Несколько поспешных политических рекомендаций о том, что делать, когда делать нечего, или Куда крестьянину податься…

Вступительные замечания Александра Маркова: Проект Gefter.ru «Политические рекомендации» — выступление перед экспертной аудиторией, создаваемой на наших глазах. Это не рекомендации управленцам или партиям, но указания, как можно решить какой-то один вопрос, если подойти к нему с разных сторон. Мы не ищем «ключи» к решению проблем, но смотрим, где проблема уже исчерпана, а где она может повториться с еще большей остротой: угроза беспамятства переживается нами как политическая угроза. Леонид Бляхер говорит о «призмах» изучения общественной жизни и об изменении самих «условий задачи»: и если как-то менять аспект профессионалы умеют, то переписывать условия задачи кажется слишком амбициозным. У кого право говорить, что является социальным событием, а что не является, чтобы переписать эти условия? Но, не взяв на себя этот риск, мы не сможем дать ни одной рекомендации, разве что удачные советы, виртуозные формулы, но созданные исключительно речевыми механизмами, не имеющие отношения к настоящей виртуозности, к политической вирту. Если в наши дни и возможна политическая виртуозность, то именно в том, чтобы, заново ставя условия задачи, решать задачу благодаря общей решительности. Слишком многие устали жить в «возможных мирах» социальных и политических проектов, настало время решительности рекомендуемых миров.

В истории нередки ситуации, когда большая часть прогнозов, рекомендаций в принципе равноценны. В неопределенной реальности, а именно в ней находится большинство населения страны, каждый из высказанных вариантов возможного будущего имеет шанс стать действительным. Причем с равной долей вероятности. Имеет ли смысл в такой ситуации давать какие-либо рекомендации? Кому их давать? Ведь интересы и ценности, о необходимости которых столько говорили большевики, сегодня объединяют уже не политическую нацию или классы с сословиями, даже не группы, но микрогруппки, каждая из которых стремится говорить от имени и по поручению человечества, где-то, в глубине своей поэтической души, осознавая невозможность, неистинность этого говорения. Понятный ответ, вытекающий из вышесказанного: нет, не имеет. И вместе с тем…

Именно в такой ситуации возникают мощнейшие идеологические течения и смыслы. Сталкиваются, конкурируют друг с другом. О подобных эпохах ярко писал Юрий Михайлович Лотман. Эпохи нестабильности, неопределенности, эпохи, когда совершается выбор. Потом, когда все закончится, ученые — а особенно британские — убедительно докажут, что победившее течение было изначально обречено на победу. Но это потом. Сейчас же мы имеем реальный и уникальный шанс своим слабым подталкиванием способствовать возможной победе того или иного варианта реальности. Даже осознавая, что «мой» вариант реальности может быть далек от его хрустального образа, вымечтанного здесь и сейчас.

Руководствуясь этим не вполне очевидным соображением, я и решился на изложение некоторых рекомендаций, исходящих из некоторого видения ситуации. Кому? Конечно, в первую очередь, себе. Во вторую — тому самому «говорящему классу», который все более превращается в «класс ругающийся», причем в основном между собой. Ну, и в последнюю очередь всевозможным людям, причисляющим себя к политикам. Вдруг им тоже пригодится.

Итак, достаточно очевидно в истории страны выделяются два периода, чередующиеся с дивным постоянством. Период имперского величия, когда политический центр обретает некий ресурс, принципиально больший, чем все, что могут предложить территории. Причем ресурс, идущий извне. Он может быть разный: силовой, символический, хозяйственный. Важно, что именно этим ресурсом монопольно распоряжается имперский центр, распределяет его, подавляя всякую низовую активность. Последнее происходит тем более легко, что сама низовая активность, действия «на свой страх и риск» становятся избыточными. И так всем хватает. Его (ресурса) оказывается так много, что вопрос ставится не столько о его «рациональном использовании», сколько о правилах распределения. Эти правила, часто неформальные, но четко осознаваемые и вполне легитимные, составляют сердцевину социальной структуры такого периода.

Именно в этот период появляются мыслители и историки, идеологи и проповедники, формируется язык. Причина тривиальна: есть заказчик, способный оплатить досуг не только традиционного «праздного (политического) класса», но и групп поддержки самой разной природы: от писателей и философов до физкультурников и молодежных активистов. Есть потребность в обосновании самих правил, легитимизации, а в идеале — сакрализации правил. Про этот период ярко и образно писали Ю.С. Пивоваров и А.И. Фурсов, С.Г. Кордонский и О.Э. Бессонова. Много кто писал. Статус человека, его доля общественных благ и общего богатства определяются только его близостью к сакральному центру, его ролью в достижении трансцендентальных целей такого общества. Скажем, построения града божьего на Земле, или коммунизма, или чего-то еще.

Вот о втором периоде, когда империя (республика, федерация) вдруг отступала на второй план, писали реже. Здесь на авансцену выходят очень-очень разные территории. Богаче и беднее, с «морем» и без, теплые, прохладные и очень холодные, известные и затаившиеся в белом безмолвии. Имперский центр выступал лишь в качестве третейского судьи в спорах между вполне самодостаточными даже в своей бедности территориями. А на самих территориях люди промышляют. Промышляют разное, поскольку сами территории разные. Эти годы не столь изобильны. Дворцы там строят реже. Да и помпезных колоннад возводится не в пример меньше. Меньше там и определенности. Чего же там больше? Воли. Больше возможности сформировать правила, которые удобны тебе, больше возможностей договориться. Хотя бы «на стрелке». Там, во глубине сибирских (или вологодских, или краснодарских) руд, формируются реальные энфорсеры — стационарные бандиты, — оказывающие силовые услуги нуждающимся гражданам и организациям. Там формируются группы интересов, ведется реальная, а не имитационная политическая борьба, охватывающая всех. Но даже политика здесь особая, специфичная, «молчащая».

Ведь в эти эпохи оказывается принципиально меньше и «говорящих» людей. Здесь все проще и прагматичнее: люди занимаются земным или уж совсем трансцендентальным. Не политикой, не идеологией, а хлебом насущным для души и тела. Нет здесь избытка, чтобы оплачивать идеологов, которые «напряженно думают», советников, «дающих яркие образы реальности», и других не очень нужных в хозяйстве людей. Все это оказывается или совершенно прикладным актом легитимации стационарного бандита, или личной волей пишущих и говорящих, которые решают свои материальные проблемы в какой-то иной сфере. Вот и выходит, что эти эпохи молчат.

Пишут о них, как правило, после того, как имперский блеск вновь заливает наши бескрайние просторы. Пишут имперские люди, даже если они находятся в глубокой «внутренней оппозиции». Ведь сама возможность иметь досуг, чтобы философствовать про политику или экономику, противостоять «гнусной российской действительности», тоже приходит вместе с империей. Соответственно, время между империями оказывается всегда «смутой», хаосом, страшным своей неопределенностью. Особенно неприятен он для нас, мыслящих о вечном и подлинном, жаждущих свободы и справедливости. Плохо нас в эти периоды кормят.

Потому-то, в отличие от языка империи, язык региональной России (поместной, провинциальной, разной) просто не возникает. Как правило, используется или имперский реликт, или какие-то наспех заимствованные внешние образы. Люди жили в такие эпохи как-то менее громко и пафосно.

Сегодня на дворе странное время. Имперский блеск еще струится от кремлевских звезд. Вместе с ним на территорию страны еще выпадают осадки федеральных дотаций в региональные бюджеты. Выделяются какие-то деньги на науку, культуру, образование, здравоохранение и прочие «бюджетные» статьи, составляющие социальные обязательства того, богатого государства раздатка (О. Бессонова). Но все явственнее выступает странная и нелогичная «разная» Россия. Все хуже работает энфорсер по имени «вертикаль власти». Сама «вертикаль» все стремительнее превращается в сложную ломаную линию, с массой разрывов, петель, ветвлений.

Но «внизу», на территориях, энфорсера еще нет. Точнее, их много. Потому чаще они ведут себя не как стационарные бандиты, а как бандиты-гастролеры. При этом аналитики упорно продолжают анализировать «губернаторский уровень власти», упуская, что он уже не уровень власти, что новые сильные уже несколько лет как отодвинули этого персонажа на вторые позиции. А в жестком клинче на уровне регионов сцепляются совсем другие акторы: низовые структуры различных силовых подразделений, местные отделы и представительства федеральных структур, всероссийских холдингов и т.д. Исход этой схватки сегодня неясен. Вероятнее всего, каждая территория даст в чем-то отличный образец энфорсера и, следовательно, отличный вариант социально-экономической структуры, отличный вариант политики.

Возможно ли в этом промежуточном состоянии дать какие-то общие (для всех) рекомендации? Думаю, что нет. Точнее, дать-то их несложно, только такие рекомендации «для всех» почти неизбежно окажутся рекомендациями ни для кого. Для разных групп населения эти рекомендации будут различаться. Понятно, что и сами группы я в данном случае выделяю не на основе глубоких размышлений, а «на глазок».

Начнем с федеральной власти, того самого сакрального центра, который не только вчера, но и сегодня стремится определять все и вся. Сегодня, в условиях сокращения ресурса и достижения государственной машиной предела неповоротливости и неэффективности, более или менее понятно, что изменения (не люблю слово «реформы») неизбежны.

Связаны они с естественным стремлением сохранить сакральный статус и существующую модель распределительной экономики. Здесь есть несколько рисков. Понятно, что необходимо не просто сократить ту или иную группу гражданских чиновников или силовиков, но уничтожить всех потенциальных территориальных энфорсеров: региональные администрации, низовые структуры силовых ведомств и т.д. Но это сотни тысяч человек. Причем людей влиятельных и значимых, вполне организованных. Потому сделать это можно только в том случае, если стоит задача создать реальную, а не опереточную оппозицию.

Следовательно, такое отстранение от власти значительных и влиятельных групп населения возможно только при наличии «кармана», куда эти группы могли бы «утечь» для дальнейшего комфортного существования. Отметим и то, что сделать это можно сейчас, пока у этих структур не появилась «своя экономика» — значительный сегмент регионального хозяйства, который они контролируют. Позже это будет на порядок сложнее, если вообще возможно.

В прежние годы это делалось с помощью всяческих фондов, институтов и других форм государственного пенсиона. Но сегодня на это нет средств. Значит, необходима выборочная либерализация сфер экономики и организация перетока в них тех самых потенциальных энфорсеров. Какие-то контролируемые государством сферы деятельности отдаются этим группам «на кормление». Будет это финансовый сектор, строительство или что-то еще — не так важно. Важно, что условия и объем кормления четко оговариваются и оформляются. Тем самым, эти группы выводятся из игры. При этом наиболее активная их часть (а потому наиболее опасная для сакрального центра власти) неизбежно будет либо включена в новый политический класс, либо уничтожена. Так может быть сформирован властный (силовой) вакуум на территориях. Здесь, в отсутствии альтернатив, энфорсмент центра остается монопольным по факту.

Но монополия, в этом случае, явление не простое. Ведь ресурса-то становится все меньше. Даже в условиях сокращения большого числа бенефициаров его попросту не хватит на всех. А им же еще что-то выделять нужно. То есть на сам сакральный центр хватает, но на власть уже нет. Значит, дополнительный ресурс нужно как-то получать. Сегодня много говорят о необходимости как-то учесть и обложить налогом «теневиков».

Но проблема в том, что на обнаружение реального «теневика» существующее государство не заточено. Оно будет продолжать «строго контролировать» (обирать) еще оставшихся «на свету», подталкивая их к поиску хозяйственных и социальных практик в областях, где «света» поменьше. Риск обнаружения теневика, конечно, есть. Но, судя по экспертным оценкам, он не намного выше, чем риск ежедневного перехода через дорогу. Да и ресурсы, получаемые в результате «поимки», намного больше тех, которые государство затратит. Нерентабельно оно оказывается.

Гораздо проще и эффективнее признать, что выманить «тень» на «свет» можно не силой, а только соблазняя ее. Пусть даже это и «морально тяжело» гражданам, встающим с колен. Достаточно очевидно выделяются два типа хозяйствующих субъектов. Первые — совсем маленькие (пирожки жарят, ремонт квартир делают, извозом промышляют и т.д.). Их дохода хватает на жизнь. Делиться они не могут. Иначе для них пропадает сам смысл деятельности. Вот и пусть себе живут. Они не только не мешают государству, но самим своим существованием снижают социальную напряженность, уменьшают нагрузку на бюджет и т.д. Их не надо считать, их не надо контролировать. Более того, нужно создавать условия для того, чтобы таких граждан становилось больше. Почему? Все просто.

Огромное количество рабочих мест в самом недавнем прошлом создавалось в связи с желанием власти контролировать максимальное число сторон человеческого бытия. В идеале — все стороны жизни: от кошелька до постели, от депутатской приемной до общественной бани. Эти маленькие контролеры в первую очередь попадают под сокращение. А их немало. И если бы только они. Большая часть профессий и областей хозяйственной активности, расцветших в условиях избытка (включая и «говорящий класс»), стремительно схлопывается. Люди, причем тоже вполне влиятельные и респектабельные, выбрасываются из зоны комфорта и с работы. Это уже не сотни тысяч, а миллионы. Для них тоже необходимы «социальные пазухи», чтобы утечь.

Сегодня предприниматель — существо почти реликтовое. Причина очевидна: дойная корова общего пользования — не самая комфортная роль в обществе. Либерализация и дерегулирование сферы сельского хозяйства и сервиса (а именно там подвизается самый маленький бизнес) позволит этим «высвобождаемым» работникам кормить себя и свои семьи. То есть либерализация произойдет сама по себе. Без вмешательства государства. Сокращение финансирования, а оно тоже неизбежно, приведет к тому, что любой контролер окажется договороспособным. Жить-то надо. Но есть нюансы.

В случае, когда государство в лице его сакрального центра указывает на возможность, где униженные и оскорбленные офисные работники и не только смогут обеспечить себе комфортную жизнь, оно (государство) сохраняется. В варианте, когда это происходит естественно, само государство превращается в симулякр.

В отношении же остальной части «тени», а в ближайшее время туда перетекут и совсем не маленькие предприятия, политика может быть иной: предоставление услуг, неких благ, которые необходимы этим хозяйствующим субъектам. Ведь именно возможность (и выгодность) участия в государственных предприятиях вывела из тени большую часть бизнеса в «нулевые» годы. Чем же можно соблазнить средний теневой бизнес в условиях отсутствия мегапроектов и возможности в них участвовать? Очень просто: порядком. Если мелкие и совсем мелкие предприниматели (самозанятые) не особенно нуждаются во внешнем энфорсере, ограничиваясь тем, что и так дают социальные сети (не те, которые Фейсбук и ВКонтакте), то более крупным предприятиям уже требуется кто-то, кто гарантировал бы сделки, обеспечивал безопасность и эффективность транзакции и т.д. Наличие у государства недорогих и качественных услуг подобного рода вполне может стать источником постоянных поступлений в бюджет (или еще куда-то). Если эти услуги будут действительно качественными и эффективными для бизнеса, то любой другой вариант энфорсера автоматически будет вытеснен. Альтруисты и мазохисты в этой сфере не выживают. Если нет, то весь разговор напрасный. Силовая составляющая здесь не особенно значима. То есть она может попросту уничтожить экономику страны, но обеспечить поступления в бюджет неспособна по причине недостатка альтруистов и мазохистов.

Эффективность же государственных (на уровне сакрального центра) услуг будет постоянно сравниваться с эффективностью услуг, предоставляемых на региональном и местом уровне. Ведь как бы ни сокращали региональный уровень власти (низовые структуры), кто-то останется и на этом уровне. Просто потому, что регионы разные и кто-то эту разность должен будет фиксировать и воплощать. Региональным акторам (вне зависимости от того, как они будут называться) в силу их малочисленности и близости «к почве» будет проще договориться с местным бизнесом. В то же время у центральной власти есть ресурсы (объединенная энергетическая система, транспортная система, связь, финансовая система и т.д.), которые позволят ей предоставлять на месте более качественные услуги.

Как будет выстраиваться взаимодействие между местным и удаленным энфорсером, сказать трудно. Возможно, что каждый регион (не всегда — субъект Федерации) даст своей вариант распределения власти. Наиболее оптимальной представляется субсидиарная модель. Те услуги, которые может оказать местная власть, она будет оказывать. Она ближе, понятнее. С ней проще договориться. То, что местная власть не может, передается на уровень региона и далее. От окраин до самой до Москвы. Тем самым формируются вполне эффективные и понятные региональные элиты. Регионалы-исполнители и распределители федеральных дотаций все более будут превращаться в реликтовый вид, исчезать.

Вполне понятны «рекомендации» для бизнеса. Во-первых, понять, что «бизнес» в понимании учебника «Экономикс» и модных бизнес-тренингов в России просто отсутствует. На низовом уровне он более всего напоминает «восточный базар» в описании Клиффорда Гирца, а на уровне крупнейших предприятий — вынесенные на аутсорсинг кусочки «государства раздатка». Для первых изменения минимальны. Они — дойные коровы бюджета, которые в силу этого обстоятельства получают обильный корм, легитимный вне зависимости от его легальности. М.б. только «социальная нагрузка» на них немного уменьшится, а значит — несколько возрастет отдача. Советовать же остальному бизнесу, как мне кажется, бессмысленно. Если люди смогли выжить в условиях постоянно нарастающего давления государства (на всех уровнях), то они прекрасно справятся и без моих советов. Они дождутся, когда или государство, осознавшее невозможность и губительность тотального контроля, перейдет в режим «предоставления востребованных услуг», или… этот процесс произойдет естественно, сам по себе.

Каковы же перспективы «говорящего» (кричащего, ругающегося) класса? Вполне определенные. Языком, на котором велись переговоры в предшествующий период, когда переговоры имели смысл, был язык «понятий». Исходя из него, выстраивались отношения по его матрице, по его лекалу шло развитие дальше. Его не смог перебить ни язык «шестидесятников», ярче всего воплощенный в бардовской песне, ни язык имперских мечтателей из романов о попаданцах.

Сегодня, похоже, мы опять подходим к периоду, когда придется договариваться. Причем, как и в прошлый раз, подходим без внятного и общего языка. Попытка использования в качестве «общего языка» язык борьбы с коррупцией уже продемонстрировала свой важнейший порок: на нем не договариваются, им воюют. Попробовать создать язык, на котором люди в принципе могут договориться, а не перестрелять друг друга, — задача важнейшая. То есть люди договорятся и «молча», с помощью «стрелок», «разборок», посадок и прочих вполне рабочих инструментов. Вот только крови и жизней этот процесс потребует много, да и «говорящий класс» в этих условиях нужен только, чтобы ночами «романы тискать».

Создание и, что не менее важно, легитимизация, укоренение языка для договоров и переговоров может создать новую востребованность «говорящих» людей, новое качество общества, когда не быстро, не завтра, но шаг за шагом из групп и группочек возникнут большие общности, политическая нация, возникнет страна. Возникнет Россия, объединенная не ОМОНом, внешнеполитическими фобиями и железным занавесом, а глубинным осознанием своей общности. Вчера это было невозможно, завтра будет бессмысленно. Сегодня можно попробовать. Как говорится, есть шанс.

Что же до огромного большинства «молчащего», не участвующего в диванных и подковерных битвах населения, к которому принадлежит и автор этих строк, то здесь все просто и очевидно. Нужно жить. Выстраивать собственные, только для тебя подходящие техники безопасности. Ибо общая «безопасность» — только инструмент государственного господства, все хуже работающий в наше время. Нужно встраиваться в разные и несоотносимые сферы деятельности, раскладывая свои ресурсы по разным корзинам. Любить, дружить, строить дома, печь хлеб, рожать детей, даже вне программы поддержки молодой семьи. Ведь именно нелепая и нелогичная привычка этих самых простых людей (нас с вами) постоянно продлять настоящее в будущее спасала человечество в самые трагические эпохи истории. И сегодня она выручит, даже если все мои, и не только мои, рекомендации провалятся в тартарары.