и отказаться от своего доминирования на рынке они готовы не больше, чем Facebook, Amazon или Google.

И даже если это предложение принять всерьез, оно едва ли исправит структурные и институциональные условия, которые определяют сегодня уникальное положение цифровой гуманитаристики. В статье о нереализованном радикальном потенциале поля Мириам Познер пишет, что «мы не можем позволить цифровой гуманитаристике воспроизводить неравенства и низкий уровень представительства, поразившие Кремниевую долину». Мы же полагаем, что своим впечатляющим институциональным успехом она как раз и обязана тому, что с самого начала их воспроизводила. В академической сфере и за ее пределами привилегированность технической экспертизы над другими формами знания — чисто политический жест, который уже показал свою эффективность для нейтрализации критики устоявшихся властных отношений. Мы предлагаем свой анализ общественного движения цифровой гуманитаристики как способ сопротивления этому жесту и призываем других ученых поступать так же.

С благодарностью Брайану Леннону и нашим анонимным критичным читателям

Источник: Los Angeles Review of Books