Аллеи возможностей и площади философских школ

Сад ученых наслаждений: сб. тр. ИГИТИ к юбилею профессора И.М. Савельевой / Отв. ред. Е.А. Вишленкова, А.Н. Дмитриев, Н.В. Самутина; Нац. исслед. ун-т «Высшая школа экономики», Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева. – М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2017. – 348 с. – 500 экз.

Сборник «Сад ученых наслаждений», к юбилею проф. И.М. Савельевой, объясняет, какой может быть гуманитарная наука. Но это не планы, не проекты, не «литературные мечтания» и не сожаления об упущенных возможностях. Редкостный случай, когда жребий коллективного труда — не поощрять мечты или сожаления, но картографировать само напряжение поиска. Это не та «актуальность», которая требует озарений мысли, а потом рутинной работы истолкования и сопоставлений, но, скорее, длящееся напряжение как необходимое свойство самого рассматриваемого предмета. История науки, история культуры, история общества — это длительности, а не частности, точнее, любой частный их аспект — только способ еще раз вернуться к тем же вопросам.

Сборник отрешает нас от привычных представлений о «вопросах» как вызовах, которые нужно всеми годными и негодными средствами преодолевать, подыскивая факты, примеры и доводы. Наоборот, «вопрос» — это указание на то, что культура могла бы решить себя по-другому, сыграть в другую интеллектуальную игру, выработать другие нормы и критерии познания. Конечно, никакой даже речи, даже намека на альтернативную рациональность здесь нет: сторонники альтернативной рациональности просто ищут фальшивую упаковку для тех немногих фактов, к которым привязались, а задача авторов сборника — найти правильную упаковку, в которую можно добавить еще один факт. «Сад ученых наслаждений» — обманчивое название, на самом деле, не прохлада сада, а скорее умение следовать по длинным аллеям, просчитывая ритм своего шага, чтобы не устать раньше времени, — вот что ждет читателя. Наслаждение созерцания вовсе не освобождает от норм внимания.

Многие статьи сборника посвящены магистральной теме: как упорядочивающая рациональность не менее важна для методов гуманитарных наук, чем познавательный эксперимент. Эксперименты и в гуманитарных областях, и в экономике или теории культуры часто имеют ограниченную область применения: они позволяют восстановить поведение некоторых объектов, но совсем не объясняют, почему система может меняться. Почему меняются дисциплины и дисциплинарные контексты, почему меняется самосознание общества? Простого указания на то, что современная наука может конструировать предмет в рамках «сильной программы» или употреблять междисциплинарные методы как мосты над текучестью дисциплин, как бы собирающие воедино узлы дисциплинарных проблематик, для авторов сборника недостаточно. Им важно понять этот невысказанный план возможности, который стоит за филологией, историографией или экономической теорией.

Тогда и оказывается в статьях сборника, что Джамбаттиста Вико не столько спорил с рационализмом Декарта, сколько дополнял его созерцание способом созерцания разных наук. Гоббс не столько приводил аргумент «корысти» против аргумента «дружбы» Аристотеля, сколько пытался понять, какое место корысть занимает в сложной системе познавательных мотиваций. Бахтин и герменевты не столько опровергали привычный формальный анализ, сколько интересовались, не является ли обусловленное понимание условным. Все эти кейсы, включая кейс «экономики конвенций» против «институциональной экономики», показывают одно: наука только тогда решает частные вопросы, когда имеет слишком большую перспективу невысказанного. Стимул развития науки — вовсе не интерес, корыстный или бескорыстный, в обыденном смысле поощрения энтузиазма, но невысказанность многих вещей, которые складываются в свои конфигурации, заведомо отличимые друг от друга. Многое хочет быть воспето, многое складывается как ряды дисциплинарных обоснований, и нельзя просто присоединиться к какому-то одному ряду, даже если он кажется наиболее поощряющим энтузиазм.

Много в сборнике и исторических статей, например об идеологиях прогресса на момент начала Первой мировой войны, или о романтических истоках туризма, или о судьбе немецких антиковедов в России, или о формировании канона трагикомедии, или о стрит-арте. При всем разбросе этих тем, есть магистральная сшивающая нить этих тем — это несоразмерность человека его собственному интересу, именно «трагикомическая» или «туристическая» ситуация, из которой исходит настоящее гуманитарное познание. Гуманитарий не может просто начать описывать этот интерес, как описывают физические объекты, но должен понять структурные причины этой несоразмерности. Почему вдруг тоска по путешествиям, обживание города стрит-артом или обживание мира истолкованием структуры событий охватывает людей и оказывается не менее важным, чем привычные «родные» разговоры? Авторы сборника показывают, что нельзя впихнуть все это в жанр «человеческих заблуждений», потому что жанровая перспектива здесь сузит познавательную. Скорее, это можно было бы старомодно назвать «стремлением к бесконечности», а используя более точное математическое слово — «приведением функции». Тогда в саду и оказывается не менее уютно, чем в кабинете.