Скалы и воды эмигрантской поэзии

Клоц Я. Поэты в Нью-Йорке. О городе, языке, диаспоре. – М.: НЛО, 2016. – 692 с.

Филология разработала обширный научный и терминологический аппарат для изучения эмигрантской литературы. Понятия «парижская нота», «парижский/берлинский текст русской культуры», «русский Берлин/Шанхай/Харбин» уже давно и плодотворно используются филологической наукой для описания той или иной литературной ветви эмиграции. Но вопросы о возможности структурирования нью-йоркского текста русской культуры, русского (и не только) мифа о Нью-Йорке до сих пор не имеют ответа и обсуждаются лишь в небольшом количестве исследований. Восприятию Нью-Йорка писателями XIX — первой трети XX века посвящены работы слависта Людмилы Федоровой «Янки в Петрограде, большевики в Нью-Йорке» (Fedorova M. Yankees in Petrograd, Bolsheviks in New York: America and Americans in Russian Literary Perception. 2013), Евгения Пономарева «Типология советского путешествия. “Путешествие на Запад” в русской литературе 1920–1930-х годов» (2014). «Русскому Нью-Йорку» посвящены статьи Петра Вайля, Лили Панн, Соломона Волкова («Великий город. Окраина империи. Русский литературный Нью-Йорк»; «Аритмия пространства»; «Мы подкидыша станем качать (“гудзонская нота” русской поэзии)» и др.).

Книга Якова Клоца «Поэты в Нью-Йорке» — одна из тех редких книг, которые «сшивают пространство и время». Она о городе и людях — о тех, кто уехал в Нью-Йорк более полувека назад, и о тех, кто обосновался в нем не так давно, но в чьем творчестве этот город неизбывно присутствует (или столь же значимо отсутствует, как в поэзии Бродского). Книга состоит из интервью с русскими и восточноевропейскими поэтами — Валентиной Синкевич и Томасом Венцловой, Катей Капович и Владимиром Гандельсманом, Верой Павловой и Евгением Осташевским, Анной Фрайлих и Полиной Барсковой… Автор и его собеседники размышляют над широким кругом проблем, понимание которых позволит увидеть в этих разговорах далеко не только самоописание и самосознание эмиграции.

Например, терминологическая проблема: все знают, что применительно к первой волне укоренился термин «эмиграция». А переезд, совершаемый в современную эпоху, — как определить его? Мир становится все более открыт, средства передвижения и связи все совершеннее. О точности термина «эмиграция»/«иммиграция» для XXI века размышляют собеседники автора, приходя к мысли, что, быть может, следует как-то иначе определять и описывать тенденции, возникшие в современной литературе.

Другой дискуссионный вопрос — волны эмиграции, не менее литературоведческий, чем экзистенциальный. Сколько их — три или четыре, а может быть, современная включенность авторов в глобальный мир, возможность свободно пересекать границы, как физически, так и виртуально, упраздняет само явление «N-ная волна эмиграции»?

Собеседники автора книги размышляют и о связи или, напротив, разрыве между поколениями писателей-эмигрантов в Америке. В книге показано, как осуществлялось взаимодействие представителей разных волн эмиграции, представлен спектр позиций об их роли в жизни диаспоры: вторая волна возродила творческие силы первой эмиграции и дала ей нового читателя — Валентина Синкевич (с. 79); самоощущение представителей первой и третьей волн эмиграции противоположно: если у эмигрантов первой волны был предмет для ностальгии, то представителям третьей волны, напротив, свойственно чувство непринадлежности, дистанцированности, эскапизма — Марина Темкина (с. 184); перед эмигрантами первой волны стояла задача сохранить русский язык и культуру, а те, кто уехали в третью волну, решали принципиально иные задачи — Ирина Машинская (с. 396) и др. Тогда размыкается граница между изолированным изучением этих волн, открывая возможность осмысления не только «русского Парижа», но и «русского Нью-Йорка» или — шире — «восточноевропейского Нью-Йорка» как некоторого целого, превышающего впечатления и установки отдельных поколений.

Эту книгу можно было б назвать еще и книгой пересечения границ. Каждое интервью открывается вопросом о доэмиграционном личностном и поэтическом опыте, тем самым связывая культурное пространство «здесь» и «там» в единое полотно событий. Так исторические и литературные процессы двух веков, разных волн эмиграции оказываются соразмерны индивидуальному, порой прихотливому, часто драматичному опыту, ставшему частью общего прибоя поколений. Дискуссия о литературе и литературной жизни диаспоры на разных исторических этапах, обсуждение того, насколько диаспора включилась в новый культурный ландшафт, позволяет увидеть, как русская литература все больше становится составляющей мультиязычного, мультикультурного мира, неуклонно расширяя собственные контексты. Неслучайно в книге появляется метафора Нью-Йорка как калейдоскопа — языков, культур, «миллионов предлагаемых… способов существования» (Полина Барскова).

Осевой вопрос всех представленных обсуждений — вопрос о двуязычии поэта, постоянном обращении и к родному языку, и к английскому. Спектр взаимодействия языков широк, тем не менее тенденция очевидна: третья волна и следующее за ней поколение авторов стыкуют языки или переходят в поэзии на английский, открывая тем самым новые возможности поэтической речи, задевающей краем спектра культурную идентичность поэта. Поэтому закономерно (например, в интервью с Евгением Осташевским), что разговор выходит за рамки собственного поэтического творчества и начинают обсуждаться возможности перевода произведений русской литературы на английский язык — от Пушкина до обэриутов.

Центром притяжения для многих интервью оказывается город. Каковы его ландшафт, архитектура, возможна ли память в этом городе или ему свойственно беспамятство; поддается Нью-Йорк русской речи или принципиально невозможен в ней, как он влияет на поэтику того или иного автора; какие истории/происшествия/события случаются только в этом городе; более ли он «умышлен», чем, к примеру, Петербург, и возможен ли Нью-Йоркский текст, а может быть, и Нью-Йоркский миф; как изменила трагедия 11 сентября 2001 года восприятие Нью-Йорка поэтами и как повлияла на поэтические высказывания об этом городе? Как организовано пространство самого города и как оно соотносится с внешним миром: ведь Нью-Йорк часто считают центром и одновременно границей между Старым и Новым Светом, кораблем и портом. Нью-Йорк — это и бытие всего нового, и грань испытывающего себя бытия. Наконец, самый неминуемый вопрос — как менялся облик города и как менялось с годами отношение к нему поэтов-эмигрантов. Этот круг вопросов заставляет авторов прорываться и вглубь собственных размышлений, и в толщу истории, в восприятие Нью-Йорка литературой начала XX века (Маяковский, Горький) и писателями и поэтами конца XX–XXI века (Бродский, Довлатов, Лев Лосев и другие).

При всей многоликости города, всей индивидуальности его восприятия и неповторимости творческих решений, несколько общих черт улавливаются без труда: стремление города ввысь, вертикальный ландшафт, что дает своеобразную поэтическую оптику; архитектура, которая — особенно в первое время после приезда — казалась авторам странной, дисгармоничной и — парадоксально гармоничной в своей некрасивости; стремление к самообновлению, контраст асфальта, скального основания, на котором стоит город, — и воды, которая его омывает. И хотя вопрос о возможности/невозможности Нью-Йоркского текста литературы — один из наиболее дискуссионных в книге, сама книга, кажется, все же демонстрирует, что для такой постановки проблемы есть все основания.

Книга «Поэты в Нью-Йорке» выстроена со строгостью инженерной конструкции, что не дает расползтись огромному семисотстраничному тексту, словно шинели. Каждому интервью с поэтом предпослано его стихотворение, в котором присутствует тема Нью-Йорка. Смысловые блоки, кочуя вместе с вопросами из одного интервью в другое и всякий раз вмещая в себя самые неожиданные ответы, позволяют увидеть все многообразие судеб и взглядов поэтов и в то же время рассмотреть литературу диаспоры в диахронии большой истории и в синхронии общего опыта.

Тогда в потоке жизни мы и слышим шум времени, а в неспешном разговоре — бережное отношение к незаметным, но тем более драматичным поворотам общих судеб. Симпатия не растворяет нас во впечатлениях, но помогает понять начальную тонкость настройки поэтического голоса. Это небывалая удача автора.