Некрасов и Краевский: политика и коммерция

Н.А. Некрасова и А.А. Краевского — редакторов двух самых влиятельных и успешных толстых журналов середины XIX века («Русский вестник» М.Н. Каткова появился чуть позже, в пореформенную эпоху) — традиционно принято исключительно противопоставлять друг другу.

Некрасов в литературе советского (и в меньшей, но все же значительной степени — дореволюционного) периода обычно представлен как лидер революционно-демократического издания, борец за новое прогрессивное направление в литературе — «натуральную школу», редактор, шедший на любой компромисс ради спасения и чистоты выбранного направления, рыцарь без страха и почти без упрека, поднимавший из небытия и бедности неизвестных писателей-разночинцев и бескорыстно помогавший им, человек если и не лишенный коммерческой жилки, то использовавший ее исключительно в интересах высокой идеологии; редактор, приверженный идее борьбы за прогресс и социальность до такой степени, что давним друзьям и соратникам — И.С. Тургеневу, В.П. Боткину и прочим — предпочел молодых «новых людей» из поколения 1860-х — Н.Г. Чернышевского и Н.А. Добролюбова.

С другой стороны, Краевский — с нелегкой руки современников-конкурентов и далее в советской историографии (и даже включая относительно недавние исследования о нем) — слывет редактором-предпринимателем, выжигой, изначально делавшим ставку исключительно на коммерческий успех «Отечественных записок», оппортунистом, менявшим направление своего издания в зависимости от текущей конъюнктуры и политической атмосферы. Он так и остался в глазах читателей жестким капиталистом-эксплуататором, заставлявшим Белинского «гореть» на работе и рассматривавшим остальных сотрудников как владелец заводов — наемных работников. «Беспринципный и ловкий литературный делец», который «смотрел на журнал как на средство обогащения», — вот стандартное определение Краевского в советских учебниках по истории журналистики [1].

Однако же, если откинуть многолетние штампы, клише, внимательнее анализировать враждебные отзывы современников и сфокусироваться на фактах, довольно скоро напрашивается вывод о том, что эти два редактора на протяжении своей деятельности были чрезвычайно схожи и по стратегическим подходам, и по методам ведения своих журналов. Оба рассматривали свои детища именно как коммерческие проекты, что совершенно не отменяло ни искреннего желания объединить под своей редакцией лучшие беллетристические, научные и литературно-критические силы (а следовательно, и общественно-политические — учитывая полную невозможность прямого высказывания на политические темы как во время Николая I, так и позже), ни удивительного редакторского и издательского чутья, ни заботы о своих авторах — и тем самым их «прикармливания», ни желания вывести свой журнал в первый ряд — всеми возможными способами, в том числе и не совсем благовидными.

Сразу отметим, что эту информационную составляющую конкурентной войны все же и начал, и выиграл Некрасов — ведь именно благодаря ему и сотрудникам его «Современника» (прежде всего И.И. Панаеву) имя Краевского стало синонимом если не пресловутого «коммерческого направления» журналистики, но подхода, запятнанного меркантильным интересом.

Стоит оговориться, что и сплетни современников, и устойчивые образы обоих редакторов и редакций имели под собой основания: в самом деле, А.А. Краевский был не лишен оппортунистических черт в ведении журнала; редакция же «Современника» вместе с основными своими авторами — по крайней мере, в первое десятилетие существования журнала — образовывала нечто вроде клуба друзей и единомышленников.

Однако же, за исключением этих замечаний, а также того, что редактор «Современника» Некрасов был одновременно безусловно большим поэтом, поставлявшим в свой же журнал немалое количество первоклассной литературы от стихотворений и поэм до фельетонов и романов, он и Краевский имели очень много общего в качестве коммерсантов от журналистики.

Позиция Некрасова, традиционно трактовавшаяся советской литературной критикой как бессребреннически-идеологическая, является прежде всего продуманной и талантливой коммерческой схемой: манифестируя и выстраивая первый образ, Некрасов в первую очередь был способным дельцом (именно этот зазор так возмущал тех, кто случайно замечал его).

Некрасова и Краевского не только можно, но и следует сопоставлять, рассматривая параллельно их организаторские стратегии и приемы и представляя их в качестве примеров наиболее успешной политики ведения журнала в середине XIX века. Подобный параллельный анализ дает, в частности, возможность выявить иные грани и закономерности редакционной работы обоих журналистов, а также по-новому взглянуть на способы и стратегии ведения журналов в середине XIX века.

В первую очередь стоит упомянуть о принципиальном пункте совпадения двух редакторов — их равнодушии к идеологии вообще и, как следствие, неспособности самостоятельно выдерживать «направление» журнала. Четкая общественно-политическая линия журнала была залогом успеха у читателей — точнее, лояльности определенного их сегмента (вновь позволим себе напомнить, что литературная критика заменяла политические дебаты и яркий критик становился стержнем и идеологическим центром всего журнала, привлекая читателей с определенными настроениями и обеспечивая журналу подписку среди них).

Равнодушие к общественно-политической идеологии у Краевского традиционно не вызывало сомнений у исследователей и жестко ими порицалось, Некрасову же его предполагаемая принципиальность в этом вопросе ставилась в заслугу. (Нельзя, впрочем, не отметить, что определенная позиция у изданий Краевского все же была — умеренно-либеральная, — по крайней мере у тех, чьей редактурой он деятельно занимался, т.е. у «Отечественных записок» до С.С. Дудышкина и у газеты «Голос».)

Тем не менее, ни в письмах, ни в иных документах Некрасова нет ни намека на принципиальную общественно-политическую позицию, а среди его соратников изначально бытовало мнение об отсутствии таковой — в чем Некрасова неоднократно обвиняли, в частности, после смерти Белинского и последовавшей временной «потери лица» «Современника».

Вероятно, Некрасов и сам вполне сознавал это, однако его талант редактора позволял безошибочно находить и «заполучать» себе в журнал именно таких критиков, которые бы нужное журнальное направление вполне выдерживали, тем самым удерживая и привлекая нужный сегмент подписчиков.

Так, в отличие от осторожного Краевского, Некрасов смог сделать тяжелый, но верный выбор в пользу хоть и опасного с точки зрения благонадежности, но правильного с точки зрения экономической революционно-демократического направления, пригласив в качестве ведущего критика Н.Г. Чернышевского, а позже — Н.А. Добролюбова.

В литературе советского периода считается само собою разумеющимся, что выбор Некрасова в пользу молодых революционных демократов-разночинцев был сделан из идеологических соображений. Трактовка эта была подсказала В.И. Лениным: «Некрасов колебался, будучи лично слабым, между Чернышевским и либералами, но все симпатии его были на стороне Чернышевского» [2].

«Следует сказать, что Ленин здесь явно приписал Некрасову все свои политические и человеческие симпатии, которые действительно были на стороне Чернышевского», — справедливо замечает Н.Н. Скатов [3].

В самом деле, представляется куда более вероятным, что Некрасов, обладая исключительным редакторским и журналистским чутьем на веяния времени и те направления общественной мысли, что будут господствующими в «следующем сезоне», сделал безошибочный с точки зрения успешности журнала, а следовательно, и с точки зрения коммерции, выбор. Искусство для искусства, пропагандируемое старыми приятелями Некрасова Тургеневым, Боткиным, Дружининым и их последователями, не имело в 1850-х годах никакого будущего, поэтому Некрасову с ними было не по пути. Это не было личной враждой, т.е. актом эмоциональным, а исключительно коммерческим («ничего личного, только бизнес», — как гораздо позже будут говорить бизнесмены иного толка и иного происхождения).

Некрасов довольно быстро понял, что Чернышевский сможет стать для журнала новым Белинским — по силе влияния и способности формировать направление журнала, и вступил с Краевским в серьезную борьбу за критика — в итоге снова выиграв, прямо перекупив его.

«Некрасов и Краевский друг перед другом старались залучить Чернышевского к себе в сотрудники. Из-за него между Некрасовым и Краевским шла настоящая торговля» [4], — вспоминала Ольга Сократовна Чернышевская.

Показательно, что об этом денежном торге сам Чернышевский (в своих «Воспоминаниях о Некрасове») не упоминает, а, напротив, лукавит, описывает чуть ли не равнодушие редактора, якобы предоставившего критику делать выбор между «Современником» и «Отечественными записками» самостоятельно. Вполне вероятно, что это был акт некоторого (сознательного либо нет) мифотворчества: Чернышевский формировал и поддерживал имидж Некрасова как человека, далекого от «неприличной» финансовой заинтересованности и занятого исключительно высокими делами поэзии и редакторства.

Таким образом, выбор Некрасовым определенного направления был обусловлен не рыцарской верностью одной идеологии, а скорее — в отличие от Краевского — большей чуткостью к веяниям времени и более дальновидным подходом к ведению журнала.

И там, где Краевский из объяснимой осторожности и опасения предупреждений со стороны цензуры и закрытия журнала не решался печатать рискованные материалы, Некрасов, полностью осознавая эту опасность, все же предпочитал рисковать. Он вполне понимал, что в случае успеха все страхи и риски окупятся: новое поколение подписчиков не просто даст коммерческую прибыль журналу и лично ему, но и сделает его серьезной силой, с которой не смогут не считаться даже сильные мира сего. Подрастало и активизировалось новое поколение читателей и подписчиков: «…молодежь — мастерица трубить. С нее все начинается!» [5] — со знанием дела писал Некрасов В.П. Боткину.

Переходя в хронологический порядок описания схожих черт и поступков обоих редакторов, отметим, что даже начало их «рабочей биографии» и — условно — происхождение имеют немало общего.

Конечно, в отличие от Краевского — «побочного сына внебрачной дочери екатерининского вельможи», Некрасов был сыном вполне законнорожденным, однако преимуществ от этой законнорожденности у него было немного: как известно, он в ранней юности оказался в Петербурге без денег и без благословения отца.

Оба будущих редактора вынуждены были очень рано начать трудовую деятельность, самостоятельно, без покровителей, «начального капитала» и связей выбиваясь «в люди». Оба рано освоились в литературных кругах и довольно быстро сделали там «карьеру», обладая талантом (прежде всего коммерческим), работоспособностью и приобретя ценный опыт у талантливых старших товарищей по цеху (Краевский, как известно, начинал «карьеру» еще в пушкинском «Современнике», Некрасов — в том числе в изданиях под началом Краевского).

Оба довольно рано приобрели разнообразный опыт редакторской и издательской деятельности: Краевский уже в 1836 году получил от А.Ф. Воейкова права редактора еженедельной газеты «Литературные прибавления к “Русскому инвалиду”» (выходила при его участии с 1837-го до 1839 года). Некрасов же выпустил ряд альманахов: «Статейки в стихах без картинок» (1843), «Физиология Петербурга» (1845), «1 апреля» (1846), «Петербургский сборник» (1846). Оба были успешны уже в этой ранней деятельности: всего лишь за год Краевский увеличил тираж газеты от 700 экземпляров до 3 тыс., альманахи Некрасова дали ему и известность, и деньги.

Схожими были и дальнейшие редакторские стратегии: обоим пришлось арендовать журналы: Краевскому — у Свиньина (за 5 тыс. руб. в год), Некрасову — у П.А. Плетнева (за 3 тыс.). Здесь Краевскому повезло больше: Свиньин скоро умер, а вдова не смогла отстоять права на плату за аренду; Некрасов же был вынужден выплачивать арендную плату до закрытия журнала и смерти Плетнева в 1866 году.

Оба редактора не делали мелочных и докучливых вмешательств в тексты авторов, и оба выплачивали авторам хорошие гонорары.

Впрочем, вновь это общее традиционно представлено исследователями полярно по-разному: в случае с Некрасовым это несомненный плюс и свидетельство заботы редактора о малоимущих литераторах (А.Я. Панаева пишет в своих «Воспоминаниях», что с появлением «Современника» гонорарные ставки значительно выросли, что комментируется положительно), в случае же с Краевским это является аргументом к тому, что «литературный делец» «покупал» литераторов, и безусловно порицается.

Средняя гонорарная ставка в солидных толстых журналах середины — второй половины XIX века была 50 руб. за печатный лист (максимум — 100 руб.). К сожалению, гонорарные ведомости «Отечественных записок» времен Краевского до нас не дошли, но, вероятно, можно предположить, что ставки в этих двух ведущих журналах были примерно одинаковыми — учитывая, что находились эти издания в состоянии жесткой конкуренции друг с другом.

Интересно, что Краевского одновременно укоряли как в скаредничестве, так и в том, что он «перекупает» авторов у других журналов. Так, в фельетоне «Письмо Нового поэта к издателям “Современника”» (вышедшем в декабрьском номере за 1847 год), «один ученый журналист», в котором слишком явно угадывается Краевский, умоляет «Нового поэта» — вымышленного сотрудника «Современника» — продать ему рукопись за любые деньги: «Назначьте какую угодно цену за ваши произведения, — на все согласен заранее <…> лишь бы только ваше имя украшало страницы моего журнала» [6].

При этом далеко не все современники считали Краевского дурным человеком и бездушным дельцом. «За этою несколько бирюковатою внешностью скрывалось, однако ж, очень доброе сердце. Краевского прославили кремнем, скаредом, жадным к деньгам; но разве те, которые ставили это ему в вину, сами считали деньги презренным металлом и от них когда-нибудь отказывались? Краевский, как все люди, достигшие благосостояния трудом, знал цену деньгам и не бросал их, но от этого далеко еще до жадности и скаредничества. Я знаю за ним немало добрых дел; знаю лиц, которые распускали про него самые гнусные клеветы и в то же время не стыдились прибегать к нему. Обращаюсь к совести тех из них, которые еще живы: часто ли случалось уходить им от Краевского с пустыми руками?» [7] — с горечью писал Д.В. Григорович.

Та же ситуация просматривается и в системе авансов, практикуемой обоими редакторами. О том, что ею широко пользовался Краевский, редко указывается, исследователи же Некрасова обычно не скупятся на умильные описания примеров.

Между тем система авансов вовсе не была абстрактным актом благотворительности и доброты к авторам журнала, и это было очевидным:

«Я не знаю, существовала ли до Некрасова система журнальных авансов, но во всяком случае он практиковал ее так широко, как никто; в этом многие видят что-то рыцарское. Не может быть сомнения, что Некрасов отличался редкою способностью угадывать таланты и дарования; а система авансов, хотя при ней и возможны потери, в некотором смысле прикрепощает сотрудников» [8], — писал Л. Пантелеев в воспоминаниях.

При аренде журналов оба редактора манифестированно заявляли свои цели как исключительно идеалистические. Краевский возобновлял «Отечественные записки» как оплот противостояния известному триумвирату — «торговому направлению» в журналистике, т.е. периодическим изданиям О.И. Сенковского, Ф.В. Булгарина и Н.И. Греча, выступая за ее чистоту и высокий профессионализм. «Это последняя надежда честной стороны нашей литературы, если “Отечественные записки” не будут поддержаны, то владычество Сенковского, Булгарина, Полевого и прочей сволочи утвердится незыблемо, и тогда — горе! горе! горе!..» [9] — писал Краевский в письме от 20 июля 1838 года к критику В.С. Межевичу.

«Клич, который он (Краевский. — С.В.) тогда кликнул, с одобрения самых почетных лиц петербургского литературного мира, ко всем еще не подпавшим под позорное иго журнальных феодалов, отличался и очень верным расчетом, и признаками полной искренности, благонамеренности», — подтверждал после П.В. Анненков в «Литературных воспоминаниях» [10].

Через семь лет, в 1846 году, редакторы нового «Современника» декларировали схожие цели своего издания, так же привлекая лучшие литературные силы времени (правда, в основном переманивая их у «Отечественных записок»), объявляя его органом передового литературного направления «натуральной школы» и так же манифестированно протестуя против «дельцов» от литературы — правда, теперь «дельцом», «подлецом» и «стервецом» оказался Краевский.

В начале бытования обоих журналов их редакторы испытывали большой недостаток в финансах, и многие даже самые именитые авторы, откликнувшись на просьбы и объявленную священную войну с «торгашами», отдавали на публикацию свои произведения бесплатно.

«Положение г. Краевского в первые три года издания “Отечественных записок” было затруднительно: журнал не окупался, долг возрастал. Многие из московских друзей Белинского работали для “Отечественных записок” con amore, бесплатно, стараясь поддерживать журнал, в котором участвовал он», — писал И.И. Панаев.

Даже столь неблагожелательный по отношению к Краевскому очевидец, как П.В. Анненков, не мог не признать этого: «Бедные и богатые принялись работать на журнал г. Краевского почти без вознаграждения или за ничтожное вознаграждение, доставляя только издателю средства бороться с капиталистами, заправлявшими делами литературы» [11].

Кстати отметим, что М.С. Макеев — автор недавнего исследования о Некрасове-экономисте — утверждает, что создание одного из альманахов Некрасова — «Петербургского сборника», а следовательно, и вообще нарождающейся натуральной школы, во многом проходило под эгидой предполагаемого нового, «социалистического» принципа, т.к. некоторым, в первую очередь не нуждающимся в деньгах авторам, гонорара платить не предполагалось: «…путь реформирования литературной экономики, по которому идут создатели альманахов натуральной школы, — не буржуазный, капиталистический… а, говоря условно, социалистический. На такой именно характер реформы указывает, в частности, то, что “благотворительная” сторона замысла не была декларирована, то есть должна была восприниматься как новая норма финансовых взаимоотношений внутри новой литературной школы» [12]. Макеев строит на факте безвозмездной передачи произведений авторов масштабный вывод о «социалистической» сущности издания Некрасова — тезис в известном смысле остроумный, однако более чем сомнительный и, кроме одного факта, ничем не подтвержденный. Пользуясь логикой Макеева, можно сделать вывод, что первым — и притом самым ярым — «социалистом» среди издателей был не Н.А. Некрасов, а вовсе А.А. Краевский: декларации о безвозмездном характере отношений с авторами тоже не было, была лишь просьба, на которую охотно откликнулись литераторы.

Между тем в отношении возобновленного «Современника» Некрасов выступает таким же, если не большим, коммерсантом, как Краевский. Как известно, немалым количеством великолепного литературного материала журнал обеспечил несостоявшийся альманах В.Г. Белинского «Левиафан», Некрасов же попросил передать его в свой журнал — именно эти материалы сразу обеспечили и содержание, и успех первых номеров. Кроме того, что более важно, Некрасов заполучил в свой журнал и залог его будущего успеха — не только материалы, но и самого Белинского. Оба редактора делали ставку на него как на явно выигрышного сотрудника, однако в 1839 году — во время прихода критика в «ОЗ» — его имя было далеко не так капитализировано, как в 1846 году, когда оно, помимо очевидного веса среди знатоков, представляло и известный «бренд» для читателей. Интересно, что, помимо Белинского, «общим» приобретением Некрасова и Краевского был И.И. Панаев: он был одним из пайщиков возобновленных «ОЗ» (вложив, как и Краевский, 3,5 тыс. рублей) и соредактором Некрасова (вложив куда более значительную сумму).

Однако же, и здесь схожие факты в отношении Краевского и Некрасова получили полярные трактовки литературоведов и историков. «Союз Краевского с Белинским был основан не на идейной, а на деловой почве» [13], — утверждает Н.П. Емельянов. Однако в еще большей степени таковым был и союз с ним Некрасова: «приобретение» Белинского для «Современника» было продуманным шагом талантливого редактора-организатора.

Растиражированный (отметим: в основном и прежде всего — сотрудниками «Современника») сюжет о том, что Некрасов с Панаевым спасли Белинского от безжалостного эксплуататора, «угнетателя» Краевского, тоже правдив лишь отчасти: в самом деле, критик был избавлен от необходимости тяжелой поденщины и написания рецензий на всевозможные издания, включая песенники и книги о клопах, однако «зарплата» Белинскому осталась той же — 6000 руб. ассигнациями в год.

Первоначально, при своем приходе в «ОЗ» в 1839 году, Белинский стал получать от Краевского 1200 руб. — однако при этом финансовое положение самого Краевского было самое плачевное. В то время Краевский и Белинский были взаимной находкой: одному чрезвычайно требовалась работа и деньги, другому так же чрезвычайно требовался критик (и тоже деньги).

Через пару лет дела пошли в гору: с начала 1842 года число подписчиков стало быстро расти, и в 1845–1846 годах тираж «ОЗ» вырос до 4500–5000. Росли и доходы самого Белинского — сначала до 3 тыс. рублей, потом, в связи с его женитьбой в 1843 году, добавили еще 500 руб., которые после увеличились до 6 тыс. Необходимо уточнить, что для середины 1840-х годов эта сумма была довольно значительной даже и для семейного человека — да и 3000 руб. в начале 1840-х годов были немалой суммой: для сравнения, старший учитель гимназии в это время получал 400 руб. в год [14]. (В скобках заметим, что можно лишь удивляться, каким образом критик умудрялся на эти деньги жить так скверно.)

«Если считать угнетением, что Краевский выдавал Белинскому в год только шесть тысяч и не больше, обвинение падает само собою. Во-первых, шесть тысяч в то время имели такое же значение, как теперь двенадцать; говорили, что Краевский не в состоянии был понимать Белинского, — и это несправедливо. Надо было высоко ценить его сотрудничество, чтобы стараться, как старался Краевский, пригласить его в свой журнал и платить ему шесть тысяч в такое время, когда сам Краевский не успел еще выпутаться из долгов и принужден был ежемесячно выпускать толстый том “Отечественных записок”, в которых каждый лист оплачивался сотрудникам. Разлад Белинского с Краевским произошел вовсе не из-за шести тысяч; этому помогли друзья, возбуждавшие его против Краевского и желавшие переманить его на свою сторону» [15], — вспоминал Д.В. Григорович.

Здесь важно отметить, что слухи о барышничестве Краевского и построение, мифологизация его образа как отпетого «литературного промышленника» — человека средних достоинств, но жадного до денег, рассматривающего свой журнал как средство получения прибыли, во многом были и инспирированы, и созданы именно работниками «Современника», начиная с самого Белинского. Не знавший берегов критик называл Краевского «Ванькой-Каином, человеком без души, без сердца», упрекал в том, что тот «украл свою известность — да еще какую! Ни ума, ни таланта, ни убеждения (не по одному тому, что он подлец, но и потому, что в деревянной башке своей не способен связать двух мыслей, не обращенных в рубли), ни знания, ни образованности» (это письмо Белинского к Боткину от 4–8 ноября 1847 года было в 1869 году напечатано в «Санкт-Петербургских ведомостях» (№ 187 и 188). Краевский пробовал было отвечать в своей газете «Голос» (1869, № 204), но на это не обратили внимания [16].

(Впрочем, Краевский, как и после Некрасов, крайне редко и неохотно «оправдывался» и давал какие-либо разъяснения по поводу обвинений.)

Позже Некрасов получит весьма схожие упреки и обвинения в «эксплуатации» Белинского — и снова небезосновательно: как известно, критика не взяли в соредакторы журнала, ограничившись лишь «жалованьем». Через много лет, в неотправленных письмах к М.Е. Салтыкову-Щедрину, Некрасов с удивительной искренностью перечислял причины своего поступка, большая часть из которых сводилась к финансовым вопросам: именитый критик был уже тогда серьезно болен, и редактор не желал выплачивать после его смерти причитавшиеся проценты наследникам — причина, куда лучше вписывающаяся в однозначный имидж Краевского, чем в сложный, но в общем рыцарственный образ Некрасова, созданный в советское время.

Тем не менее, нельзя не признать, что связанный с именем Белинского этап информационной войны, несмотря на схожесть редакторской политики Краевского и Некрасова, был выигран последним. Позже ругань в сторону Краевского на страницах журналов и в переписке — уже больше без всякого на то повода — стала частью хорошего тона и манер. «…Обругать Андрея (Краевского. — С.В.) сделалось для всякого издания такою же необходимостью, как обертка и нумерация страниц» [17], — так описывали положение дел в 1861 году.

Обвинения Краевского в эксплуатации Белинского в литературе советского периода также стали неотъемлемой частью исследований. В качестве примера типичной аргументации можно привести В.И. Кулешова: «…это содержание (Белинского. — С.В.) выросло не в соответствии с ростом доходов Краевского» [18], — яркий образчик социалистического взгляда на экономику!

Над созданием негативного имиджа Краевского «работала» почти вся «команда» «Современника», одним из основных (а также наиболее жестоким) мифотворцев выступал И.И. Панаев — автор крайне негативного образа Краевского в фельетоне «Очерк петербургского литературного промышленника» в «Современника» в 1857 году. Вполне вероятно, что это было идеологическое прикрытие непрекращающейся конкуренции, имеющей под собой коммерческую основу.

Вероятнее всего, откровенно недоброжелательная позиция «Современника» к Краевскому имела первопричиной вовсе не идеологические разногласия, по традиционной трактовке советских исследователей. «Современник» и «Отечественные записки» были взаимными прямыми конкурентами — и конкурентами не столько идеологическими, сколько именно экономическими, что не раз признавал и сам Некрасов.

О коммерческой подоплеке нелюбви Некрасова и редакции «Современника» к Краевскому писал и Д.В. Григорович — человек, близкий к обоим редакторам: так, описывая свое знакомство с Краевским, он добавлял: «Я никогда не мог объяснить себе в точности, на чем, собственно, основывалась к нему ненависть Панаева и лиц, ему близких. Недоброжелательство Некрасова имело причиной соперничество, не больше…» [19]

Заметим, что жесткая конкуренция двух журналов продолжалась и дальше — вплоть до конца 1850-х годов, т.е. до старта благодатной для «Современника» эпохи. Но если идеологическое влияние «ОЗ» действительно поубавилось — по крайней мере, на прогрессивную молодежь, то еще в 1858 году разница в числе подписчиков была невелика. Так, в письме от 17 января 1858 года И.И. Панаев, среди прочих новостей, сообщает И.С. Тургеневу данные о подписке на журналы: 2823 подписчика у «Современника» и до 3500 подписчиков у «ОЗ» за прошлый год [20].

Приблизительно общий пул авторов в обоих журналах, совпадение читательской аудитории привели еще к одному коммерческому ходу Некрасова, ранее использованному Краевским [21]. Речь идет об известном «обязательном соглашении» — согласии авторов (прежде всего молодых и перспективных) отдавать свои произведения исключительно в «Современник», получая за это, помимо оговоренного гонорара, процент с определенного количества подписчиков. Соглашение было политико-экономическим ходом Некрасова.

В исследовательской литературе советского периода обычно с более или менее артикулированным укором в сторону авторов говорится о том, что они, будучи людьми ненадежными, неохотно шли на «обязательное соглашение» и вскоре его нарушали. Некрасов же хлопотал ради самих же писателей: «“Обязательное соглашение” было… формой борьбы Некрасова за Толстого, Тургенева и других писателей-реалистов… А одной из задач этой борьбы, в которой его поддерживали Чернышевский и Панаев, было желание освободить писателей от влияния сторонников “чистого” искусства, противников гоголевского направления» [22]. Некрасов настаивал на эксклюзивных правах на этих авторов, однако они, несмотря на предложенные дополнительные выплаты процентов с продаж книг журнала, вскоре от соглашения отказались в пользу собственного свободного выбора.

Из-за плотной конкуренции между двумя журналами предметом жесткой полемики порой становились вовсе курьезные на современный взгляд вещи, например, наличие модных картинок в конце журнала и их количество — и это уже в 1853 году:

«Когда какой-нибудь близкий знакомый Некрасова подшучивал над таким странным прибавлением к серьезному журналу, поэт говорил: “Нельзя, отец, иначе. Ведь я знаю, что если только мне вздумается исключить из моего журнала эту чушь, то “Современник” сразу лишится половины своих подписчиков”» [23].

Интересно, что Краевский и Некрасов как редакторы совпадали и в своих самых крайних, отчаянных методах спасения журналов. Одни из самых известных обвинений в адрес обоих издателей — о чрезмерной (на взгляд читающей публики) близости к государственным институтам и связанным с ними сильным мира сего — также совпадают и также объясняются вовсе не любовью обоих к властям, а соображениями коммерческого характера как в тактической перспективе, так и в стратегической, а именно, спасения журнала от закрытия.

Так, реноме Некрасова сильно пострадало после того, как стало известно о чтении им «оды» в честь М.Н. Муравьева-вешателя в Английском клубе в апреле 1866 года. Сознательный позор себя не оправдал: несмотря на манифестированное проявление редактором лояльности власти, «Современник» все равно закрыли, а поступок Некрасова привел в негодование всю читающую Россию.

Хронологически более ранним, однако схожим по сути, был поступок Краевского, написавшего статью в духе «официальной народности» «Россия и Западная Европа в настоящую минуту». Появившаяся в 7-м номере «ОЗ» за 1848 год статья напрямую заимствовала некоторые тезисы из публикаций «Москвитянина», что крайне рассердило М.П. Погодина, а главное, дала просвещенной публике обоснованный повод обвинить Краевского в неровности направления и идеи журнала. Поступок Краевского был вызван все тем же желанием сохранить свое издание: незадолго до этого он получил от высшего цензурного «бутурлинского» комитета строгое предупреждение за вредное с точки зрения правительства направление «ОЗ».

Здесь уловка сработала: имя Краевского еще сильнее загрязнилось, однако журнал выжил, тираж не особенно пострадал, а журналист даже расширил свои владения, получив в 1852 году под свое редактирование газету «Санкт-Петербургские ведомости».

И вновь схожие поступки редакторов получили у потомков принципиально разные трактовки. «Напуганный революционными событиями 1848 г., Краевский придает журналу “Отечественные записки” либерально-охранительное направление. Он восхваляет самодержавие, православие, боясь в противном случае потерять журнал или, как он говорил, “фабрику”, которой кормится» [24], — не одобряет издателя автор вполне современного учебника «История русской журналистики XIX века» Б.И. Есин (2008). При схожих обстоятельствах Некрасов, напротив, демонстрирует отчаянную смелость: авторы комментариев к Полному собранию сочинений ссылаются на «общественный террор» и вынужденную меру, автор биографии Некрасова Н.Н. Скатов уверяет, что ни о личной корысти, ни о трусливости речи не могло быть, т.к. Некрасов был к тому времени уже богат [25]. (В скобках не можем не отметить, что Краевский в 1848 году был также весьма не беден.)

Не впадая в крайности, стоит заметить, что все же постепенно с начала 1850-х годов журнал Краевского все более явно стал утрачивать четкое направление — залог популярности у публики.

Вместе с тем нельзя сказать, что это было его проигрышем как редактора и свидетельством неспособности вести дела: Краевский несколько отошел от дел «ОЗ», сменив основной объект деятельности и передав редакторскую работу в журнале С.С. Дудышкину (в 1860 году тот стал соиздателем и фактически редактором «Отечественных записок»). С 1852 года Краевский занимался редактированием «Санкт-Петербургских ведомостей», а с 1863 года начал издавать газету «Голос».

Последним по хронологии свидетельством того, что борьба «Современника» и «ОЗ» имела своими корнями не столько идеологические противоречия, сколько коммерческое противостояние, является характер отношений Некрасова и Краевского с 1867 года, после закрытия «Современника» и с началом аренды «Отечественных записок» у бывшего «врага».

Осенью 1867 года, когда состоялось совещание будущих сотрудников нового журнала, часть их (а именно Салтыков-Щедрин и Елисеев) крайне негативно восприняли новость о том, что Некрасов «не будет объявлен официальным редактором и что журнал будет по-прежнему выходить под формальным редакторством Краевского. Для них оскорбительной казалась сама мысль о добровольном альянсе с недавним конкурентом» [26], — описывает ситуацию Л.П. Громова. Весьма примечательно, что самому Некрасову такая перспектива вовсе не казалась оскорбительной: ему была важна практическая сторона дела.

В дальнейших отношениях «бывших врагов» неприязнь исчезает и вовсе: «Взаимоотношения Краевского не только с Некрасовым, с которым их связывала общая ответственность за журнал, но и с другими сотрудниками складывались наилучшим образом» [27], — пишет Л.П. Громова.

Таким образом, в редакторской манере, тактике и стратегии Некрасов и Краевский оказываются гораздо ближе друг к другу, чем принято думать. Оба редактора представляют собой крупных, талантливых и дальновидных коммерсантов от журналистики, часто прибегавших к весьма схожим методам работы.

Определение политики Краевского как редактора как нельзя лучше подходит и Некрасову: «…Краевский пролагал среднюю, “согласительную” линию между “литературой” и “коммерцией”, пытаясь согласовать в своей журнальной деятельности ориентацию на новые промышленно-капиталистические формы журнального “производства” с сохранением высокой идеологической и эстетической позиции, с верностью литературным традициям и авторитетам» [28].

Примечания

1. Сборник материалов к изучению истории русской журналистики. Кн. 1, 2, 3. М.: Изд-во ВПШ при ЦК ВКП(б), 1952–1956. Вып. 1. 1952. С. 187.

2. Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Изд. 5-е. М.: Изд-во политической литературы, 1967–1975. Т. 22. 1968. С. 84.

3. Скатов Н.Н. Некрасов. М.: Молодая гвардия, 1994. С. 226.

4. Русская старина. СПб., 1912. Т. 150. С. 302.

5. Некрасов Н.А. Полное собрание сочинений и писем в 15 т. (22 кн.). Л.-СПб.: Наука, 1981–2000. Т. 14. Кн. 1. С. 234. Письмо от 24 ноября 1855 г.

6. Современник. 1847. № 12. Отд. IV. С. 189.

7. Григорович Д.В. Литературные воспоминания. М.: Художественная литература, 1987. С. 113.

8. Пантелеев Л.Ф. Воспоминания. Л.: Гослитиздат, 1958. С. 225.

9. Цит. по: Орлов В.Н. Пути и судьбы. Л.: Сов. писатель, 1971. С. 494–495.

10. Анненков П.В. Литературные воспоминания. М.: Правда, 1989. С. 119–120.

11. Там же. С. 121.

12. Макеев М.С. Николай Некрасов: Поэт и Предприниматель (очерки о взаимодействии литературы и экономики). М.: МАКС-Пресс, 2008. С. 85.

13. Емельянов Н.П. «Отечественные записки» Н.А. Некрасова и М.Е. Салтыкова-Щедрина (1868–1884). Л.: Худ. лит., Ленингр. отд-ние, 1986. С. 10.

14. См.: Шашков С. Литературный труд в России // Дело. 1876. № 6. С. 37.

15. Григорович Д.В. Указ. соч. С. 112.

16. Литературное наследство. М.: Изд-во АН СССР, 1948. С. 369 и далее.

17. Тургенев и круг «Современника»: Неизданные материалы 1847–1861. М.-Л., 1930. С. 225.

18. Кулешов В.И. «ОЗ» и литература 40-х гг. XIX в. М.: Изд-во Моск. университета, 1958. С. 212.

19. Григорович Д.В. Указ. соч. С. 112.

20. Тургенев и круг «Современника». С. 104.

21. Громова Л.П. А.А. Краевский — редактор и издатель. СПб., 2001. С. 19.

22. Жданов В.М. Некрасов. М.: Молодая гвардия, 1971. С. 252.

23. Тени старого «Современника». Из воспоминаний о Некрасове Е. Колбасина // Современник. 1911. Кн. 8. С. 224.

24. Есин Б.И. История русской журналистики XIX века. М.: Изд-во МГУ, 2008. С. 94.

25. См.: Скатов Н.Н. Указ. соч. С. 321.

26. История русской журналистики XVIII–XIX веков / Под ред. профессора Л.П. Громовой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003. С. 493.

27. Там же. С. 495.

28. Орлов В.Н. Указ. соч. С. 451.